Глава 23: «Кое-что о «квартирном вопросе».

                                                                

Уходя уходи…

(Народная мудрость).

 

Пачка новых документов, если они появлялись, неизменно лежала на самом видном месте. Случайно. А может и нарочно…

Так было и в марте, когда Анне на глаза попалось нотариально заверенное согласие супруги от 10 апреля 2007 года на покупку любой комнаты в городе Екатеринбурге, дававшее Андрею неограниченное право совершать какие угодно операции с недвижимостью.

Так было и сейчас, на исходе лета.  Формально все необходимые бумаги на злосчастно приобретенные метры он должен был получить в ближайшие дни.

В глазах зарябило от количества совершенно неизвестных справок, придающих «делу о квадратных метрах» дополнительный привкус. В Качканаре некая гражданка Трембуряк С.И. приходилась «Натуле» родной матерью и числилась нанимателем 4-хкомнатной квартиры в этом городке поселкового типа после кончины своего второго мужа и, одновременно с этим, владелицей 2-хкомнатной квартиры там же. При этом помимо «Натули», у гражданки Трембуряк народилось еще двое детей – 22 и 24 лет соответственно - которые, само собой разумеется, приходились «Натуле» сводными братом и сестрой. В разное время все эти люди «кочевали» из квартиры в квартиру, регистрируясь то там, то сям. Сама «Натуля» вместе со своей новоявленной дочерью Дарией была прописана в 1-комнатной квартире в одном из микрорайонов того же Качканара, пока за несколько месяцев до официального замужества, в мае 2003-ого не снялась с учета и окончательно не перебралась в Екатеринбург. Ярко жёлтая бумажка, закрепляла за «Натулей» право собственности на данную площадь. Одновременно с этим на запрос из Федеральной регистрационной службы приходит ответ о том, что «на имя Кылосовой Н. А. собственности в г. Качканаре НЕ зарегистрировано».

Вся эта история начинала выглядеть крайне подозрительно…

    Ежевечерние телефонные скандалы по поводу «абонемента в солярий», либо пятна на ковре, которое всенепременно должен был оттирать Андрей (и, желательно в 12-ом часу ночи) стали той традицией, на которую Аня уже перестала обращать внимание…

Однако все эти разговоры отчаянно напоминали глухой, обеспокоенный, кровожадный вопль: «Мне нужна твоя квартира!».

 Всё дело было в ней. В «Натуле». И, кажется, он был сумасшедшим. «Ты боишься, Натуля? – разговаривал он с ней весь последний час. – Не бойся, я всё сделаю, как тебе надо. Я сделаю приватизацию… Но там есть доля Сени… Подвоха никакого нет… Переписка-то вся на тебя… Да я уже десять раз ходил в БТИ по твоей просьбе и задавал этот вопрос… - из его груди вырвался тяжелый вздох, - Ах-ххх! Хорошо, я схожу ещё раз… Ну, сколько можно? Я тупею от этих разговоров…».

От этих разговоров можно было не только отупеть. От них можно было свихнуться, потерять последний рассудок. От них трясло даже Аню, и интуитивно она даже чувствовала, как в такие моменты вся его комната незримо пропитывается болезненным, нездоровым воздухом. Но сам Андрей… он, казалось бы, то ли с детской наивностью, то ли с холодным безразличием искренне не понимал, что Анна всё это тоже слышит. И ей некомфортно и тревожно… Он этого не знал. А она молчала.

Иногда казалось, что он испытывает удовольствие от этого эмоционально-нравственного мазохизма, в который каждый раз выливалось его «общение» с «Натулей». Он как вечная жертва, которой и больно, и колко, но так мучительно оторваться; она – как вечный палач, к которому его тянет. Роль жертвы вызывала у него сладостную улыбку. Определенно эти отношения, если вообще их так можно назвать, не были здоровыми. Они были больными до мозга костей. И отжившими…

Секрет был прост: «Натуля» всегда хотела его квартиру. Остальное её не интересовало. И она готова была с хохлацкой настойчивостью пойти по головам ради достижения своей цели. Страшнее было другое: он с покорностью жертвы был готов исполнить её желание. Он не мыслил себя иначе. А, может, уже тогда не видел ничего вокруг…

  «Натуле» предстоял тернистый путь к цели…

Препятствием для неё был его несовершеннолетний сын. И он сам…

Забегая вперед… На исходе осени 2008-ого, Кылосов разделит свою многострадальную крохотную квартиру на 4 равные доли, разделит и купленную в районе Юго-запада комнату между своим сыном Сеней и «Натулей». При этом «Натуле» будет принадлежать большая её часть… А между тем, С. Ю., обозначенная некогда в расписке, будет родной матерью Сени, которая тоже давала часть денег на эту покупку…

Андрей Кылосов всегда будет ущемлять интересы своих родных по крови детей. Ущемлять в угоду чужой для него женщины с чужим ребёнком…

Это была та сторона медали, которая шокировала, потрясала, не подавалась здравому смыслу. Казалось, она приоткрывала завесу иных, злых тайн этой натуры, которая всё ещё так сладко прикрывалась мягкой улыбкой.

  

Вот только однажды, среди монотонного гула этих разговоров, Анна услышит одну-единственную фразу, которая будет говорить о ней самой из уст Андрея Анатольевича: «Какая же ты родная, «Натуля»?! А знаешь, ведь есть и другие люди … и эти другие люди относятся ко мне лучше, чем ты… Намного лучше, чем ты…».

Эти слова зажгли в Анне огонёк надежды. Надежды на то, что не всё ещё потеряно в этом человеке. Потому что он ещё мог различать оттенки… Оттенки людей…

 

                           

 

Ночь вторая: МЕТАМОРФОЗЫ.

 

 

                                  Глава 24: «Эре театра – конец!».

Это глубоко, мне не разглядеть,
Я к тебе тянусь, но боюсь задеть.
Ты опять стоишь в круге пустоты,
Сложно добежать - сломаны мосты.

Раскалённый день не остудит дождь,
Отпущу тебя - навсегда уйдёшь,
Но.. но пока ты ждёшь, ждёшь.

(Из песни группы «Серебро», осень 2008)

...Холодный свет софитов в упор полоснул его по усталому лицу, резко осветив профиль, заострив все черты, въедаясь в морщинки. Прислонившись к бутафорской стенке, обнимая большого плюшевого мишку, он медленно сполз вниз...

 С его щеки скатилась слеза...

 Так начинается спектакль "Странная миссис Сэвидж"...

Начало октября 2008-ого. Осень.

...На лице Андрея скользит какой-то внутренний излом... И больше никто в зале этого не видит... А она видит.

Анна   не могла уйти от себя – а значит, эта нить любви к нему крепко связывала их вместе. Он был рядом, и пока этот воздух осени наполнял Анну мятно-терпкой свежестью, надеждой и верой.

Накануне она попросила у Андрея билеты на «Странную миссис Сэвидж», на 8-ое число.

- Ну, конечно! - сказал он.

 Тогда она подошла и, крепко обняв за шею, поцеловала его в щеку…

- Господи, мне ведь нисколько не трудно это! – порозовел он.

- И всё-таки я вас поймала … - с тихой нежностью, полушепотом рассмеялась она.

 

И он вдруг приятно разулыбался в глухом, растушёванном, желтом свете гостиной…

 

 … Крупными, водянистыми хлопьями пошёл первый снег. Он падал, как время… недолетая до земли, тут же таял и обманывал город призрачностью надвигающихся холодов.

«Странная миссис Сэвидж». Этот спектакль по одноименной пьесе Джона Патрика Андрей Кылосов назвал скучным. Состоятельную пожилую женщину, обладающую большим материальным достатком, помещают в лечебницу для умалишенных трое её неродных детей в надежде завладеть всем её имуществом. Однако вдали от дома, светской жизни, прогнившего истеблишмента миссис Сэвидж находит себе новых друзей. Теперь уже в своём новом доме. В сумасшедшем доме. Однако миссис Сэвидж вовсе не сошла с ума. Она куда умнее и прозорливее всех своих алчных «родственничков». И она ещё посмеется над ними… Важно другое: ее новые друзья – обитатели лечебницы – оказываются куда добрее и милее тех, кто живет в так называемом «нормальном» мире. Они сохранили в себе по-детски светлую наивность, нравственную чистоту, понятие о справедливости. Их разум не замутила ни злоба, ни зависть, ни корысть…

Каждый из них живет в своём выдуманном мире. В мире отнятой у них когда-то мечты. Ганнибал, когда-то мечтающий играть на скрипке, лишь в воздухе перебирает пальцами на воображаемом музыкальном инструменте. Джеффри – бывший пианист. Фэри – молодая девушка и веселая выдумщица. Флоренс – нянчится с куклой, представляя, что это её ребенок. Они все человечны, любят друг друга и никогда не дают друг друга в обиду. Все вместе они создали здесь свой «маленький мир», замкнутый на самом себе, соединяющий томящиеся в неволе чистые души, которые с радушием принимают «странную» миссис Сэвидж. А она, наверное, впервые за долгое время чувствует себя здесь счастливой, окруженной подлинными друзьями. И никогда не расстаётся с большим плюшевым мишкой с потаенным кармашком в спине… где спрятаны все её многомиллионные акции…

 

Андрей играл Ганнибала. В бело-серой растянутой робе с длинными, как у Пьеро, рукавами, в смешной шапочке на голове, его герой выглядел каким-то ранимым, беззащитным и смешным. Его хотелось пожалеть больше всех… За маской героя в Андрее роилось что-то предательски ускользающее, усталое, запутавшееся в конец. Анна думала об этом. Она много думала и много молчала. Затвор её фотоаппарата украдкой щелкнул его на сцене…

 

С конца августа «Натуля» начала ему писать на электронную почту длинные-длинные письма. Он никогда не отвечал. И тогда «её» строка разражалась длинным, нервически растянутым, словно в мольбе, слогом: «НННННААААППППИИИШШШИИИ МНЕ ПИСЬМОООО!». Но он - всё равно не писал. Зато «Натуля» писать продолжала:

«Андрюш! Вот посмотри – я ведь правильно рассуждаю: доверие – это невозможность позволить себе усомниться в правдивости слов близкого тебе человека. Даже если это идёт вразрез с тем, что видят глаза и слышат уши… Даже если сотни миллионов людей, находящихся рядом, говорят, что за поворотом – обрыв, а ты говоришь: «Иди, не бойся!»… Ведь это сказал ТЫ… Вот это ведь доверие?

Тогда (если ты согласен со всем написанным) не научивай меня сомневаться в честности и правдивости сказанного тобой… Из малого, может даже и не запоминающегося для тебя неправдивого высказывания, вырисовывается (пусть небольшое… но!) сомнение в правдивости твоих слов, после того, как выясняется, как всё было на самом деле… Я отказываю в истинности своему слуху, своему обонянию, своей интуиции, но потом выясняется, что с моей верой даже не посчитались и просто сыграли на этом моменте. Возникает с ума сводящее состояние отчаяния от понимания своей ненужности и неуважения от родного и близкого тебе человека…».

 

Впервые эти строчки тогда заговорили от «её» лица, «её» немыми словами так тесно. Длинные, будто болезненные мысли. Хотелось пробежаться по ним ещё раз. Кажется, по меньшей мере, Андрей Кылосов делал несчастными двух людей – одну женщину и одну девушку. Каждая из них по-своему страдала: он не мог уйти и не мог остаться. Он не мог разорвать путы прошлого и не мог жить новым. Казалось бы, «Натуля» тоже пыталась до него достучаться, и можно бы было даже уверовать в искренность всего сказанного, если бы по вечерам «она» всё также не разражалась скандалами по телефону.

 

И Андрей всё так же вопрошал: «Натуль, почему ты такая злая?.. Тебе нет дела до моих дел. Полный ноль… То, что я говорил вчера, что я промок – тебе всё равно… Тебе интересно только тогда, когда я в твоих делах… «Ой-ёй-ёй-ёй! А успеешь ли ты мои-то дела сделать?» - это внутри так звучит… Зачем ты навешиваешь на меня проблемы, которых у меня нет?.. Почему ты постоянно давишь на меня? Наши разговоры с тобой – ни для жизни, ни для дела … Ведь так не может продолжаться постоянно…».

 

…Но это походило на вечный замкнутый круг. Когда вечерние разговоры «за стенкой» наконец-то заканчивались, Андрею совершенно невпопад, как будто бы из другого, полусумасшедшего измерения, на телефон от «собеседницы» прилетало сообщение: «А я ещё потанцевать с тобой хочу. Вот такие у меня разные желания».

    

Анна молчала. И всё ждала. Её согревала только любовь к нему, смешанная с неясной печалью. И Анна пыталась согреть этой любовью  его. Это было хорошо ему известно. Все слова уже были сказаны. Оставалось только ждать… Но сколько? И чего?.. Умел ли он сам любить?..

  

…Зазвучали финальные аплодисменты. И в зале медленно прорезается свет.

...Финальный поклон. И Кылосов выходит на авансцену. Внимательно пробегает глазами по второму ряду и останавливается на Анне. Рампа резко освещает его лицо. Его губы трогает лёгкая улыбка - и он кивает Анне глазами... Кажется, это даёт ему минутное облегчение. А ей – трепет в сердце…

 

Театр – какое странное место. Театр – какое странное слово…

 

...Осенний город. Открытое пространство площади перед театром, продуваемое вечерними ветрами. Анна подошла к парапету. Перед ней простёрлась гладь широкой реки...

...Главные городские часы бьют десять: "дон-дон- дон..."

Этот глубокий звон разряжает воздух... Как слеза, он вдруг падает в зыбкую гладь реки... В эту темную, вечернюю водь...

"...Неужели в последний раз..." - вдруг поражает Анну мысль. Она пришла откуда-то, будто прощаясь... И Аня не знала, почему.

Стало вдруг очень тихо... немного зябко. И водь реки колыхнулась, втекая в ее сознание...

 

В этот же вечер Андрей должен был ехать на съёмки. Где-то в области снимали рекламу. Но не кино. После спектакля он забежал домой за сумкой и сразу же уехал. Он много работал. Анне почему-то стало жаль его. И ей захотелось, чтобы ночная дорога и город в огнях, окутанный последним уходящим теплом, баюкали и подарили ему сладкий и лёгкий сон. Поэтому она решила написать ему вдогонку сообщение, бежавшее к нему строчками: «Благодарю вас за ваш талант и вашу замечательную игру! P. S. И возвращайтесь скорее, солнышко! Adieu monsieur!».

  И снился ей сон… как будто бы за окном всё та же улица, те же дома. Но вот только деревья превратились в гигантские темные  водоросли. И вода за окном их колышет подводным течением. Зеленоватая вода, как на дне океана, за стеклом… как в аквариуме. Будто всё вокруг ушло под воду. Но вода не просачивается сквозь оконные рамы. И в комнате горит свет. Как будто так и должно быть. Сам город – на дне океана, в зеленоватой, пронизанной светом воде… Но Анне тревожно. Вот Андрей спускается с лестницы в белой рубашке и говорит так спокойно и улыбаясь: «Не бойся! Нужно просто – нырнуть… Нужно – просто нырнуть!..».               

Что-то втекало в их общее сознание… Снами. Словами… Колыбелью Вселенной.

 

 

Глава 25: Большая вода, или Конец космогонии.

  Вууу-фффф-ссс … В его розовой комнате горел свет. Он забыл его выключить, так как неожиданно для себя задремал. И очень скоро полудрема перешла в глубокий здоровый сон. Но вот его что-то заставило проснуться. Хотя еще рано, однако, он, развернувшись, присел на кровати. Вода… Его ноги тут же погрузились во что-то холодное и скользящее… «Наверное, разлилось что-то…- подумал он. Его сознание еще полностью не отошло от сна. «Но почему этого всего так много? Не до такой же степени…» Вода волнами просачивалась под дверь его комнаты и дьявольски безразлично поблескивала, отражая в своей глубине электрический свет. Она будто превратилась в неведомое, неуправляемое мифическое существо…

За стенкой в мирный сон Ани вначале вторглась необъяснимая тревога, словно бы внутренний голос говорил ей «проснись! Проснись и иди!» – а она все никак не могла возвратиться из царства Морфея. Это странное «вуу-ффф-ссс» сложно, но мгновенно вытянуло ее оттуда – и глаза распахнулись в темное предрассветное утро. «Почему в ванной так бурно хлещет вода? – был первый вопрос, который сразу же задал разум. – Разве ее кто-нибудь открывал, чтобы забыть закрыть?».

«ФФФ-сссс», - угрожающе продолжало сипеть, захлебываясь и булькая совсем рядом. Анна сползла с постели, и, едва переступив порог комнаты, ее ноги оказались прямиком по щиколотку в ледяной воде, которая била одичалым ключом из-под двери ванной комнаты. Вспыхнувший свет ударил в глаза, еще не отвыкшие от мглы. Анна, сохранив присутствие духа, не издала ни звука. «Ночь. Все спят, а проснулась-то ты одна! Значит, и попытайся решить все сама…» - сказала она себе и первым делом постаралась распознать первоисточник, из которого так бешено била струя водопроводной воды. Звук исходил от стиральной машины. Где-то там, с задней стороны, в области крепежа шланга, который обычно подсоединен к трубе и в нужный момент перекачивает воду в машину… Молнией блеснуло далекое воспоминание о том впечатлении, которое она произвела в первый раз, еще тогда, летом 2007-ого: «Монстр, настоящий монстр!..»

«Аня! Что случилось?!» - влетая в ванну, взволнованно вскрикнул Андрей и, быстро сообразив, что произошло, завернул какой-то кран.

  Агрессивный, урчащий зверь тут же затих. Однако успел наделать много неприятностей: не спал уже никто – и все ошалело носились по квартире, устраняя последствия «потопа». На верхнем этаже разлилось настоящее море. Мало того, вода пошла и на нижний этаж, но, словно и вправду, живое и хитроумно злорадное существо, избрала себе довольно необычный путь. Вместо того, чтобы водопадом скатываться со ступенек, она внушительной струей низвергалась с потолка ровно в одной точке – на кухне, точно над самым холодильником – так, будто там открыли кран…

  Прошли считанные секунды – и Андрей слажено и очень оперативно стал черпать воду с порога ванной совком и сливать ее в ведро. Аня вначале хотела последовать этому примеру, но с тряпкой было обращаться сподручнее… До ее слуха доносилось учащенное дыхание  этого человека – движения его рук были резкими, точными, быстрыми, и он, кажется, совсем забыл про самого себя… Чересчур яркий высоковаттный свет лишь освещал его серебристую седину, появившуюся вовсе не к возрасту…

  Снизу раздался какой-то наивный вопль детского испуга из уст Эмилии Генриховны, взору которой открылась картина, творившаяся на кухне. Сорвавшись, Андрей молниеносно преодолел лестницу – Анна, не выпуская из рук мокрой тряпки, слышала только его бегущие шаги…

 Холодильник! Холодильник! На него все еще непримиримо бежал водный поток, и его продолжало питать электричество! Замкнуть могло в любой момент.

Моментально Андрей смёл все то, что стояло на холодильнике. Мгновенно, как барс, одним прыжком преодолев высоту в метр, он вскочил на широкую кухонную тумбу, перегнулся и выдернул опасный штепсель из розетки… Не замкнуло – но вряд ли он даже понял, на что мог себя обречь в эти несколько секунд…

Поток с потолка уже давно тек в какую-то подставленную емкость. Наверху же Аня и Андрей управлялись с тряпками. Только теперь Андрей начал собирать воду в своей комнате… И скоро все закончилось.

Все трое собрались внизу… Пахло промокшей и отсыревшей известкой. Кое-где начали проклевываться первые водянистые пятна… И тут появился новый страх – не пошел ли «потоп» ЕЩЕ этажом ниже, в соседние квартиры?

- Что же… Что же мне делать, если придут?.. – захныкала Эмилия Генриховна. – Мне же никогда… никогда с ними не расплатиться…

- Ничего, Эмма, - вдруг успокоительно мягко зазвучал его голос, - ничего… Будем исправлять… Вм… - и слово так несмело, так застенчиво прерванное, вдруг стало таким близким и таким растеплевшим, -  Мы вместе… вместе пойдем, если придут…

-  Верно, стоит позвонить в аварийную службу, - предложила Эмилия Генриховна, - может, это покроет…

 

Так и было сделано…

 

Виновато и ошеломленно он стоял на лестнице, не смея двинуться с места:

- Верно, это моя вина…

- В этом нет ничьей вины, - справедливо заметила Анна, - в этом не виноват никто… Получается, мы затопили сами себя…Хорошо еще что вообще кто-то из нас проснулся. Было бы гораздо хуже, если бы было наоборот… Я проснулась от шума воды…

- Я тоже, - подхватил он, - просыпаюсь – и вдруг мои ноги погружаются во что-то мокрое… я еще не сразу понял спросонья…

- Значит, мы с вами проснулись в одно время.

 

Помолчав немного, он взглянул на потолок:

- Я думал, что будет хуже…

- Хорошо, что потолок не обвалился…

- Штукатурка… она впитала в себя все… Я ведь посмотрел… это шланг… резиновый шланг от машины лопнул… видимо, не выдержал какого-то внезапного давления… резкого перепада…

   

За окном отчаянно пробивалась октябрьская утренняя синь. В доме горел свет.

 

 Где-то через полчаса дежурного слесаря из аварийной службы все же принесло. Андрей, заслышав чужой голос, тут же вышел из своей комнаты и, протиснувшись в ванну, стал сам все объяснять. Вся штука заключалась в том, что под утро – неизвестно, правда, зачем – коммунальные службы увеличивают напор воды и, так как приспособление, соединяющее стиральную машину с трубой, не было должным образом перекрыто, то и случилось то, что случилось…

 Однако всё, что здесь случалось – случалось явно не спроста. А по воле каких-то сторонних сил.

 

…Но вот наконец-то все угомонились и, разойдясь по комнатам, попытались уснуть.

К счастью, снизу так никто и не появился…

 

  

Глава 26:«Колесо Фортуны».

Шёл я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы, -

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.

(Из стихотворения Н. Гумилева «Заблудившийся трамвай»)

 

 

Стеклянными иголками с небес вдруг заморосил дождь со снегом. Он навеял иллюзорную дымчатую, блёкло-фиолетовую поволоку на город. Зажёгся вечерними огнями. Кафе и расцвеченные неонами витрины магазинов вереницей тянулись по центру. Наплевав на дождь, там царила радужная, приподнятая атмосфера.

Вечер закутывался сизым свечением. Из окна плывущего по рельсам трамвая №13 Аня видела его. Последнее время ей удивительно везло на этот номер – когда бы она ни приходила на трамвайную остановку. Увидев в этом странный и добрый знак грядущего, она любила его…

 

Во всем этом витал какой-то сюр. Реальность, разорвавшая рамки сна. Она вторглась сюда, пришедшая из границ облачности – и стала  опредмеченной. Ее можно было потрогать, вдохнуть грудью, увидеть глазами здесь и сейчас…

      Приближение чего-то нового, необычного и черезвычайно любопытного зависало в холодном осеннем воздухе педчувствием, трепетно замирающим где-то посредине груди, там, в глубине души. Оно низвергалось откуда-то с высоты, выливаясь стеклянными спицами снежного дождя, будто где-то над самой головой открывалось новое, текучее измерение настоящего, сулившее изменения будущего… А Анна просто ехала в трамвае – и смотрела в окно на город в фиолетовых сумерках. Это было сразу на следующий день после потопа – и она возвращалась теперь из своей второй квартиры, где проходили косметические ремонтные работы.

 

Как вдруг в кармане у Ани зазвонил сотовый. Звонила Эмилия Генриховна из дома:

- Мы тут с Андреем разговариваем… Он говорит, что, безусловно, поможет с ремонтом. Принесет материалы и сам все сделает.

- Но я могу привезти мастера прямо сейчас, - отвечала Анна, - здесь остались кое-какие материалы…

- Вот Андрей стоит здесь, рядом…Ты, наверное, слышишь… - в трубке послышалось, как Эмилия Генриховна передает слова Анны Андрею.

Затаенное дыхание рвалось наружу. До слуха донеслись тихие, глухие, отдаленные интонации.

 - Андрей, вот, говорит, - наконец, прорезался снова голос матери на том конце, - а что, если он ЗАВТРА С ТОБОЙ ПОЕДЕТ ТУДА, во вторую квартиру, и заберет оттуда остатки материалов? Он так предлагает…

 

Захотелось взмыть вверх реактивной ракетой от счастья, и Аня едва сдерживала радостный порыв. Но и она сама почувствовала, как ее глаза моментально наполнились блеском. Анна боялась выдать себя, и ей казалось, что она либо спала, либо кто-то из них троих точно спятил. Потому что происходящее разом перестало вписываться в какие-либо рамки, даже учитывая всю эту вчерашнюю веселенькую ситуацию.

Стало прохладно, но Анюта шла домой с радостным, окрыленным чувством. И казалось, совсем забавно и хорошо, что снег валил крупными невесомыми хлопьями на ее волосы… Андрей уже убежал по своим делам, дома его не было…

Но еще около получаса назад он стоял тут же, около телефона, как-то совсем по-хозяйски, никого не стесняясь, ощущая себя как никогда ранее своим… Уходя, он еще раз заглянул в комнату и, внезапно озарив ее взглядом, наполненным необычайным чувством чистоты, УПОРНО, с не свойственной приподнятой, почти счастливой настойчивостью, повторил маме Анюты свое желание поехать с Аней, если, конечно, время у нее не будет занято лекциями…

 Но теперь она уже точно знала, что будет абсолютно ничем не занята. Подводило только одно – кажется, ее малость прохватило, и она начинала чувствовать себя совершенно разбитой.

  

- Что ж, начнем сначала с потолка здесь, в прихожей, - заговорил Андрей вечером. - А потом перейдем в комнату. У нас в театре есть строительная группа. Я с ней в хороших отношениях, так что проблем с материалами не будет.

- Я вчера была на второй квартире. Там остались кое-какие материалы. Если они понадобятся, я могла бы их привезти…

- Да … Я вот думал об этом…. надо бы поехать вместе… но если их мало…

- Нет-нет, съездите-съездите, - улыбчиво вклинился сверху голос Эмилии Генриховны.

 

 В его лицо как всегда неконтролируемо и беспричинно ударила краска. И он зарделся.

- Хорошо. Когда ты завтра сможешь? – обратился Андрей к Анне.

- Завтра у меня в два должна быть экономика… так что до двух я свободна…

- Ну… - задумался на минуту он, - с утра я должен буду ненадолго уйти… Так – получится часам к одиннадцати…

- Да с вами – хоть на край света!

 

На утро Анна почувствовала себя совершенно разбитой. По жилам растекался разжиженный озноб. Казалось, что во всем теле морозно стынет кровь. Температуры Аня не ощущала, но, видно, она назревала как-то чересчур исподтишка. В добавок ко всему, во всем теле ощущалась чересчур оторванная от земли легкость… будто земное притяжение в миг исчезло, растворилось… Все же Анюта всего за полчаса удалось привести себя прекрасно в порядок – так что с виду никто бы и не сказал, что у нее грозит разыграться простуда или что-нибудь подобное. Для нее выглядеть безупречно было весьма обыденным и обязательным делом. Дневной свет придавал ее лицу форфоровость, а глаза как-то по-особенному голубели.

В 11:46 раздался звонок – и это был он, Андрей: «Аня, это я… Сейчас я около Дома Офицеров. Забегу в строительный магазин. Буквально минуты на три… Где встретимся: на Малышева или на… трамвайной?» – «На трамвайной… так удобней…».

 

Погода продолжала белесо хмуриться. Но Анна не любила слишком рано прятать волосы под шапку – так было свободней.

Он долго не появлялся на остановке, и она решила ему перезвонить:

 

 «Андрей, это я… Вы мне звонили?»

«Да… Я сейчас подъезжаю на 22-ом…»

Время неумолимо набирало скорость приближения. Сердце начало биться быстрее в желании поскорее увидеть его.

Трамвай изогнулся вдали… Двери его распахнулись – и Андрей быстро, легко сбежал вниз вместе со всеми. В этой схлынувшей по ступенькам людской волне. Черная куртка и черная молодежная кепка – как всегда. Ничего необычного. Ничего такого, что отличало бы от сотен таких же кепок и курток в городе… Ему в глаза бросился роскошный бело-черный лисий воротник Ани – сразу заметив ее, он вспыхнул глазами, как бывает при встрече, и на его лице просияла по-детски трогательная улыбка. Она по-особенному украсила его, так как с такой детскостью появилась на лице взрослого мужчины…

- Долго пришлось ждать? – спросил он в свойственной манере.

- Нет, не очень.

«Кажется, я прождала бы тебя еще вечность…» - подумалось Ане, но вслух она ничего не сказала.

Пасмурность бросила усталую тень – и на его губах едва заметно проступила бледность… Они впервые так близко смотрели друг другу в глаза. Осенний день не давал осечек, но оставлял в душе странное, чересчур тонкое чувство открытости ветрам. К ним уже спешил нужный трамвай. Не сложно догадаться, что №13… вокруг него будто каким-то хитрым, нежным вихрем крутилась Судьба. Судьба, в которую добавлено острое, поперченное ожидание… и неизвестно, какой стороной оно обернется в следующий миг…

 

Они попали в обеденный «час пик». В трамвае было много народу. Андрей поднялся по ступенькам первым. Сразу за ним вклиниласья какая-то дама – и застреяла на второй подножке, мешая Анне пройти вперед. Но Анна даже не успела ничего сказать – как Андрей тут же подал ей руку. «Пройти-то позвольте…» - сказал он той дамочке, которая перегораживала проход.

 

«Вот там есть немного места», – обратился он к Ане и увлек за собой.

Трамвай набит битком – и они стояли лицом к лицу.

«Я смотрю, держаться-то не за что, - улыбалась Анна. – Можно я тогда за Вас держаться буду?». Он кивнул глазами. И Аня обвила его руками за талию. Трамвай тронулся с места и ровно поехал… Анну ещё и сзади кто-то подпирал.

Лучистые глаза Андрея улыбались, но он немного смущался. Она – тоже. Поэтому, чтобы не смущать друг друга, они переводили взгляды… Так они ехали одну остановку. Дальше – толпа схлынула. И они расступились.

- Вы еще куда-то спешите сегодня? – спросила Аня.

- Да, мне еще обратно на радио. Понедельник – это вообще мой самый загруженный день. Хотя и выходной.

- Значит, я вас оторвала…

- Нет-нет, - поспешил успокоить он. – Мы успеем… Мы сейчас пишем не только для Свердловской области, но и для всей России… Так идет обмен голосами. Они пишут для нас, а мы – для них, иначе бы голоса приелись… Хотя мы уже и так везде …

 

И Анна вспомнила, как часто, купаясь в радиоволнах, чьи песни так удачно становились фоном для ее мыслей, в звуки мелодий врезался его рекламный голос… Это было похоже на огромную, всеобъятную космическую сеть, которая нервическими, фиолетово-фосфорисцирующими лентами, растекалась во все концы.

 

 Трамвайная выжатая желтизна падала на его лицо, которое слегка прояснилось. В серо-голубых просвеченных глазах мелькал умеренный задор. Скользила светлоокая увлажненность, немного размаренная северной, растепленно уставшей сыпью… В темной глубине зрачка пряталась неприкаянность, грозящая обернуться какой-то отрешенной непредсказуемостью.

- А как вы? Вы сделали кабинку дома? – спросила Аня, делая вид, будто совершенно не в курсе того, что происходит в его комнате.

 

Однако эта цилиндрическая «коробочка» из одеял, подвешенная цепью к потолку, уже успела ее по-доброму рассмешить, ибо ей казалось, что своим расторопным стремлением к уюту, а в особенности, своими руками Кылосов чем-то неумолимо напоминает запасливого пушного зверька…

- Да, сделал, - отвечал он, - вот только со звукоизоляцией не все до конца разрешилось… Кстати, если нужно, моим компьютером можно будет пользоваться. Меня ведь фактически целый день не бывает дома… Что сказать! Прогресс! Многие из ребят на радио уже давно имеют студии дома. Там и записываются. Вот и я решил не отставать…

 

Близилась нужная им остановка.

- Приходиться мотаться по всему центру города… здесь он намного компактнее, чем в Перми… У «4-ого канала» два филиала… И здесь я тоже бываю, - добавил он, - взглянув за окно, - здесь неподалеку находится компания «ЦРУ»…

- Ах, та, что снимала «Расколбас»…

- Да. Она самая…

 

При выходе из транспорта он, улыбаясь, галантно подал Ане руку...

Они перешли дорогу и пошли прямо…

 Завязался какой-то еще не навязчивый, шутливый, разговор, в котором она ему рассказала одну курьезную историю об Оперном театре…

Он закурил и рассмеялся каким-то смешанным смехом, будто был где-то далеко в своих мыслях.

 

Дальше прихожей они не прошли. Задерживаться не было смысла. Анна мельком заглянула в комнату, чтобы оценить то, как проходят ремонтные работы в квартире.

 Не долго думая, они забрали канистру с раствором и отправились домой.

 

- Идти рядом с вами – одно удовольствие, - сказала она ему уже на улице.

- ВЗАИМНО, - опять выкрутилось у него с языка это обезличенное, похожее на автомеханизм  слово и, ударившись, упало наземь.

 

Будто ответить как-нибудь по-другому было никак нельзя. Слово, столь полюбившееся ему, развивало в глубинах сознания какое-то неприятие у Анны, ибо было обезличенным.  

… Забранная канистра оказалась довольно тяжелой, и Андрей то и дело останавливался. Возникла идея – упаковать ее в пакет, чтобы удобней было нести. Они остановились у ближайшего киоска «Роспечать». Купленный пакет не подошел, хотя ими была предпринята попытка осуществить эту идею.

- Сейчас… подожди меня здесь… - оставил Андрей Аню стоять у киоска, а сам исчез.

 

Не прошло и пяти минут, как он, необычайно развеселившись, вернулся: «Ну, нигде нет больших пакетов!… Хотя… - в его глаза, откуда ни возмись, влилась юношеская игривость, и в них полыхнул необыкновенный глубинный блеск, - сейчас я еще там посмотрю!..»

 

И он легко-легко, пружинисто красиво, с прямой спиной побежал через дорогу на красный свет, не замечая ничего перед собой. И только сердце Анны тронула взволнованность. Он, кажется, совсем забыл, сколько ему лет – и молодой  46-летний мужчина превратился в озорного мальчишку, который не чувствует земли под ногами… И вот он уже так же, на красный свет, светло улыбаясь, летит обратно.

Лёд прохладного осеннего дня совсем освежил его… и в этом лице просияла серебристо-голубая лучезарность, распущенная тысячей сил, обретенных на мгновение. «И всё же я нашел…» – горели его глаза.

 Анна знала, что очень… очень сильно любит его …    

 

 Вновь долгое ожидание на остановке скрасил какой-то простой, повседневный разговор.

- А помните, Андрей, была такая пародия на зажравшихся депутатов: «Что, Павел Бенедиктович, всё о России думаешь? – щебетала Анюта, - Отдохнуть бы тебе надо!»

- Да-да, помню! – звонко рассмеялся Андрей. И вдруг замолк. Его взгляд внезапно укатился вдаль перед собой. – Удивляюсь я тебе… - медленно проговорил он.

 

Аня удивленно посмотрела на него, но он будто чего-то ждал в молчании, а потом тихо докончил: «… Павел Бенедиктович… Вроде так там было…» – и слова оторвались друг от друга.

 

Побежали тучи, и порыв ветра полоснул по лицу – с небес ринулся мелкий моросящий дождь.

- Не холодно? – спросил он поёжившись.

- Нет… А вы все-таки не перебегайте дорогу на красный свет… - и Анна застегнула ему молнию куртки под самое горло.

- М-да… С трамваями не густо сегодня… Если сейчас ничего не придет, можно поймать машину...

- Но у меня в кармане всего 50 рублей…

- Господи! О чем разговор! – расплылся он в улыбке. – Конечно, я заплачу. Всего 100 рублей.

 

                               

Глава 27: Спектакль окончен.

Это случилось ровно в 3: 17 ночи.

Я, как всегда одна смотрела телевизор.

Час просидела молча.

 Два просидела молча, а потом сама себе

Молча задала вопрос:

«Где ты, с кем без меня по свету бродишь?»

Вроде бы рядом ходим –

Каждый своей дорожкой…

(Слова из популярной песни осени 2008 г.)

    

«…С девочками, Натуля?! Я?! С какими ещё девочками?.. – возмущался Андрей за стенкой. - А если бы это не я к тебе зашел, а кто-нибудь другой, ты бы его так же встретила?!… То есть как это?! Ну и что, что ты так всегда дома ходишь?! Ты ко мне выходишь в таком неглиже! …Да, раздражает. Раздражает, Натуля! …Противно… Что ещё? Отвратно. Есть много слов…Откуда