Глава 31. «Физиология чувств».

Скажи – не молчи – что любишь меня…

(Из песни группы «Серебро», осень 2008)

 

 

Эти первые декабрьские дни были долгими и лучезарно счастливыми. Они каплями минут перетекали в вечера и ночи. Кажется, время потеряло свой счёт. Было неважно,

сколько времени… Наконец, к вечеру 3 декабря эти двое людей, озаренных гармонией и симпатиями Космоса, собрались-таки начать давно задуманное дело – выкрасить кухню. Эти старые, тёплые стены нуждались в обновлении, так что тот осенний «потоп» пришёлся как нельзя кстати. Парадоксально кстати. Общее дело – сближало… тела, души, мысли, затаенное пламя сердец… в этом маленьком пространстве в 6 квадратных метров. Резной сервант, вместо стены разделяющий кухню и гостиную, через цветные винтажные витражи приятно пропускал электрический свет… Но пора было приступать к работе.

Прежде чем покрасить стены и потолок, нужно было расчистить «рабочее пространство» и снять навесные кухонные шкафы. Это были белые, лакированные шкафы ещё советских времён. Деревянные, средней тяжести. Примерно килограмм по 20-25. По одному с двух сторон. Всё бы ничего, но их было невозможно просто так снять с петель: каждый из них крепился к стене накрепко двумя большими шурупами, которые от времени немного проржавели... Если выкрутить одно из креплений, то тяжеловесный шкаф неизбежно бы начал сползать вниз по косой, второе крепление не выдержало бы такого веса. В общем, нужна была какая-то опора, чтобы предотвратить момент сползания... или второй человек, который придерживал бы конструкцию до тех пор, пока оба крепления не будут сняты.

...Подходящей опоры у них не нашлось. С минуту они думали.

- Может быть, я попробую придержать за днище? - предложила Анна.

- Это не вариант... не удержишь, - ответил Андрей.

- Я могу позвать кого-нибудь из соседей, чтобы нам помогли...

- Не надо никого звать... Всё будет хорошо... - внезапно заулыбался он. И шагнул на кухонный стол.

- Ну, давайте я хоть немного буду подстраховывать... - коснулась она края шкафа.

- Всё-всё... Дальше я сам.

 

Руки Андрея активно работали – отвёрткой он выворачивал крепления. Как только первое из них вышло из стены - шкаф слегка покачнулся. И Андрей Кылосов, стоя на кухонной тумбе, с силой быстро прижал его плечом к стене. Оставалось выкрутить второе – но в одиночку это было сделать крайне неудобно. Но Андрей очень ловко расправился и с ним. Так тяжеловесная конструкция отделилась от стены и оказалась у Андрея Кылосова в руках. С ним он спустился с кухонного стола.

Несмотря на небольшой рост, у Андрея Кылосова были очень сильные руки. И Анна невольно залюбовалась им.

…В нём не было ни жалоб, ни нытья, ни искаженного гримасой лица, ни нервозности, ни упрёка, ни какого-либо требования. Только улыбка, и какое-то мальчишеское сияние в глазах, но с сединой на висках. Наверное, так и должно быть в мужчинах...

   Со вторым шкафом было проще – его уже подпирал первый. И с этим было покончено. 

Анна стала протирать стены, а Андрей на несколько минут поднялся наверх, успев выкурить сигарету. Несмотря на то, что он курил, от него никогда не пахло табаком. Только свежестью. Анне думалось, что это признак хороших мужчин.

- На, вот, надень перчатки, - вернулся он с парой хозяйственных резиновых перчаток, увидев, что Анна работает голыми руками.

- Да уже поздно, - засмеялась Анна.

- А что поздно-то? Зачем руки портить? – заботливо настаивал он, расправляя перчатки струей выдыхаемого воздуха.

Андрей взялся за разведение краски. Цвет получался весьма удачный – травянисто-зеленый и какой-то тёпло-благородный. Потом кисть в руках мужчины заводила по стенам. Анна здесь же принялась за протирание шкафов. Они работали слажено, тихо и долго. Верно, со стороны они напоминали родственные души, светлые, улыбчивые, дружные сердца, которые тянулись друг к другу. Они молчали, но в этом молчании понимали друг друга. Они работали бок о бок и тесно, взаимно вдыхая ауру друг друга, пропитанную безмолвным, янтарным теплом и тишиной. Им было хорошо и спокойно.

«…Кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья», - вдруг вспомнились Анне строки из романа «Мастер и Маргарита». Она не могла объяснить, почему.

Было около шести вечера, когда она отошла в гостиную попить сока.

- Маленький перекус! – вернулась она в кухню со стаканом апельсинового сока в руках и шоколадом. – Нет-нет, руки можно не мыть. Я сама вас накормлю!

Андрей послушно прильнул губами к стакану, из которого она его, улыбаясь,  поила. Потом съёл кусочек шоколада, который она вложила ему в рот. Он теперь ел и пил у неё из рук, и его сердце, кажется, ещё больше теплело. Вероятно, потому, что он уже долгое время не знал, что такое настоящая, бесхитростная нежность. И он тихо и безмолвно ей радовался. Он чувствовал её, как сердце мужчины, уже прожившего не мало, но полного зрелой молодости и сил, чувствует солнечное тепло… А Анне всё хотелось поцеловать полнокровные, заманчивые изгибы его мягких губ. Но она не решалась…

С ним было хорошо молчать. С ней – тоже. И ещё около двух часов они продолжали молчать. Потом вдруг заговорили на ничего не значащие темы о политике и о детском журнале «Весёлые картинки». Он улыбался так, будто возвращался к давно забытой истине, к давно забытой надежде.

   

Стены были выкрашены, и кухня, помолодев, пропиталась запахом обновления. Работа подошла к концу.

- Вы сейчас куда-то идёте? – спросила Анна.

- Да, я ухожу ненадолго. Но скоро вернусь.

- Сказать вам «спасибо» - это, конечно, мало…

- Да, ну ладно… Мне это самому в радость, - покраснел он и опустил глаза, оттирая засохшую на пальцах краску подсолнечным маслом.

- Приходите. Я буду вас ждать.

 

Две яркие лампы под самым потолком, казалось бы, пригрелись в новом зеленом царстве. Свет расползался бликами от матовой поверхности стен. 

 

…Они уже продолжительное время сидели за столом. Разговаривали. Смеялись. Настроение у обоих было прекрасное. Вкусная еда. Лёгкое белое вино. Лёгкий разговор. И Андрей, кажется, увлёкся. Увлёкся разговором. Увлёкся Анной, сам того не замечая. Это увлечение выдавали его глаза.

- Да, видно, что всё это был огромный труд, - заговорил Андрей, глядя на резной сервант. – В это действительно была вложена масса сил. Мастерство и искусность на лицо. Делалось, конечно, на века, и, самое главное, всё это увязывается в едином стиле и оформлении с лестницей… Классика.

- Видите ли, работа шла медленно. Всё казалось, что впереди уйма времени. Оказалось, что это не так. Поэтому здесь не совсем всё завершено. Но на бумаге остался полный проект… Это было самое начало 90-х, и все тогда увлекались евроремонтом. Такого, конечно, ни у кого не было… Это будто из другого времени. К тому же, классический стиль – более тёплый, греет душу.

- С другой стороны, хайтек просто не прижился. Так сказать, нет артефакта.

- Просто все эти серые, металлические конструкции кажутся холодными. Чувствуешь себя словно в космосе.

- Ну, да, - подхватил Андрей. – Есть ощущение какой-то больницы. Операционной.

- Вы говорили, что озвучивали недавно какой-то фильм. Он про что?

- Это фильм про историю денег на Руси… Но озвучка – озвучкой. А игра – это совсем другое. Актёр должен проживать свою роль пошагово… чтобы получилось так, как надо.

- Но ведь актёров учат играть чувства…

- Нет-нет, - запротестовал Андрей. – Это как раз всеобщее заблуждение насчет актёров. Всё мастерство актёра как раз таки заключается в умении зарождать в себе чувства и эмоции, исходя из ситуации на сцене. Само действие зарождает состояние. «Состояние» - не люблю это слово. Актёр должен проходить все стадии чувств. Это, так сказать, физиология чувств. В этом определенная жестокость этой профессии.

- Полагаю, актёр на сцене должен оставаться самым прекрасным. Но в жизни он должен быть самым плохим актёром. Не так ли?

- В жизнь переносить игру очень сложно. И не нужно…

 - Это… как нельзя сыграть любовь…

- Любовь? - оживился вдруг Андрей. – Ведь эти три слова «я тебя люблю» на самом деле в жизни замусолены, избиты, истрепаны так, что, заслышав их, просто перестаешь в них верить… Ведь любовь – в поступках, во внешних проявлениях…

- Да, я думаю, любовь это некое глубинное созерцание друг друга, - соглашалась Анна. – Гармоническое сочетание начал…

- Я вот тоже больше склонен больше к созерцанию, - задумался Андрей, потягивая вино из бокала. – Однажды я поймал себя на том, что, будучи где-то глубоко в своих мыслях, я вынул сигарету, приложил к своим губам. Потом неосознанно подошёл к умывальнику, открыл кран и наклонился к струе воды, чтобы прикурить. Вот оно! Неосознанность действия, когда какое-то движение, порыв и надо доделать – но вот!

- Я примерно так же иногда дую на мороженое, - словно вторя Андрею, сказала Анна. – В этом парадоксальность человеческой натуры…

 

Им было хорошо вместе. Они смотрели друг другу в глаза и понимали, что их беседа может длиться вечность… что их жизнь может длиться вечность.

Андрей говорил и слушал с большим интересом… Как вдруг неожиданно вспомнил, что ему ещё нужно позвонить.

- Я ненадолго. Сейчас вернусь, - и ушёл наверх.

 

Анна подошла к окну. Синяя темень. Лунный круг фонаря через дорогу.

Она не прислушивалась больше. Но до слуха всё же долетал только тон его голоса. Внезапно окрепший, резко категорический. Впервые он так разговаривал с «ней». Проблема под названием «Натуля» всё ещё тревожила его. Вернее, тревожила не только его, но и Анну. Но он с какой-то наивностью и вправду об этом не догадывался.

 

За эти дни его дух стал сильнее. Андрея нужно было воодушевлять. Временное отсутствие Эмилии Генриховны ему нравилось. Но он вовсе не спешил этим воспользоваться…

Стоя у окна, Анна вдруг поняла, что она сейчас ему скажет. Хотя он и мог отреагировать по-разному. Но ему необходимо это услышать. Сейчас… Потом позвонил кто-то ещё.

- Всё проблемы… проблемы какие-то!... – спускался он по лестнице. К его лицу прилила кровь, и он тяжело выдохнул.

- А Вы не волнуйтесь так! – налила ему Анна в бокал вино. – Пейте!

Они уселись.

- Мой брат 200 тысяч в долг взял… - вдруг начал доверительно Андрей. - Кредиторы дали ему рассрочку платежа. А вот сейчас кризис, и они сказали ему: «Давай-ка пораньше возвращай!». Помочь просит. Придётся помогать…

- Да, это очень крупная сумма… - сказала Анна, думая о том, насколько много он на себя берет.

- Не то, чтобы крупная… Но ощутимая…

Однако, кажется, его тревожило другое… И Анна начала пространно. Издалека. Не напрямую. Но с явным подтекстом:

- Вы знаете, я придаю большое значение словам… Слова – это тоже знаки. Через них раскрывается человек. Как и через жест, взгляд, молчание… Я склонна больше наблюдать… Видеть скрытые смыслы…

Андрей внимательно, проникновенно посмотрел на неё. И, затаив дыхание, слушал… Будто предчувствуя что-то…

- Как говорил ещё Ницше: «Никогда не смотри в бездну. Иначе бездна может посмотреть на тебя». И всё это – философия человеческой жизни. Но вот одного в жизни я не понимаю… Скажите, почему, например, люди мучают себя, долгие годы живя с мужем-пьяницей?.. Или же не могут уйти от сварливой, некрасивой жены, которая выпивает все соки… От СТЕРВЫ… Ведь может быть что-то лучшее… Вокруг…

 

Эти слова были подобны некоему «психологическому лому», который должен был привести к необходимой психологической разрядке. Помочь высвободить ту ментальную энергию, которую Андрею нужно отпустить. На острие ножа… то, что касалось глубин подсознания и приносило ему боль. Он мог бы взорваться. Но Анна всё правильно, как ей показалось, просчитала. На тот случай у неё были способы его успокоить…

Андрей скорбно опустил глаза... С его взглядом, с его мимикой, начало происходить нечто подобное, как на раскадровке в рапиде: он не смотрит на неё, и его желваки начинают сильно передёргиваться то ли от неожиданности услышанного, то ли от внутреннего смятения, с которым он пытается справиться… Он слегка прикусывает губу и, смотря вниз, отводишь глаза в бок… Но Анна выдерживает эту острую паузу. Потому что она освобождает его сознание. И его самого…

- Стервы, ведь они, как правило, думают, что знают, как устроить твоё счастье… - наконец, произнёс он, подняв глаза. - …Всё зависит от того, насколько позволяешь себя мучить…

- Мучить?.. Так можно сжечь душу... Зачем?.. Когда можно просто уйти… Как ножницами отрезать себя от того, что мешает… Может быть, есть что-то рядом…

- … Наверное, это СТРАХ… Плюс совдеповское воспитание… Какой-то первородный страх... Там, в мозжечке... вдруг остаться ни с кем, без кого-то…

Он очень хорошо понял, о чём она ему говорила. Вот так, иносказательно. Даже лучше, чем всегда. Через его душу уже начали проходить обновленные, облегченные потоки… И, значит, она не ошиблась...

 

Он вдруг задумался, и ему стало легче:

- … Может быть, дело в тоталитарной стране… Вечное, несвободное - «а что скажут?».

- Ну, не знаю, насколько я отношусь к тоталитарной стране… - эта фраза, слетевшая с уст Анны, заставила его захохотать, снимая остатки напряжения.

- Да, это совсем другая страна… - засветился улыбкой он.

- Что ж… Давайте выпьем… Я предлагаю – ЗА ПРЕОБРАЖЕНИЕ! Внешнее и внутреннее…

- Обязательно… Ведь внешнее всегда переходит во внутреннее… И наоборот.

- Мы хорошо поговорили… - улыбнулась Анна. – И, я надеюсь, поняли друг друга…

- Да… - пошла от него тёплая улыбка в ответ. – …Как никогда раньше… Просто обо всём этом думалось. Но не говорилось вслух.

За окном была уже глубокая ночь.  Он встал из-за стола. И она встала… Вплотную друг к другу. И она прежде, чем отпустить его ко сну, мягко и ненавязчиво коснулась губами его губ… без намёков, без слов…

 

Глава 32: Сердечность

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

(Из стих. А. С. Пушкина «Пророк»)

 

«…Давай же выпьем за красоту!» – поднял Андрей бокал. Его глаза, безотрывно устремлённые прямо на Аню, засияли теперь так же глубоко и благородно, как синие сапфиры, которые поблескивают чистыми гранями при вечерней мгле. Совершая волшебство оживления, румянец, возводящий счастье в абсолют, зажег его щеки. И всё это лицо разом помолодело лет на десять, не меньше.

«Пусть, растекаясь по телу твоему, любовь преобразит тебя… И ты научишься тому, чего тебя так долго лишали…  - подумала Анна, и эти мысли безмолвно звучали ответом на его слова, будто были молитвой. - Лишь бы ты, дорогой, обрёл живое сердце… И нет человека счастливее меня на свете… Поверь».

 Эти слова шепотом звучали внутри неё, будто магическое заклинание, обращенное ко вселенной.

 

- Сейчас я кое-что запишу ещё, - так начал Андрей этот вечер 4 декабря, - и будем доделывать то, что не доделали вчера.

- Угу, хорошо, - отвечала Анна.

 

За окном забрезжили переливчатые сумерки, когда он появился на обновленной кухне со словами:

- Я готов!… А где этот? Этот… - пытался вспомнить Андрей название и сложил пальцами кольцо, - ну, белый…

- Что? Шпаклевка? – старалась угадать его мысли Аня, и её осенило, - А-а-а! Скотч! который мы покупали! Он лежал…

Они поняли друг друга без слов…

- Да, - подхватил он, солнечно улыбаясь, как когда-то давно, - там, в пакете! но ведь мы же его… Мы же его… А-ха-ха! Ха-ха-ха… Мы же его – выбросили! Ну, ничего! Безделица! Купим новый!

- А я думала, - захихикала Анюта, - что вы его достали из пакета!

 

 Быстренько замазав ещё две-три маленькие «залысины», он принялся водружать на место навесные шкафы. В согретом свете зеленой кухни его складная привлекательная фигура, подхватив аккуратными, умелыми руками один из них, плавно вскочила со стула на белую тумбу. Таким образом, забравшись наверх, он, прижимая всем телом шкаф к стене, стал ввинчивать какие-то винты прямо в петли. Анна тоже не осталась в стороне, придерживая громоздкую конструкцию руками, в то время, как раздался телефонный звонок.

- Всё-всё, Аня. Дальше я сам смогу, - заверил Андрей, - Там телефон.

 

Как только трубка опять опустилась на рычаг, с делом было покончено. Керамические розовые плитки, окаймлявшие стены в виде буквы «П», были забрызганы остатками краски.

- Ну, вот… пускай подсохнет, - шепнул Андрей с мягкой, робкой улыбкой и вдруг живо принялся отскабливать ножичком краску от плиток.

- Давайте, я тоже буду помогать, - попросила Аня.

- Можно пока очистить плитки, - предлагал он, не отрываясь от работы, - а я замажу швы затиркой – и всё будет как новое.

Она тот час послушала его совета. Стоя друг к другу спинами, они занимались вместе одним полезным делом: Анюта с одной стороны, Андрей – с другой. Смачивали тряпочки, ополаскивали руки одновременно в одной и той же раковине… И вот они уже ловят дыхание друг друга, меняясь местами, поочередно перебегая от стены к стене. Один подправлял то, что не увидел другой. Четко и слажено они все также тонко чувствовали движения друг друга. Украдкой она оглядывалась на него, чтобы увидеть чуть спину и пепельно-седые волосы на правильно очерченной голове.

 С ним было хорошо молчать… Просто – хорошо молчать. «Пичужка ты моя…Пичужка…» – подумала она, и вот тогда Ане на ум из далеких сфер пришло это заклинание. Рожденное как молитва, как оберег, оно вбирало в себя высокое могущество, струями, целыми потоками рассеивалось меж ними, заставляя пересекаться их общее тепло.

- Мы с вами как-то очень мультяшно перескочили! –подметила Анна.

 Он посмотрел на неё и, не сказав более ничего, они расхохотались так, как могут только счастливые люди.

Дружно, бок о бок и как-то конфетно весело они были вместе, они были близко. Очень близко…

Их объединял слаженный, горящий энтузиазм. Вдруг, в один миг, в Андрее появилось столько силы, столько преобразившейся и преображающей энергии, что он мог свернуть горы.

- Выпейте сока, - поднесла Анна ему стакан.

- Спасибо.

- Подождите. Отвлекитесь. Вот ещё бутерброд. Хотите в комнату пройти или здесь?

- Сейчас в комнату пойдём! – отпивал он сок из стакана в ее руках. А в этом «МЫ» слышалось «Я И ТЫ».

 

Присев на перекус, он заговорил о последних новостях в Интернете: в связи с нарастающим всемирным экономическим кризисом коммерческий банк запросил у государства инвестиции.

После работа с оптимизмом была продолжена.

- Просто какие-то рабочий и колхозница! – пошутила Аня, и они снова поменялись местами.

 

 Когда наполированные плитки засияли, Андрей почему-то в небывало приподнятом настроении принялся оттирать столешницу белой тумбы. Его руки с силой заскользили по её поверхности, повторяя продольные движения снизу вверх и сверху вниз. И она нарочно не стала отговаривать его от этого занятия, предоставив право на ощупь почувствовать дом.

- Мой отец всегда боялся врачей, - заговорил он, - и этот страх был настолько велик, что однажды он даже вырвал сам себе зуб плоскогубцами. Конечно, предварительно выпил бутылку водки. «Ты с ума сошёл», - хотел, было, остановить я его. А он всё равно выдернул…

- О, это очень-очень смело! – оценила Анна и вдруг обратила внимание, что Андрей всё ещё не унимался с тумбой.

Скорее наоборот, разошелся. Его быстрые ловкие движения, подкрепленные почти детским выражением теплой радости на лице, раззадорили её.

- Может быть… достаточно? – едва сдерживая улыбку и, поэтому, жуя губы, сказала она, всё понимая.

Этими движениями он пытался заместить другой внутренний порыв, который сейчас подавлял…

- Увлёкся… - усмехнулись в ответ его серебрящиеся голубые глаза, и он начал напевать: - «Я - дежурная, я – дежурная, я – самая главная де-жур-на-я!». Как в фильме «Подкидыш»…

 

Это простая совместная гармония была как раз тем, чего ему всегда не хватало. Ему не хватало этой свободы, как человеку, приученному к вечному страху. Теперь он мог говорить и делать всё, что ему заблагорассудится, всё, что ему нравится, всё, что ему хочется сказать – и не бояться окрика, бессмысленного и беспощадного, прямо как русский бунт, вопля в ухо. Эта созидающая лёгкость давала дышать полной грудью.

- Я думаю, нам нужно запечатлеть этот «исторический момент» - разулыбалась Аня. – Давайте сфотографируемся!

- Да, давай, - подхватил он.

Цифровой фотоаппарат “Canon”, этот маленький свидетель большого счастья, был установлен с автоспуском на приступку серванта. У них было 10 секунд, чтобы вместе усесться на один стул. Радостно желтым и теплым горел торшер, отбрасывая ползущие вверх всполохи света на красные атласные шторы за их спиной, когда Анна и Андрей, наконец, добежав до стула, уселись и обняли друг друга, прижавшись голова к голове: её золотые кудри смешались с его пепельной сединой в районе виска… Их лица озарили искренние, почти жаркие улыбки, когда щёлкнул затвор, навсегда запечатлев эти буйные краски великого счастья. Счастья любить и быть любимым.

 …Эта свобода давала почувствовать себя человеком…

 Андрей по мелочи всё ещё хлопотал на кухне. Когда перевалило за девять, он, наконец, угомонился. Анна чмокнула его в щеку – и Андрей поднялся к себе.

А её наоборот что-то завело, и она стала тщательно наводить везде порядок. По квартире расплывался запах её цветочных духов.

- Аня! Я сейчас приду. Мне денежку привезли. Надо выйти, - заслышав заботливый голос, она из кухни увидела только его ноги в тапках.

Им обоим доставляло огромное удовольствие это богемное, безнадзорное, сближающее пребывание вдвоем. Они оба зацвели красотой.

 

- Ты всё ещё прибираешь? – поинтересовался Андрей, выйдя со своим красным тазиком.

- Увлеклась!

- Ты ещё не ложишься? – спросил он.

- Нет, - ответила Аня.

- Я рыбу сварю. Это недолго. Сейчас рыбы поедим.

- С удовольствием…

 

Она всё еще не верила своим ушам. Но он и вправду это сказал. Вот так они и очутились за столом, когда он поднял тост за красоту…

Пиры Вальтасара затягивались не на одну ночь. Пока блюдо столь любовно готовилось, Анна достала недопитое со вчерашнего вечера вино. Наконец, Андрей внес в комнату две тарелки с щедрыми ломтями рыбы.

- Как ты относишься к вареному луку? – предупредительно спросил он.

- Спокойно.

- А чёрный хлеб будешь? Может лимона подавить?

 

 Хозяйской рукой Андрей стал давить из лимона сок в её тарелку. Потом себе.

- Так. Хлеб у нас есть. Всё у нас есть … - задумываясь, разливал он вино по бокалам, - Рыба свежая. Это главное.

- Вы ещё и прекрасно готовите!

- У нас все в семье готовили: и дедушка, и прадедушка… Что ж, давай выпьем, а потом расскажу…

Он просиял прямо на глазах. Аню занимала новизна в его поведении. «Ты ли это, Кылосов? А может, тебя и подменили вовсе? – дивилась Анна его диковинному поведению в то время, как он рассказывал что-то про американское и русское кино.

   Мысли оборвались запахом пригорелого.

- Каша, случайно, не горит?

- Ах, да! Каша, каша! – подскочил он. – Совсем забыл!

Что-то напевая себе под нос, Андрей возился у плиты.

- Пригорела? – подошла Анна.

- Немного. Совсем немного. Знаешь, в пакетиках удобней варить… - ласковая розовощекая эйфория пробуждала в нем глубинные импульсы.

«А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо! Всё хо-ро-шо!» - пропел он.

 

Вдруг прочувствовав себя настоящим человеком, которого не оскорбляет ни одно плохое слово, он распробовал, что значит – быть раскрепощенным, желанным и любимым. Эта  конфетно-мультяшная, ненавязчивая нежность проявилась у лестницы, когда Аня легко коснулась губами его губ и неожиданно получила такой же ответ…

 

Ихсердца будто раскрывались навстречу друг другу.Они действительно были счастливы. Счастливы, как никогда.