Глава 17: по музыкальным волнам, или радиоголос.

Право на счастье…

И без усилий обменять…

Слёзы – на страсть.

 А вздохи – на крылья…

(из песни группы Hi- Fi, март 2008)

 

   Молочно-оранжевый март  бежал по радиоволнам…

  Возвращение снега стало внезапным: он завьюжил мелкими колючими иголками, подхватываемыми крутым вихрем, который отчаянно стремился удержать время. Небо смотрелось в землю, как в зеркало, но совсем скоро ветер рванул ещё сильнее – сдувая белесую пелену – и высь заголубела, как чей-то далёкий взор. Погода и простой календарь вступали в неравный поединок. Борясь за мгновения уходящей зимы, погода оберегала и, казалось, укрывала от возможных невзгод. А надменный календарь на стене ухмылялся, неумолимо отсчитывая дни: «Март…март…март… а значит, весна, весна, весна близко…». Единственным их судьёй было Время, но оно уже давным-давно сделало свой выбор.

Оранжевое солнце плеснуло по стенам и размазалось. В открытое окно запахло талой прогретой водой. И этот сладковатый привкус растекался в воздухе...

В комнате Андрея каждый раз там встречала тишина. В этой тишине Анна ловила его мотивы, когда его не было дома. Она ничего не трогала, лишь безропотно присаживаясь на край софы, на которой он спал и проводя так какое-то время…

А он прикатывал изо дня в день на своем велосипеде к порогу её дома. Велосипед он оставлял за дверью, на площадке, привязывая на трос к батарее центрального отопления. По вечерам, идя по длинному полутемному коридору, она видела, как в дали горит красным бляшка, прикрепленная к этому дурацкому двухколесному средству передвижения… И ей было  радостно от этого  на душе. Вот только бы она, «Натуля»,  больше никогда, никогда не позвонила ему…

    «Новости – мы держим вас в курсе последних событий…» - вдруг остановил музыкальную волну в радиоприёмнике чёткий голос диктора. Анна слушала радио. Часто. Каждый день. Эта фраза звучала много лет подряд, но только сейчас привлекла внимание… Это был его голос…

 Тонкие, как медная проволока, радиоволны растворяли большой город в мятных, но чересчур просторных ритмах современных хитов, наполненных сиюминутной недолговечностью. Они сменяли друг друга в бурном потоке, чтобы затеряться и снова возникнуть. Своей примитивностью, простотой, а, порой, и бессмыслицей они, вернувшись внезапно, вдруг воскрешали в памяти забытое, упрятанное вглубь настроение. Создавая фон бытия,  эта пестрая трескотня получала снисхождение. И, подчас какая-нибудь из этих мелодий вдруг невзначай западала в душу. Она подхватывала и отражала в простом то, что непросто звучало внутри. Вторя мимолетным печалям или радостям, музыка радиоволн, казалось, совсем неосознанно становилась единственно вольным другом и попутчиком.

«Чешские спальни из натурального массива,  - снова заговорил всё тот же голос. – Роскошь и эксклюзивность. Любая комплектация по вашему вкусу…». «О медицине просто и понятно. Выводим формулу нашего здоровья. Слушаем советы специалистов, - сорвалось в тот же день с экрана телевизора. – Даём рекомендации. Раскрываем секреты красоты и долголетия…». Зеленой рекламой японских капсул Сюйе Ланци закончил вечер всё тот же мужской баритон.

- Скажите, Андрей, - спросила Анна тогда, - а это случайно не вы читаете рекламу капсул Сюйе Ланци?

- Случайно – я … - ответил он и по-кошачьи разулыбался.

- Тогда понятно! – игриво рассмеялась она, - Я случайно это поняла: уж больно интонация знакомая…Значит, вы и в рекламе…

- Да… Нас таких вообще немного. Всего – одиннадцать человек. Наперечёт все… Новых голосов почти нет. Накладно это – подготавливать и обучать новичков. Да и делиться своим куском никто не хочет… А я-то вообще везде. А-ха-ха-ха…

 

Теперь перед глазами замаячила череда рекламных видеороликов. Оказалось, что Андрей Кылосов входил в базу дикторских голосов известной рекламной группы «Выбери радио».

- Аня, я собираюсь… можно я… - робко заговорил он, обливаясь потом, - можно мне … подключить Интернет?..

- Конечно, можно! – вырвался у неё, наконец, вздох облегчения.

- Просто, мне бы было так удобнее делать запись, - начал Андрей объясняться, словно школьник. – А то зачастую приходиться приезжать на радио только для того, чтобы проговорить всего лишь пару строчек… Бесполезная трата времени и сил… Я всё устрою – никаких проблем не будет.

- Да-да, конечно! Как удобнее… К тому же кабель у меня уже проведён. Осталось только подключить…

- Замечательно. И, бесспорно, Ань, если нужно будет тебе воспользоваться Интернетом или компьютером – всегда пожалуйста. Без проблем!

 

На праздник, 8 марта, он преподнёс Анне и Эмилии Генриховне по одной розе. Так что, по сути, цветка оказалось два. Его губы коснулись щеки Анюты как нечто  мягкое, почти невесомое и почти до странности бесплотное. Не удержав радостного порыва, она ответила ему тем же поцелуем едва ли не в губы. Андрей явно спешил – его мысли по-прежнему были где-то далеко… Но всё же одарил её своей улыбкой, которая её порадовала.

                                                                    

 

 

***      

                                                                                                

Спектакль по пьесе Александра Углова «Билет в один конец» шёл на малой сцене. Спустясь по крутой лестнице вниз, Аня заметила, что зал совсем маленький и никак не отделён от сценического пространства. Места были в третьем ряду.

 Популярная эстрадная мелодия 80-х “One Way Ticket” ознаменовала начало простой истории, в которой суждено открыть непростые глубины человеческого «я». В размеренный быт Марины и Коли Князевых, коротающих своё житьё в коммунальной квартире, врывается однажды Иван Лаптев – друг семьи, «бывший» русский из Америки. Шутник с надломленной душой, он появляется на сцене в одеже старухи и в дешевых колготках, сморщенных на коленках. Сегодня Андрей как-то отчаянно ярко играл эту роль...

Марина не счастлива в браке – её муж Коля писатель-неудачник, занимающийся бездарной пачкотней. Единственной мечтой бедной женщины является желание взять на воспитание из детского дома девочку Свету. «В маленькой душонке ребенка водятся, бог весть, какие черти, и она только и будет делать, что танцевать чечетку на столе!» – возражает муж жене…

Только один Иван всё ещё в тайне любит Марину – и вся эта изначальная буффонада с женскими туфлями и накладным бюстом очень быстро оборачивается трагифарсом. Иван хочет увезти Марину с собой в Америку, прочь от этой полуголодной жизни.

- Да я, может быть, и приехал-то сюда ради того, чтобы разрушить этот ваш быт! – отчаянно стучит молотком по стене Иван, гулко взрывая затаенную боль и чувствуя вновь проснувшуюся к Марине любовь.

- Неужели ты столько лет хранил мне верность?

- Ну, были, конечно… Скажем так: есть с кем спать. Но не с кем просыпаться…

 

Аня внимательно вслушивалась теперь в слова, будто пытаясь уловить для себя в них потаенный скрытый смысл.

«Вещь стоящая … Нужно обязательно посмотреть…» – с невероятным упорством говорил накануне  Андрей. И Анна тепрь видела, что эта пьеса вдруг заиграла особыми красками, будто эхом невысказанных и недосказанных эмоций. Окунувшись в свет рампы, течение времени обретало новую душу, как внезапно в действие вмешалась молодая расчетливая девушка Валерия – соседка Князевых, имеющая виды на Ивана и только поэтому недотрогой затесавшаяся на дружескую вечеринку. На несколько мгновений зал погрузился в полную тьму…

Белые розы, белые розы.

Беззащитны шипы.

Что с вами сделал снег и морозы,

Лёд витрин голубых?

Люди украсят вами свой праздник

Лишь на несколько дней… -

зазвучал шлягер «Ласкового мая», подхватывая растроганную ауру единого бытия. И софиты вновь озарили лица людей. Разомлевшие от выпитого они вспоминали свою юность и, похоже напрочь забыли, что были вовсе не стары.

- Вань, ты посмотри, - указывал Николай на Валерию,  - это же бриллиант! Чистейший бриллиант, который тебе больше никогда не засветит!

- Между нами – 15 лет разницы, Коля! Как можно!

- А ты попробуй! Попробуй!

 

И щемяще запел Сальваторе Адамо “ Tomber la neige”. В захмелевшем танце мужчина средних лет и юная девушка закружились: “Tu ne viendras pas ce soir…La…la-la-la…la-la…”.

- Я обожаю Альбера Камю… - без доли искренности говорит Валерия. – Особенно этот его роман «Посторонний».

- Поразительно! – с надрывом восклицает Иван. – Поразительно! Я нашёл родственную душу!

 

«Родственная душа?.. Нет, только не эта циничная Валерия… Родственная душа… Нет, не там. В жизни…она ведь есть… тебе…», - подумалось Ане, ибо в сердце далеким и близким эхом замирало теперь что-то великое. Будто сцены теперь и не было вовсе. Не было ни её, ни пьесы, ни героев, а был только единый язык образов, смелых мыслей, превращенных в череду оборотных аллегорий, ведущих прямой диалог с действительностью. Но об этом  не знал больше никто в зале. Об этом подозревали только двое -  он и она. И пусть она говорила это себе втихушку, но не было большего счастья, чем думать за двоих…

Герои трагифарса… каждый из них получаил что-то своё. Но никто не получил заслуженного счастья. С боем Иван пытается увезти Марину, но тогда Николай использует свой последний козырь – девочку Свету, которую так хотела удочерить жена. Надуманные путы обстоятельств, быт и невозможность подняться выше, к такому близкому счастью, сковывают по рукам и ногам. Марина остается с непутёвым мужем, а Ивана ждёт разочарование. Его так долго и упорно сводили с хищной Валерией, что ему не остаётся ничего, кроме как исполнить её желание. Сыграв на человеческих слабостях, Валерия празднует победу:

- Вы мне нужны здоровый и весёлый!  –  властным тоном приказывает она.

Из груди Ивана вырывается, единственно, горестный смех фальшивой радости.

- Вот примерно так… - и оба они исчезают в дверном проеме…

 

Потухший свет заместил занавес. Актеры вышли на поклон. Анюта аплодировала стоя. Из всего крохотного зала – одна. Андрей сразу заметил её – и его лучистые, слегка грустные глаза посмотрели на неё в упор, чтобы в последний раз вспыхнуть голубым огнем.

«Вот для чего я живу… - думала Анна. – Вот для чего я живу… Для тебя… И я хочу, чтобы ты тоже это понял, как понимаю я… мой дорогой…дорогой…».

 

 Они, конечно же, встретились вечером. Дома, у лестницы. Как всегда. На сцене 15 лет разницы казались непреодолимым барьером. В жизни было 26… Но разве был это барьер?   И не была Аня Валерией… «А ты попробуй!» – настойчиво говорила Судьба.

- Наверное, это ваша лучшая роль, - сказала она, - есть, над чем подумать, поразмышлять…

- Помнится, при постановке были определенные сложности… - принялся он увлеченно рассказывать о работе над спектаклем.

- Если мне что-нибудь интересное придёт в голову по этому поводу, я вам обязательно сообщу. Как говорится, хотела бы сказать, да только всё молчу… Что ж, идите отдыхайте, иначе рискуете быть мной не отпущенным!

 

В окно светило полуденное вешнее солнце. С улицы донеслась какая-то размытая, наполненная грустью мелодия, родом из каких-то чересчур трогательных фильмов конца 70-начала 80-х…

 

Мысли Анны прервались…

- Я не помешал? – вышел он к вечеру на кухню. В его раскрасневшемся лице затаилась скрытая мольба: «Помогите!».

- О нет! Что вы! Что вы! – поддержала Анна.

- Да, кстати, - вдруг заговорил Андрей сам, - в сегодняшней серии «Гавриловки» был я…

- Хорошо, ещё обязательно посмотрю.

Она взглянула на него: это был человек, находящийся на пределе человеческих и душевных сил.

- Сериал-то в общем пустой. Без смысла. Я посмотрел. Бред какой-то… - не отпускал он её. Не обрывая ниточку разговора, он продолжал возиться со своей посудой.

 

Казалось, он отчаянно хочет говорить. Не важно, о чём. Лишь бы внутреннее напряжение его отпустило… Остросоциальные проблемы: непонимание людей властью, отсутствие диалога, большой разрыв между словами и делами, засилие коррумпированных чиновников и эмигрантов незаметно стало предметом их «кухонного» обсуждения. Юную девушку и статного мужчину опять разделяло и соединяло маленькое расстояние в несколько квадратных метров. Но разговаривая так, они могли понять, что их сближает.

- Мне вспоминаются слова одного известного сатирика, - заливал глаза Ани струящийся блеск, - «Я живу в самой прекрасной на свете родине, но в самом отвратительном государстве!»

Эта фраза истинно раззадорила Андрея – и он рассмеялся, позабыв своё растерянное отчаяние и разочарование:

- Да, люди наши привыкли терпеть…

- Вы, правы! Правы. Но, скажу вам честно, это терпение далеко не всегда идёт на пользу… Смотрите, если даже взять более скромный аспект – семейные отношения. Ведь если что-то не ладится, лучше сразу уйти. Ведь бывает, что что-то не ладится?

 На это он лишь опустил глаза и еле заметно кивнул. Стараясь поймать его взгляд, в безмолвии она постаралась тихонько телепатически передать ему свои слова: «Я помогу… Только слушай меня. И я помогу».

- Понимаю, бывает трудно, - продолжала Анюта, - но нужно сделать этот шаг. И потом будет легче… Помните ли вы такой фильм, «Раба любви» называется. И эту последнюю фразу: «Господа! Опомнитесь! Вы же – звери…».

- Кажется, нам есть о чём поговорить… - выразительно посмотрел он на свою молодую собеседницу и направился к лестнице с кастрюлькой сваренной гречки.

- Андрей, знайте, вы – замечательный человек. И с вами можно говорить бесконечно.

- Я хотел то же самое сказать. Я тоже так считаю… Приятных снов.

Это был уже совершенно другой человек. Посвежевший и улыбающийся. Для него горел спасительный, согревающий и обновляющий огонь, способный вывести к первым несмелым шагам из туманной области прошлых ошибок.

Человек, потянувшийся к свободе, к раскрепощению духа, искушаем. На этом тернистом пути порой подстерегают нелегкие испытания. Но, что бы ни было, ему всегда нужна путеводная звезда, которая будет неусыпно освещать эту дорогу.

 

Не пошло и недели, как всё повторилось. Старая телефонная шарманка заиграла вновь. Андрей замирал в вечном стоп-кадре, не делая шагов ни вперед, ни назад. Но человек, попавший в болото, либо тонет, либо спасается одним прыжком. Здесь было ни то и ни другое. И, кажется, это может сломать самого сильного. Вот и у Ани уже опускались руки: он будто бы уже тогда ничего менять не хотел. Нет, не обида. Просто пропасть, в которой он сам виноват…

Удел сильных – бороться до конца. Даже тогда, когда не хватает сил, дыхания. Даже тогда, когда сердце на излёте, ибо его влечет настроение, неугасаемое чувство. И исполин поднимался вновь, преодолев стойкий град, чтобы снова и снова творить обновление, пока хватит души и желания.

Но это и был он – билет в один конец… Выписанный уже слишком давно, чтобы быть неизбежным.

 

Глава 18: Двое во Вселенной.

          

     Я приглашу на танец Память –

И мы закружимся вдвоём.

И вместе с нами, вместе с нами

Помолодеет старый дом…

(Из песни Игоря Талькова «Память»).

Эта песня приплыла к ней по радиоволнам, обретая вторую жизнь, ночным весенним дождем. И она сразу влюбилась в эти трогательные, серебристые звуки замирающего в вечерней мгле саксофона… Мелодия и голос подхватывали её и уносили в картинку ночного города, омываемого мельчайшими капельками тёплого струящегося дождя, в котором лунными отблесками вспыхивал белый свет притихших фонарей. Эти чарующие звуки вторили городу. А в высоком небе сверкали далекие ночные звёзды, тоже слушающие эту песню…

  Мифическая душа живет в синкретичной всеохватности – и вот уже видит в звездах его. Вот он улыбается и медленно отводит глаза…

… А глаза – как река. Мелководная, чистая река в лунную ночь. По её голубым водам скользит световая, лучистая зыбь…  И каждая искорка в ней – живое, задумчивое существо. Дитя ночного шумного ветра. И воды несут куда-то это неизъяснимое, благостное свечение. Рябь волнует его – и оно, извиваясь текучей змейкой, идёт сплошь по ночной глуши речного течения.

 

«…Он, наверное, тоже любит эту песню…» – вдруг подумалось Ане. И звуки стихли…

 

Снег растаял к началу апреля неожиданно быстро. По крайней мере, в центре города от него не осталось и следа. Пахло какой-то непривычно кислой свежестью.

  Раньше Анна  побаивалась ночи. Точнее, она любила смотреть на не из окна, но мысль оказаться ночью на улице, пройтись по ночному городу, вызывала у неё опасения…  Но теперь спектакли заканчивались уже тогда, когда темнело. И она больше ничего не боялась…

 Но в эти весенние дни её обуревала печаль... Она знала, что боялась. Боялась потерять Андрея, так и не успев сказать многого. А вдруг ничего не выйдет? Что тогда? Что будет следом за этим?..

 

     Душу тянуло чувство тревоги. Оно то становилось больше, то откатывало прямиком в бессознательное, подобно морской волне, отхлынувшей от берега. А ночью, в которой шелестели бесприютные и свободные ветра, виделись большие и странные сны.     

   Охватывая голову, они вдруг становились предвестием или особым предчувствием грядущего и неизбежного. Вот только нельзя было взять в толк, сколько в них было от грядущего, а сколько от неизбежного. И виделось ей во сне, как Андрей выносит картонные коробки туда, в прихожую, близ двери. А в дверь раздаётся пронзительный звонок – и Аня открывает дверь непрошенным гостям: на пороге стоят двое – маленький и длинный. «Вы к кому? К кому?» – испуганно спрашивает она. «А мы к нему… - хищно заглядывает ей через плечо тот, кто повыше. – Мы, собственно, за ним!». «Нет! Нет!» - пытается захлопнуть дверь она. «Позволь, я сейчас разберусь!» – отводит ее в сторону Андрей. И она видит только его плечи и белую рубашку… Незнакомцы настроены агрессивно и нагловато, но они уже здесь. «Нет, Андрей, нет!» – срывается с её губ слепая мольба, - Не отдам… Не отдам! Не отдам!..». В этот миг Анна открывала глаза…

  

Через открытое окно залетала духота и пыль. В этот день он ждал людей, которые должны были подключить ему выход в глобальную сеть, и уже осторожно протянул кабель вверх, по перилам лестницы. Он спустился вниз с тремя пакетами в руках и стал поспешно надевать обувь, когда зазвенела трубка домофона.

Обогнав его одним прыжком, Аня ответила. «Интернет заказывали?» – послышалось на том конце. «Да… Это к вам, - обернулась она к Андрею.

- Ну, ёлки-палки! – нервно пробубнил он себе под нос и засуетился ещё больше, - а мне же ещё за компьютером бежать!

- Так давайте же я за всем послежу. А вы идите спокойно и ни о чём не волнуйтесь.

Появившимся молодым людям из фирмы он что-то объяснял и тут позвал:

- Аня!

Её будто подбросило – и она мигом очутилась возле него. На его лице читалась полнейшая растерянность.

- Ань, я сейчас… - часто дышал он, и ему в руки сунули какую-то бумажку, - по-быстрому…

- А давайте-ка, я за вас заполню бланк! – весело предложила она. – Но на ваше имя… Я же знаю!

И выхватила у него листок. Те двое начали орудовать в коридоре. Измотанный и взъерошенный Андрей вернулся через четверть часа.

- Ну, вот! Я всё написала! И незачем было так волноваться! Вам осталось только подписать. Вооот здесь. Проверьте, всё ли правильно…

- Угу, - кивнул он и взял шариковую ручку.

 

 На фоне красных стен прихожей, Андрей облокотился на подставку. Будучи одновременно похожим на взволнованного жениха в ЗАГСе и на испуганного ребенка, слушающего взрослых, он невольно вызвал улыбку на лице девушки. Она неприметно стояла в коротких шортиках и кружевной, оголяющей плечи кофте, сбоку, в уголке, заложив руки за спину.

 

Краем глаза в вечерней мгле был зацеплен необычно яркий свет. Он напоминал светящийся диск луны, опустившийся прямо между двумя домами. Так горел один высокий фонарь.

    Перед глазами на фоне воображаемой серо-зеленой, дымчатой плоскости дождя образовались круглые капельки влаги. Выстроившись в круг, они начали вращаться. В каждой из них был день, прожитый с Андреем – в телерекламе ли, дома ли в театре ли - везде, где можно было вспомнить. По желанию Ани, капельки эти лопались, оставляя по себе след в виде тысячи микроскопичеких пылинок. Это было нечто вроде пересчёта овец перед сном.

«Что, я по-твоему, сейчас же должен бросить гитару и сказать «нет, мне нужно, чтобы Даша поступила в УПИ?!» Так что ли? – прервали слова Андрея за стеной короткий сон Анны. – Позвони сама Иванову. Я дам телефон. Где Даша? Она спит? Разбуди её! Она знает! Разбуди! Поди – разбуди! Почему я должен отчитываться перед тобой?! Что за бред полный ты сейчас несёшь?! Почему ты из меня идиота делаешь?!! После такого я не вижу смысла встречаться… Тебе наплевать, что я отыграл спектакль и устал очень… Всё! Я не могу больше говорить…  Отстань от меня!». 

 

- Можно у меня переночует друг? – спросил робко Андрей несколько дней спустя. – Он из другого города приехал. Он мой однокурсник. Славой зовут…

- Конечно, можно… - улыбнулась Анна. – Для вас всё, что угодно…

  

И Слава остался ночевать. На полу, на надувном матрасе, в комнате Андрея…

   

В апреле наступил 20-ый день рождения Анюты. Особо она к нему не готовилась. Анюта никого больше не ждала и пригласила только его одного, словно целый мир… и теперь спешила домой на трамвае.

  Они договорились встретиться с Андреем вечером. Встретиться там, на празднике Судьбы, в который анна верила. Верила, потому что любила. И в её голове складывались простенькие, но такие светлые стихи…

Она с радостью хлопотала на кухне, готовя любимое блюдо Андрея  – рыбу. И всё это было ей в радость. На этот раз это были куски отборной королевской форели.

 

Вскоре всё было готово.

В приподнятом настроении она ждала его. Но его опять долго не было, как и в прошлый раз. И Аня опять уже успела почти разувериться, как в половине одиннадцатого в замочной скважине повернулся ключ.

«Ой, извини, припоздал… - зазвучал голос Андрея, - я сейчас… Сейчас вернусь…».

Рубашка в бордово-сине-красную полоску придала ему праздничный вид. По странному стечению, он опять спускался по лестнице с двумя розами в руках: перламутрово-блёклую он вручил Эмилии Генриховне, другую, ярко-розовую - Ане.

- А это тебе, - протянул он ей коробку с двумя розовыми махровыми полотенцами, перевязанную шелковой лентой. – С днем рождения!

 Его лёгкий поцелуй, похожий на полёт чего-то бесплотного, вновь коснулся щеки Ани. После чего все трое устроились за столом.

- А Аня, ведь, тебя только и ждала весь вечер, - неожиданно заговорила Эмилия Генриховна, - Вот видишь, какую любовь ты можешь внушить! ха-ха-ха… Ну, так забирай! Тебе отдаю!

 

Сердце Анны мягко и предательски утекло в пятки. Не подав виду, она откликнулась приветливой улыбкой. Горло перехватили клокочущие судороги - Анна сделала несколько глотательных движений. Он молча продолжал ввинчивать штопор в бутылку вина. Его лицо тронула затаенная неясная и невыраженная эмоция, похожая на смущенное облегчение.

Озаренная гармония, неведомая по силе, гармония, цвета медового ликера, пришла в душу Ани. И она боялась только одного, что едва дрогнувшая рука с наполненным до краев бокалом может выдать её волнение. Не сказав ни слова, она просто сидела здесь, с ним рядом. И, казалось, что вся вселенная кружится под ними и вокруг них.

Вряд ли в памяти оставалась вся цепь беседы, завязавшейся за столом. Что-то про съемки в «Мангазее», про сериал «Дело было в Гавриловке»… Но только в тишине были утоплены великие мысли. В недосказанности – великое чувство…

- Я тут недавно наткнулась на одну из серий «Гавриловки», - вспоминала Анюта, - и как раз увидела тот эпизод, в котором ваш герой – некто Васильков – идёт по лесу и, приложив руки ко рту, зовет жену Юленьку зычным голосом. Точь-в-точь как богатырь, или царевич из сказки…

- Да, было такое дело, - улыбнулся он. – Но кино уж больно дурацкое.

- А ты знаешь, Андрей, - вмешалась мама Анны, - у меня такой характер, что все вокруг вечно садятся на меня верхом. Доверчивая я слишком, что ли… Легко меня обмануть.

- Но ведь на неугодную просьбу можно сказать свое тихое «нет», и в той же манере продолжать разговор.

- Правда? Ты что-то знаешь?..

 

Все звонко рассмеялись.

- Если у тебя в театральном было нечто вроде ИЗО, ты должен, как художник, ответить… Посмотри, какая Аня красавица… - с бесцеремонной игривостью вдруг обронила Эмилия Генриховна. – Вот что ты скажешь, а?..

На какие-то доли секунды он как сидел, так оторопело и замер с поднесённой ко рту вилкой.

- Ну, конечно. Конечно! – прорвало его, будто преодолев страх.

 

 В Эмилии Генриховне вдруг отразилась такая непосредственность, которая присуща людям, рассчитывающим на такую же незамутненную правдивость в ответ. Андрей выглядел так, будто из него что-то вытолкнули, подобно пробке из бутылки, не выдерживающей внутреннего давления.

- Оставайся здесь да живи. А что? – не унималась  Эмилия Генриховна.

- Ну… Пока я здесь живу… - смятый, нерешительно отвечал он. - А там – посмотрим…

- Я ведь могу уехать в любое время, потому что прописана у бывшего мужа. Правда, там как-то гадко…

- Ну, мам! Не преувеличивай! – вмешалась, наконец, Аня.

- Сссссс… - подкатил он глаза к потолку, пропустив длинное «с» через губы. – Не будем про плохое.

 

Придя в отличное расположение духа, Андрей вдруг откровенно захохмил, сыпля шуточками и анекдотами. У него выходило это с необыкновенной легкостью, лишенной базарной вульгарщины. Сморозив что-нибудь ироничное, остроумное, он на несколько мгновений замирал с затаенной улыбкой, давая понять смысл сказанного, его брови весело взлетали вверх, и он на коротком вдохе начинал самозабвенно смеяться, заражая всех рассеянным оптимизмом и удалью. Это была настоящая хохма. Искренний и истинный смех рождался в самой глубине души и наполнял комнату. Смех до опьянения, до одури. И они чувствовали, как они были, наконец, счастливы. Счастливы от того, что были вместе. «А-ха-ха-ха-ха…» – в унисон звучали их сердца. «А-ха-ха-ха-ха…» – вторила им комната. Вся вселенная теперь смотрела на них.

 

Они и не заметили вовсе, как давно перевалило за полночь.

 

- Может, нам тогда лучше на диван присесть? – предложил он.

Окрыленный, он вдруг подхватил хрустальную вазу с букетом роз и поставил на пол, спонтанно создав необыкновенно удачную композицию. Андрей и Аня, как и было предложено, «присели» на диван – две самые крупные розы оказались на уровне их колен. Крепко обняв друг друга обеими руками, они сблизились щекой к щеке, и их лица озарила умиротворенно-влюбленная улыбка, словно бы одна на двоих. По плечам Анны  рассыпались русые кудри. Объектив цифрового фотоаппарата щёлкнул и запечатлел счастливую пару, какие бывали на старинных открытках: «Люби меня как я тебя…».

  Попросив за собственное будущее, эти двое словно бы навсегда уже остались там… сидя в ночной час на этом диване с золотистыми виньетками, с темным пестрым ковром позади и с букетом роз в ногах, когда на коротеньком черном платьице Анюты замер десяток белых бабочек. И, казалось, ничто в мире не может хотя бы на миг разлучить эти два красивых лица, эти два подходящих друг другу сердца. Они украшали время. Все краски мира вспыхнули и загорели вокруг них. Гармония света и цвета пришла откуда-то свыше, закончив картину бытия.

Обхватывая Андрея за талию, она почувствовала пальцами под тонкой рубашкой его крепкую упругую спину. От его щеки веяло приятным прохладным теплом… «Скажи же просто, что я тебе нужна…» - безмолвно звучало там, в  её глубине души,  где она давно была с ним на «ты». И ей хотелось выписывать это коротенькое слово с большой буквы – «Ты». На бумаге. И на сердце – Ты… только теперь в нем проявилось нечто сакральное, подлинное…

И, может быть, именно он, именно этот человек, в лице Анны действительно столкнулся с чем-то великим, как сама Вечность… Затвор щелкнул повторно и, улыбнувшись друг другу, они оба подскочили к Эмилии Генриховне, держащей фотоаппарат в руке, чтобы увидеть самих себя на дисплее.

Вино было допито. И вскоре они расстались, разойдясь по комнатам. «Спокойной ночи!» – сказал он ей с присущей нежностью в голосе. «Спокойной ночи!» – эхом повторила Аня в ответ.

Отпускать этот вечер никак не хотелось. Хотелось кружить в ошалевшем от любви танце. И её ноги стали плавно касаться мягкого ковра и пола, едва не теряя земного притяжения, пока она убирала праздничный стол. Золотистое тепло прогрело всю квартиру и баюкало тишиной, аурой тишины.

 

В его комнате всё ещё не угасал свет. Она заметила это, поднимаясь к себе. Прикрыв глаза, она попыталась уснуть, но сон не приходил. Возникшее ощущение не дало конкретного ответа на многие вопросы. Оставалось только ждать, что будет дальше. «Ему надо рано вставать… Он говорил. И вот сейчас тоже не спит…» - подумала Анна.

… Забрезжил рассвет. Скромная заря встретила Аню тишиной гостиной, которая хранила в себе настроение прошедшего праздника. Влекомая умиротворением, она пришла туда, стараясь никого не потревожить в столь ранний час. Подключив фотоаппарат к экрану телевизора, Анюта  долго не могла оторвать глаз от их ночной фотографии, которая теперь встречала  первые холодные лучи солнца, щедро запрятанные в перламутре облаков. Инструментальная мелодия, растекшаяся звуками задумчивого танго, пробежала под клавишами аккордеона. Аранжированная ностальгией 80-х, она обволакивала…

«Сегодня в Екатеринбурге ночью 0°… -2°С, - пришло сообщением на мобильный, - днём +2°…+4°С. Пасмурно. Осадков не ожидается».

 

 Сон всё-таки пришел. Пришел под утро. Из них никто не пробудился даже к десяти. И они всё проспали.

- Ой, вам же надо было на съемки! – спохватилась Аня. – Вы пропустили… и всё из-за меня…

- А пустяки! – махнул Андрей. – Не так уж это и важно, на самом деле. Ничего, подождут. Всё в порядке. Зато выспался. И решил на всё плюнуть.

 

В комнату врывался морозящий запах свежей зеленой листвы. Врывался молодым ветром. Прямо в окно…

 

А потом Андрей спустился по лестнице, неся в руках ветку молодой смородины, и сказал, что с нею очень хорошо заваривать чай… Так все втроем снова оказались за обеденным столом. Комната опять моментально наполнилась смехом. Сегодня Андрей был в ударе и просто сыпал искрометными анекдотами. Смеялись все: смеялась Аня, смеялась Эмилия Генриховна, смеялся и Он… Тогда он был волшебником. От него исходили эти флюиды…   

    Всё пространство вдруг наполнилось необыкновенным озоном, свежестью… простым человеческим счастьем, от которого было настолько легко и хорошо, как бывает только, наверно, в раю…  Да это и был рай. Маленький рай троих на земле. Рай здесь, в этом городе и в этой квартире, которая теперь осветилась и тем множеством электрических лампочек, зажженных рукой Андрея.

Свет весело разлился мелкими разноцветными капельками в хрустале. Андрей умел зажигать свет в душе. Умел зажигать тепло так, что казалось, что и в мире стало немного теплей. Его умелые, хозяйственные руки ещё хранили согревающий уют доброты и ответственности. Реальность наяву окуналась в полусон и куда-то плыла, осененная тихой радостью… Хотелось, чтобы это никогда не кончалось… как счастье…

 

Глава 19: Эрозия души.

 

…Может, будет дождь.

Но мне зонт ни к чему.

Как бы мне найти в этом мире его

И не потерять, что сложнее ещё…

Жизнь бы с ним прожить

До скончания дней… Ещё сложней.

День… ночь…Как ты там?

Может, все-таки не зря по слогам

Добрые сказки читали нам…

(гр. Чили, «Сказки»)

 В полуночную темноту срывался грозовой ливень. Анна стояла у открытого настежь окна. Город стекал в дождь. Фары проносящихся где-то внизу автомашин длинными языками лунно-белого света освещали умытую первой майской грозой дорогу. Летящие с небес арбузно-свежие капли были похожи на тонкие серебрящиеся иголки, растворяющиеся   в ночной тишине. От дождя было немного зябко. Но спокойно. Аня слегка поежилась, но отходить от окна не хотелось.

«Он ушел сегодня совсем без зонта… - подумала она, и в ее глазах осколком отразился мерцающий дождь. – В такой ливень… и без зонта. В одной джинсовой куртке и своей черной кепчонке…Простуженный. И его до сих пор нет… Наверное, где-то укрылся от дождя, насквозь промокший…А ведь ему совсем некстати…Простуда совсем некстати…».

   

В дверном замке повернулся ключ, посеяв приветливое облегчение…

- Андрей, вы, наверное, совсем промокли? – спросила она. – Как вы?

- Нет. Я проскочил… проскочил между дождями … - ответил он, войдя в бледно-желтый отсвет, ползущий вверх по красным шелковым шторам.

 

Вместе с ним в гостиную просочилась озоновая свежесть майской ночи. У него было два дождя… Этот и тот… другой, в промежутке которого он проскочил…Вскоре в квартире погас свет – и город, под стук капель по крышам, погрузился в чарующий сон.

 

Сводки сулили хорошую погоду. Но небо было покрыто той светлой облачностью, которая заменяет хмурую пасмурность. Солнце пряталось за серо-белыми облаками. Моросило мелкой, убористой сыпью. В театре готовились к премьере по пьесе Жана Ануя «Бал воров»…

Анна не успела заметить, когда это всё началось. Кажется, тогда, в середине мая, когда она смотрела во второй раз спектакль «Он, она, окно, покойник». Да-да, когда она сидела в зале и смотрела на Андрея – на его «маленького», плаксивого, но добродушного Джорджа Пигдена. Он играл как-то отчаянно на изломе, будто в его душе поселилась особая давящая грусть.

  По этой душе будто начала отчаянно скрести наждачная бумага и истончать её, распространяя по щекам красно-яблочный румянец, а в глазах – немо молящий о чем-то ошалелый блеск. И вроде бы все было, как всегда – и что-то не так. Как будто что-то там, внутри беззвучно сломалось и начало медленно, но верно отравлять. Скрести, скрести, скрести…  

Несколько раз подряд Андрей приходил далеко за полночь и был явно не трезв, хотя и старался этого не выдавать.

Тогда Анна вышла из здания театра. По серым гранитным ступеням каскадом лил дождь. Перед ней открылась величественная панорама города. Небо было обложено железными тучами. Солнце еще не закатилось за горизонт и было где-то далеко-далеко, освещая все вокруг странным, внутренним свечением. Дул непривычно теплый весенний ветер. Темные воды реки расползались мелкими волнами. На другом берегу, в дымке золотились огромные византийские купола Храма-на-Крови… И город призрачно таял в этом странном облачном дожде и необычной световой пелене за серыми тучами.

Город будто взмыл в свежую вышину и стал сотканным из других миров, из других материй, стал отдельной призрачной Вселенной – одним великим, молчаливым простором, в котором исчезла повседневная будничная суета, в котором было легко дышать. Дышать этим весенним дождем, который всё очистил, умыл вокруг. Воздух наполнялся сероватым светом вечера. И город раскрывал свои широкие глаза, пряча в нереально зеленой листве потаенные смыслы.

   На другом конце небо светлело и приобретало неземной лазурный цвет.

Вся листва изнутри напиталась изумрудно-зелены