Отгорел фейерверк, перестала вертеться шутиха,

Блеск одежд карнавальных обернулся унылым тряпьём...

Опустел балаган – и на рыночной площади тихо.

Всё, что было театром – становится нашим жильём.-

запел приятный мужской баритон.

 Сегодня Анюта нашла запись этой песни на одном из компакт-дисков в комнате Андрея и теперь вслушивалась в интонацию и самые простые, любительские аккорды на гитаре – своей незамысловатостью и сердечностью они согревали.

  Взглянув за окно, она увидела, как, путаясь в черных ветках деревьев, на город спускаются январские иссиня-серебряные сумерки и зажигаются желтые окна соседних домов. Небо покрывал фиолетово-розоватый тон перламутра. Поющий голос Андрея чем-то напоминал Булата Окуджаву. Ветер приносил с собой водянистые, освежающие запахи. А ослепительно белый снег заливался мерцающей алмазной крошкой.

В гостиной было темно, и только свет, зажжённый в кухне, пропускал струи через стеклянный резной сервант в комнату.

 

Рука с обручальным кольцом на пальце замерла в готовности на гитарных струнах: «Эта песня посвящается дедам Морозам», – иронизировал Андрей, принимая журналистов «4-ого канала» у себя в гримёрке и, взяв аккорд на гитаре, запел:

Вы думаете, это очень просто –

Зашёл, сказал: «Я Дед Мороз»,

Вас тут же оборжёт любой подросток.

А у меня подагра и склероз.

И в Росконцерте… -

 

«эту песню актёр Театра Драмы Андрей Кылосов исполняет не просто так, - наложился поверх песни закадровый голос. – На своей атласной красной шкуре пришлось испытать, что это такое…».

Визуальная медиакультура уже всех и полностью, а главное, в любых видах затягивала в свои сети XXI века. Скетч-шоу «Расколбас» показывали каждое воскресное утро по Областному телевидению. Слова рекламы «Давайте-ка всё по порядку!» тоже время от времени звучали с экрана голосом Андрея Кылосова… Он был везде: в телевизоре, в театре, у Анны дома… И в её сердце…

 

Проснувшись вечером в начале седьмого, Анна вдруг почувствовала во всём теле ужасную слабость. «Перенервничала, что ли?» – подумала она. Это состояние не покидало её целый день. Спустившись вниз, Аня приглушила свет. Давило виски. Поворот ключа в замочной скважине сказал ей о возвращении Андрея. Сняв в прихожей куртку, он остался в белом свитере крупной вязки: «Добрый вечер. Завтра будут билеты на «Фауста» – спокойно произнес он.

В ванной заработала стиральная машина и, как всегда, начала мерно шуметь… Голову отпускало… нечто большее, чем просто головная боль…  По шелковым шторам полз свет. В браслетах на запястье глубоким сиянием блеснули голубые топазы. Раз- два зазвенел телефон – и «Натуля» опять была чем-то недовольна. Но Анна больше не слушала. Андрей принёс с собой какую-то тишину – и теперь она слушала её…

 

Друзья, знакомые, просто кто-то кроме «Натули», ему никогда не звонили. Но изредка он звонил им сам. Когда это происходило, он будто всё никак вдоволь не мог наговориться, увлекая собеседника в долгие полночные разговоры…

В тот февральский вечер его словно бы что-то завело – и он начал обзванивать всех своих друзей, видно, и вправду позабыв, который час, за что и извинялся долго перед неким «Костей», потом «Лесем Карловым» и «Гулей». С последней он разговаривал дольше всех, несмотря на то, что она вообще проживала в другом городе. И вся эта беседа то и дело переливалась приятным, незлобивым смехом. Его почему-то очень сильно и обстоятельно волновал вопрос, не приобрёл ли кто-нибудь из его сокурсников 3-хкомнатную квартиру. «16 числа ко мне на «Пигмалион» приезжала целая делегация родственников, - рассказывал Андрей. – Мама, брат, двоюродная сестра…  Все просто задарили цветами…».

В этот вечер у него так необычайно горели глаза. Анна помнила это.  «А брат мне даже привёз родословную нашей семьи,  – продолжал Андрей. - Нас что-то очень много… Да. Ха-ха… А я и не знал. И все мы – Кылосовы… Вот, 6 марта уезжаю на съемки в Хохловку. Фильм будет называться «Путь в Мангазею»… Да, «Дело было в Гавриловке» уже закончили.  Я там появляюсь в 5, 6 и, если не ошибаюсь, в 16 серии. Если честно, то я так и не понял, в чём смысл этой работы. Как говориться, хотели что-то сделать, а первый блин получился комом…Профессия у нас такая. Дурацкая… Нам никогда не стать лучшими. Мы всегда – вторичные… Мы должны подниматься над социальной глупостью… понимать и тех, и других и, - он вдруг грустно вздохнул, - к сожалению, себя… К большому сожалению, СЕБЯ…».

Анна сидела на ступеньке и слушала. Ей так непреодолимо хотелось прорваться в этот мир, слушать его, общаться с этими людьми и – быть рядом с ним: в этом цветущем смехе и этом нехитром и радужном тоне его голоса.

 Прислонившись лбом к перилам на лестнице, она, казалось бы сама того не замечая, лишь улыбалась украдкой, и её сердце вдруг наполнялось радостью непонятно отчего. «А? А сыну уже 16-ть… - впервые заговорил Андрей о своём ребенке. - Сеней зовут. Собирается поступать в УПИ. Правда, у него проблемы с английским. Что поделаешь – возраст такой. Когда хочется показать себя самостоятельным и что-то доказать… У меня ведь когда-то давно была наколка на мизинце. Потом я свёл её… Это было слово «ЛЮБОВЬ». Точнее, последняя «-ВЬ» стёрлась. Осталось просто – «ЛЮБО-»…

   

  Любовь – теперь Анна тоже хорошо знала это слово. И это чувство… Это слово он свёл со своего мизинца. Но будто выжег на её сердце…

***

    Кухня… Это маленькое пространство в семь квадратных метров… Теперь они часто оказывались там вместе.

Обыкновенно Андрей выходил туда по вечерам со своим красным тазиком с посудой… Зажигался спокойный свет, отражающийся в бликах хрусталя. Анюта останавливалась на пороге, и они начинали долго и тихо разговаривать обо всяких мелочах: о театре, о кино, литературе и о политике. Хотелось подойти ближе, обнять его и поцеловать…   А она слушала его голос, смотрела на него: на то, как он одновременно готовит, возится со своей посудой и рассказывает ей всякие интересные вещи, а она – в ответ ему. Смотрела на то, какой уют живет в его мягком, чистом лице, на то, как в неброском свете электрических ламп его седина отливает пепельным серебром. Словом, его облик умел порождать во всём повседневное чудо… Нет, не то – они вместе, они вместе с Аней умели создавать это повседневное чудо родственного понимания.

- Поздравьте меня, все экзамены сданы на «отлично»! – делилась Анна.

- Поздравляю! - обернулся он к ней с улыбочкой.

- Есть у нас один препротивный старикашка, который умудрился потерять мою работу. Но, к счастью, работа нашлась. И ему пришлось признать свою вину.

- А раньше не признавал?

Аня отрицательно покачала головой.

- М-дааа… А предмет-то какой?

- Современная литература. Пожалуй, самый ужасный предмет. Ведь она нынче очень плоха, если брать в расчёт все эти бульварные романчики. Я их никогда не понимала и не читала… Если и можно найти что-нибудь стоящее из современной литературы, то только в провинции… Что ж, на силу пришлось выбирать кой-какую книгу для рецензии. Она тоже далеко не идеальная. Даже в чём-то бредовая…

Против обыкновения, теперь говорила Анна. А Андрей слушал. Слушал забавные истории про странности университетских преподавателей. Улыбаясь как-то просто, Андрей мигом стер со своего лица вечную актёрскую масочность, приобретая особый открытый шарм.

- Помниться, когда-то вы сказали о том, что актеры – это инженеры душ. Но, наверное, хоть я и не принадлежу к этой профессии, всё же чувствую, что я тоже инженер душ в некотором смысле. Не знаю, что уж вы, Андрей, обо мне думаете, - вкрадчиво и весело продолжала она, - но я в вас чувствую родственную душу.

- Я тоже… - выпалил он и тут же замешкался. – Взаимно… Взаимно… Мне почему-то вспоминается творчество Ги де Мопассана и Шукшина. Как ни странно, но их можно кое в чём сопоставить…

 

Раздавшийся в кармане его шортов звон мобильного не дал закончить ему мысль. Анна хотела, было, тактично выйти из разговора, но он не дал ей вставить даже слова и просто-напросто «сбросил» звонок. Но другие последовали один за другим, на что он уже не обращал внимания…

- Нет-нет, даже не думай уходить!

- Спасибо, что слушаете меня!

- На самом деле мне самому приятно общаться… - по его порозовевшему лицу расползлась медовая приветливость.

- Читали ли вы «Мастера и Маргариту»?

- Читал.

- И как? Понравилось?

- Если честно, у меня сложилось двоякое впечатление. В то время, как роман появился, мне просто не хотелось во всё это углубляться.

- Ммм… А вот мне приходит на ум один замечательный эпизод, в котором передано состояние внутреннего разлада Понтия Пилата с самим собой и его же разлада с действительностью. И вот когда он встречает Иешуа, то перед ним встает проблема выбора: власть или духовное обновление? Ведь он чувствует с арестантом духовную связь и мечтает только об одном, «как хорошо бы было с тобой, философ, прогуляться по цветущему саду. По лунной дорожке… ибо дождь начнется только к вечеру…»

 

    Аня и Андрей были в этот раз одни во всей квартире. И их расслабляла общая непринужденность. Между ними вдруг перестала существовать та надуманная, дистанцированная завеса, которая мешала уловить друг друга.

 

 

Глава 16: Подарок.

Целуй его сладко.
Люби ос-то-рож-но
Приснись ему в полночь —
Пусть даже случайно.
Скажи, что всё помнишь,
Налей ему чая
с утра как проснётся
в любимую чашку.
Когда улыбнётся,
вздохни, но не тяжко.
А нежно-воздушно,
Лукаво-игриво.
Шепчи ему: «Лучший
И самый красивый».                               

(Из стих. Лары Мишановой)

 

       Вечера с Андреем были самыми тёплыми в мире. И самыми вкусными...

Вечера с мягким жёлтым светом торшера, пускающего блики вверх по пурпурным атласным шторам. Душевная камерность и какая-то старинная, сказочная теплота жила в этой квартире. В этот мир, как в кино, было трудно поверить. Но он жил здесь всегда, будто своя, отдельная, маленькая эпоха. И не было ничего более реального, чем он. Он – на грани яви и снов… Но всё-таки явь..

 

Запах Андрея – это, наверное, первое, во что Анна  влюбилась. А потом уже в него самого... Да-да, тот самый "Mon Roi" классический... Какой-то бирюзовый, с послевкусием лаванды и морской волны, растворённый с ветром в его коже. Фантастический...

 В этой зиме пребывал сладковато-терпкий аромат духов “Ph-parfumes № 2-sweet”, которые так любила Анна. Он походил на винный тягучий мёд: густые запахи розовых эфирных масел с едва уловимым послевкусием гвоздики и вишни растворялись в тонких тонах сандала. Золотисто-медовые, плотные, сладкие - с чудными, насыщенными оттенками корицы и каких-то диковинных, сказочных цветов. Их завезли маленькой партией. И стоили они смешную цену... Но их аромат был невероятно стойким и держался целые сутки. Они безумно нравились Анне. Шлейф этого аромата, слегка кружил голову. "Да ты с ума Его сведешь этими духами.." - смеялась Эмилия Генриховна...

 

И все комнаты наполнялись волшебными, смешанными ароматами... Сладкий аромат ее духов вплетался  в мужественный аромат его парфюма и свежести. Всё вместе это напоминало любовь …

Великолепный кагор, горький шоколад, фрукты…

 

***

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я Её любил,

А потому что я томлюсь с другими.

 

И если мне сомнение тяжело,

Я у Неё одной молю ответа,

 

- вспомнила Анюта эти трогательные строчки за столом, поскольку тост был «за любовь».

 

Не потому, что от Неё светло,

А потому что с Ней не надо света,[4]

- подхватил Андрей её.

 

- Кстати, это мои любимые стихи, - добавила Анна.

 

- Мои тоже… - вдруг сказал он…

 

Красное вино слегка кружило голову. Но было хорошо, потому что все они опять собрались вместе…

Андрей появился в гостиной, зажимая в руке некий предмет.

.. Это была небольшая глиняная лакированная черепашка-шкатулка изумрудного цвета. Как знак ручной работы - на её брюшке были выгравированы инициалы мастера "М. С.".

  

Подарок Андрея Анне, который он сделал первым.

 

 Они стояли посреди комнаты, пока Эмилия Генриховна возилась где-то на кухне.

 

- Это тебе… - произнес Андрей.

- Оооо! Анюта, принимай подарки! – внесла Эмилия Генриховна в комнату блюдо с жареной курицей.

 

- Я привёз её из Ташкента... – продолжил Андрей, глядя на Анну, и лицо его озарилось, светясь лучезарной улыбкой. - Черепаха - это символ богатства и счастья. Пусть у тебя будет и то, и другое...

 

- Спасибо, большое спасибо..." - обняв его рукой за шею,  Анна слегка коснулась щекой его щеки. А он ещё не знал, что у неё уже было и то, и другое…

 

В этот день у  неё  была предательская температура и насморк, и она боялась его заразить. Ане казалось, что температуры она уже не чувствовала. Всё отступало... Перед ним.  Перед этим его поразительным качеством - мягко согревать ту комнату, в которой он находится... врачевать просто своим присутствием... И остаются только бабочки в сердце...

 

- Вы излучаете неописуемый свет... – улыбнулась Анна.

 

- Я тоже самое тебе хотел сказать... - смущенно улыбнулся Андрей в ответ.

 

 И, кажется, вся Вселенная смотрела на них в этот миг.

 

Хотелось его обнять. Это было как раз то редкостное чувство, когда ощущаешь себя с кем-то единым целым. До обморока. До озноба. До абсолютного покоя. Переполненная этим, Анна готова была раствориться, бросившись ему на шею, но разом забыв все слова, вымолвила лишь «спасибо».

 

Будучи задумчивым, Андрей больше молчал, чем говорил. Съев кусок курицы, он сообщил: «К сожалению, спешу на съемки… А то бы посидел ещё. Но, как говориться, не в последний раз!»

 

Близилось 23 февраля. Было снежно. Снег напоминал вату. Оббегав несколько магазинов, Анна всё никак не могла найти подходящий подарок Андрею и в сердцах уже обругала себя. Визитницы, пресс-папье, серебряные фигурки, миниатюрные латунные часики в виде яблока, подставки из яшмы – всё было не то. Она всё пыталась представить то, что бы ему подошло. «Какой он? Какой?» – спрашивало её сердце, ища ответа в том, что попадалось ей на глаза. Набор из шести рюмок для бренди – стал последним, на чём остановился её усталый взгляд…

  Накануне его дня рождения «Натуля» опять раздула скандал и, как оказалось, на почве этого события. Какая-то незначительная вещь в её болезненном мозгу начала обрастать нелепыми упрёками и в результате превратилась в снежный ком. При этом сам именинник, как всегда сошёл за виноватого.

С самого утра посыпались звонки с поздравлениями. Аня терпеливо дожидалась его внизу. Наконец, к полудню он появился, уже будучи в тонкой черной куртке с высоким воротником.

- С днем рождения, Андрей!

- Спасибо, - игриво проговорил он.

- И раз уж так удачно совпало, что у вас сегодня двойной праздник, то разрешите вам вручить, - протянула она ему большой бирюзовый пакет, - … небольшой подарок в знак уважения и… глубокой симпатии…

- Спасибо… Большое спасибо… Не ожидал…

Легкое движение головой – и он подался вперёд, чтобы поцеловать её. Мягкое, чистое дыхание коснулось щеки Анны. Напоминающее что-то чарующе бесплотное, будто не принадлежащее этому миру, оно взмывало ввысь. Не упуская такой возможности, Аня ответила ему тем же, обвив шею руками.

- Я ещё вернусь… Быть может даже сегодня что-нибудь ещё придумаю с дверным замком. Ведь я ещё не всё доделал.

- Ну, что вы! Ведь сегодня – ваш день!

- И всё-таки я вернусь. Вернусь обязательно.

 

И он действительно вскоре вернулся, как и обещал: «Вечером мы посидим. Отметим немножко…». Эти слова не были сном, и Аня, пораженная таким предложением, повернула голову в его сторону. «Неужели?! – застучало в груди. - Наконец-то! Ну, и долго же я этого добивалась!».

Девять, десять часов вечера. Бесцельно бродив по комнате, Анюта слушала радио - и снова ждала. За окном притихла опустевшая улица, укрытая снегом, словно сплошным одеялом. Одиннадцать. «Значит, он опять не сдержал обещания, - взгрустнулось её душе. – Жаль. А я так надеялась…  Видно там, где он сейчас, ему лучше…». Уже умолкло радио, был выключен телевизор, когда в на 35-ой минуте полночного часа возрожденная надежда встрепенулась поворотом ключа в двери: «…Значит, выполнил…».

- Я пришел, - сообщил Андрей, пронося два больших пакета в руках. – Мама-то дома?

- Н-нет… её нет.

- Понятно…

Стук ножа выдавал, что на тарелке что-то нарезают. В его руках оказалась тарелка с яблоками, шоколад и бутылка отменного кагора.

- К сожалению, ничего больше не успел купить. Но решил всё равно, что бокалы надо обмыть.

- Кстати, - вспомнила Анна, - у меня есть, чем вас угостить «на второе».

- Нет, - указал он на живот, - пожалуй, с меня на сегодня достаточно.

-  Тогда у меня есть тост: хочу, чтобы у вас было больше счастья. Впрочем, оно у вас уже есть. Но пусть будет больше!

- Да… - с грустной добротой опустил он глаза. – Будем стараться…

Хрустальный звон закрепил желание… На языке был распробован чудесный виноградный вкус, терпкий и одновременно сладкий, как сок. Чуть прикрыв глаза, Аня слышала голос Андрея. Он уже давно о чём-то говорил, но она отчетливо понимала то, что ничего не понимала; и вовсе не от того, что тема была ей не ясна, а от того, что она только слушала, только видела его лицо. Не тревожащий свет торшера плыл по комнате и распылял особое чувство покоя. Зыбкое, бесплотное, невесомое, как ветерок в лесной чаще.

- У меня есть двоюродный брат Алексей, - зазвучали опять мягкие простые нотки в голосе Андрея, - у нас голоса очень похожи по телефону… так что мама иногда нас путает…

- Наверное, это наследственное…

- Помню, был у нас некто по фамилии Тубин. Преподавал зарубежную литературу в очень упрощенном виде… Совсем упрощенном… А однажды придумал интересную форму экзамена: задавал спонтанные каверзные вопросы, на которые нужно было мгновенно ответить. Садил перед собой на стулья пятерых и спрашивал. Мне достался вопрос о том, перу какого автора принадлежит пьеса о Жанне д¢ Арк – французскому или английскому? Секрет крылся в незначительной детали – форме креста, на котором ее сжигали…

- Да, это уже бесспорная классика… Не то, что литература нынешняя. Язык не тот…

- Проблема в том, что язык чересчур засорен сленговыми элементами… Такого в наше время не было…

- Вы, кажется, служили в танковых войсках?

- Да, я командир танка…

- Значит, вы и управлять танком умеете?

- Конечно. И стрелять. И ориентироваться… Первые полтора года я рубил лес…

- Трудно приходилось…, - сочувственно покивала головой Аня. – Не сладко…

- Это был настоящий ад. Холодно. Мороз. Слезы вышибает, ой как!.. Зато когда нас отправили служить в Чехословакию, было совсем легко… Нас хорошо кормили… Раз в год нам давали такие карточки на продовольствие, что мы не могли их проесть за все 12 месяцев…

Внезапно он замолчал. Изрядно потеплело…

- Ну, да ладно… Хватит об мне… - поднял он бокал, - я хочу выпить за тебя…

- А давайте лучше за то, чтобы и у вас, и у меня…у нас вместе всё было хорошо… Помните, как в песне Булата Окуджавы: «Давайте говорить друг другу комплементы…».

- «Ведь это всё любви прекрасные моменты…», - продолжил именинник, и вдруг они заговорили в унисон:

 

Давайте жить во всём друг другу потакая,

Ведь жизнь короткая такая…

 

- Господи, если бы все люди могли это понимать! – вздохнула Анна. – Наверное, тогда бы мы все давно в раю жили…

- Но, к сожалению, в жизни так не бывает… - добавил он.

- Или, как говорю я, - взгрустнулось Анне, - мы не ангелы… Мы все ходим по земле.

 

На ресницах каплями задрожали полночные кристаллы и превратились в молчание. Молчать было хорошо. Просто здорово… И они как-то особенно посмотрели друг на друга.

- Ещё раз спасибо за подарок, Аня…

- Вы заслужили. Вы просто… очень хороший человек…

- Я тебе тоже самое хотел сказать… Сейчас редко, когда встретишь такое внимание…

- Люблю удивлять…

- Я тоже… Тоже. Поэтому и пошёл в эту профессию… - и его губы легко коснулись ее щеки…

 

И она принялась целовать его в ответ: «Какая нежная у него кожа…».

… Теперь он безмятежно спал в своей кроватке. В окно забрезжил рассвет. А на столе так и осталась стоять тарелка с яблоками и шоколад…

 

…Балаган – наш дворец, наши ослики – верные кони.

Если сможешь – поверь

Этой сказке – и спи, дорогой…