Глава 33. Кай, или улыбка в стекле

«…он крепко прижался к Герде.

Она смеялась и плакала от радости.

Да, радость была такая,

 что даже льдины пустились в пляс,

 а когда устали, улеглись и составили то самое слово,

которое задала сложить Каю Снежная королева»

(Ганс Христиан Андерсен, «Снежная королева»).

 

Декабрь 2008-ого близился к своей календарной середине, а снег всё ещё не спешил в город. Как будто он забыл про то, что нужно выпадать и готовить мир к новогоднему празднику. Несколько дней назад было +10 градусов – и вовсе по-весеннему тепло. Зима не торопилась сюда в этот раз, а может, и вовсе сошла с ума. От счастья ли? От горя ли? Неизвестно. Кылосов и Анна всё ещё были в квартире вдвоём, на этом празднике жизни. И они были по-прежнему счастливы. Счастливы, как бывают во сне. Но наяву.

Снег… он был очень странным в эту зиму. Он то появлялся мелкой позёмкой, то внезапно таял, не оставляя по себе следа, как бывает ранней весной. Но вот, в один из дней он вдруг повалил с небес крупными мягкими хлопьями. Облачная пелена застыла в небесах. Это был белый чистый снег на улицах, мягкий, не суровый, будто отдающий тепло с земли. Он был полусном, полуявью. Магическим миром городской затихающей суеты.

В этот день Анна шла по Главному проспекту вперед. Вдоль проспекта неспешно и как-то непривычно сонливо проезжали автомобили. Мимо проходили люди. Всё как всегда. И в то же время не так. Не так, как всегда. Она ступала по снегу мягко, будто плывя. Её лёгкие наполнял этот по-зимнему теплый, полный кислорода и волшебства воздух. Ей чувствовалось, что внутри неё живёт странный, тихий рай. И она не задумывалась о том, куда идёт. Она просто шла, дышала и улыбалась, чувствуя в себе небывалую силу жизни.

В аптеке Анну вдруг встретила и подхватила мелодия тальковской песни «Я приглашу на танец память…». Как только Анна вышла наружу, звуки этого пьянящего саксофона ещё звучали в её голове. Она погрузилась в какие-то глубокие, лёгкие как ветер, раздумья. Она была где-то глубоко в себе. И в то же время едина со всем миром, когда вдруг по какой-то инерции остановилась у витрины киоска «Роспечать». Дыхание Анны упало на холодное прозрачное стекло, за которым по обыкновению в ряд стояли всевозможные мелкие безделушки.

Стекло витрины было прозрачным зеркалом, привлекшим её внимание просто так, без какой-либо мысли, как вдруг… в этой стеклянной гладкой поверхности призрачно отразилось лицо, черты которого ей определенно были знакомы. Несколько мгновений – и Анна, прикрыв глаза, встряхнула головой, как делают тогда, когда хотят отделаться от навязчивого видения. Но оно не прошло. Будто из измерения сна, сотканное из воздуха, это было отражение лица Андрея Кылосова в холодном, прозрачном стекле витрины. Словно иллюзия городского снежного вечера... Словно игра, наваждение…

- Андрей! – воскликнула Анна, наконец, обернувшись.

 Полусон оказался явью. И глаза обоих округлились от удивления.

За её спиной действительно стоял Андрей Кылосов. Самый что ни есть настоящий. Из плоти и крови. Он просто стоял позади и рассматривал ту же витрину, что и Анна. Он не узнал её со спины, но она узнала его в стеклянном отражении.

- Привет, Аня! – сказал он. – А я вот… Я просто мимо шёл…

Оба они приветливо улыбались друг другу. И он чем-то напоминал Кая, которого только что спасла Герда… У неё было горячее сердце, а у него – только слово «вечность».

Но мифотворчество Судьбы оказывалось слишком сильным, фантасмагорически явным: сердце и «вечность» давно переплелись воедино. И было на удивление не холодно…

- Домой? – спросила Анна.

- Нет. Бегу сейчас за сценарием. Буду работать в самый Новый год в санатории «Зеленый мыс» ведущим. Вот сейчас и иду…

- Ладно, - улыбнулась Анна. – Счастливо!

 

Она посмотрела ему вслед, когда он тут же исчез в проеме железных ворот у киоска. Анна решила не торопиться и подождать. Она подавала деньги продавщице в киоске, когда боковым зрением заметила, как он уже бежит обратно мимо неё. Складывая покупку в сумку, Анна видела его быстро удаляющуюся вперед спину. Всё это было неподалёку от их общего дома. Поэтому им было по пути. Им было вообще по пути по жизни. Он остановился, отвечая на звонок сотового телефона. Как только Анна нагнала его, он сбросил звонок и убрал телефон в карман куртки.

- Сейчас  снова бегу обратно, - засмеялся он. – А ты? Уже всё, домой?

- Да, - отвечала она, останавливаясь и давая ему уйти вперед.

- Да вот… Всё дела свои никак не могу решить! – воскликнул он, оборачиваясь и идя вперед спиной так, чтобы видеть Анну. – Ну, что ж. До встречи дома! – улыбался он.

- До встречи дома! – как эхо, крикнула она ему вослед.

 

Эти слова заставляли сердце невероятно, нестерпимо биться в груди. Кай не хотел к Снежной королеве. Он хотел домой…

На город опускались синие сумерки... как сплин и далекая магическая мелодия... И вот, спеша по пути, эти двое опять встретились. Их дороги не могли разойтись. Как не могли разойтись дороги Кая и Герды.

 

К этому времени прошло уже около двух недель, и Эмилию Генриховну выписывали из больницы. Анна предупредила об этом Андрея, а сама поехала за матерью.

 

Вечером, непривычно рано, около девяти часов, Андрей Кылосов вернулся домой, держа в руках какой-то большой пакет, который сразу обращал на себя внимание.

- Маму-то выписали? – спросил он, заходя в комнату.

- Да, - ответила Анна.

Он немного замешкался у лестницы, так, как будто хотел сказать что-то ещё, продолжить чем-то ещё… И это зависло в воздухе. Видя, что нет подходящей для этого ситуации, Андрей поднялся к себе в комнату.

Так прошёл вечер.

 Анна интуитивно понимала, что Андрей не перестаёт её удивлять. Удивлять своим поведением, которое в последнее время стало необычайно предупредительным. Что-то роилось в его голове. Долго и странно сладко, мучительно и нерешительно. Анна чувствовала это всем телом, на каком-то бесплотном, едва осязаемом уровне – в колебаниях воздуха вечерами, то в его внезапно резких разговорах с «Натулей» по телефону за плотно закрытой дверью, то во внезапных порывах внимательности к Анне и ее маме. Его будто маяло, и в нём что-то сладко замирало. И это что-то могло поколебать мир. Мир этой квартиры, которую он когда-то в шутку назвал Кораблем.

Андрей и вправду стал удивлять. Порой Анна задавалась вопросом, какие силы его ведут… Каков будет его следующий шаг? Это напоминало шаткую ходьбу по канату, в которой канатоходец стремился сохранить зыбкое равновесие. А впереди была неизвестность.

…На следующий день, по обыкновению, все проснулись довольно поздно, примерно к полудню. Эмилия Генриховна, обрадовавшись собственной выписке, проснулась раньше всех и завозилась на кухне. В сковородке тушилась курица в овощах.

Потом вниз подтянулся Андрей, пожаловавшись на «обычные проблемы» со своей поджелудкой. Эмилия Генриховна тут же предложила ему лекарство. Они ведь страдали одним и тем же недугом.

Его следующая фраза прояснила то недосказанное, зависшее в воздухе вчера:

- Да, я ведь ещё вчера купил торт и думал, мы посидим… Я сейчас принесу, - сказал он.

Эта была приятная неожиданность для Анны. Андрей стал брать инициативу в свои руки. От взора Анны не ускользнуло и то обстоятельство, что он действительно не обманывал: его щеки залил не совсем здоровый румянец; было видно, что он испытывает некий дискомфорт в левом боку, но старается этого не показывать.

Через пару минут торт был на столе. Вместе с Андреем Кылосовым – за столом. Торт был большой и дорогой, с орехами и бисквитом. Несмотря на своё самочувствие, Андрей не отказался от бокала вина. Он выпил его не до конца. Пригубил. И начал есть курицу.

- Помню, был такой случай, году, этак, в 1983-84-ом, - заговорил он. – Было это в Перми. Мы с ребятами сильно «поотмечали» Новый год. А на утро пошли по гостям. Среди нас был один «позеленевший». А я и говорю ему: «Сергунь, тебе срочно надо что-то выпить. Не то будет совсем плохо…». Насилу я его уговорил. «Давай, - говорю, - залпом; даже если очень плохо будет». Он отошёл в сторону. А я слежу за ним краем глаза. Он отвернулся. Выпил залпом. Смотрю – бежит. «Ещё!» - говорит…

 

Всем за столом стало смешно. Начали хохотать, как всегда. Видно, что и сам Андрей начал отогреваться в этой атмосфере лёгкости. Дискомфорт от поджелудочной в левом боку начал его отпускать. Лицо его приобрело естественный оттенок, начало оживляться и расцветать.

- Да ты ведь фактически спас человеку жизнь! – отметила его заслугу Эмилия Генриховна. – Сколько раз было, что в таком состоянии людей просто бросали. Проходили мимо.

- Да. И вижу я, - продолжал Андрей, - что он уже пляшет на снегу. Хорошо ему стало…

Внезапно Андрей замолчал, посмотрев на Анну, которая сидела, как всегда рядом, с правой стороны, своими лучистыми, живыми и тёплыми, как талое солнце, глазами.

-… А я вот вчера прихожу и думаю, - заговорил после паузы он, - выйду через часок с тортом. И посидим. Но что-то поджелудка задавила. Думаю, пока так, подремлю в течение часа… А ведь ждал этот час, вроде даже следил по часам – но уснул неожиданно…

От этих простых человеческих слов где-то в глубине души у Анны навернулись слезы, которые не выдавали глаза. Кай отчаянно нуждался в теплоте, заботе и ласке. И он не хотел к Снежной королеве… А Герда… она не могла отвести от него глаз. То ли от удивления, то ли от счастья. Перед ней вот так, просто и неподдельно, говорил человек. Говорил так и то, что она хотела слышать; то, о чём она мечтала… Она мечтала, чтобы он так себя повёл. И боялась спугнуть удачу. Боялась, что канатоходец оступится… и полетит вниз. Она удивлялась Андрею Кылосову. И страшилась неизвестного и такого томительного будущего, которое (даже сейчас) могло посулить в равной степени и рай, и ад…

Но сейчас, за этим столом, это был, несомненно, рай. Зыбкий, призрачный, как лик Кая в холодном стекле витрины… но такой желанный. И самый прекрасный рай на земле. Герда хотела только одного – слушать голос Кая. Всегда. Вечно…

 

- Помню, что вызвало у меня приступ в прошлый раз… Я как-то проглотил ложку варенья. И уже потом понял, что оно прокисло.

- Ну, кто же вас так накормил? – рассмеялась Анна.

И Анне всё думалось, что этот человек идёт осторожно, на ощупь, вслепую… Вот только канатом его была дорожка из звёзд, которыми бывает усыпан небосвод ясной, безоблачной ночи.

- В больнице-то нашей бывает нелегко, - говорил он далее. – Вначале вроде ничего. А потом начинается обыкновенная тюрьма… где и пересуды, и клички, и «погоняла» приклеивают. Ум замещён агрессией.

После этой фразы стало совсем весело.

- Вот это вы сейчас здорово сказали: «Ум замещен агрессией», - повторила, улыбаясь, Анна.

- Да. Ведь если человек молчит, к нему постоянно начинают прикапываться. Что, мол, ты не такой. Не такой, значит, другой. Значит, выше нас всех. Это как у Шекспира: «В чей адрес грызёте ноготь, сударь?»… Нас ведь, актёров, часто считают куклами, марионетками… Не более… Но и куклы бывают умными …

 

Анне определенно нравились все эти его мысли: внезапно глубокие, не поверхностные, не банальные. И она решила «под шумок» рассказать о том, как на днях её бывшая одноклассница загорелась идеей пригласить нескольких человек в театр, о том, как бывшая Анина учительница французского языка любит ходить в Драмтеатр.

- Ну, далеко не все считают наш театр лучшим.. СТД, ТЮЗ, Музкомедия… У них там своя «тусовка». Мы с ними даже не общаемся… В Оперном так всё вообще стало «голубо». «Голубых» много, - усмехнулся Андрей.

- В смысле, «голубых»? – решила уточнить Эмилия Генриховна.

- В том самом смысле… «Голубых»… Самых настоящих… «Сизых»… - залившись смехом, договорил Андрей. - … Слава богу, нас это зараза не коснулась. От того и смотрят на нас не как на всех. А с прищуром: мол, что это вы не такие? … Кстати, вспомнился мне один анекдот (Величко недавно рассказал): «Директор Оперного театра говорит: «Тем, кто не умеет играть вообще ни на каких инструментах, мы даём две палочки… и барабан…». Здесь раздаётся совсем убитый голос из глубины: «А тем, кто не умеет играть на барабане… одну палочку».

 

Засмеялись. В этот день вообще всё застолье было озарено лёгким и непринужденным смехом. Ах, да! Как, впрочем, и всегда с Андреем Кылосовым… Это было похоже на… Вечность...

Никто не знал, сколько времени прошло. Никто не смотрел на часы. Просто было хорошо и весело. Казалось, что вся грусть, которая только могла быть в мире, прошла…

В приподнятом настроении Андрей встал из-за стола. И уже у лестницы остановился на мгновение. Анна позволила себе то, что позволяла все эти дни – обнять его за шею и прикоснуться губами к его губам. Только теперь она задержала поцелуй чуть дольше обычного. Он не сопротивлялся, пытаясь увильнуть. Ей это нравилось. Как нравилось это непошлое, мягкое ощущение его губ на своих. Это вообще были первые губы мужчины, к которым она прикасалась. И ей казалось, что они на всю жизнь останутся для неё последними… Она прекрасно понимала, что немного обнаглела, и он понимал, что она немного обнаглела. И это нравилось ей ещё больше…

- Ведь любит же она тебя… - с какой-то беспечностью добавила Эмилия Генриховна.

- Взаимно… - произнес Андрей своё любимое, нейтральное слово…

- Ой, только не говори этого слова, пожалуйста, - спохватилась Эмилия Генриховна. – Скажи лучше что-нибудь другое…

- Хорошо… Я тоже вас очень люблю…

- Да куда ты денешься, мой золотой! Ха-ха-ха…

- Да уж!.. Деваться некуда! – поймав волну веселья, ответил Кылосов…

 

Кай отчаянно и тихо стремился к чему-то новому, светлому, возрожденному. Касаясь его губ, Герда согревала его теплом своего сердца. И, кажется, ей это и вправду удавалось. Она мечтала, чтобы он однажды поцеловал её сам и чтобы Снежная королева ему больше никогда не звонила…