Физический орган чувства слова

 

Теперь, когда мы описали раскрытие чувств речи и мысли в свете развития речи, мы можем сделать следующий шаг к пониманию этих феноменов.

Это, безусловно, внове и в каком-то смысле поразительно для нас - принять тот факт, что все, до настоящего времени считавшееся сложным мыслительным актом, низведено до уровня простого чувственного переживания. Так, маленький ребенок не осмысляет значение слов, которые он осваивает, но воспринимает его чувственно! Возможно, это трудно принять, поскольку этому противятся привычки мышления, тесно связанные со словами «чувственно» или «чувственное переживание». Для нас «чувство» или «чувственно» - это то, что связано с переживаниями, которые мы имеем во внешнем мире, где мы видим и слышим, обоняем и вкушаем качества воспринимаемых предметов.

Мы также испытываем ощущения боли, голода и жажды, мы смутно переживаем равновесие в пространстве и положение наших конечностей друг относительно друга. Все это - чувственные переживания, которые мы получаем ежедневно. С ними наиболее тесно связано наше ощущение жизни и существования. Однако все эти чувственные восприятия являются переживаниями, которые, хотя и смутны, притуплены и не вступают непосредственно в сферу нашего сознания, но, тем не менее, значительны. Ибо потеря равновесия или нарушение в ощущении положения конечностей, или пониженная чувствительность к боли может привести к весьма серьезным повреждениям в нашем существовании. Они могут быть, по меньшей мере, симптомами глубоко скрытого заболевания. Эти чувственные переживания нами телесных и душевных условий, к которым следует добавить ощущение хорошего самочувствия или дискомфорта, принадлежат к сфере чувственных процессов.

Даже для последнего мы можем принять слово «чувственно» в его обычной характеристике. Наше тело - только часть «окружающего мира», и мы способны переживать его как таковое посредством особой группы чувств. Мы не только частично видим его извне и слышим, как оно говорит и поет, но мы непосредственно чувствуем его состояние в удовольствии и боли, в хорошем или плохом самочувствии, и мы знаем, что это происходит так не только с нами, но и с каждым.

Но как может стать содержательно чем-то «чувственным» то, что лежит по ту сторону «чувственного» мира и открывается только как мысль? Все же возможно представить частично «чувственный» характер восприятия в чувстве речи, поскольку оно представляет собой нечто вроде расширенного чувства слуха. То, что открывается в слушании как отдельный звук или тон, становится в чувстве слова при целостном восприятии звукокомплексом. Множество отдельных гласных и согласных звуков соединяется в нечто, понимаемое чувством речи как единое целое, как однородная форма. Точно так же, как посредством чувства слуха мы можем воспринять из отдельных звуков мелодию, так через чувство речи мы можем воспринимать слово или последовательность слов, соединяющихся из отдельных звуков.

После того как это произошло, открывается иная сфера, и через слово мы становимся способны чувствовать и воспринимать значение, которое оно выражает. Все, что предшествует этому процессу в сфере восприятия, имеет другой характер, так как предмет или существо имеет вкус, пахнет, имеет цвет и форму, издает звуки и тоны - все это качества его существования. Даже имя, которое он носит, принадлежит ему и является частью его характера и существования. Но его идея, понятие, это оно само, это не часть или деталь, но что-то гораздо большее. Это нечто неделимое - «суть». Оно может носить разные имена, например, собака может быть также и «canis», «chien», «Hund». Таких имен может существовать множество, точно так же, как существо или предмет может иметь бесчисленное количество свойств. Но суть собаки, само «состояние» собаки содержится в каждом имени, в каждом свойстве так, что представляет собой единое целое во всей его дифференциации. Однако то неразделимое, то существо, которым являемся мы сами и которое обозначается нами словом «Я», дается ли оно нам как восприятие? Возможно ли, чтобы не только качества, но также и сам носитель этих качеств становились нашим непосредственным переживанием?

Но как иначе возможно было бы понимание между людьми, если бы этого непосредственного опыта не существовало? Можно ли представить, что в основе мышления лежит иная мера, кроме как восприятие понятий и идей? Обычно преобладающая точка зрения, что из множества наших переживаний и опыта мы извлекаем необходимые понятия через постепенное абстрагирование, необоснована. Мы можем начать постигать чудо понимания слов, происходящее в ребенке, лишь если в последовательное изучение сфер чувств включим также и те, которые привносят в наш опыт не только качества предметов, но и саму их суть.

Когда это уже понято, перед нами встает следующая труднейшая задача, появляющаяся из следующего вопроса: если для каждого известного до сегодняшнего времени чувственного процесса можно найти в теле соответствующий орган, то где же имеют свою физическую организацию чувства речи и мысли? Об этом ничего не известно, несмотря на то, что нет такой части нашего тела, которая не была бы тщательнейшим образом анатомически исследована вплоть до последней детали. Однако, поскольку мы имеем дело с чувственными процессами, мы должны задаться вопросом об органах чувств, принадлежащих им. Лишь после того, как они были найдены, изучены и исследованы, чувства речи и мысли смогли раскрыть себя как нечто «постижимое» и реально существующее.

В своей книге «О загадках души» Рудольф Штайнер обрисовал природу чувств речи и мысли и добавил следующие замечания: «Если четко не разделять «ухватывание мыслей» и деятельность мышления и не распознавать чувственный характер первого, то это приводит к ущербной психологии и теории познания. Эта ошибка совершается потому, что органы для «слышания слов» и «ухватывания мыслей» не являются внешне видимыми в том смысле, как, например, ухо, орган для «слушания». На самом деле, органы для этих двух видов восприятия существуют точно так же, как и ухо для слуха.».69

Как мы видим, духовный исследователь нимало не сомневается в существовании физических органов как для чувства слова, так и для чувства мысли, а также в том, что эти две функции могут действительно эффективно осуществляться лишь через эти органы. Возможно ли найти эти органы среди множества морфологических структур человеческого тела? Поскольку в научной сфере никто пока даже не задумывался об этих двух чувствах, давайте попытаемся самостоятельно выявить их рабочие органы.

Могло быть так, что функции определенных хорошо известных морфологических структур были неправильно истолкованы, и им была приписана деятельность, которую они на самом деле не выполняют. Иными словами, в нашем теле могут существовать особые структуры, являющиеся органами чувств речи и мысли, которые до сих пор не распознавались как таковые, поскольку сами эти чувства все еще неизвестны.

Если это предположение верно, то речь не идет о поиске «нового» органа, поскольку человеческое тело было полностью изучено как на макроскопическом, так и на микроскопическом уровне. Необходимо новое истолкование значения существующих органных и тканевых структур таким образом, чтобы они предстали перед нами в новом порядке и форме. Тогда некоторые органы, которым до сих пор не приписывалось особого значения, могут оказаться той самой физической организацией, которую мы надеемся найти. Здесь мы достигли важной отправной точки, относительно которой будем вести дальнейшее рассмотрение.

Вернувшись к нашим прошлым рассуждениям, мы обнаружим, что раскрытие чувства речи происходит в конце первого года жизни, а чувство мысли прорывается в течение второго года. В эти периоды ребенок приобретает вертикальное положение, способность ходить и умение говорить. Не появляется ли чувство речи в конце первого года потому, что оно тесно связано с приобретением способности ходить? Разве так уж немыслимо то, что способность человека к прямохождению является предпосылкой для возникновения чувства речи?

Не может ли это быть причиной того, что так много детей, имеющих трудности в приобретении вертикального положения, с таким трудом осваивают речь и понимание речи? Не в этом ли кроется причина того, почему существует столь тесная связь между двигательной активностью человека и его чувством речи? Может пи быть так, что лишь приобретение способности к прямохождению строит тот орган, который затем выполняет роль органа чувств, необходимого дня понимания слов?

Серьезное рассмотрение подобных вопросов может привести к дальнейшему обдумыванию того, что освоение ходьбы, как было описано в первой главе этой книги, - это следствие того, что человек постепенно самостоятельно овладевает контролем над своей произвольной мускулатурой. В течение первого года этот процесс выстраивает особый орган, являющийся частью нашей нервной системы, который называется «пираидальная система». Он состоит из групп нервов, идущих от произвольной мускулатуры конечностей и туловища в спинной мозг, где они контактируют с другой группой нервов, поднимающихся по спинному мозгу и заканчивающихся в различных корковых областях головного мозга. Весь этот комплекс нервов, проходящих от коры через спинной мозг к отдельным мышцам, описывается как пирамидальная система. Это чрезвычайно сложный и протяженный орган, составляющий необходимую часть нашей нервной системы.

До недавнего времени физиологи и неврологи были твердо убеждены, что это группа моторных (двигательных) нервов, вызывающих произвольные мышечные движения. Однако в последнее время против этой концепции были выдвинуты серьезные возражения, как в физиологии, так и в неврологии. Клинические наблюдения за больными и результаты обширных операций на мозге показали, что эти «моторные» нервы функционируют в этом качестве лишь при совершенно определенных условиях. Движения, экспериментально вызванные через эти нервы, решительно отличались по форме и по характеру от нормальных движений.71 Эти нормальные движения искусственной стимуляцией пирамидальной системы подавлялись, и таким образом современная неврология стоит перед загадкой, в чем едва ли смеет сама себе признаться. Давайте попытаемся разрешить ее самостоятельно. Эта наиболее «человеческая» из всех групп нервов, в целом называемая «пирамидальный путь», сегодня является функционально неразгаданной. Мы знаем ее патологические проявления, когда она подвергается повреждениям и болезням, но ее нормальное функционирование скрыто во тьме.

Таким образом, в пирамидальной системе мы видим морфологическую структуру, группу нервов, которая очевидно не выполняет ту функцию, которая до сих пор ей приписывалась. Хотя она и тесно связана с произвольными движениями, она, конечно же; не является их причиной. Эта морфологическая структура формируется во время первого года жизни, но как только ее формирование завершается, она уже не кажется напрямую связанной с функциональным достижением прямохождения и произвольной подвижностью, связанной с ним. Сформированный таким образом нервный аппарат играет важную роль в приобретении способности к прямохождению, но как только это достигается, он начинает передавать себя в распоряжение новых функций. Следует отметить эту форму функциональных изменений.

Рудольф Штайнер дает описание, в котором он объясняет природу и форму физического органа чувства речи: «Поскольку мы имеем силу к движению, а также к выполнению всего, что мы имеем внутри себя как движение, например, когда мы двигаем руками, выводя движение изнутри наружу, или киваем головой, осуществляя движение сверху вниз поскольку мы имеем эти силы, приводящие наше тело в движение, внутри нас как основа для этой способности к движению заложен физический орган. И это физический орган способности к движению.»72

Рудольф Штайнер подразумевает здесь нечто совершенно особое. Он обращается не к тем движениям, которые проявляются как произвольная мышечная деятельность, а к физической организации, через которую подвижность проявляет себя. Не имеет ли он в виду пирамидальную систему? Как мы видели, эта система не вызывает произвольные движения, хотя они выполняются в связи с ней. Затем Штайнер добавляет: «Он (орган способности к движению) в то же время является органом восприятия речи, слов, с которыми обращаются к нам другие. Мы не смогли бы понимать слова, если бы в нас не было физического аппарата для движения. На самом деле везде, где нервы от нашей центральной нервной системы доходят до всех органов движения, также можно обнаружить и аппарат для чувствования слов, обращенных к нам».

Эти слова лишь подтверждают то, что я попытался описать выше, потому что нервы, «идущие от нашей центральной нервной системы ко всем органам движения» - это, без сомнения, нервы пирамидальной системы. Таким образом, нам следует искать орган чувства речи в пирамидальном пути и в нервных структурах, относящихся к нему. Перед нами чрезвычайно сложный инструмент, струны которого натянуты между мышцами и мозгом и вместе во всей своей целостности служат пониманию нами речи.

Эта точка зрения была подтверждена клиническими исследованиями, выполненными директором Неврологической Клиники в Гамбурге К. Конрадом73. Он провел широкое изучение локализации определенных речевых нарушений в головном мозге. Он смог показать, что эти афазические нарушения имеют место, когда кора головного мозга была повреждена или разрушена, в тех участках, которые были известны как области, откуда берет свое начало пирамидальная система. Причем эти афазические нарушения в большинстве своем принадлежали к тому типу, который связан с частичной или полной потерей понимания речи. Такие пациенты либо не могли понимать слова, обращенные к ним, либо теряли способность говорить. Последнее состояние определялось тем фактом, что понимание словесных форм сохранилось лишь частично, либо не сохранилось вообще.

Мы достигли глубокого проникновения в феноменологию чувства речи. Мы познали его тесную связь с приобретением способности к прямохождению и описали его физический орган, имеющий чисто нервную природу, поскольку он состоит исключительно из нервной ткани. С концами этих нервов связана система произвольной мускулатуры, и хотя вся она как бы скрепляется пирамидальной системой, последняя не является ни ее функциональным активатором, ни двигателем. Пирамидальный путь стал органом чувства слова благодаря тому факту, что он принадлежит к моторному аппарату в целом, но, тем не менее, не движет им. Напротив, он покоится внутри себя. Здесь произошла смена функции.Рудольф Штайнер описывает это так: «Предположим, я могу сделать такое движение (поднимает руку, как бы защищаясь)... Способность сделать это движение до той степени, до какой оно выходит из моего двигательного организма в целом, вызывает нечто совершенно особое, потому что даже самое маленькое движение не локализовано в какой-то его части, а возникает из всего двигательного организма человека. Подавляя, удерживая такое движение, я делаю то, что необходимо, для того чтобы дать мне возможность понять определенные вещи, выраженные в словах другим человеком. Я понимаю то, что он говорит, потому, что когда он говорит, я не выполняю это движение, но подавляю его, так что только внутри стимулирую организм движения, так сказать, до кончиков пальцев, а затем сдерживаю движение, останавливая. Подавляя движение, я понимаю то, что сказано.»72

Здесь нам дана основа для понимания функционирования чувства слова. Нам показано, что это движение, которое не выполняется, жест, который не выражается, который передает понимание слова, адресованного нам. Невыполненное намерение, которое уничтожает само себя in stallt nasccndi и остается неподвижным, вместо того чтобы двигаться - это основа нашего чувства речи.

Этот случай можно сравнить с резонансом. Когда я, наклонившись над струнами рояля, пропою определенную последовательность тонов, они вернутся нежным эхом. Этого не происходит, когда струны вибрируют, но лишь тогда, когда они в покое. Точно так же произнесенное слово резонирует во мне, когда я подавляю его жест, вместо того чтобы выполнить его. Это происходит только посредством органа, называемого пирамидальной системой, этого сложного пучка бесчисленных нервов, действующих как демпфер или сурдина. Он не выполняет произвольные движения, но сдерживает их, становясь, таким образом, инструментом, в котором произнесенное слово находит свое эхо или резонанс. Результатом этого является понимание слова.

Теперь мы также видим, почему порог понимания маленьким ребенком речи выше, чем порог говорения. На это мы указывали, описывая развитие речи. К концу первого года жизни ребенок с помощью пирамидальной системы, которую он уже развил, учится подавлять определенные жестовые движения и, таким образом, продвигается к пониманию слов. Однако он все еще не научился самой речи, поскольку понимание слов, приобретение чувства слова - это необходимая предпосылка для формирования двигательной деятельности говорения, то есть собственно речевых движений. Пока ребенок лепечет, у него еще не развито чувство слова.Постепенное преобразование лепета в говорение происходит лишь после этого развития. Мы должны ясно это видеть, иначе мы не сможем до конца попять рост разума ребенка. Чувство речи рождается через приобретение способности к прямохождению, и только через рождение чувства речи может раскрыться говорение.

Рудольф Штайнер часто указывал на то, что говорение формируется из произвольной двигательной деятельности в целом. В своем докладе, который мы уже цитировали, он описывает это следующим образом: «Исследуя человека методами духовной науки, мы обнаружим, что то, что лежит в основе понимания слов, родственно с тем, что лежит в основе речи.... Речь возникает из душевной жизни, вспыхивает в душевной жизни через волю. Без нашего к тому желания, без развития волевого импульса не сможет возникнуть и произнестись ни одно слово. Если наблюдать человека средствами духовной науки, то можно увидеть, что когда он говорит, в нем возникает процесс, сходный с тем, который рождается при понимании произнесенного. Но когда сам человек говорит, то охвачена гораздо меньшая часть его организма движения или моторного организма. Это значит, что весь моторный организм имеет отношение как к чувству речи, так и к чувству слова. Моторный организм в целом является в то же время чувством речи. Часть его выходит вовне и приводится в движение душой, когда мы говорим. Эта часть моторного организма имеет свой руководящий орган в гортани, а речь - это стимуляция движений гортани через волевые импульсы. То, что происходит в гортани во время речи - это возникновение в душе волевых импульсов и приведение ими в движение системы гортани, тогда как для восприятия слов весь наш моторный организм является органом чувств.»

Здесь Штайнер указывает на тот факт, что «моторный организм», часть которого, находящуюся в покое (пирамидальную систему), мы определили как орган чувства речи, несет речь в самых сокровенных своих глубинах. Однако речевой процесс концентрируется в органах речи, которые организовались вокруг гортани, и мышцы языка, щек, челюсти и гортани активируются в моторном организме.