Описание двух детей, представленных как объект антропологического наблюдения в аудитории

Во взрослой аудитории шумно. Один наблюдает, другой смеется. В центре класса — «педометр». Дети спокойно сидят неподалеку, занимаются рамками со шнурками, которые выбрали себе в соседней комнате. Они не отвлекаются на шум вокруг, не обращают внимания на смех. Они выглядят как люди, занятые делом и не желающие зря терять время. Мы зовем их, чтобы обмерить, они чудесно слушаются, по первому знаку немедленно оставляют работу и поднимаются с улыбкой. Им, очевидно, нравится слушаться, они испытывают нравственное наслаждение от сознания, что умеют трудиться, но готовы отложить привлекательную вещь ради высшего призвания. Они сами забираются на «педометр», предоставляя себя нашим инструментам. Если нужно, чтобы ребята изменили положение тела, достаточно шепнуть словечко, и необходимое движение совершается с удивительной точностью.

Они владеют своими движениями, они могут перевести слово в действие, поэтому они способны слушаться. Для них это сладкая внутренняя победа. Когда измерения закончены, никто ничего не говорит. Ребята ждут мгновение, потом обмениваются понимающими взглядами и улыбками. Они все поняли. Сами возвращаются на свои места, берут рамки и возобновляют работу. Через некоторое время мы снова их зовем. Повторяется та же сцена.

Если вспомнить, что ровесники этих детей (4 с половиной года), предоставленные сами себе, бегают, переворачивая стулья и не замечая этого, им всегда нужен старший, жертва капризов, который старается прекратить их безобразия, то придется признать внутренне совершенство наших малышей, достигших уровня, когда труд становится естественным состоянием, а послушание — победой.

Антропометрические данные показали, что один ребенок (назовем его О.) соответствует норме (вес, рост, длина туловища), а второй (А.) не дотягивает до нее.

Вот что рассказала учительница, наблюдавшая детей еще в состоянии дисгармонии.

О., агрессивный, расторможенный, издевался над одноклассниками, сам ничего не делал в классе, только смотрел, как работают другие, а потом старался прервать чужое упражнение, на индивидуальных занятиях с учителем сидел с видом насмешливым и циничным. Отец утверждал, что и дома он агрессивный, властный, непослушный.

А. - спокойный ребенок, но почти с маниакальным усердием шпионил за одноклассниками, докладывая учителю о мельчайших проступках друзей, обо всем, что можно счесть ошибкой, нарушением.

Оба ребенка из бедных семей. О. почти заброшен родителями.

В дальнейшем, когда дети успокоились в работе, учительница увидела иную картину.

О. Его агрессивность дома объяснялась борьбой за кусок хлеба. Отец, человек бедный и к тому же легкомысленный, не кормил детей. Малыши не протестовали, не жаловались, но боролись изо всех сил за еду. Учительница спросила отца, почему он не кормит детей, и услышала в ответ: «Даже если их покормить, они снова есть попросят!»

В школе О. переходил от одного малыша к другому, от урока к уроку, всем мешая, все хватая, потому что считал нужным завоевывать духовную пищу, как дома хлеб. Он хотел выжить любой ценой. Вечная готовность защищаться стала его главной чертой. Когда жизни мальчика ничто не угрожает, он становится не просто покладистым, но крайне нежным и деликатным. Сегодня ребенок, выучившись в радостной работе, смотрит нежно на друга и улыбается ему. Если для остальных учеников оценка учителя — работа, то для О. - работа и доброта.

Сначала в школе не было горячих обедов, и каждый ученик приносил с собой еду, очень разную. Двум-трем малышам достаточно обеспеченные родители давали мясо, фрукты. О. сидел рядом с одним из таких детей. Стол был накрыт, О. мог положить на тарелку лишь кусок хлеба, добытый в борьбе. Он смотрел на своего соседа, как бы стараясь согласовать время еды. Ни малейшей зависти в глазах. Напротив, мальчик жевал свой хлеб очень медленно, чтобы не закончить обед первым и не показаться голодным, пока другой еще ест. Он кусал медленно и серьезно.

Чувство собственного достоинства, пересилившее голод (и какой сильный!), было неразрывно связано с сознанием фундаментальных потребностей собственной жизни, за которую он вынужден бороться, завоевывая необходимое. Очаровательная мягкость светилась в ласковом выражении его взволнованного лица и в нежности ко всему на свете, которую он излучал, ничего не ожидая взамен.

Самое поразительное, что мальчишка, которому положено быть тщедушным, полностью соответствовал антропологическим нормам, включая вес. Рожденный в бедности и запустении, он сам заботился о себе. И нормальное тело создал себе сам героическими усилиями.

Теперь Л. Всегда спокойный, он быстро вошел в режим активных упорядоченных занятий, работал интенсивно и подолгу. Что-то вроде хорошего ученика городской школы. Иногда оставался в классе без еды. Его доброта была пассивна и смертельно опасна для хозяина. Мальчик даже не замечал отсутствия пищи. Он использовал имеющиеся возможности своей психики, но не умел завоевывать. Доброта ребенка оставалась прежней и до наступления порядка, и после. Ни волнений, ни откровенности. Его антропологические данные, гораздо ниже нормы, указывали, что малыш идет по жизни походкой жертвы и готов вступить в ряды тех, кого нужно спасать.

Моральная оценка А. - доносчик. Наблюдения показали, что он не работает, как все, а постоянно бегает к учителю, чтобы узнать, хорошо или плохо получилось у него упражнение. Это касалось не только занятий с материалами, но и действий морального плана. Казалось, больше всего он хотел знать, хорошо или плохо то, что он делает. С огромным усердием он старался сделать хорошо. Что касается доносов, А. не питал вражды к одноклассникам, он внимательно наблюдал за ними, а потом обсуждал их поступки, как и свои: такой-то сделал то-то. Это хорошо или плохо? Мальчик старался не повторять чужих ошибок.

Привычка ябедничать была проявлением внутренней проблемы: различение добра и зла. Скудный личный опыт казался ему недостаточным. А. хотел воспользоваться чужими знаниями, словно желание делать добро, избегая зла, стало единственной потребностью его души. Эта история заставляет вспомнить одну поговорку: он слишком хорош для этой жизни. А. чувствовал призвание к такой судьбе. Потребности тела исчезали. К интеллектуальной жизни малыш не испытывал интереса. Одна доброта оставалась движущей силой. Если общество не позаботится о сохранении хрупкой жизни тщедушного ребенка, он придет к преждевременной кончине, как ангел, что смотрит на небо.

Эти два описания, сделанные благодаря наблюдениям синьорины Маччерони, показывают истинное лицо тех, кого в обычной школе, не задумываясь, называют грубияном и доносчиком. Призовем на помощь науку и поймем истинный перевод этих слов: герой и ангел.

Судьбы мальчиков тронули наши сердца, потому что нашлась чудесная понимающая учительница. Можно сказать, что «суждение любви — это научное суждение». Ибо в нем христианское милосердие.

Итак, психика исходит из принципа «был бы жив малыш», остальное приложится. Это проявляется во внутренней поляризации личности, вроде точки кристаллизации, вокруг которой, если раствор однороден, а условия благоприятны, складывается окончательная форма. И причиной всему — работа, повторяемая с особым напряжением внимания.

В мою «биографическую карту» я не включаю, поэтому, длинный перечень аналитических исследований, но помещаю «руководство психологическими наблюдениями», основанное на концепции, которую я попыталась пояснить. Тот, кто не умеет наблюдать, ничего не узнает из моего руководства, не похожего на привычные правила психологических исследований. Зато посвященный все поймет без лишних слов.

У наших педагогов свой язык, благодаря которому они понимают друг друга, не используя общепринятые термины, бессильные передать смысл происходящего. Они никогда не говорят «ребенок развивается, или прогрессирует, он умный, он злой». Единственный термин — «ребенок пришел к порядку — или не пришел». Именно внутреннего порядка наши учителя ждут, и на этом принципе «быть или не быть» строят все или ничего.

Приходится задуматься о более глубокой концепции взросления. Говорить про живого ребенка «он растет» — слишком поверхностно. Да, растет. Но лишь в результате внутреннего порядка, который созревает в нем.

Когда, к примеру, формируется эмбрион какого-нибудь животного, он растет Но тот, кто сможет увидеть внутренние изменения, будет поражен гораздо сильнее, чем внешний наблюдатель. Внутри происходит чудесная группировка клеток. Одни соединяются в кишечник. Другие создают печень. И так продолжается приведение в порядок отдельных частей и тщательная дифференциация каждой клетки. Именно из возможности такого порядка и самостроительства возникают затем функции.

Важно не то, что эмбрион растет. Порядком и при помощи порядка осуществляется этот рост и сама жизнь. Эмбрион, выросший, но не упорядочивший свои внутренние части, нежизнеспособен. Здесь не только сила, но и тайна жизни. Главное условие, чтобы жизнь, уже получившая энергию существования, реализовала себя, свой внутренний порядок.