Мне приходилось петь на тринадцати языках.

В декабре минувшего года в Генуе состоялась премьера спектакля Большого театра «Князь Игорь». Основная часть труппы еще находилась в Генуе, когда. Евгений Ев­геньевич Нестеренко приле­тел в Москву для участия в гала-концерте «звезд мировой оперы».

— Евгений Евгеньевич, расскажите о премьере.

— В Генуе предпринята попытка создать спектакль усилиями двух коллективов: Генуэзской оперой и Большим театром. На 90

процентов это был спектакль Большого теат­ра — режиссер-

постановщик Б.Покровский, дирижер А.Лазарев, художник В. Левенталь. Из Большого все со­листы, хор, балет и даже не­сколько человек из мимиче­ского ансамбля, люди, кото­рые ведут спектакль, лечат нас, работники постановочной части, гримеры. Декорации и костюмы были изготовлены в наших мастерских. Генуэзцы предоставили нам свое поме­щение. Замечательное совре­менное здание, где на 16 этажах размещены все службы, мастерские, целый город-театр с прекрасным зрительным залом на полторы тысячи мест.

— Как итальянский зри­тель принял новую поста­новку?

— Я пел премьеру и второй спектакль. Зал принимал восторженно, овациями сопро­вождались оба спектакля. Итальянцы — люди эмоцио­нальные, во втором спектакле они стали аплодировать даже среди арии.

— Отличается итальянская публика от нашей?

— Если нашей, публике спектакль нравится, то горя­чей ее нет, если не нравит­ся — вяло аплодирует и бы­стро расходится. За рубежом, особенно в Италии, если зри­телям спектакль не нравится, Его они просто-таки безжалост­но уничтожают и режиссера, и актеров. Отличается также и реакция прессы. О «Дон Карлосе» в Италии, к примеру, написали как минимум тридцать газет. Буквально всё отметили голоса наших пев­цов, высших похвал удостоен балет, так же, как и хор, во­сторженные оценки получил Александр Лазарев. Что касается режиссуры и оформления, я в подробности не вдавался, но в одной газете, про­читал, что они хороши, но традиционны. На Западе все время хотят нового, режиссе­ры вытворяют черт знает что, публика их освистывает, но тем не менее, когда режиссе­ром руководит здравый рассу­док, то критики говорят: это традиционно.

— Можно ли считать но­вой версию «Князя Игоря»?

Как известно, Бородин не закончил «Князя Игоря», он писал скорее не оперу, а сцены, которые не были ком­позиционно связаны между собой, у него не было четко выраженной оперной кон­струкции. Римский-Корсаков и Глазунов, собрав все воеди­но, несомненно, совершили творческий подвиг. Но многое из того, что инструментовал Римский-Корсаков, не вошло в издание всем известной беляевской партитуры, не гово­ря уже о многочисленных на­бросках Бородина, так что новая концепция, показанная в Генуе, может быть спорной, но она имеет такое же право на существование, как и ста­рая. Впрочем, для Большого театра сейчас готовится не­сколько иная версия.

— А как вы? вообще отно­ситесь к новшествам?

— Бывает поиск, основан­ный на невежестве, когда отсутствие, таланта пытаются скрыть за «новаторством», и это бывает довольно часто. Особенно мне не нравится, когда режиссер при этом заявляет, что, дескать, в спек­такле поставлены проблемы вечные и поэтому он оперу, к примеру, «Леди Макбет», не привязывает ни ко време­ни, ни к России. Это означает, что режиссер не знает ни рус­ского языка, ни русской исто­рии и свое незнание маскиру­ет таким «новаторством». Мне часто приходилось видеть ре­жиссеров, которые ставят итальянскую оперу, читая ан­глийский перевод текста и не говоря по-итальянски.

— А вы предпочитаете в итальянской опере петь на итальянском, а в немецкой на немецком?

Я довольно прилично владею английским и италь­янским, говорю немножко по-немецки, понимаю по-фран­цузски. Освоил в свое время бытовую речь по-венгерски, потому что много пел в Вен­грии и преподавал, получил даже звание почетного про­фессора Музыкальной акаде­мии имени Листа. Пел в Бу­дапеште «Синюю Бороду» Бартока. Приходилось петь на 13 языках. Певческая эли­та, пожалуй,— самая много-язычная.

— Среди музыкантов пев­цы, наверное, самые высоко­образованные?

— Напротив, существует расхожее мнение, что певцы — самый темный и малограмот­ный народ. Некоторые основа­ния для такого взгляда есть, потому что некоторые певцы считают, что если бог дал ему голос, то многое другое про­щается. К тому же часто при­ходят в большую музыку до­вольно поздно, потому что поздно открывается голос. Я сам поступил в Ленинград­скую консерваторию, когда заканчивал инженерно-строи­тельный институт. Многое пришлось наверстывать: соль­феджио, гармонию, историю музыки... Высококлассный певец — это все-таки богатая человеческая личность.

— Как вы любите отды­хать? Где проводите отпуск?

— Последние три года вооб­ще не до отпуска. Во время гастролей бывают перерывы между спектаклями — тогда я действительно отдыхаю, гу­ляю, читаю, да и просто от­сыпаюсь. Зимой в Москве не отдыхаю совсем, если не занят в театре, то занят в консерватории, а летом — многочисленные фестивали. Не хочется отдыхать ни в са­натории, ни за границей. Иде­альный вариант для меня — на даче, в кругу своих, близ­ких и родных, своих книг, своих нот, своих вещей, своей природы, своей реки.

— Вы по-прежнему вол­нуетесь, когда выходите на сцену?

— Волнуюсь днем перед спектаклем, а когда прихожу в театр — волнение начинает затихать. Конечно, того страш­ного волнения, когда дрожат колени, уже нет, но в Генуе перед премьерой я волновал­ся, волновался, когда выходил на сцену, и после спектакля, и когда раскрывал газету. Я на­хожусь в том возрасте, когда басы достигают пика формы, пика мастерства, и критики ждут, когда начнется спад, поэтому не хочется спотыкать­ся — чтоб не давать повода.

— Что вы думаете о судьбе культуры в России?

— Я думаю, пока люди, стоящие у власти, не будут людьми, которые любят ис­кусство, у нас не будет и цивилизованного отношения к искусству. Помню, как пре­зидент Италии посетив Боль­шой театр в рамках протоко­ла, остался до конца: спектак­ля. Всем было это непонятно, а президент просто любит музыку.

 

Text 2

НА СЦЕНЕ МОНТСЕРРАТ КАБАЛЬЕ