Путина и Полтавченко вдохновляет нацист

Среди высокопоставленных чиновников уже не первый год существует мода украшать свои доклады, статьи и интервью «крылатыми» словами идейно близких авторов, желательно из числа «философов с именем», не замеченных никоим образом в симпатиях к революционному движению, освободительным да и просто демократическим традициям русского народа. Одной из самых популярных фигур подобного толка считается Иван Ильин.

Приход нацистов к власти поспобствовал карьере г-на Ильина в берлинском «Русском научном институте»: он стал его вице-президентом.

Так, выступая 24 апреля этого года с традиционным годовым посланием перед депутатами Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, губернатор Северной столицы в ходе своего второго по счёту отчёта о проделанной работе нашел место для отсыла к мнению, видимо, весьма авторитетного в его глазах политического мыслителя. Под самый конец своего доклада наш градоначальник сослался на соображения Ивана Ильина «о нравственной пользе пресечения злодеяний»: «Правовая угроза отпором создаёт атмосферу взаимного признания, уважения и даже общее, незримо разлитое в душах настроение доверия и дружелюбия». Подобный случай — отнюдь не исключение. Ещё 24 мая 2009 года тогдашний председатель правительства РФ и нынешний глава государства посетил кладбище Донского монастыря, где возложил цветы на могилы белогвардейского генерала Антона Деникина, философа Ивана Ильина, писателей Ивана Шмелёва и Александра Солженицына. Попутно выяснилось, что теперешний гарант Конституции РФ из личных средств оплатил приведение в порядок захоронений белоэмигрантов Деникина, Шмелёва и Ильина. Этот жест не был спонтанным появлением гуманизма и человеколюбия со стороны действующего российского президента. Не раз он цитировал Ивана Ильина и, похоже, не намерен отказываться от подобной практики и впредь. Так, 25 апреля 2005 года национальный лидер сказал о том, что «государственная власть, — писал великий русский философ Иван Ильин, — имеет свои пределы, обозначаемые именно тем, что она есть власть, извне подходящая к человеку».

10 мая 2006 года в послании Федеральному Собранию РФ президент страны, говоря о роли армии, снова сослался на любимого философа:

«Известный русский мыслитель Иван Ильин, размышляя о базовых принципах, на которых должно прочно стоять российское государство, отмечал, что “солдат есть звание высокое и почетное”. И что “он представляет всероссийское народное единство, русскую государственную волю, силу и честь”».

На заседании Госсовета РФ в июне 2007 года, посвящённом профилактике правонарушений, в президентских высказываниях тоже не обошлось без отсыла к мудрости Ивана Александровича: «Знание без соответствующего воспитания сердца и души представляет одно из наиболее опасных социальных явлений, вредно и для здорового правосознания». 23 января 2012 года в ходе предвыборной президентской кампании кандидат от партии «Единая Россия» опубликовал за своей подписью текст в «Независимой газете». Рассуждая о национальном вопросе в нашей стране, предводитель Общероссийского народного фронта, бывший на тот момент ещё и председателем партии «Единая Россия», в очередной раз сослался на авторитет Ильина:

«Не искоренить, не подавить, не поработить чужую кровь, не задушить иноплеменную и инославную жизнь, а дать всем дыхание и великую Родину, всех соблюсти, всех примирить, всем дать молиться по-своему, трудиться по-своему и лучших отовсюду вовлечь в государственное и культурное строительство».

Что ж, давайте вспомним, кем был на деле Иван Александрович Ильин, какие взгляды он не стеснялся проповедовать публично. Особенно актуально будет напомнить об этом накануне очередной годовщины великой Победы советского народа над гитлеровскими нацизмом, его союзниками из «малых фашистских держав» и его пособниками из числа власовцев. 12 сентября 1922 года коллегия Главного политического управления при НКВД РСФСР (так тогда официально именовались советские органы государственной безопасности) приняло решение о высылке гражданина Ильина «из пределов РСФСР за границу» в связи с антисоветской деятельностью.

Судя по всему, «охранительно-диктаториальные» рецепты общественного развития и обеспечивают пособнику нацистов и адвокату фашизма благодарную любовь сегодняшних поклонников «крепкой руки». Может быть, что цитаты г-на Ильина попадают в тексты высокопоставленных должностных лиц усилиями референтов и секретарей, а сами докладчики не особенно вникают в то, что произносят или подписывают. Если это так, пусть ответят на один простой вопрос: кого они цитируют?

В чём именно заключалась враждебная интересам трудового народа деятельность московского профессора, станет ясно по прочтении протокола заседания комиссии политбюро ЦК РКП(б) «по рассмотрению списков подлежащих высылке представителей враждебных интеллигентских группировок» от 31 июля 1922 года:

«Ильин И.А. Профессор философии. Проживает по Крестовоздвиженскому пер., 2-12, кв. 36. Весною 1920 года был арестован по делу Тактического центра в связи с происходившими у него на квартире собраниями членов Национального центра. Настроен определенно антисоветски. Весною сего года посещал нелегальные собрания на квартире профессора Авинова, где читались рефераты и доклады контрреволюционного характера. Арестовать, выслать за границу. Главпрофобр за высылку».

Если вникнуть в скупые формулировки документа, подписанного чекистами Иосифом Уншлихтом и Яковом Аграновым, то очевидно, что нынешний кумир российского чиновничества поучаствовал и в деятельности антисоветского подполья, и в подготовке вооружённого восстания в Москве осенью 1919 года, чем собственно и занимался Национальный центр, и в открытой агитации против народной власти, принявшей в связи с изъятием весной 1922 года церковных ценностей в помощь голодающим открыто черносотенный, откровенно погромный характер.

Уплыв в Германию на «философском пароходе», г-н Ильин не пропал. «Выдающегося религиозного мыслителя», к тому же подтвердившего у себя наличие немецкой или, как тогда выражались, «истинно арийской» крови, пригрели не только белоэмигранты, но и самые реакционные круги берлинской политической сцены. Под псевдонимом «Юлиус Швейкерт» (мать Ивана Ильина Екатерина Швейкерт была дочерью немецкого врача) г-н Ильин боролся с «проклятыми большевизанами» вместе с председателем «Всеобщего союза немецких антикоммунистических объединений», уроженцем Саратова и активистом гитлеровской НСДАП Адольфом Эртом. Приход нацистов к власти поспобствовал карьере г-на Ильина в берлинском «Русском научном институте»: он стал его вице-президентом и, когда в октябре 1933 года это заведение перешло под крыло рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса, а его директором был назначен Адольф Эрт, «патриот» Ильин остался работать в нём как один из трёх русских сотрудников (двое других — белоэмигранты Александр Боголепов и Владимир Полетика). Остальных нацисты уволили в силу «нелояльности идеям фюрера и рейха» или «неарийского происхождения». Согласно данным современного немецкого историка Хартмута Рюдигера Петера, деятельность пропагандиста Ильина получила явное признание со стороны первого главы гестапо Рудольфа Дильса. Иван Ильин вплоть до 1937 года выступал с докладами антикоммунистического содержания на территории «Третьего рейха» — антикоммунистическая пропаганда матёрого реакционера отвечала интересам Гитлера, Геббельса, Розенберга, Штрайхера.

В 1948 году, после решений Нюрнбергского трибунала, когда правда о преступлениях гитлеризма стала общеизвестной, в статье «О фашизме» Ильин пишет о том, что «фашизм возник как реакция на большевизм, как концентрация государственно-охранительных сил направо. Во время наступления левого хаоса и левого тоталитаризма — это было явлением здоровым, необходимым и неизбежным. Такая концентрация будет осуществляться и впредь».

Последнее утверждение блестяще подтверждают цитаты из работ Ильина. В издававшейся в Париже белоэмигрантской газете «Возрождение» кумир современной российской элиты 17 мая 1933 года опубликовал статью «Национал-социализм. Новый дух», где, в частности, утверждал, что

«леворадикальные публицисты чуть ли не всех европейских наций пугают друг друга из-за угла национал-социализмом и создают настоящую перекличку ненависти и злобы»…

Но есть, есть «правдолюбец» Ильин, звучит его веское слово:

«Я отказываюсь судить о движении германского национал-социализма по тем эксцессам борьбы, отдельным столкновениям или временным преувеличениям, которые выдвигаются и подчеркиваются его врагами. То, что происходит в Германии, есть огромный политический и социальный переворот… Мы советуем не верить пропаганде, трубящей о здешних “зверствах”… Весь мир не видел и не знал, сколь неуклонно и глубоко проникала в Германию большевистская отрава. Не видела и сама немецкая масса. Видели и знали это только три группы: коминтерн, организовывавший все это заражение; мы, русские зарубежники, осевшие в Германии; и вожди германского национал-социализма… Реакция на большевизм должна была прийти. И она пришла. Если бы она не пришла, и Германия соскользнула бы в обрыв, то процесс общеевропейской большевизации пошёл бы полным ходом. А если бы вся организаторская способность германца, вся его дисциплинированность, выносливость, преданность долгу и способность жертвовать собою — оказались в руках у коммунистов, что тогда?.. Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе. Пока Муссолини ведёт Италию, а Гитлер ведёт Германию — европейской культуре даётся отсрочка… в Германии произошёл законный переворот. Германцам удалось выйти из демократического тупика, не нарушая конституции. Это было (как уже указывалось в “Возрождении”) легальное самоупразднение демократически-парламентского строя. И в то же время это было прекращением гражданской войны, из года в год кипевшей на всех перекрестках. Демократы не смеют называть Гитлера “узурпатором”; это будет явная ложь. Сторонники правопорядка должны прежде всего отметить стремительное падение кривой политических убийств во всей стране. Сторонники буржуазно-хозяйственной прочности должны вдуматься в твёрдые курсы и оживлённые сделки на бирже…».

Комментарии, как говорится, излишни, особенно в части сокращения «кривой политических убийств» в условиях создания гестапо и массового строительства концентрационных лагерей.

Впрочем, классовую природу нацизма г-н Ильин уловил довольно точно и откровенно отбрасывает в сторону «социальную демагогию» гитлеровцев. Ему своих почитателей оболванивать нужды нет:

«О социализме же в обычном смысле этого слова — нет и речи. То, что совершается, есть великое социальное переслоение; но не имущественное, а государственно-политическое и культурно-водительское (и лишь в эту меру — служебно-заработанное). Ведущий слой обновляется последовательно и радикально. Удаляется всё, причастное к марксизму, социал-демократии и коммунизму; удаляются все интернационалисты и большевизаны; удаляется множество евреев. Удаляются те, кому явно неприемлем “новый дух”. Этот “новый дух”… непримирим по отношению к марксизму, интернационализму и пораженческому бесчестию, классовой травле… Дух национал-социализма не сводится к “расизму”. Он не сводится и к отрицанию. Он выдвигает положительные и творческие задачи. И эти творческие задачи стоят перед всеми народами… И разве не клеветали на белое движение? Разве не обвиняли его в “погромах”? Разве не клеветали на Муссолини? И что же, разве Врангель и Муссолини стали от этого меньше?»

Показательна искренняя уверенность Ильина в духовном, идейном и политическом родстве белогвардейщины с итальянским фашизмом и германским нацизмом. Само по себе такое откровенное признание дорогого стоит. Становится очевидно, насколько закономерно в одном ряду с такими пособниками Гитлера и предателями Родины, как Власов или Жиленков, оказались белые атаманы Краснов и Шкуро — и на одной скамье подсудимых за преступления против советских людей они тоже оказались вместе.

Классовую природу нацизма г-н Ильин уловил довольно точно и откровенно отбрасывает в сторону «социальную демагогию» гитлеровцев: «О социализме же в обычном смысле этого слова — нет и речи. То, что совершается, есть великое социальное переслоение; но не имущественное, а государственно-политическое и культурно-водительское»

Даже разгром нацизма Красной Армией и войсками союзников не поколебал профашистских симпатий Ивана Ильина. В 1948 году, уже после решений Нюрнбергского трибунала, когда правда о преступлениях гитлеризма стала общеизвестной, в статье «О фашизме» он пишет о том, что

«фашизм возник как реакция на большевизм, как концентрация государственно-охранительных сил направо. Во время наступления левого хаоса и левого тоталитаризма — это было явлением здоровым, необходимым и неизбежным. Такая концентрация будет осуществляться и впредь, даже в самых демократических государствах: в час национальной опасности здоровые силы народа будут всегда концентрироваться в направлении охранительно-диктаториальном. Так было в древнем Риме, так бывало в новой Европе, так будет и впредь».

Судя по всему, «охранительно-диктаториальные» рецепты общественного развития и обеспечивают пособнику нацистов и адвокату фашизма благодарную любовь сегодняшних поклонников «крепкой руки». Вполне могу допустить, что цитаты г-на Ильина попадают в тексты высокопоставленных должностных лиц усилиями референтов и секретарей, а сами докладчики не особенно вникают в то, что произносят или подписывают. Если это так, пусть ответят на один простой вопрос: кого они цитируют? Ссылаться на незнание смысла нет. Факты налицо. Или в нашей стране можно бороться с реабилитацией фашизма, поднимая на щит его апологетов, и противостоять фальсификации истории, беря в духовные наставники самых рьяных фальсификаторов? Опубликовано на сайте «Новый смысл». [ Оригинал статьи ]

Нина Дмитриева

«Ой ты, участь корабля…», или Снова о «Философском пароходе»

«Очистим Россию надолго…» Репрессии против инакомыслящих. Конец 1921 — начало 1923 г.: Документы /Под ред. А.Н. Артизова, В.С. Христофорова. М.: МФД: Материк, 2008. 848 с.

Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК–ГПУ. 1921 — 1923 /Сост. В.Г. Макаров, В.С. Христофоров. М.: Русский путь, 2005. 544 с.

П риблизительно с середины 1990-х годов «Философский пароход», ранее принадлежавший преимущественно истории и историкам, облюбовали публицисты. Это привело к тому, что довольно скоро он занял видное место в «джентльменском наборе» идеологических клише постсоветского интеллектуала. В 2004 г. событие высылки повторилось как... хэппенинг: из Новороссийска в Стамбул на XXI Всемирный философский конгресс был отправлен «Философский пароход-2», объявленный его организаторами «уникальной научной и культурно-исторической акцией»[1]. А начиная с «юбилейного» 2002 года Санкт-Петербургским философским обществом у специально установленного по этому случаю мемориального камня проводится другая, ежегодная, акция под названием «Вспоминая “Философский пароход 1922 г.”». Медиатическая эксплуатация памяти о событии не могла не сказаться на качестве исторических исследований.

Правда, за минувшие десятилетия «Философский пароход» и без того успел обрасти устойчивыми слухами и мифами. Согласно одному из них, у советского правительства якобы существовала предварительная договоренность с германским: последнее, как будто, само ходатайствовало о высылке профессоров именно в Берлин. Подобные гипотезы можно найти не только в российских, но и в некоторых немецких публикациях 1970-х. Однако проведенные архивные исследования показали, что эта гипотеза, как и многие другие, не имеет под собой серьезных оснований. Но мифы продолжают множиться и не в последнюю очередь усилиями современных исследователей.

Не буду касаться всей литературы о «Философском пароходе», укажу лишь на две наиболее значительные публикации — значительные не только по объему и весу изданных томов. Что сразу же привлекает в них внимание, — и что способно привести в азартный трепет историка, взявшего в руки эти тома: документы, опубликованные в обоих сборниках, хранятся по большей части в труднодоступных архивах — Центральном архиве ФСБ РФ и Архиве Президента РФ. Богатство материала и археографически грамотная его подача вкупе с необходимым научно-справочным аппаратом — чего, казалось бы, еще требовать от этих изданий? Исследователь-историк дальше сам во всем разберется! Но публикаторам показалось этого недостаточно.

«Высылка вместо расстрела» (2005) предваряется обширным, претендующим на концептуальность предисловием. И первое, с чего начинают его авторы, — это декларация позиции, опираясь на которую читателю предлагается рассматривать публикуемые документы.

«Философский пароход», — доверительно сообщают они читателю, — «стал определенной точкой отсчета [2], с которой в ХХ в. начался драматический раскол единой русской культуры» (с. 5).

Откуда взялся этот странный вывод, составители не объясняют. Между тем, большинство российских культурных деятелей, определивших облик «единой русской» дореволюционной культуры, — писателей, артистов, музыкантов — уехали из России гораздо раньше — в 1917-м (С.В. Рахманинов), в 1918-м (С.С. Прокофьев), в 1919-м (В.В. Набоков), в 1920-м (И.А. Бунин, И.С. Соколов-Микитов, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковский, К.Д. Бальмонт), в 1921-м (Н.К. Метнер, А. Белый, А.М. Ремизов, Б.К. Зайцев, И.Г. Эренбург, В.В. Кандинский), в начале-середине 1922-го (Ф.И. Шаляпин, М.И. Цветаева, В.Б. Шкловский, Н.Н. Берберова, В.Ф. Ходасевич)… Некоторые, как известно, потом вернутся, для других эмиграция станет уделом всей жизни. Но причем здесь «Философский пароход»? С высылкой их отъезд из России никак не был связан.

Читаем дальше:

«Массовая высылка интеллигенции повлекла за собой […] свертывание демократических начал в политической жизни молодой Советской Республики» (с. 6).

Хотелось бы спросить, как высылка могла повлечь за собой свертывание демократических свобод, если этот процесс начался, как известно, одновременно с Гражданской войной? Ответ на этот вопрос обнаруживается во введении к сборнику «Очистим Россию надолго…» (2008) [3], авторы которого — те же В.Г. Макаров, В.С. Христофоров, а также А.Н. Артизов. Дело в том, что в 1921 г. советское руководство начало проводить новую экономическую политику. И вот, основываясь, вероятно, на одном из главных либеральных допущений о прямой зависимости демократических свобод от господства в обществе отношений капиталистической частной собственности и «свободного рынка», публикаторы приписали собственные представления об экономике и политике «большевистским руководителям» (2007, с. 6). В то же самое время в сборнике — и тем он ценен — публикуются документы, которые говорят сами за себя, поправляя своих публикаторов. В данном случае такой говорящий документ — это письмо Ленина Троцкому от 21 января 1922 г. [4], где Ленин объясняет суть термина «государственный капитализм» и особенности его существования «в государстве с пролетарской властью» — «ограниченный и временем, и областью распространения, и условиями своего применения» (2007, с. 27). Понять, что именно Ленин имеет в виду под «условиями» применения госкапитализма, можно, обратившись к другим ленинским текстам. В работах мая 1918 г., апреля — мая и августа 1921 г., конца 1921 г. — начала 1922 г. он подчеркивает, что смысл НЭПа — в восстановлении экономики: в первую очередь, производительных сил крестьянства, а также пролетариата как экономически и политически передового класса, изрядно пострадавшего в годы войны от деклассирования. Тезис 1918 г., что «нет и быть не может даже речи о разделе власти, об отказе от диктатуры пролетариев против буржуазии», с настойчивостью повторяется в текстах 1921 г.[5]. Представителям «мелкобуржуазных течений» отныне «место в тюрьме (или в заграничных журналах)»:

«Пусть едет за границу тот, кто желает поиграть в парламентаризм, в учредилки, в беспартийные конференции» [6].

Эта реплика апреля 1921 г. относилась, по сути, к будущим пассажирам «Философского парохода».

В предисловии к сборнику 2005 г. подробно и квалифицированно рассматривается вопрос об их численности. И дается долгожданный ответ. Публикаторы сообщают, что «всего в операции по высылке интеллигенции преследованию властей подверглось 228 человек» (с. 41), из них 67 человек (31%) высланы за границу, 49 человек (22%) сосланы в отдаленные районы России, 33 человека (15%) «репрессиям вообще не подверглись», несмотря на то, что «первоначально попали в списки на высылку», о 46 человеках сведения отсутствуют (с. 42). Во введении к сборнику 2007 г. приводятся, однако, другие цифры:

«Более 270 представителей интеллектуальной элиты страны стали в это время жертвами репрессивной политики большевиков, причем 81 из них, в большинстве навсегда, не по своей воле одни или с семьями покинули родину» (с. 5).

По-видимому, новые данные о численности репрессированных и высланных появились в результате расширения источниковой базы, однако сами публикаторы это никак не комментируют, хотя преемственность изданий 2005 г. и 2007 г. налицо.

Между тем теперь можно утверждать, что цифра, которой обычно оперируют историки, пишущие о «Философском пароходе», — около 200-300 человек — составляется из суммарного числа высланных (81) и членов их семей. Причем сюда не попадают около 60 высланных в ноябре-декабре 1922 г. из Грузии меньшевиков, о которых публикаторы упоминают (с. 40), но в общее число репрессированной «антисоветской интеллигенции» (228/272) не включают, ограничиваясь московской, петроградской и украинской группой [7].

Здесь следует сказать несколько слов об участии немецкой стороны в акции высылки. Как совершенно справедливо утверждают публикаторы, опираясь на результаты архивных разысканий, «никаких предварительных переговоров на сей счет и соответственно договоренности между [русской и немецкой] сторонами не было. Более того, когда ГПУ и НКИД обратились в германское посольство за визами, они получили отказ» (2007, с. 11). Высылаемым в самом деле пришлось ходатайствовать о визах лично или через выбранных между собой представителей. Однако сочувствие германской стороны к высылаемым существенно «скрасило» их отъезд из России. В германском дипломатическом корпусе были сотрудники, знакомые с представителями российской общественности, связанные с ними дружескими узами, вхожие и в советские официальные круги. Так, Степун, вспоминая в своей книге «Бывшее и несбывшееся» о высылке, называет «некого доктора Г.», который по его просьбе задержал оформление визы, чтобы проситель успел завершить все дела и подготовиться к отъезду (2007, с. 720). Этим загадочным доктором был, как свидетельствуют германские архивы, Густав Оттонович Хильгер (1886 — 1965), родившийся и выросший в Москве в немецкой семье и ставший впоследствии Главным уполномоченным Германского Красного креста в РСФСР. Именно к нему обратились высылаемые с настоятельной просьбой ходатайствовать по их делу в Германском представительстве, о чем Хильгер рассказывал в письме от 11 сентября 1922 г. к своему другу, корреспонденту «Berliner Tageblatt» Паулю Шефферу [8]. А в Берлине другой его друг, уполномоченный Германского Красного креста в Германии и дипломат Мориц Шлезингер помог высланным найти дешевое жилье, участвовал в организации Русского научного института (РНИ), а через год «раздобыл для них» 10 тыс. долларов США, — вероятно, на нужды РНИ. В письме к Хильгеру Шлезингер сообщал, что русские профессора высказались в том смысле, что «лишь мне одному они обязаны возможностью работать и действовать» [9].

К безусловным удачам обоих сборников следует отнести составленные публикаторами именные комментарии. Информация о лицах, упоминаемых в документах в сборнике 2005 г., или только о репрессированных (сборник 2007 г.) в целом ряде случае основывается на до сих пор не известных архивных материалах. Однако и здесь публикаторы не избежали влияния характерных идеологических установок: в постсоветской гуманитаристике появились свои «священные коровы». Именно в таком качестве выступают сегодня религиозные философы. Так, в именном комментарии в сборнике 2005 г. о Б.П. Вышеславцеве незатейливо сказано:

«В 1922 г. выслан за границу» (с. 432).

Между тем еще в 2003 г. в Москве вторым изданием вышла книга «Русский Берлин 1921 — 1923. По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверовском институте», где, среди прочего, были опубликованы два письма Вышеславцева в Берлин профессору А.С. Ященко, издателю «Новой русской книги». В письме от 5 октября 1922 г. Вышеславцев сообщает:

«Я собираюсь отсюда уехать и слышал, что Вы организуете университет в Берлине. Если да, то имейте меня в виду в первую очередь и берегите для меня кафедру […]. Если это неверно, то напишите, что Вы могли бы для меня устроить и не мог ли бы я существовать писательством. Однако сведения об этом здесь крайне неблагоприятны. […] Жизнь здесь физически оч[ень] поправилась, но нравственно невыносима для людей нашего миросозерцания и наших вкусов. Едва ли в Берлине Вы можете есть икру, осетрину и ветчину и тетерок и пить великолепное удельное вино всех сортов. А мы это можем иногда, хотя и нигде не служу […]. Зарабатывать здесь можно много и тогда жить материально великолепно, но — безвкусно, среди чужой нации, в духовной пустоте, а мерзости нравств[енного] запустения. Если можете, спасите меня отсюда» [10].

И просит писать ему на адрес Германского представительства в Москве.

Неизвестно, ознакомились ли публикаторы с этим документом, — нельзя, разумеется, объять необъятное! Но в сборнике 2007 г. в именном комментарии «Список репрессированных…» что-то заставило их выразиться осторожнее: «В сентябре 1922 г. [Вышеславцев] был внесен в списки на высылку» (с. 769). Значит, относительно «высланности» Вышеславцева у них возникли сомнения. Однако вместо того, чтобы написать откровенно, как обстоит дело, — а оно обстоит таким образом, что ни в списках на высылку, ни в других документах, опубликованных в обоих сборниках, имя Вышеславцева ни разу не встречается, как не встречается оно и в посвященных высылке заметках эмигрантских газет, — публикаторы предпочитают это дело «замять».

С другой фигурой, ставшей с недавних пор культовой и даже «освященной» президентским вниманием, дело обстоит еще интереснее. Речь идет о философе И.А. Ильине, с высылкой которого из России все вроде бы понятно. Но в сборнике 2005 г. информация о нем заканчивается строчкой, которая вызывает известное любопытство: «После 1938 г. был вынужден бежать в Швейцарию» (с. 444). Можно было бы предположить, что бегство из Германии явилось следствием выступления русского философа против фашизма и национал-социализма. И более развернутое сообщение из именного комментария в сборнике 2007 г. должно, казалось бы, дать необходимую информацию:

«После прихода к власти фашистов положение Ильина существенно ухудшилось: его удалили из Русского научного института, затем запретили публичные выступления. В июле 1938 г. выехал в Швейцарию…» (с. 776–777).

Теперь, вроде бы, все понятно. Однако у того, кто хотя бы немного знаком с содержанием деятельности Ильина в эмиграции в 1920-е — 1930-е годы, неминуемо должны возникнуть вопросы. Во-первых, что это все-таки за Русский научный институт, который помогал организовывать упомянутый выше Шлезингер, и в котором, как пишут авторы комментариев, профессор Ильин преподавал с 1923 по 1934 г.? Во-вторых, почему Ильина «с приходом к власти фашистов», а вернее через полтора года после этого события, 9 июля 1934 г. [11] удалили из Института? В-третьих, о каких публичных выступлениях Ильина идет речь и почему их запретили?

Идея научного института для добровольно и принудительно эмигрировавших русских профессоров и студентов возникла в германских научных и общественных кругах почти одновременно с появлением информации о высылке (см. выше письмо Вышеславцева к Ященко) и самих высланных в Берлине [12]. Так что уже 17 февраля 1923 г. состоялся торжественный акт в честь открытия Русского научного института (РНИ) во главе с профессором В.И. Ясинским. В числе принципов существования Института был провозглашен аполитичный характер его научной и преподавательской деятельности — таково было условие советской стороны. А уже 1925 г. профессор Отто Хёч, первый вице-президент Германского общества по изучению Восточной Европы и куратор РНИ, вынужден был выразительно напомнить Ильину, а также Франку и Бруцкусу об этом принципе: русские профессора добросовестно им пренебрегали, делая в своих выступлениях и статьях жесткие антисоветские выпады, чем ставили под вопрос «плодотворные научные контакты [Германии] с академическими кругами в Москве и Ленинграде» [13]. Как складывалась дальнейшая судьба Института, это уже другая история [14]. Здесь необходимо только сообщить, что 31 июля 1933 г. РНИ был переведен из ведения Прусского министерства науки, искусства и народного образования в ведение Имперского министерства народного просвещения и пропаганды и превращен в «исследовательский и пропагандистский институт на службе у национального правительства, который в процессе объективной и основательной работы [должен] предоставит[ь] этому правительству ценный материал для борьбы»[15].

За пару недель до этого Ильин назначается последним руководителем РНИ. Правда, после передачи Института Министерству пропаганды Ильина понизили до вице-президента, несмотря даже на то, что один из его докладов о «большевизации Германии» получил признание и одобрение самого шефа гестапо Дильса [16]. Что же в таком случае могло послужить впоследствии причиной конфликта Ильина со столь могущественным ведомством? Почему вдруг в начале 1938 г. гестапо изъяло из обращения книги Ильина и запретило ему публичные выступления? Этот вопрос требует дальнейшего изучения, но три фактора назвать можно уже сейчас: во-первых, интриги в коридорах Министерства пропаганды — в 1937 г. потерял свои позиции в НСДАП и лишился места в РНИ коллега, соавтор и покровитель Ильина д-р Адольф Эрт; во-вторых, наполовину славянское происхождение Ильина (его мать была немкой); в-третьих, проводимая им публичная критика фашизма, недостаток которого, — по-видимому, единственный — заключался, по мнению Ильина, в отсутствии у этого движения… глубоких религиозных оснований [17]. А еще как-то однажды в одном из своих докладов, изданном затем в виде брошюры, Ильин назвал Фридриха Ницше, философа, по сути «канонизированного» Третьим рейхом, «предшественником, учителем и пророком большевистского сатанизма» [18].

Но вернемся к сборникам опубликованных документов. На разные лады в них повторяется мысль об «антигуманности» высылки интеллигенции за границу (2005, с. 6, 39), события высылки называются «трагическими» (2007, с. 5). Одновременно признается трагической «судьба русских интеллигентов, оставшихся в Советской России» (2005, с. 6). Авторы предисловий и сами замечают парадоксальность своих утверждений — ведь столько интеллигентов, кого не коснулись события 1922 г. или кому разрешили остаться, позднее окончили свои жизни в сталинских лагерях и тюрьмах! Но принятая с самого начала идейная установка обязывает, и потому волей-неволей авторам приходится пренебрегать логикой фактов. Однако Макаров и Христофоров, а также их коллеги по сборнику 2007 г. публикуют столько «говорящих» документов, что их собственные теоретические выводы волей-неволей приходится воспринимать как недоразумение.

В связи с тезисом об антигуманности советских властей в отношении к высланным хочется указать, по крайней мере, на два интересных документа. Первый опубликован в предисловии к сборнику 2005 г. и касается высылки в ноябре 1947 г. 24 сотрудников «Союза советских граждан во Франции» французскими властями из мирной демократической Франции, среди которых оказались высланный в 1922 г. из России профессор А.И. Угримов и его сын, инженер А.А. Угримов. В обращении высланных к министру иностранных дел СССР В.М. Молотову сообщалось, что «если арест и высылка вообще носили бесчеловечный и жестокий характер грубого отрыва от семьи, от работы, от многообразных профессиональных и личных дел, то во многих отдельных случаях они сопровождались подробностями, совершенно ни с чем не сообразными… В Аннеси инспекторы на некоторое время приковали трех арестованных (тт. Беляева, [А.А.] Угримова и Розенбаха) наручниками к железной кровати» (с. 34–35). Подобных мер, как во французском Аннеси, в отношении высылаемых из России интеллигентов советские чекисты никогда не принимали.

Второй документ опубликован в приложении к сборнику 2007 г. Это воспоминания А.С. Кагана, юриста, экономиста и книгоиздателя, высланного из России «Философским пароходом» вместе с питерской группой и умершего в 1983 г. в США. Согласно заметкам в эмигрантской прессе, где освещались подробности отъезда, высылаемым разрешалось брать с собой ценности только «на сумму, не превышающую 50 руб. золотом» (с. 610), и «каждому из высылаемых петербургской группы была оплачена ГПУ стоимость одного пароходного билета 2-го класса от Петрограда до Штеттина, причем, однако, проезд членов семей, сопровождающих высланных, оплачен не был» (с. 620). Правда, Ф.А. Степун, уезжавший поездом, вспоминал, что им можно было взять, кажется, лишь по 20 долларов на человека и никаких ценностей, за исключением обручальных колец (с. 720). Каган о том, как проходил отъезд, сообщает, что «советские деньги на доллары и фунты» им помогла обменять помощница главного юрисконсульта Государственного банка С.М. Гинзбурга, одна из первых советских женщин-юристов Екатерина Флейшиц. Затем «выяснилось, — пишет Каган, — что нас отправляют в Штеттин на пароходе <…>. Не знаю, по каким причинам, советское правительство оплатило проезд всех нас первым классом. Бывают же такие чудеса». А ценные вещи и деньги, сверх разрешенных, высылаемым помогли переправить за границу участники акции с немецкой стороны. Германский «консул познакомил представителей высланных, в числе которых был и я, с капитаном парохода, который предложил нам свои услуги. Мы должны были собрать у всех высылаемых деньги и негромоздкие ценности в один чемодан, составить список, кому что принадлежит, и доставить в консульство, а они уже как дипломатический багаж доставят капитану прямо на пароход. Нас не надо было долго убеждать, […] и в кратчайшее время чемодан был доставлен в консульство. […] Когда мы миновали Кронштадт и вступили в нейтральные воды, капитан пригласил представителей от нас (я, Карсавин, Одинцов) к себе в каюту, поздравил нас и вручил нам запечатанный чемодан (дипломатическая печать). Все вещи были в полной сохранности, и предложение о вознаграждении было отвергнуто как незаслуженное оскорбление» (с. 744).