Феминистская ревизия западной философии

Феминистский вызов традиционной западной философии стал возможен в контексте современного философского релятивизма, допускающего, в противовес традиционной рационалистической вере в универсальность истины, что истина может быть относительной, имеющей хождение только в определенной культуре и в определенный период времени. Но даже и в контексте таких представлений предположить, что Разум, несмотря на его претензию быть нейтральным и объективным, может оцениваться как маскулинный, покажется многим крайне нелепым, пишет философ из Австралии Женевьева Ллойд. Предположение, что объективность и универсальность нашего канона рациональных представлений может фактически не быть трансцендентной даже по отношению к полу, кажется выходящим далеко за рамки самых экстравагантных версий культурного релятивизма, продолжает она[252].

Маскулинный характер Человека Разумного глубоко коренится в западной философской традиции. С начала развития философской мысли женственное/феминное символически ассоциировалось с тем, что противоположно разуму с темными силами богинь земли. Греки сравнивали женскую способность к деторождению с плодородием природы. Но именно в античности начинается и завершается переход от сознания плодородия, характерного для многих архаических культур, к утверждению рациональных богов. Греческая мифология представляет собой наглядную картину замены женских богинь, символизирующих связь с землей и природой, мужскими богами, утверждающими власть законов, установленных человеком; преобладание рационального мышления, стремление к овладению природой, а не подчинению ей.

 

Античность

Символическая ассоциация мужского с рациональным и женского с эмоциональным прочно утвердилась в греческой философии. Так, в пифагорейской таблице основных противоположностей мира, сформулированной в VI в. до н.э., женское эксплицитно связывалось с бесформенным, неупорядоченным, неограниченным. Пифагорейцы рассматривали мир как смесь принципов, ассоциируемых либо с оформленностью и упорядоченностью, либо с беспорядочностью и хаосом. Десять пар контрастов - оформленное и бесформенное, четное и нечетное, правое и левое, мужское и женское, свет и тьма, добро и зло и так далее - составлены пифагорейцами таким образом, что первый контраст (или принцип) является лучшим по отношению к своей парной оппозиции.

Мужское соотносилось с активной, детерминирующей формой, женское - с пассивной, хаотичной материей.

Дуализм души и тела, интеллекта и материи конструируется уже в ранних работах Платона. Для Платона знание - это созерцание внешних форм в абстрагировании от непознаваемой, нерациональной материи. Именно Платон в значительной степени задал эту парадигму души и тела, рациональности и эмоциональности, которая стала доминирующей в западной философии и определенным образом конституировала женское (хотя необходимо отметить, что в своих социально-политических работах Платон выступал как эгалитарист по отношению к женщинам, за что некоторые исследователи и считают его первым в истории феминистом).

Противопоставление активной творческой формы и пассивной инертной материи продолжил Аристотель. В его работах отождествление познания и рациональности с активным мужским началом, а хаотичной материи как низшей субстанции с пассивным женским усиливается. В своей работе «О происхождении животных» он утверждает, что истинным родителем всегда является мужчина, задающий в процессе оплодотворения пассивной материи активную форму будущему человеческому существу; именно мужчина дает «жар» и силу жизни, а женщина-мать лишь выполняет роль пассивного сосуда. Женщины, считал Аристотель, это низшие существа, импотентные мужчины, поскольку в них отсутствует принцип «души», тождественный у Аристотеля рациональности. Разделение полов, по Аристотелю, имеет отнюдь не биологические основания, поскольку оно не необходимо для воспроизводства человеческого рода (при этом он ссылался на существование двуполых самооплодотворяющихся животных). Половая дифференциация - это онтологический принцип: «лучше, когда высший принцип отделен от низшего. Поэтому если это возможно и там, где это возможно, мужское отделено от женского»[253].

 

Средние века

В средневековой христианской философии Фома Аквинский, Святой Августин, Филон Александрийский продолжили традицию разделения формы и материи, души и тела, рациональности и эмоциональности, маскулинного и феминного. Так, Филон, александрийский философ I в. н.э., соединяет в своих работах как библейские идеи, так и идеи греческой философии таким образом, что дуализм маскулинного и феминного усиливается. Мужское, по его мнению, представляет сознательное, рациональное, божественное; женское и сама женщина - это образ грязного телесного мира. Женское у него символизирует мир как таковой и является противоположностью трансцендентной сфере Разума.

Моральный прогресс для Филона предполагает духовное преодоление разрушающего влияния чувственности и телесных страстей, а так как последние ассоциируются с женщиной и женским, то на основе этой аллегории возникает борьба, необходимость преодоления женского. Добродетельная жизнь, в которой Разум имеет превосходство над низшими аспектами человеческой жизни, протекает как становление мужского (маскулинного) через подавление женского (феминного). «Прогресс, - писал Филон, - это не что иное, как продвижение от женского к мужскому, так как женский пол, феминное, есть материальное, пассивное, телесное и чувственное, в то время как мужское - это активное, рациональное и более схожее с духовностью и мыслью. Мужское - более доминантное, чем женское, оно ближе к причинной деятельности; женское - это неполное, подчиненное, пассивное; рациональное, разумное, духовное - мужское, иррациональное - женское»[254].

Совершенно очевидно, что мужское и женское в приведенных выше высказываниях имеют культурно-символическую функцию: определить что-либо как мужское (а правильнее как маскулинное) или как женское/ феминное - это значит иерархизировать понятия, определить одно из них как «лучшее» по отношению к другому, «худшему». Но вместе с тем такой ход мысли задает, конституирует и сами понятия мужского и женского даже в их биологическом смысле. Более того, таким же образом задаются и социальный статус мужчин и женщин и даже безопасность женщин и женского в мире. Здесь было бы нелишним вспомнить и о дискуссии на Македонском Соборе (585 г.), на котором только большинством в один голос был получен положительный ответ на вопрос о том, можно ли считать женщину человеком. В средние века печально знаменитый своим мракобесием «Молот ведьм» (1487) монахов Я. Шпренгера и Г. Инститориса представил развернутую систему доказательств справедливости подавления и физического уничтожения женщин на основе их изначальной «греховности». Шпренгер и Инститорис утверждали, что женщины маловерны и доказывается это самой этимологией слова fетinа, происходящего якобы от fe (лат. fides вера) и minus (менее)[255], а значит, и чаще подпадают под козни дьявола и являются носителями и причиной зла на земле. Средневековая «охота на ведьм» стоила жизни тысячам женщин, причем соотношение убитых женщин и мужчин оценивается исследователями как сто к одному.

 

Новое время

Если в античной философии были заложены, а в средневековой философии подтверждены основы дифференциации рационального и природного, маскулинного и феминного как культурных символов, то новое время является периодом утверждения полярной оппозиции, резкой противоположности духовного и телесного, рационального и природного, познающего и познаваемого. Именно тогда, считают многие исследователи, подавление природного, телесного и - по ассоциации - феминного становится системообразующим принципом западноевропейской мысли.

Так, в XVII в. начинает формироваться иная, отличная от античной и средневековой, концепция познания.

В самом общем виде это различие сводится к следующему: если в античной традиции задача Разума определялась как размышление о мире, то для английского философа XVII в. Ф. Бэкона Разум - это инструмент измерения, изучения и, в конечном счете, контроля над природой. При этом сам материальный мир Бэкон представляет как набор моделей и образцов, в которых природа организована в соответствии с законами механики. В отличие от античных мыслителей, Бекон анализирует природу не по аналогии с организмом, а по аналогии с машиной. Именно такое понимание природы делает возможным провозглашение идей о том, что задача науки - это утверждение правильного типа доминирования над природой, покорения и овладения ею. При этом Бэкон активно использует метафору пола для выражения своих философских идей: природа у него всегда ОНА (англ. she); Знание, Разум и Наука - только ОН (англ. he). Отметим, что в соответствии с грамматикой английского языка неличные существительные не имеют никакого грамматического рода. Упрекая Аристотеля в том, что тот в своей философии оставил природу «нетронутой и ненасилованной», Бэкон предлагал утвердить законный брак между познанием и природой, в котором познающему субъекту отведена роль и работа мужчины, утверждающего свою власть и доминирование над природой. Так, античное представление о знании как о благе заменяется в философии Ф. Бэкона утверждением о том, что «знание - это сила»[256].

Такой подход философ Каролин Мерчант назвала «смерть природы». Ведь если у античных и даже средневековых религиозных философов природа представлялась хотя и как низшая сфера по отношению к Разуму и Духу, но тем не менее была чем-то вполне живым, полным иррациональных сил, то у Бэкона природа - это что-то механистическое, бездушное, мертвое. Именно с таким умерщвленным объектом познающий субъект и может творить все, что ему заблагорассудится - измерять, переделывать, контролировать, покорять, утверждая свою силу. Жесткое доминирование над природой ведет ко многим экологическим проблемам, считает Мерчант, и оборачивается гибелью самого человечества, а знание и институт науки - дегуманизируются.

Декарт продолжил развивать идею о необходимости «очищения» Знания и Рассудка от любых ассоциаций с понятиями Матери-Земли, отделения Логоса от Софии, Мужчины и его разума от Природы. В картезианстве утверждалась новая маскулинная теория познания, в которой отчуждение от природы становилось позитивной эпистемологической ценностью. Конструировался новый мир, в котором все генеративное и креативное относилось к Богу, маскулинному рациональному Духу, к не женственной плоти мира.

Эта тенденция к подавлению природного, материального и телесного сопровождалась и подавлением всего феминного в культуре. Становление и утверждение научного взгляда на мир в XVI-XVII вв. сопровождалось невиданным ранее реальным массовым уничтожением женщин: речь идет прежде всего о так называемой охоте на ведьм. Как показали новейшие исследования архивных материалов и исторических свидетельств, под видом охоты на ведьм в основном шла охота на знахарок и повивальных бабок[257]. Используя травы и другие народные методы, они помогали женщинам регулировать рождаемость, а также облегчали процесс родов. Искоренение народных методов контроля над рождаемостью и сексуальностью, которыми до этого владели женщины, и замена их «научными методами», носителями которых стали дипломированные мужчины-специалисты, привела к тому, что женская сексуальность была поставлена под жесткий мужской контроль. Так рационально-маскулинистские принципы новой науки вели к подавлению женского/феминного.

 

Просвещение

История западной философии различается по содержанию основных идей той или иной персоны, того или иного периода. Но каждая страница этой истории имеет нечто общее с любой другой. Это, во-первых, постоянное отождествление земного, природного, телесного, чувственного с женским началом. И, во-вторых, эксплицитное[258] обесценение этих понятий и ассоциирующихся с ними аспектов бытия и способов познания.

Так, даже для французского просветителя и демократа Ж.-Ж. Руссо, для которого Природа представляет собой настоящую ценность, женщина, ей тождественная, все же является низшим моральным существом по сравнению с мужчиной. Ибо только мужчина, не имеющий столь тесной связи с природой, посредством своего Разума совершает некий интеллектуальный путь усиления в себе истинной человеческой природы, что только и делает его по-настоящему моральным существом. При этом Руссо считал, что страсти, ассоциирующиеся с женщинами, - это безусловная угроза гражданскому обществу. Даже добродетели, связанные с женскими материнскими чувствами, могут угрожать должному функционированию государства. Руссо описывает историю спартанской матери, воспротивившейся убийству своего сына. («Эмиль»). По мнению мыслителя, хороший гражданин благодарит за смерть сыновей, если это служит общественному благу. И так как трудно одновременно быть и хорошим общественным существом, т. е. гражданином, и хорошим частным лицом, т.е. семьянином, Руссо предлагает разделить эти сферы и исключить женщину из гражданского общества и «поместить» целиком ее в область частного и семейного.