Интерсубъективность экзистенции

Проблема «другого», проблема интерсубъективности - одна из самых важных в экзистенциальной философии. Ведь присутствие другого (других людей) - это один из компонентов фактичности бытия. Часто (например, у Ясперса) она возникает как проблема коммуникации. Последняя является у этого немецкого философа средством выявления экзистенции. Коммуникация, т.е. связь между людьми, есть форма прояснения экзистенции. Она - условие свободы индивида. Экзистенция не в состоянии опредметить себя иначе, как в общении с другой экзистенцией в их взаимораскрытии. С этой точки зрения, другой - желанный и необходимый экзистенциальный партнер. Но коммуникация отнюдь не идиллия. Она происходит через борьбу, точнее - через борющуюся любовь. Несколько иное понимание проблемы интерсубъективности мы находим у Сартра. Впрочем, и у него «другой» есть участник моего экзистенциального переживания. Но соучаствует другой в этом переживании агрессивно. Индивид постоянно пребывает под взглядом другого. Другой отнимает меня от меня же. Он притязает на мой мир. Он пытается владеть мною и тем самым превращает меня в статичное, «подручное», послушное, наперед заданное бытие, т.е. бытие вполне нечеловеческое. Но с другой стороны, другому (также как и мне в отношении к другому, мы здесь стоим друг друга) хочется владеть мною так, чтобы я при этом оставался суверенным, свободным существом. Только в этом случае владение приносит удовлетворение. Такова структура любви. Но такое стремление противоречиво. Либо владение, либо свобода. Либо бытие-для-себя, либо бытие-в-себе. Поэтому любовь терпит неудачу. Она постоянно подвергается искусу бытия-в-себе (бытия косного, статичного, себе тождественного), но не может лишить человека его исконной свободы. А коммуникация между людьми оборачивается одной из форм «бесполезной страсти».

Совсем иную оценку интерсубъективных связей мы находим у Марселя. Начать с того, что во время первой мировой войны Марсель занимался поиском пропавших без вести. В ходе этого поиска он встречался с родственниками и друзьями пропавших и воочию убедился, насколько большую роль играют в нашей жизни близкие и дорогие нам люди, даже если они погибли. Насколько живыми они для нас являются. Это поставило перед Марселем общий вопрос «кто есть я?» Тут видна полемическая заостренность такой его формулировки по отношению к известной формуле Монтеня «что я знаю?». Для Марселя вопрос Монтеня - выражение и символ нововременного научного духа, редуцирующего человека до рационалистически понятой познавательной деятельности, которая, в свою очередь, сводит свой объект до природы, схватываемой исключительно естественнонаучным образом. Смерть человека может быть описана с помощью физикалистского языка (включающего точное астрономическое время кончины, указание физиологических процессов, обусловивших это событие и т.п.), а может быть описана с помощью экзистенциального языка. И эти языки, а, следовательно, эти события - могут не совпасть. Может статься, что физически человек жив, но экзистенциально - давно умер. А может быть и наоборот. Во время войны и после нее Марсель как раз и наблюдал эти случаи «наоборот». И сделал свои философские выводы, в которых обращалось внимание на смысл слова «существование». Что означает для человека «существовать»? Что мы подразумеваем под этим термином? С точки зрения Марселя, существовать значит жить «конкретно», а «конкретность» жизни предполагает включенность в общение с другими людьми. Наше существование есть отклик на зов, на внимание к нам «другого». Наше индивидуальное бытие выражается в человеческой общности. И наше существование длится до тех пор, пока есть этот отклик, пока оно важно для кого-то, пока мы связаны с другими. Более того, наша экзистенция открывает себя для нас из этого общения. Мы опознаем себя в «другом», открываем себя в нем. Подобная связь с «другим» предполагает особые признаки экзистенции - доверие «другому», верность ему, открытость, надежду. Марсель разделяет «ты» и «он». «Ты» - это и есть мой экзистенциальный «партнер», от которого зависит мое существование. Точнее, оно зависит от моего доверия этому «партнеру», от моей ему открытости. Есть абсолютное «Ты», т.е. Бог - предел моего в-мире-бытия. «Другой» - в конечном счете Бог. Я существую в Боге. Я лишь постольку существую, поскольку Он открыт для меня, так же, как и я - для Него. И есть «он» - субъект суждения и осуждения. Он противостоит мне. Своим противостоянием он изолирует меня, превращает в «объект», в простой факт мира, допускающий бесстрастную (объективистскую) оценку. «Он» символизирует овнешненность, отделенность, физическую, но не экзистенциальную реальность. Аналогом «его» является хайдеггеровское das Man - неопределенно-личное местоимение, с помощью которого немецкий мыслитель описывает тот способ бытия, посредством которого человек упраздняет («в упор не видит») свою уникальность, неповторимость, экзистенциальность, забывая о ней ради безличного, «предметного» существования, обусловленного принципом «я - как все». Человек толпы, человек как часть природы, исчислимая величина, элемент универсальной математической формулы - вот кто такой das Man. Он - никто, ибо он такой же, как все. Он - представитель класса объектов. Человек - и экзистенция, и «винтик» социального целого; он - место бытия, и он же - часть некоей суммы. Все зависит от ориентации человеческого опыта.

Подобная разделенность такого рода опыта освоения мира очень характерна для экзистенциальной философии. У Хайдеггера разделяются онтическое (сущее) и онтологическое (собственно бытие); у Сартра - бытие-в-себе и бытие-для-себя; у Ясперса - Dasein и экзистенция и т.д. Вкратце эту разделенность можно описать через оппозицию аутентичное (подлинное) бытие/неаутентичное (неподлинное) бытие. Одна из основных работ Марселя имеет характерное название «Быть и иметь», что означает два способа отношения человека к реальности. Либо «иметь», т.е. представлять мир (и действовать в соответствии с этим представлением) как предметное бытие, потенциально или реально употребляемое для частных человеческих целей, как резервуар полезного для человека; либо «быть», т.е. осознавать себя со всеми своими особенностями, качествами как «собственность» мира (как особенное мира, а значит нечто идущее от мира, воплощающее, выражающее его и без него не существующее). Неаутентичное бытие означает закрытость по отношению к миру, автономность, субъективность в традиционном смысле этого слова, т.е. оторванность от мира, каков он сам о себе. Аутентичное бытие указывает на «мирность» человека, существующего вне и до умственной разделенности реальности на субъекта и объекта. Оно указывает на отсутствие промежутка между тем, что есть, и тем, что кажется. Аутентичный означает исконный, самостный. Иными словами самим собой является тот, кто доходит до себя, кто воспроизводит то, откуда он исходит. С этой точки зрения, неаутентичность означает ложную автономность, не догадывающуюся о том, в чем же ее самость, закрывающую на это глаза.

Экзистенциальная философия была поиском аутентичного, подлинного (т.е. того, что остается после всякой линьки, смены, следовательно, неизменного); попыткой выразить человеческую идентичность, описать, в чем она состоит. В этом стремлении экзистенциализм был достаточно традиционен. Концепции, пришедшие ему на смену (прежде всего постмодернизм) отвергли саму возможность существования единственно подлинного. Но это уже другая история.

 

Для дополнительного чтения

Проблема человека в западной философии. М., 1988.

Современная западная философия: Словарь /Под ред. B.C. Малахова и В.П. Филатова. Изд. 2-е, переработанное и дополненное. М., 1998.

Современный экзистенциализм. М., 1966.

Gabriel L. Von Kierkegaard zu Sartre. Fr. / M., 1951.

Existentialism and Phenomenology: A Guide for Research. N.Y., 1978.