Двадцатилетняя и междоусобная войны. — война с союзниками и полное единение Италии. Сулла и Марий: первая война с Митридатом; первая междоусобная война. Диктатура Суллы

(100-78 гг. до н. э.)

Ливий Друз предлагает реформы

В данный момент правительственная мощь сената возросла более чем когда-либо, и истинная государственная мудрость — столь редкая между людьми — предписывает победителю в подобные минуты несомненно одержанной победы непременно удовлетворять справедливым требованиям побежденных. Только такой целительной и примиряющей политикой и оказывается возможным вновь возвратить потрясенное государство и общество к прежнему здоровому состоянию. Но дело в том, что для подобной политики необходим первоклассный государственный деятель — муж, подобный Солону, например, — а такая политика была не по плечу сенаторской олигархии, которая в большинстве состояла из посредственных, ограниченных и потому именно чрезвычайно задорных политиков. В их среде существовало известное количество вполне способных и по-своему даже честных и патриотичных деятелей второстепенного значения, но выдающихся не было. Самым выдающимся из всех деятелей сенатской партии был в то время Луций Корнелий Сулла, но он еще не обладал авторитетностью признанного главы партии. Он еще раз доказал свои блестящие воинские способности в войне с варварами, сначала под начальством Мария, потом под начальством Катула, но оба раза только в положении человека подначального. В данный момент он не занимал никакой государственной должности.

Сулла

Предполагаемое портретное изображение. Мраморный бюст в музее Кьярамонти.

Дела в ближайшие годы шли кое-как: выборы происходили правильно и заканчивались без всяких анархических происков, благодаря тому, что долговременная привычка пользоваться политическими правами в определенных, традициями установленных формах в Риме никогда не утрачивалась. К тому же во внешних отношениях всюду господствовало полное спокойствие, а в 99 г. и сицилийская война с восставшими рабами была закончена.

Отношение союзников к Риму

В политических агитациях и процессах, конечно, не было недостатка, и два важных вопроса постоянно выступали на первый план: реформа судов и отношение к союзникам. С тех пор как большие государственные процессы разбирались присяжными судьями от всаднического сословия, правосудие не улучшилось и оставалось таким же, каким оно было при судьях-сенаторах. Жители провинции находились в дурном положении с тех пор, как гибельное влияние богатства и могущества уничтожило прежнюю, древнеримскую законность. И правители провинций, и акционерные общества, откупившие в Риме право на собирание податей, постоянно обогащались за счет бедных провинциалов. В законах, специально предназначенных для защиты их интересов, конечно, не было недостатка; но беда была в том, что уже нельзя было найти судей, которые способны были бы беспристрастно и бескорыстно применять эти законы. Когда же судами овладели люди, близко стоявшие к финансам, то оказалось, что именно тот добросовестный чиновник, который зорко следил за плутнями сборщиков податей и защищал интересы подданных римского народа, больше всех рисковал попасть под суд. Так был в процессе 92 г. осужден «за вымогательство» честнейший человек Публий Рутилий Руф,^[62] и это тем более наделало шума в обществе, что суд оправдывал людей, на которых были возведены самые тяжкие обвинения. В большинстве случаев провинциалы не жаловались на происходившее в провинции, не надеясь найти ни суда, ни расправы. Более жгучим и важным был вопрос об отношении к союзникам. Численная пропорция граждан и союзников италийского племени в точности не известна: можно, однако, на 400 тысяч полноправных граждан, способных носить оружие, положить, по меньшей мере, 500 или 600 тысяч союзников. Не подлежит никакому сомнению, что они принимали участие в великих победах, создавших это изумительное царство, и что в войнах, веденных Римом, на их долю постоянно выпадало выполнение наиболее трудных задач; вот почему они, конечно, и не помышляли о том, чтобы их можно было смешивать с жителями провинций или с «чужеземными подданными» иных, внеиталийских национальностей, и их италийской национальной гордости было очень больно видеть, что в Риме римские чиновники начинают обращаться с ними все более и более высокомерно. Но, увы, все попытки реформ, начиная со времен Гая Гракха, терпели крушение именно в этом вопросе, и положение союзников только ухудшалось от этих попыток. Несколько раз в 126, 122 гг. до н. э. в Риме применялась строгая мера высылки из города всех не римских граждан; а в 95 г. до н. э. был принят строгий закон против всякого присвоения права римского гражданства, открытого или приобретенного путем лукавства, и этот закон был проведен одним из умеренных людей. Как же были в Риме настроены все остальные правители по отношению к притязаниям союзников!

Гибель Друза

Нашелся однако в 91 г. до н. э. такой государственный деятель, который, воспользовавшись периодом времени, по-видимому, более спокойным, предложил обширный план важных реформ. Это был Марк Ливий Друз, сын того Ливия, который боролся против Гая Гракха.

Монеты рода Марциев.

Конная статуя Луция Марция Филиппа (слева); внизу — марка денария.

Клятва на свинье (справа).

Он предложил дополнить сенат 300 членами из всаднического сословия и затем уже передать заведывание судом сенату в этом усиленном составе. Таким образом, он хотел примирить и слить воедино оба привилегированных класса, а затем уже предложил даровать право полного римского гражданства всем италийским союзникам Рима. Однако и он наткнулся на упорное и близорукое противодействие главным образом в лице одного из правящих консулов — в Луции Марции Филиппе. Брожение, несомненно уже проявлявшееся среди союзников, не побудило правительство к принятию предлагаемой ему великой и спасительной меры, а, напротив, послужило только средством к возбуждению умов против трибуна. Привязались к несоблюдению какой-то формальности в предлагаемых им законах, а самого Марка Ливия подло убили.

Тайный союз в Италии

Это злодейство, совершенное над человеком самых чистых стремлений, довело до крайности ненависть, уже давно таившуюся в сердцах всего италийского населения, и всем тотчас же стало очевидно, что среди них давно на всякий случай приняты меры, весьма важные и весьма обширные, хотя римское правительство, по близорукости своей, ничего о них не подозревало. В Риме только в самых неопределенных чертах знали о каком-то большом «тайном союзе», который будто бы образовался между городами средней и южной Италии для поддержки планов Друза. Когда же после его гибели простая случайность — грубая выходка римского претора в пиценском городе Аускул — подала первый повод к восстанию, изумленный римский сенат вдруг увидел перед собой вполне организованную силу в виде целого «союзного государства Италии «. У этого государства оказался и свой италийский сенат, состоявший из 500 членов, и своя столица Италика (Корфиний в стране пелигнов), и италийские комиции, заседавшие в этом городе, и два италийских консула, и 12 своих преторов. Весь внутренний строй «Италии» был, видимо, создан по римскому образцу. Разумеется, и этот италийский сенат не был собранием представителей народа в современном смысле слова, хотя уже довольно близко подходил к этому типу.

Союзническая война.

В Риме были, очевидно, поражены таким исходом, хотя в нем, судя по предшествующим событиям, не было ничего неожиданного. Но и в этот опаснейший момент с самой лучшей стороны проявилась несравненная организация римского могущества и выказалось величайшее из ее преимуществ: громадное число людей, которых можно было поставить во главе того или другого дела. Притом и в самом Риме, ввиду общей опасности, на мгновение смолкли все раздоры, и даже политические противники, даже люди, состоявшие в личной вражде между собой, как Сулла и Марий, тотчас явились на зов правительства и отдались в его распоряжение. Война, быстро распространившаяся по всей средней Италии, Кампании, по древнему Самнию во всем его объеме и даже до крайнего Пицена, — получила впоследствии название Союзнической. В бесчисленных стычках и в немногих больших битвах, в которых с той и с другой стороны сражалось не менее 70 тысяч человек, сходились и мерялись силами противники, которые и по языку, и по обычаям, и по умению владеть оружием были совершенно равносильными… Сходились биться из-за дела, которое уже перед началом войны было почти решено. И среди государственных людей, составлявших в ту пору правительство, было несомненно решено, что эта борьба, как бы она ни велась, удачно или неудачно, все же должна была окончиться значительным расширением римского права гражданства, и другая, противная сторона, не стала бы поднимать такой бури, если бы не стремилась к достижению столь серьезной цели.

Слияние италийской нации

Первое столкновение — первый поход 90 г. до н. э. — в общем был весьма благоприятен для «Италии»: на монетах, выбитых в это время италийской федерацией, видно вычеканенное изображение вола (древний герб сабельского племени), который добивает рогами лежащую на земле волчицу. В Риме не замедлили высказать то, что должно было быть последним словом этой войны. Консул Луций Юлий Цезарь предложил и без всяких затруднений провел законопроект, по которому римское право гражданства немедленно предоставлялось всем латинским общинам, не принявшим участия в вооруженном восстании; трибуны Плавтий и Папирий дополнили этот закон другим, по которому имели право на получение римского права гражданства все те граждане союзных общин, которые в течение 60 дней подадут заявление преторам в Риме. Таким образом удалось положить предел дальнейшему распространению опустошительного пожара, а на второй год даже почти прекратить войну. Лишь немногие города и крепкие пункты, подобные Ноле в Кампании и Венусии в Апулии, еще оказывали сопротивление.

Семейная трапеза. С римского барельефа.

Опасность была устранена, но сам вопрос не решен окончательно, т. к. все еще толковали о способе подачи голосов новыми гражданами: так ли, как они, вероятно, сами желали, чтобы их голоса были поделены между всеми существующими 35 трибами, причем они могли оказывать некоторую долю влияния на голосование, или же, как хотелось многим в правительственных кружках, чтобы они были распределены на 8 триб из числа старых 35, или же вписаны в новые 8, добавленные к старым, причем, конечно, значение их голосования было бы крайне ограничено. Партии еще спорили об этом и, к несчастью, в данную минуту Риму еще не суждено было искренне порадоваться великому политическому результату — завершению политического единства Италии, созданию италийской нации. Но хуже всего было то, что этот неразрешенный политический вопрос (и не только этот) роковым образом переплелся с большой внешней войной. Героем этой войны, как и войны югуртинской, был один из варварских царьков. Эта война касалась гораздо более глубоких и обширных интересов, почему и должна быть отнесена к числу тех всемирно-исторических войн, которые на пространстве всей истории человечества велись между Востоком и Западом. То была первая война с Митридатом VI, царем Понтийским (88–84 гг. до н. э.).

Восточные дела

Надо предположить, что римский сенат, занятый в последнюю четверть века внутренними смутами и вопросами, запустил внешнюю политику и совсем упустил из виду строгое наблюдение за римскими чиновниками, которые были представителями римской власти для подданных римского государства на его отдаленных окраинах. Особенно на положение дел в странах, лежащих к востоку от Эгейского моря, сенат совсем махнул рукой и в течение целой четверти века известно только о единственном положительном мероприятии сената в вышеупомянутой местности — об обращении Киликии (на юго-востоке Малой Азии) в римскую провинцию (102 г. до н. э.), в тех видах, чтобы обуздать возрастающее морское разбойничество, которое именно здесь и находило себе приют и убежище. И при этом римский сенат совершенно безучастно относился к начинавшемуся распадению громадного царства Селевкидов, как и к династическим спорам и неурядицам в Египте. Сирийская монархия, после поражения при Магнесии оттесненная к западу и предоставленная преобладавшему в ней восточному элементу, более и более приходила в упадок: между тем как с востока напирал воинственный народ парфяне, овладевший даже Месопотамией. Одна часть царства за другой, отпадая, становились самостоятельными, и со времен Антиоха Великого, со времени битвы при Магнесии, этот процесс отпадения шел непрерывно. Уже при этом царе отпала Армения; при втором его преемнике, Антиохе IV Эпифане (175–164 гг. до н. э.), который увлекся несчастной идеей внесения возможно большего единства в царство при помощи ревностного и местами даже насильственного распространения эллинизма в виде языка, нравов и религии эллинов, — поднялось знаменитое восстание иудеев под геройским предводительством рода Маккавеев.

Монета Антиоха IV Эпифана.

Восстание это также закончилось отпадением Иудеи, образовавшей самостоятельное целое. Вскоре остатки обширного царства подверглись дальнейшему расчленению при посредстве бесконечных споров о престолонаследии. В Малой Азии еще держался кое-какой порядок, поддерживаемый опасением римского могущества, т. к. Пергамское царство было обращено в римскую провинцию Азия. Здесь, рядом с подчиненными Риму Вифинией и Каппадокией, на юго-восточном побережье Черного моря, существовало небольшое Понтийское царство, которое еще со времен Артаксеркса II было самостоятельным, а с 120 г. там правил царь Митридат — шестой государь этого имени. Митридат VI носил греческое прозвание Евпатора, и в его родословном древе действительно могли быть кое-какие греческие отпрыски.

Монета Митридата VI Эвпатора.

АВЕРС. Голова Митридата в диадеме.

РЕВЕРС. Пегас, звезда, полумесяц и монограмма; подпись по-гречески «ЦАРЬ МИТРИДАТ ЕВПАТОР», по краю — венок из плюща и винограда.

Золотая монета Пантикапея.

АВЕРС. Голова Пана.

РЕВЕРС. Грифон, держащий в пасти наконечник копья; надпись по-гречески: «ПАН».

Бронзовая монета Фанагории.

АВЕРС. Голова Вакха.

РЕВЕРС. Колчан и сокращенное название города по-гречески: «ФАНАГОРИЯ».

Когда после юности, полной всяких приключений, он наконец утвердился на своем троне, то постарался показать себя сторонником и поклонником эллинизма, хотя и в добре, и в зле был вполне восточным деспотом. От природы он был богато одарен: громадный ростом, несокрушимый по телесной силе, которую невозможно было истощить никакими усилиями, никакими излишествами, он обладал превосходной памятью и притом был способен усвоить себе именно такую долю греческого образования, какую могла воспринять его, в сущности, очень грубая и дикая натура варвара. Он обладал честолюбием произвольного, привычного к насилию, необузданного деспота, и ему удалось даже несколько расширить свое царство за счет его более слабых соседей — Армении, Вифинии и Каппадокии. И на север от Черного моря, и на восток он также сделал кое-какие приобретения. Греческие колонии, некогда, в лучшие времена, основанные в этих странах — Диоскурия, Пантикапей, Фанагория, Херсонес, — угрожаемые скифскими племенами, покинутые на произвол судьбы своими земляками, не защищаемые и римлянами, весьма охотно подчинились власти государя, который хоть наполовину был греком, или, по крайней мере, выказывал себя греком. Он и соединил все эти колонии под названием одного общего Боспорского царства. При этом округлении своих владений он, однако, уже столкнулся с римлянами. Сулла в 92 г. до н. э., будучи претором в Киликии, изгнал из Каппадокии одного из военачальников Митридата, а римский уполномоченный Марк Аквилий тотчас явился в Вифинию и Пафлагонию, когда Митридат и туда стал проникать со своими кознями. Тем временем, однако, дела на западе сложились так, что для честолюбия Митридата, для его страсти к приобретению, для его ненависти против той силы, которая его сдерживала и стесняла, — открылись обширнейшие горизонты.

Первая Митридатова война

Началась италийская союзническая война против Рима. Одновременно с ней подняли голову и ненависть, и озлобление, которые успело возбудить против себя вырождающееся римское господство в Малой Азии и в Греции. У всех врагов Рима и силы, и мужества поприбавилось. Пламенной фантазии их понтийский царь явился уже как бы представителем если не всего эллинизма, то, по крайней мере, — свободы народов, и лесть, неотступно окружающая сильных мира сего, внушила и самому Митридату такое же воззрение на его деятельность. Его агенты и вербовщики рассылались повсюду; он вошел в отношения даже с италийцами. Но он не сумел ни избрать удобного момента для начала своих действий против Рима, ни найти в себе ту быструю решимость, которая была необходима. И вышло так, что римляне, покончив союзническую войну, объявили войну Митридату сами, т. к. все поводы к тому уже были в виде его враждебных действий против римских вассалов — правителей Каппадокии и Вифинии.

Борьба Суллы и Мария за Рим

На 88 г. до н. э. были избраны в консулы Луций Корнелий Сулла и Квинт Помпей Руф, причем первый был назначен главнокомандующим на войну в Азии. Его воинские таланты еще раз самым блестящим образом выказались в союзнической войне, и ее окончание большинством ставилось именно ему в заслугу, между тем как Марий, ненавидевший Суллу со времен югуртинской войны, не нашел возможности особенно отличиться в этой последней войне. Не может быть никакого сомнения в том, что эта война для Суллы пришлась как нельзя более кстати: дала ему возможность сблизиться и с войском, которое всюду готово было за ним следовать, если бы внутренние неурядицы Рима того потребовали. Думал ли он сам об этом — с полной определенностью сказать трудно, хотя и можно предположить по отношению к человеку с таким светлым умом, как у Суллы, который спокойно и трезво смотрел на действительность; во всяком случае, противники Суллы очень опасались его дальновидных планов. Стареющему Марию, при его громадном честолюбии, было невыносимо даже подумать о том, что не он, а другой, и что именно Сулла должен был вести большую войну в Азии. Его честолюбие нашло себе поддержку в стремлениях другого честолюбца, трибуна Сульпиция Руфа, который до того времени принадлежал к партии сената, а тут, по неизвестным причинам, явился вдруг во главе народной партии. Сульпиций уже в то время, когда Сулла отправился в Нолу, к войску, выступил с двумя законопроектами: по одному законопроекту предлагалось разделить новых полноправных граждан по существующим уже трибам; по другому — требовалось возвращение всех высланных из Рима во время насильственной реакции, последовавшей за убийством Друза. Сулла возвратился из-под Нолы, чтобы противодействовать проведению этих законопроектов: однако на форуме сила оказалась на стороне Сульпиция, который окружил себя многочисленной свитой вооруженных приверженцев (он называл эту свиту «антисенатом»). После свалки, в которой жизнь Суллы подвергалась серьезной опасности, консулы были вынуждены отказаться от противодействия законопроектам. Они были приняты народом. Сулла вторично поехал к войску, отправление которого на Восток было крайне необходимо из-за оборота дел в Азии и Греции, как вдруг Сульпиций выступил в Риме с новым предложением, относительно которого уже заранее условился с Марием. По этому предложению у Суллы надлежало отнять его звание главнокомандующего и ведение войны против Митридата поручить Марию в качестве проконсула. Комиции были в полной силе, и народ принял предложение Сульпиция. И вот двое военачальников, посланных Марием в лагерь под Нолой, явились туда, чтобы от имени Мария вступить в командование войском Суллы. Но все войско было уже на стороне Суллы. Сохранилось известие, по которому послы парфян, при одном из съездов с Суллой, выразили удивление, узнав, что этот человек — не первый в Риме: «Ну, да верно он скоро там первым будет!» — так заключили они. Он до такой степени производил впечатление человека, рожденного для власти, что это чарующее впечатление его выдающейся личности в полной силе подчинило ему все войско. Он ни на минуту не усомнился в том, как ему следовало поступить: в кратких словах изложил перед своим войском то, что предполагал делать, и из рядов раздались крики, выражавшие готовность войска всюду за ним следовать. И вот он со своими шестью легионами двинулся к Риму. Да и почему бы не двинуться? Насилие было обычным в данное время. Сенат попытался было выслать ему навстречу послов, предлагавших посредничество, но он дал им краткий ответ: «Иду освободить город от его тиранов», и двинулся дальше. Близ города к Сулле подоспел его сотоварищ Помпей, затем произошла стычка между его войском и войском Мария и Сульпиция, которые не успели надлежащим образом подготовиться к вооруженному столкновению. После краткого ожесточенного боя в Эсквилинском предместье Рима и Марий, и Сульпиций должны были спасаться бегством через одни из незагражденных еще ворот Рима, а легионы Суллы раскинули свои шатры на форуме.