Письмо С. Рахманинова Е. А. Бакуниной

6 апреля 1903 года[100].

Письмо К. С. Станиславскому от С. Рахманинова

Написано к 10-летнему юбилею Московского Художественного театра.

14 октября 1908 года.

Первое издание: М.: А. Гутхейль, 1909[101].

 

Неосуществленные замыслы

Саламбо

Опера в 7 картинах.

«Сценарий» С. Рахманинова, либретто М.А. Слонова, при участии Н.С. Морозова. По роману Г. Флобера.

Март-май 1906 года[102].

Фантазия для оркестра

Ноябрь 1906 года[103].

Кантата

Ноябрь 1906 года[104].

Черный монах

Опера. Либретто А.П. Чехова

Бэла

Опера. Либретто А.П. Чехова по повести М. Ю. Лермонтова из романа «Герой нашего времени».

1900-годы[105].

 

 

Творчество С.В. Рахманинова 1911 – 1917 и 1918 – 1940 годов:

Великий Художник

 

Два творческих периода: 1911 – 1917 и 1918 – 1940 годов были ознаменованы созданием произведений, которые поставили С. Рахманинова в один ряд с величайшими творцами в истории мирового музыкального искусства. Достаточно назвать такие гениальные шедевры композитора 1911 – 1917 годов как Этюды-картины ор. 33 и 39, поэму «Колокола» для солистов, хора и оркестра ор. 35; Вторую сонату для фортепиано ор. 36, «Всенощное бдение» ор. 37, Восемь стихотворений ор. 38 для голоса и фортепиано.

В период 1918 – 1940 годов С. Рахманиновым были созданы его поистине бессмертные опусы: Три русские песни, Четвертый концерт для фортепиано с оркестром, Вариации «Фолия» на тему в обработке А. Корелли, Рапсодия на тему Паганини, Третья симфония, Симфонические танцы.

Указанным сочинениям суждено было занять не только свое выдающееся место в творческом наследии С. Рахманинова и в истории русской музыки, но сыграть свою истинно эпохальную и историческую роль в развитии мирового музыкального искусства в целом. Так, Этюды-картины завершили историю фортепианной романтической миниатюры, поэма «Колокола» подытожила жанр оратории, ведущей свое начало еще со времен эпохи барокко и расцветшей в творчестве венских классиков и композиторов романтической школы; «Всенощное бдение», бесспорно, явилось первым и до настоящего времени непревзойденным сочинением в русской православной музыке, которое можно поставить в один ряд с величайшими духовно-музыкальными творениями И.С. Баха, В.А. Моцарта, Л. Бетховена, Г. Берлиоза, И. Брамса. Наконец, восемь вокальных миниатюр-стихотворений ор. 38 на стихи русских поэтов-символистов Серебряного века, безусловно, сыграли свою обобщающе-итоговую роль в области европейского камерного вокального искусства – от Ф. Шуберта и Р. Шумана до И. Брамса и Г. Вольфа.

Размышления над творчеством С. Рахманинова указанного периода неизменно приводят к мысли, что великий композитор вполне осознанно ставил перед собой именно подобные величественные задачи. Энциклопедически образованный в области истории мирового музыкального искусства, С. Рахманинов слишком отчетливо понимал весь трагизм неизбежной смены основных эстетических критериев, выдвинутых еще в эпоху Просвещения и господствующих на протяжении двух столетий. Главным их мерилом, при всех стилевых сдвигах в искусстве, неизбежно оставалась категория Прекрасного. Обращение к ставшим классическими жанрам фортепианной сонаты и этюда, кантаты, вокальной миниатюры было вызвано отнюдь не простым стремлением сохранить вечную красоту их формы. С. Рахманинов слишком хорошо понимал, что время классико-романтической эпохи уходит безвозвратно. Очевидно также, что обращение к классическим музыкальным жанрам не имело у него ничего общего с эстетикой «неоклассицизма» 20 века, взявшей за основу некую художественную игру в музыкальные стили. Подобно И.С. Баху, вознесшему в первой половине 18 века уходящую музыкальную эпоху Барокко со всеми ее эстетическими и духовными прозрениями на величайшую и недосягаемую вершину, С. Рахманинов в произведениях 1911-1917 годов создал величественное и достойное кульминационное завершение классико-роматической музыкальной эпохи. В подобном ракурсе изучения и осмысления творчества композитора вопросы о консервативности или новаторстве его музыки попросту блекнут и представляются слишком праздными и незначительными, в сравнении с его собственными, истинно эпохальными задачами, которые он перед собой ставил и, несомненно, их решал.

Важно также подчеркнуть, что именно к данному периоду творчества относятся такие величественные замыслы как Четвертый концерт для фортепиано с оркестром, в его первой редакции, завершенной в 1926 году, представляющий грандиозное музыкальное полотно поистине космологических масштабов; «Три русские песни» для хора и оркестра, начатые почти непосредственно после «Всенощного бдения» и представляющие определенную дихотомическую параллель-оппозицию к его великому духовному творению в области православной музыки. Данная параллель кажется на первый взгляд несопоставимой, однако она отражает абсолютную реальность ситуации «двоеверия», которая на протяжении последнего тысячелетия была свойственна русской культуре. С. Рахманинов в своем творчестве, безусловно, мыслил подобными глобальными, оказавшимися пророческими мифологемами, не понятыми в свое время его современниками, и недостаточно глубоко осмысленными в рахманиноведении до настоящего времени. Достаточно в этой связи вспомнить и о задуманном им балете «Скифы», сюжет которого, безусловно, погружает в неисповедимые глубины древнейшей русской истории, пусть и мифологизированной (музыка балета «Скифы», как известно, получила окончательное оформление и завершение гораздо позже – в последнем опусе С. Рахманинова «Симфонические танцы», ор. 45). Необходимо вспомнить также о невоплощенном замысле тех лет (осень 1914 года) – симфонической поэме «Великая война», сюжет которой был связан с началом первой мировой катастрофы 20 века. Возможно, музыка, не получившая воплощения в данной симфонической поэме, могла войти в последующие произведения – например, в Этюды-картины ор. 39 или позже – в Третью симфонию. Во всяком случае, глубочайший трагизм и эпически грандиозные масштабы указанных сочинений неизменно вызывают подобные программные аналогии.

!917 год стал для С. Рахманинова переломным, повлекшим за собой довольно длительное молчание. Однако и в данном случае не следует преувеличивать сам факт творческого перерыва. Более правомерно было бы данный период, относящийся к 1917 – 1926 годам, охарактеризовать как время, на которое композитор отложил завершение своих грандиозных творческих планов 1914-1916 годов. Все они, так или иначе, получили свое завершение во второй половине 20-х и в 30-е годы, и та художественная миссия – представить завершение классико-романтической эпохи как последний кульминационный взлет, достойный этого величайшего периода в истории мировой культуры – безусловно, С. Рахманиновым была выполнена. Эстетика грядущего для С. Рахманинова, а ныне уже ушедшего 20 века была во много основана на смеховом отрицании основополагающих категорий истины, добра и красоты. Однако данное отрицание со всей очевидностью показало, что каким бы ни был значимым критерий новаторства, он неизбежно становится историческим и преходящим. Вечными же остаются указанные незыблемые духовные категории, на которых только и могут строить свои основания подлинные художественные творения. Творчество С. Рахманинова 1911-1917 и 1918 – 1940 годов с его ставшими истинно бессмертными великими произведениями, безусловно, предстает именно в таком качестве и в этом смысле еще ждет достойной научно-философской и духовно-эстетической интерпретации.