Предмет исследования — оперантное приспособление организма к среде

В современной методологии уже стало общим местом, что предмет научного исследования — это не просто не­которая область действительности, а содержательная аб­стракция, выделяющая и описывающая определенный аспект этой области и задающая форму и характер ставя­щихся в ней проблем.

Чтобы определить предмет исследования радикально­го бихевиоризма, нужно описать, как в этой теории пред­ставляется основной механизм приспособления организма к среде и каково представление о самой этой среде.

Из предыдущего изложения ясно, что центральный вопрос, который стоит перед Скиннером, заключается в объяснении того, как из случайных движений, являющих­ся частями «тотального функционирования организма», из движений, которые содержательно никак не связаны с условиями среды, не меняются в процессе жизни особи и являются, так сказать, двигательными «выбросами» организма, как из этих движений возникает поведение, поддерживающее существование животного и внешне кажущееся «целесообразным».

Рассматривая понятие оперантного ответа, нетрудно заметить его сходство с биологическим понятием мутации. Оперантный ответ так же относится к онтогенезу, как му­тация к филогенезу. И Скиннер действительно считает, что процесс индивидуального приспособления следует мыс­лить по образцу приспособления видового (а последнее — как процесс случайный, строго по Дарвину). Движение точно так же, как мутация, может случайно оказаться выгодным организму и будет в этом случае подкреплено, так что вероятность его осуществления в будущем пове­дении возрастет. Процесс индивидуального приспособле­ния превращается в «естественный отбор» случайных движений организма (а процесс обучения, соответствен­но, в «искусственную селекцию» этих до и независимо от всякого обучения и тренировки сложившихся движений). В функциональном плане поведение в каждый данный момент будет представлять собой слепую пробу, которая при благоприятном стечении обстоятельств может слу­чайно (хотя, быть может, и с очень большой вероятнос­тью) оказаться целесообразной.

Какой должна быть среда животного, чтобы такой ме­ханизм приспособления был необходимым и достаточ­ным для обеспечения его жизнедеятельности?

Условием, задающим необходимость, является такая организация среды, при которой отсутствует всякая дан­ность животному в какой-либо чувственной форме жиз­ненно важных для него объектов («подкреплений») и способа их возникновения в стимульном поле. А раз так, раз появление этих объектов всегда является непредви­денной случайностью — либо «чудесным даром», либо «иррациональной карой», появляющимися из некоторой трансцендентной реальности принципиально не просле­живаемым образом, то, естественно, животное вынуждено действовать «наобум», производить слепые пробы. Соль скоро приходится действовать в абсолютной темное, когда невозможно наблюдать за тем, как именно твои действия приводят к хорошим или плохим результатам, ничего другого не остается, как превратиться в суеверное существо[39], действующее не на основе знания и опыта, а на основе случайных совпадений.

Что касается достаточности «случайного» приспособ­ления, то она могла бы быть гарантирована двумя усло­виями. Первое из них состоит в том, что среда должна обладать конечным набором ситуаций, а животное — равнопорядковым этому набору репертуаром движений. Вто­рое — в том, что среда должна обладать стабильностью, хотя бы временной. Тогда во время очередного стабиль­ного периода перераспределением вероятностей входящих в репертуар организма оперантных рефлексов можно было бы достичь приспособления к среде.

И последнее: «Чтобы быть эффективным, подкрепле­ние должно предлагаться почти одновременно с желае­мым поведением» (Skinner, 1951, р. 413). Если мы наблюдаем некоторое развертывающееся движение, то, по логике Скиннера, преимущественно подкрепляется завершающая его часть, непосредственно предшествующая появлению подкрепления; а значит, если это движе­ние достаточно долговременно, то начальные его части не подкрепляются, и «возникающее в результате угаса­ние аннулирует влияние подкрепления» (Skinner, 1938). Каким образом? Например, первая часть движения со­ставляет необходимое звено для осуществления заверша­ющей части, и тогда рост вероятности последней, который является следствием подкрепления, будет ограничен низ­кой вероятностью начального этапа.

Отсюда следует, что для того, чтобы приспособление на основе оперантного обусловливания было эффектив­ным, среда должна предоставлять животному подкрепле­ние очень часто, разбивая его поведение на мелкие участки.

При этом, разумеется, предполагается, что поведение — это либо цепочка рефлекторных актов, либо недиффе­ренцированный поток «тотального функционирования», то есть что отсутствую внутренний механизм, стягиваю­щий для животного все это долговременное движение в нечто единое.

Так, из позитивистского пуризма отбросив идею ин­станции, внутренне конституирующей целостность пове­денческого акта (будь то потребность, цель, «модель потребного будущего» и т.п.), Скиннер загнал свое мыш­ление в необходимость метаться между идеей атомарной дискретности поведения, состоящего из врожденных дви­гательных атомов, и идеей недифференцированной кон­тинуальности поведения, произвольно разделяемого на любые доли очередными подкреплениями.

Итак, среда в онтологии радикального бихевиоризма представляется как

а) перенасыщенная подкреплениями, состоящая по­чти сплошь из кнутов и пряников, которые ведут живот­ное на коротком поводке, не дают ни минуты передышки, не доверяя его нюху, ориентировке, инстинкту, опыту, хитрости и прочим несуществующим вещам;

б) состоящая из стандартного набора положений, к каждому из которых в поведенческом арсенале животно­го имеется подходящий ключик — врожденная, готовая и неизменная реакция;

в) трансцендентная опыту животного, закрытая не­проницаемой завесой от перцептивного и действенного исследования и в этом смысле абсолютно иррациональ­ная, непредсказуемая, откликающаяся в лучшем случае вероятностно на обращенные к ней поведенческие «реп­лики». Словом, не только животное рассматривается ради­кальным бихевиоризмом как «черный ящик», но и мир, с которым имеет дело животное, — тоже оказывается «чер­ным ящиком». Так собственный позитивистский гносео­логический образ проецируется в онтологию.

Объект исследования

Однако реальные условия среды обитания и характер поведения в ней животного[40] существенно отличаются от только что описанных. Во-первых, поведение в большин­стве случаев развертывается при чувственной данности животному жизненно важного объекта. Поведение стро­ится, «имея в виду» (часто — в буквальном смысле слова) искомый объект и предметные условия его достижения, и в столкновении с этими условиями перестраивает свои характеристики так, чтобы движение достигло цели. По­ведение вовсе не представляет собой цепочки бессмыс­ленных, наугад, как в лотерее, выпадающих друг за другом двигательных проб, рано или поздно «наталкивающихся» на счастливый номер — безусловный раздражитель (под­крепление).

Во-вторых, как отчетливо показал Н.А. Бернштейн, животные, ведущие подвижный образ жизни, сплошь и рядом имеют дело с уникальными ситуациями. Напри­мер, при преследовании жертвы все многочисленные ха­рактеристики ее движения, рельефа местности, различных помех и препятствий, многочисленные инерционные силы в теле хищника как сложной динамической системе со­здают для последнего настолько особенную ситуацию, что подкрепление всего комплекса произведенных им дви­жений было бы не только биологически бесполезным, но даже вредным, поскольку вероятность точного повто­рения данной ситуации практически равна нулю, а зак­репление только самого последнего поведенческого отрезка привело бы к тому, что хищник при появлении соответствующих стимулов с очень большой вероятнос­тью совершал бы точно такие же, как и в предыдущем случае, движения заключительной фазы погони и, есте­ственно, в новой ситуации неминуемо промахивался бы.

В-третьих, в большинстве случаев среда не предостав­ляет животному ежесекундных подкреплений.

Вот три принципиальных отличия реального объекта исследования поведенческих дисциплин (реального по­ведения в реальной среде) от того представления о нем, которое характерно для радикального бихевиоризма.

5. Метод

Скиннер справедливо обвинял Павлова в создании «концептуальной» нервной системы, а сам, как мы ви­дим, создал «концептуальную» среду. Впрочем, он нахо­дился в гораздо более выгодном положении, потому что вполне мог воплотить и воплотил эту концептуализацию в реальный материал экспериментального метода.

Для того, чтобы эмпирически исследовать оперантное приспособление организма к среде (предмет радикального би­хевиоризма), необходимо было естественную жизнедеятель­ность животного (то есть реальный объект исследования) уложить в прокрустово ложе идеального объекта — обусловли­ваемого в результате подкрепления оперантного рефлекса. Для этого достаточно произвести два «усечения»: во-первых, устранить всякую возможность целеустремленного поведения, во-вторых, создать «стабильную среду». Оба эти условия до­стигались помещением животного в знаменитый скиннеровский ящик. Набор предметных ситуаций таким образом резко ограничивался, а возможность целенаправленности поведения устранялась сокрытием подкрепления во время осуществления движения и случайным (для животного, но произвольным для экспериментатора) его предъявлением.

При этом экспериментальное разрешение основной теоретической проблемы — как из отдельных случайных реакций образуется многосоставное, внешне кажущееся целесообразным, приспособленное к среде поведение — не составляло никакого труда: всякое заранее задуманное экспериментатором поведение могло быть «построено» им (а не животным!) за счет подкрепления любого движе­ния, развертывающегося в желательном направлении. Такполе естественных причинных следствий поведения за­мещалось искусственными, «условными» связями.

Здесь уместно сказать несколько слов о трактовке про­блемы обучения у Скиннера. «Цель обучения он определяет как получение заранее намеченной (запрограммирован­ной) системы внешних реакций, в терминологии Скин­нера — набора поведений» (Талызина, 1975). Единственный критерий обученности — правильность заданной внешней реакции {там же). Главный принцип созданного Скиннером варианта программированного обучения состоит в том, чтобы разбить учебный материал на как можно боль­шее число предельно малых шагов, максимально увели­чив таким образом частоту подкреплений и «...снизив до минимума возможные отрицательные последствия допус­каемых ошибок» {Скиннер, 1968, с. 42). Идеальной с этой точки зрения была бы такая программа, где учащийся не испытал бы ни одного затруднения, не совершил бы ни одной ошибки. За идеей такого «безошибочного» обуче­ния лежит представление о врожденном репертуаре двигательных возможностей. Все отдельные ответные реакции предполагаются у обучающегося уже наличными (а если какой-то из них нет, значит, нужно продолжить дробле­ние учебного материала до тех пор, пока на каждый его фрагмент не найдется адекватная реакция, пусть даже придется довести дело до сокращения отдельных мышц — ведь никаких принципиальных ограничений здесь нет), он уже все умеет, единственная задача — сцепить данные реакции в заданные последовательности. Так младший школьник в принципе мог бы овладеть, скажем, курсом физики для средней школы, если программа этого курса будет достаточно раздроблена. Что лежит в основе такого «овладения» — бессмысленное запоминание или содер­жательное понимание, что образуется в результате — по­нятия или пустые вербализмы, лишь по внешней форме совпадающие с ними, — все это остается неизвестным, таких различий не существует в плоскости оперантной теории.

Нужно особо подчеркнуть показательность для скиннеровской методологии идеи минимизации шагов обучения и частого, так сказать, поточечного подкрепления. Хотя в реальной практике программирования дробление учебно­го материала проводится, конечно, до определенного пре­дела, диктуемого свойствами самого этого материала, но теоретически метод Скиннера содержит возможность бес­конечного членения поведения, ибо целостность единицы поведения конституируется здесь не предметной целью, а задается внешним образом появлением подкрепления.

Здесь снова и снова Скиннер оказывается в тупике перед решением главной проблемы поведенческих дисцип­лин — проблемы единиц поведения. Доведенная до абсурда идея неограниченного дробления поведения (а никаких принципиальных ограничений Скиннер не предлагает) выдает представление о деятельности животного и чело­века как об аморфном, гомогенном процессе, не имею­щем внутреннего строения. Ибо то, что закономерно структурировано, невозможно членить на произвольные части. Нельзя бесконечно дробить поведенческий процесс, не рискуя разрушить его.