Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Методологические основания концепции И. П. Павлова

Поиск

Из всего сказанного выше необходимо следует то центральное методологическое положение, на котором базируется павловское учение: законы и механизмы пове­дения лежат внутри организма, а именно в больших по­лушариях, это законы высшей нервной деятельности.

Можно, конечно, считать, что И.П. Павлов и ставил перед собой не задачу объяснения поведения животного, а лишь задачу «изучения свойств корковой массы». Но мож­но представить дело и следующим образом. И.П. Павлов потому решал задачу анализа нервных процессов, проте­кающих в больших полушариях, что считал: законы, объяс­няющие поведение, нужно искать в свойствах нервных процессов. Вторая трактовка кажется более вероятной:

«...При анализе поведения высшего животного до человека включительно, — писал И.П. Павлов, — законно прила­гать всяческие усилия понимать явления чисто физиоло­гически, на основе установленных физиологических процессов» {Павлов, 1951—1952, т. 3, кн. 2, с. 183), то есть возбуждения, торможения, иррадиации и т.д.

Не будем, однако, гадать о намерениях ученого. Здесь утверждается только одно: даже если бы условно-рефлек­торная теория была абсолютно адекватной для анализа «процессов мозговой ткани», то и в этом случае при рас­пространении ее объяснительных схем на анализ поведе­ния животного (а тем более человека) она неизбежно столкнулась бы с неразрешимыми трудностями, причи­на которых в принципиальной методологической установке. Установка эта была сформулирована чуть выше и, пожалуй, может быть названа мозговым фетишизмом. Пе­рефразируя описание товарного фетишизма, данное К. Марксом (см. Маркс, 1967, с. 80—93), можно сказать, что в павловской теории мозг представляется самостоя­тельным существом, одаренным собственной жизнью и стоящим в определенных непосредственных отношениях к внешней предметной действительности. Большие полушария с их ВНД исследуются как самостоятельное суще­ство, при этом реальное поведение, реальное телесное взаимодействие животного со средой служит лишь своего рода оптическим прибором, сквозь который и с помо­щью которого осуществляется наблюдение за деятель­ностью больших полушарий. Внешнее поведение при этом как бы лишается материальной предметности, делается лишь индикатором мозговых процессов и как таковое выпадает из научного рассмотрения, становясь «гносео­логически прозрачным» (если воспользоваться термином В. Набокова). Дело представляется Павловым так: если в ситуации образования слюнных условных рефлексов мы объяснили (объяснили ли?) поведение животного с по­мощью физиологических процессов, то и всякое пове­дение объяснимо из законов этих процессов. При этом забывается, что сама экспериментальная ситуация со­здана таким образом, чтобы как можно более полно исключить активное предметное поведение животного, превратив его в смотровое окошко, сквозь которое мож­но наблюдать «чистое» функционирование мозга[23].

Словом, методологическая установка, названная нами мозговым фетишизмом, при объяснении внешнего пове­дения проявляется в поиске его законов в процессах моз­говой ткани. При последовательном ее проведении она, однако, не останавливается на этом уровне, а стремится редуцировать законы уже этих процессов вплоть до пос­леднего физикального их объяснения. Идеалом научного исследования для И.П. Павлова является «механическое толкование», к которому «приближается изучение всей действительности, включая в нее и нас. Все современное естествознание, — пишет он, — в целом есть только длин­ная цепь этапных приближений к механическому объяс­нению» (Павлов, 1951—1952, т. 3, кн. 2, с. 249).

Считая разбираемый здесь вопрос о «мозговом фетишизме» крайне важным для четкого понимания той задачи, которую решала павловская концепция, и опре­деления действительного места павловского учения в строе поведенческих дисциплин, поясним обсуждаемое здесь на примере.

Перед нами электрическое табло, на котором загора­ются надписи, например, рекламные сообщения. Подчи­няются ли эти надписи законам электрического тока или каким-то другим законам? Ясно, что первые ни в коей мере не определяют того, какой текст появится на табло.

Равным образом и смены текста не влияют на законы электрического тока. Сопротивления проводников и ем­кости конденсаторов безразличны к разнице загорающих­ся слов. Однако функционирование табло как некоторой системы существенно зависит от того, какие слова долж­ны в данный момент появиться на экране, — включают­ся связи между одними элементами и выключаются между другими, изменяется последовательность их работы.

В действующей системе можно выделить несколько «слоев», подчиняющихся особым закономерностям. Слой, законы которого определяют протекание элек­трических процессов, назовем «субстанциональным». Слой, в котором происходит детерминация появления именно этого сообщения на экране, будет слоем «ак­туальным». Между ними располагается вспомогатель­ный слой — «функциональный», задачей которого является организация и реорганизация субстанцио­нальных элементов и связей так, чтобы их функцио­нирование реализовало процессы слоя «актуальности»[24].

Что дает для нашей проблемы анализ этого приме­ра? С помощью полученной методологической конст­рукции мы можем теперь в первом приближении указать ту действительную задачу, которую решал и мог при его методологических и методических средствах решить И.П. Павлов.

Исследовательский интерес теории условных рефлек­сов, как уже говорилось, фактически не выходит за пре­делы рогов спинного мозга в реальное взаимодействие животного с предметной средой. Может быть, анализ того, что происходит здесь, анализ реальных поведенческих процессов ничего не прибавляет к нашему знанию о нерв­ной деятельности? Да, для той задачи, которую фак­тически решает И. П. Павлов (независимо от его саморефлексии), исследования этих процессов несущественны. Он изучает законы процессов, происходящих в мозговой ткани, а они не изменяются в зависимости от изменения внешней деятельности животного, подобно тому как не изменяются законы электрического тока, реализующие работу компьютера, в зависимости от перемены программ­ного обеспечения. Функционирование мозга меняется под влиянием осуществляемого поведения, а законы проте­кания мозговых процессов — нет.

Если мы видим, что камень летит вверх или падает вниз с ускорением, не равным g, это не значит, что мы присутствуем при нарушении закона всемирного тяго­тения. Однако действие этого закона во всей чистоте можно эмпирически наблюдать только при особых, иде­альных условиях (отсутствии действия на тело сил со­противления воздуха и других сил, кроме сил притяжения). В случае попытки анализа законов мозговых процессов в чистом виде таким приближением к подобным идеаль­ным условиям явилась, как мы уже видели, ситуация образования слюнных условных рефлексов. Таким обра­зом, действительной задачей исследований И.П. Павлова является, в нашей терминологии, изучение субстанцио­нального слоя работы мозга как системы. Но как это ясно из примера, знание законов этого слоя нисколько не приближает нас к проникновению в тайны других слоев, их особых закономерностей[25].

Рефлексы на свободе

Кажется, на научное понятие распространяются и за­кон Мерфи, и принцип Питера: если объем понятия мо­жет расти, он растет, и в этом росте понятие стремится достичь своего уровня некомпетентности.

Теория условных рефлексов не смогла, конечно же, ограничиться задачей анализа «мозговых процессов». «Мы имеем претензию, — писал И. П. Павлов, — все поведе­ние животного объяснить физиологически» (Павлов, 1951—1952, т. 3, с. 227). Однако попытки вывести понятие условного рефлекса за пределы привязного станка и по­пытаться рефлексологически объяснить реальные психо­логические феномены оборачивались порой откровенным конфузом.

Приведем для примера попытку воспользоваться по­нятием рефлекса для анализа свободы и рабства. В мае 1917 г. Павловым совместно с Губергрицем был прочитан доклад в Петроградском биологическом обществе под примечательным заглавием «Рефлекс свободы». Вот фраг­мент этого доклада: «Очевидно, что наряду с рефлексом свободы существует также прирожденный рефлекс рабс­кой покорности... Как часто и многообразно рефлекс раб­ства проявляется на русской почве! Приведем один литературный пример. В маленьком рассказе Куприна "Река жизни" описывается самоубийство студента, кото­рого заела совесть из-за предательства товарищей в ох­ранке. Из письма самоубийцы ясно, что (что же ясно авторам? — Ф.В.) студент сделался жертвой рефлекса раб­ства, унаследованного от матери-приживалки. Понимай он это хорошо, он, во-первых, справедливее бы судил себя (то есть не позволил бы своей совести так укорять его за предательство, сославшись на дурную наследствен­ность?! — Ф.В.), а во-вторых, мог бы систематическими мерами развить в себе успешное задержание, подавление этого рефлекса» (Павлов, 1951—1952, т. 3, кн. 1, с. 345). В комментариях подобное рефлексологическое литерату­роведение не нуждается.

Коснемся еще одной «территории» за пределами при­вязного станка, куда попыталось шагнуть понятие рефлекса. Речь идет о цели и целевой детерминации двигательных ак­тов. Важность этой темы в том, что категория цели приоб­рела особую значимость в последующих теориях П. К. Анохина и Н.А. Бернштейна, поставивших перед собой задачу физи­ологического объяснения активности животных.

Проблема цели

По существу И.П. Павлов обсуждал проблему цели всего один раз, в докладе «Рефлекс цели», сделанном на III съезде по экспериментальной педагогике в 1916 г. Центральное положение доклада заключалось в необходимос­ти отличать акт стремления к цели от смысла и ценности самой цели {Павлов, 1951—1952, т. 3, кн. 1, с. 307).

Текст этого доклада, прочитанного в несвойственной автору «менталистской» манере, можно трактовать очень по-разному. Не подкрепленный другими высказывания­ми И.П. Павлова по этому поводу и экспериментами, ос­нованный лишь на житейских наблюдениях, он оставляет слишком большую свободу интерпретаций и, значит, опасность внести в его понимание чрезмерно много чуж­дых, быть может, докладчику представлений.

Поэтому обратим внимание лишь на то, что само словосочетание «рефлекс цели» противоречит как по­нятию рефлекса, так и понятию цели, обессмысливая и то, и другое[26]. Больше к обсуждению этой проблемы И.П. Павлов фактически не возвращался. П.К. Анохин объясняет это тем, «что сам факт возникновения цели для получения этого или иного результата вступает в принципиальное противоречие с основными чертами рефлекторной теории» (Анохин, 1975, с. 38), с ее после­довательно-натуралистической методологией, добавим мы. Вот что пишет по этому поводу сам Павлов: «Видя развитие живой природы, проявление общего, нам еще не известного его закона, мы антропоморфически, субъективно, как вообще, так и на отдельных фазах, заменяем знание закона словами "цель", "намерение", то есть повторяем только факт, ничего не прибавляя к его настоящему знанию. При истинном же изучении от­дельных систем природы, до человека включительно, из которых она состоит, все сводится лишь на констатиро­вание как внутренних, так и внешних условий существования этих систем, иначе говоря, на изучение их ме­ханизма, и втискивание в это исследование идей цели вообще и есть смешение разных вещей и помеха доступному нам сейчас плодотворному исследованию. Идея возможной цели при изучении каждой системы может служить только как пособие, как прием научного воображения, ради постановки новых вопросов и всячес­кого варьирования экспериментов...» (Павлов, 1951— 1952, т. 3, кн.2,с.187).

В приведенном отрывке мы видим различение цели как условного познавательного приема и как понятия объек­тивно-онтологического. Признавая осмысленность и эвристичность первого употребления, И.П. Павлов реши­тельно отвергает второе. Причина тому — методология механистического материализма, которой придерживал­ся И.П. Павлов (отставая в плоскости философской реф­лексии от своего собственного теоретического мышления, реализовавшего, по свидетельству М.Г. Ярошевского (1972), идеи более высокого порядка — идеи биологичес­кого детерминизма), а механицизм считает целевую связь не более чем идеалистически перевернутой причинной связью. А раз так, то признание ее реального существова­ния влечет за собой признание влияния на ход событий будущего, то есть того, чего еще нет. Зная только такую цель, И.П. Павлов отвергает всякую возможность введения понятия цели в объяснение поведения.

Однако есть еще одна, не менее важная причина иг­норирования этого понятия, прямо вытекающая из теоре­тических представлений И.П. Павлова. Как мы видели выше, исследования И. П. Павлова фактически отвлекаются (тео­ретически и методически) от рассмотрения реальных дви­жений животного. «Цель же, — замечал еще Аристотель, — это цель какого-нибудь действия, а все действия сопря­жены с движением. Так что в неподвижном не может быть этого начала (цели)» (Аристотель, 1975, с. 101).



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-11; просмотров: 232; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.15.211.55 (0.012 с.)