Регенсбургский конвент, 1524 г.

Это были весьма опасные вопросы и хотя ни один из имперских князей еще не отрекся формально от повиновения папе, но все же в среде сословий образовалась партия с целью энергичного проведения реформ; при этом, однако, все еще утешали себя надеждою, что при новом учении можно будет все же достигнуть какого-нибудь религиозного единения. Однако все понимали, что опасность расчленения, раскола в среде Церкви уже близка, уже налицо, и потому было весьма естественно, что и противоположная партия, которая противилась отделению от Церкви, – партия консервативная – тоже сплотилась теснее.

Во главе этой консервативной и притом весьма многочисленной партии стали герцоги Баварские, Вильгельм и Людвиг; консерваторы держались того взгляда, что путем устранения наиболее выдающихся злоупотреблений, а также и некоторого рода преобразований, можно сломить рога новому направлению, отнять у него главный повод к его притязаниям. В июне 1524 года они собрались (в том числе несколько весьма влиятельных светских и духовных князей) на конвент в Регенсбург, и на этом собрании очень скоро решили все вопросы: три комиссии заняты были подготовкой решений и в течение 16 дней все было уже улажено, так как епископы, во избежание революции, подчинились предложенным на конвенте реформам. Действительно, наиболее вопиющие злоупотребления были уничтожены, уменьшено количество праздников и ограничен круг так называемых «особых» вопросов, т. е. подлежащих решению высшего духовенства, предложено было как можно тщательнее избирать духовных лиц на места священников. Но зато книги Лютера были вторично запрещены, а подданным присутствовавших на конвенте князей воспрещено было и посещение Виттенбергского университета. Следовательно, решение конвента строго согласовалось с Вормсским эдиктом. Нормой для проповедников впредь до созыва собора положены были те четыре великих учителя Церкви, творения которых были отвергнуты большинством на Нюренбергском сейме 1522 года. А для того, чтобы такое усердие к вере не осталось без награды, епископы согласились выплачивать 1/5 (Австрии даже 1/4) часть своих доходов защитникам и покровителям веры, светским князьям, которые, таким образом, получали хорошую прибыль. К участию в этом соглашении допущен был эрцгерцог Фердинанд и под его влиянием в имперских актах правительство заговорило уже иным языком. Шпейерский съезд, от которого можно было опасаться внесенья в строй Церкви всяких опасных новшеств, был строжайше воспрещен. Вскоре во владениях князей, участвовавших на Регенсбургском конвенте, начались формальные преследования; затем даже и в среде кругов высшего общества заметно стало ретроградное течение и всюду начали проявляться весьма серьезные осложнения.

Восстание крестьян

Но пока тучи собирались в этих высших сферах, стихийные силы разразились страшным взрывом в низших слоях его. Еще со времен гуситских войн среди крестьянства заметно было некоторое брожение, вызываемое весьма сложною путаницей социальных, политических и религиозных идей. Неоднократно это брожение прорывалось наружу отдельными восстаниями, из которых опаснейшим было то, которое было вызвано бессовестным управлением злого герцога Ульриха в Вюртемберге (1514 г.). Вообще в Северной Германии крестьяне имели полное право жаловаться на тяжкие угнетения, да притом же, благодаря преобладанию римского права, могли и защититься законным путем. Росту недовольства крестьян способствовало то, что вследствие развития торговли и большей доступности всяких заморских предметов роскоши, возросла роскошь и в жизни высших классов, и эта роскошь являлась резкой противоположностью нищете, господствовавшей в народе. Эта роскошь и для народа была соблазном и возбуждала в нем зависть; а тут еще явилось и новое евангелическое учение, которое как будто оправдывало проявившиеся в народе стремления. В такое время, когда все колебалось – и управление Империей, и управление Церковью, когда простой виттенбергский доктор мог поднять такую бурю, и, наконец, публично называть папу антихристом, и ни императора, ни владетельных князей не щадил в своих речах и проповедях, прося, чтобы «Господь от них людей избавил», в такое время и крестьяне припомнили, что они тоже искуплены были кровью Христа Спасителя, и когда они сами или их проповедники и агитаторы брались за Библию, то находили в ней много прекрасных изречений касательно равенства всех перед Богом и касательно свободы; да притом не трудно было там же разыскать известное евангельское место о «труждающихся и обремененных», и легко сообразить, в какой степени не соответствовал этому месту Святого Писания тот гнет, который им приходилось переносить. Плохие надежды на урожай, близость Швейцарии, где крестьяне пользовались свободой, которой они добились борьбой с князьями и рыцарями, отчасти же и суровость австрийского правления,– все это вместе способствовало тому, что восстание ранее всего разразилось в Шварцвальде. В августе 1524 года некий Ганс Мюллер явился на освящение церкви с трехцветным знаменем (черное, красное и белое), около которого толпы крестьян стали собираться и толковать о весьма обширных замыслах. Подданные весьма многих мелких владельцев восстали разом: но их восстание еще раз было подавлено вооруженной силой эрцгерцога и швабского союза.

Двое крестьян из времен крестьянских войн.

Гравюра работы Ганса Зебалъда Бэгама. 1544 г.

Крестьянская война. 1525 г.

Только уже в 1525 году дела приняли иной, решительный оборот. Крестьяне стали восставать массами и силой вынуждать своих владельцев (особенно из духовных особ) к принятию договоров, которые были прямо в ущерб владельцам. По призыву мятежных крестьян Аугсбургского епископа, поднялось крестьянство и на прибрежьях Боденского озера, а затем вновь восстало крестьянское население в Шварцвальдских долинах. Во главе их был тот же Ганс Мюллер, который разъезжал из местечка в местечко в красном плаще и берете и возил с собой знамя бунта на богато разукрашенной повозке. Восстание распространилось и по Зальцбургской области, и по Франконии, и по Пфальцу, и по Эльзасу.

Двенадцать параграфов

Первоначально программу крестьянского движения составляли 12 статей, или параграфов, неизвестно кем сочиненных. Требования, выраженные в этих параграфах, были весьма разумны, справедливы и их нельзя было назвать неисполнимыми. Они настаивали на отмене ущербов, наносимых скотом полям, а также новых, возложенных на крестьянство тягостей, требовали свободной охоты, восстановления старых общинных вольностей. Они не желали более быть собственностью владельцев; напоминали о том, что Христос и их тоже искупил своими страданиями. Сверх того, они требовали от проповедников, избираемых общиной, чтобы те поучали их правой вере. В двенадцатом параграфе этой программы выражено было желание подтвердить все эти требования местами из Святого Писания. Но кто бы взялся расследовать эти параграфы, кто был бы в состоянии удержать возмутившихся крестьян в пределах этой программы? Исступленные агитаторы являлись всюду руководителями восстания и выступали на сцену в тех случаях, когда одержанный бунтовщиками успех предавал противников в их руки. Разительным примером этого исступления может служить известный эпизод с графом Гельфенштейном, который попал в руки крестьян вместе с некоторыми рыцарями из своей свиты и слугами, в том городке, Вейнсберге, в котором он искал себе убежища. При свете пожара, среди общего пированья и разгула мятежников, крестьяне держали между собою совет, как поступить с графом? При этом верх одержало мнение вожака одной из шаек, который утверждал, что на все дворянство следует нагнать страх и ужас, и прежде даже чем решение было принято всеми, пленники уже были выведены на лужок позади замка. Напрасно графиня на коленях умоляла мятежников, чтобы они пощадили ее мужа, и, думая разжалобить их, протягивала к ним свое дитя. Напрасно и граф предлагал им 30 000 гульденов выкупу, лишь бы они его не убивали, мятежники ударили в барабаны, и при их треске совершилась кровавая расправа с пленниками. И действительно, перепуганное дворянство всюду стало изъявлять согласие на законы, введение которых требовалось крестьянами. Один из рыцарей, истинный сын своего века, Гёц фон Берлихинген, вздумал быть даже вождем их и руководителем, однако же тщетно пытался внести хоть какую-нибудь дисциплину в разнузданные шайки мятежников.

Крестьяне-мятежники.

Уменьшенная титульная виньетка, резанная на дереве

Скульптурное изображение Гёца фон Берлихингена на надгробном камне его могилы в монастыре Шёнталъ.

Надпись: «Und er warthet allhie eiuer froellichen Auferstehund» ( «и он ожидает здесь радостного воскресения»)

В Южной Германии

Движение распространялось по всей Германии. Особенно опасным явилось оно потому, что к нему пристало население из небольших городов. Всюду начинавшееся брожение проявлялось в упорстве и грубости, с которыми челядь относилась к господам: «Сегодня ты господин,– слышалось повсюду, – а завтра я захочу господином быть!» Казалось, что революционные силы забушевали всюду, и первоначальные 12 пунктов вскоре были уже заменены повсеместно гораздо более обширной программой, состоявшей уже из 14 пунктов, в которых заявлялись притязания на весьма основательные преобразования всего государственного строя империи. В этих 14 пунктах речь шла уже о вознаграждении господ за утрату крестьянских земель при посредстве конфискации духовных имений. Ни одно лицо, посвященное в духовное звание, не должно занимать светской должности; требовалось переустройство правосудия, в виде учреждения 64 фрейгерихтов, 16 ландгерихтов, 4 гофгерихтов и, наконец, одного высшего суда (каммергерихта). Доктора римского права должны быть оставлены только при университетах; все пошлины должны быть уничтожены, всюду должны быть введены одинаковые весы и меры; налоги могут быть собираемы только в 10 лет раз и притом платить их следует самому императору.

Убийство рыцаря крестьянами-мятежниками. Гравюра на дереве работы Шёйффелина.

(На знамени мятежников символ восставших – башмак с оборами).

Вообще говоря, надо заметить, что весь этот смелый набросок преобразования государственного строя был с начала до конца составлен в строго монархическом смысле, и уже начинали поговаривать в народе о полной отмене княжеской власти. Вот какими мыслями руководились уже теперь южногерманские крестьяне, когда их отряды (6 и 7 мая 1525 г.) с разных сторон подошли к Вюрцбургу, где они были радушно приняты горожанами, обложили местный замок, защищаемый Себастианом Ротенханом.

Фома Мюнцер в Тюрингии

Таково было положение дел на юге. Но иной оборот приняло восстание, когда у него появился новый и гораздо более опасный вождь – Фома Мюнцер, который в Тюрингии, в Мюльгаузене, сместил все власти и занялся в окрестностях разорением и грабежом монастырей. Это был человек еще молодой (род. 1498 г.), усердно занимался науками, кажется, в Виттенбергском университете и получил даже степень доктора. Уже с 1513 года начал он, как и многие другие в то время, обдумывать план церковной реформы. Начинавшаяся реформация не могла отрезвить его дух от апокалипсических и пророческих мечтаний, которые чрезвычайно льстили его радикализму.

Не мог он примириться с мыслью о подчинении Лютеру, его отталкивал «мягкий» способ действия Лютера и то, что Лютер всюду выдвигал на первый план веру. Он более был расположен к сближению с цвиккаускими сумасбродами, хотя и не разделял их убеждений. Затем Мюнцер попытался было развернуть активную деятельность в Богемии, но неудачно, этот вулкан уже потух. Его зажигательные исступленные воззвания не производили на местное население никакого впечатления. Тогда Мюнцер вернулся в Германию и центром своей деятельности избрал Мюльгаузен. В голове этого человека в каком-то смутном брожении переплелось пророческое вдохновение с рационалистическим и в результате зародилось, например, такое учение, что Святой Дух есть не что иное, как наш разум, что Царство Божие следует учредить на земле со всеми его благами, равенством и свободой, и низвергнуть все, что будет сопротивляться выполнению этого замысла. К числу враждебных начал, в которых он видел препятствие для осуществления своего замысла, он относил не только все духовное сословие, но и всех князей, и господ, и тех, кого он почитал их слугами, а именно Лютера и Меланхтона.

На богословский диспут с ними он не принял вызов и, весь проникнутый своими идеями, говорил всем, что теперь именно настало его время. «Не давайте доступа жалости к вашему сердцу! – вопил он в своих исступленных речах к народу,– не взирайте на вопли безбожных, не давайте крови остывать на вашем мече». И вот теперь, по его словам, он готовился разорить гнездо орлиное. И точно: отовсюду стекался к нему народ толпами, и настроение толпы было таково, что она, по-видимому, могла успокоиться лишь тогда, когда во всей Германии не осталось бы ничего, кроме крестьянских домов и крестьянских земель.

Положение Лютера

И это восстание, как и рыцарское восстание предшествующего года, пыталось найти себе поддержку и войти в соотношение с великим вопросом о церковной реформе, а потому и было в высшей степени важно видеть, как относился сам Лютер к движению народной массы. Лютер, ничуть не равнодушный к страданиям народа, из среды которого и сам происходил, сначала думал было выступить посредником между владетелями и подданными их, и питал эту надежду до тех пор, пока 12 параграфов еще были популярны. Но быстро вздымавшиеся волны восстания тотчас поглотили эту основную программу. Мятеж предстал во всей своей наготе. Противники Лютера, проповедники убийств и разбоя, постепенно захватывали в свои руки все дело народного восстания, и Лютер наконец, совершенно ясно осознал громадную опасность этого движения для Германии и его собственной проповеди. Тогда он взялся за перо и выпустил в свет статью «Против крестьян-мятежников», где решительно и открыто высказал отвращение, внушаемое ему мятежом. В это опасное время он стал на сторону власти: она должна была действовать против мятежников силой, данной ей свыше, и все, кто будут сражаться на ее стороне, заслужат «венцы мученические», а всех сражающихся на стороне мятежников «ждет вечная геенна огненная». Он нимало не сомневался в том, что крестьяне, поднявшие меч, поступали против Слова Божия и против повиновения, и что, при существующих условиях, быстрое и решительное применение силы было бы лучшим и вернейшим способом для усмирения мятежа. Смысл его слов, который кажется нам жестче, нежели его современникам, более привычным к резкой форме выражения, был таков: «каждый, кто может, действуй против них, дави и коли их, тайно и явно, как при пожаре, лишь бы погасить его, какими бы то ни было способами». Надо было много мужества, чтобы поставить себя в такое положение, при котором не мудрено было порвать со всеми партиями. Но об этом Лютер вовсе и не помышлял: он шел тем путем, который считал прямым, и который, в сущности, таков и был.

Нетрудно представить себе, что мог бы наделать такой человек, как Мюнцер, если бы ему хоть на месяц удалось захватить власть в свои руки. Мощное слово Лютера повлияло на средние классы и даже на тех, у которых никогда бы не хватило мужества выступить борцами против народной массы, а чтобы более придать своему слову веса, Лютер, подвергая себя опасности, лично посетил местности, охваченные мятежом.

Битва при Франкенгаузене

Эта печальная борьба разрешилась сначала битвой на севере Германии. Герцог Георг Саксонский, его зять Филипп, ландграф Гессенский, герцог Генрих Брауншвейгский, соединили свои силы и ожидали еще подкреплений со стороны нового курфюрста Саксонского, Иоанна^[5].

Надгробное изображение Фридриха Мудрого в замковой церкви в Виттенберге.

Бронзовое изваяние, выполненное нюрнбергским мастером Петром Фишером в 1527 г.

Решительная битва произошла при Франкенгаузене (в графстве Шварцбург). На стороне крестьян было 8000 человек, в том числе многие были среди восставших по принуждению, да и согласия в их рядах не было. Сила князей и по численности, и по вооружению, и по военной опытности, и по артиллерии своей была намного значительнее. Князья начали с того, что предложили мятежникам помилование, если они выдадут своих предводителей. Крестьяне стали обсуждать это предложение. Мюнцер еще раз стал воодушевлять их на битву, то восклицая: «Не устрашайтесь ничего, слабодушные маловеры!», то указывая им на радугу, явившуюся на небе, как на знамение их победы. Еще срок, данный им на размышление, не миновал, как последовало нападение со стороны княжеского войска. Залпы орудий произвели страшное смятение в их рядах; обоз их был уже захвачен войсками, а они все еще ждали помощи свыше, и даже запели хором «прииди, Святый Душе, Боже Правый!..» А им уже не было спасения: кровопролитие началось страшное и беспощадное. Они пустились врассыпную, бросились бежать с горы вниз, пытались добраться до ближайшего леса, но кавалерия преследовала их по пятам и рубила всех, кого настигала. Ручей, протекавший через Франкенгаузен, окрасился кровью убитых. Сам Мюнцер, которому удалось укрыться на чердаке одного из домов в Франкенгаузене, был разыскан, приведен к князьям и подвергнут пытке. Он не проявил особой стойкости, однако же и в последние минуты жизни напоминал князьям о милосердии по отношению к их несчастным подданным и указывал им на то, чтобы они почаще читали Книги Царств. Затем его повели на казнь: сам герцог Генрих прочел ему «Символ веры», по новому обряду, и Мюнцер повторил молитву. После этого он был казнен вместе со своим наместником, Пфейфером, которого удалось захватить в Мюльгаузене, и вместе с ним еще 92 его сотоварища.