Лекция 4. Паранояльный радикал

 

Помните, коллеги, эпиграф к знаменитой некрасовской «Железной дороге»: «Папаша, кто строил эту дорогу? Граф Пётр Андреевич Клейнмихель, душенька»?

Поэт гневно и вдохновенно опровергает это мнение господина «в пальто на красной подкладке». Нет, дескать, Ваня, не сиятельный граф трудился в поте лица, а простой, голодный и измождённый, народ. Под надзором графских опричников.

Так кто же всё-таки строил историческую железнодорожную магистраль, соединившую две российских столицы? Кто, вообще, строит дороги, мосты, здания, ракеты, политические партии и прочее, и прочее, что требует трудолюбия, настойчивости и участия большого количества народа?

Козни, как мы теперь знаем, строят эпилептоиды. А всё остальное – кто? Попробуем разобраться в этом в процессе изучения паранояльного радикала.

Общая характеристика. Начну с вопроса: Что, на ваш взгляд, отличает философа от практика? В моём представлении основное отличие заключается в том, что философ признаёт диалектику бытия, а практик – нет. Это означает, что философ понимает (хоть и не всегда отчётливо, но всё же) диалектическую двойственность любого явления, события, решения. Он знает: всё, что происходит в этом мире, одновременно рождает свою собственную противоположность. В каждом тезисе заключён антитезис.

Человечество с целью выживания добывает нефть. Нефть и её продукты нас согревают, позволяют нам перемещаться на дальние расстояния в относительно короткие сроки. В недалёком будущем (ох, как не хочется в это верить!) они станут основой продуктов питания… Но, добывая нефть, человечество наносит непоправимый вред природе, разрушает окружающую среду, тем самым лишая себя возможности выжить. Замкнутый круг. Одно не существует без другого.

Попробуем зайти с противоположной стороны. Человечество всеми силами сохраняет природу в неприкосновенности, для чего закрывает шахты, заводы, уничтожает транспорт, переходит на натуральное хозяйство. Воздух, вода, почва очищаются от загрязнения. Восстанавливаются нарушенные экосистемы. Люди дышат легко, живут весело, … но недолго. Останавливается прогресс, резко ухудшается качество жизни, снижается её продолжительность. Человечество теряет все свои – интеллектом, потом и кровью завоёванные – преимущества, становится на грань выживания. И снова замкнулся круг.

Философ это понимает. Он говорит: «Всё – суета сует». И остаётся созерцателем. Вынужден им быть. Ведь для того, чтобы стать деятелем, активным преобразователем мира нужно остановиться на чём-то одном, выбрать из двух альтернативных возможностей – только одну.

В каждом явлении, таким образом, содержатся неразрывно связанные, взаимообусловленные «да» и «нет». Но нельзя одновременно сказать «да-нет». Либо – «да», либо – «нет». Иначе любая интеллектуальная модель любой части бытия так и останется лишь умозрительной. Нельзя реализовать на практике амбивалентную модель. Практика требует конкретности, определённости. Нужно выбрать цель и добиваться её, закрывая глаза на всё остальное. Так поступают практики. Один добывает нефть. Другой – восстанавливает леса, очищает водоёмы.

Теперь зададимся вопросом: Почему один человек понимает мир (и, соответственно, ведёт себя) как философ, а другой – как практик? Может быть, это происходит по желанию? Захотел – пофилософствовал на тему о диалектическом единстве и борьбе противоположностей, надоело – взялся за проектирование, а там и за прокладку туннеля под Ла-Маншем?

Мы противоречили бы себе, если бы ответили на этот вопрос положительно. Разумеется, нет. Желание здесь ни при чём. Вернее, желание возникает тогда, когда в характере человека объективно существуют адекватные ему «внутренние условия», когда человеку сложно, а порой – невозможно, действовать иначе.

Когда же возникает желание создать нечто реальное, по-настоящему значительное, а то и, чем чёрт не шутит, масштабное? – Когда у человека есть для этого силы, энергия, которая буквально «распирает» его, не даёт ему сидеть, сложа руки.

Это первое условие. А второе – когда он чётко видит цель, т.е. предполагаемый результат своей деятельности. Когда он уверен, что ему ничего, кроме этой цели, не нужно, что он поступает единственно верно, добиваясь именно этой цели. Что этому нет альтернативы.

Можно предположить, переходя с поведенческого на нейрофизиологический уровень, что «внутренними условиями» подобной «реалистичной», нацеленной на достижение конкретного результата стилистики поведения (не буду вас больше интриговать, вы и так уже догадались, что в этом случае мы говорим о паранояльной тенденции) являются: а) сильная нервная система (энергичность, работоспособность) и б)… лёгкие органические изменения в головном мозге.

«Снова «здор о во»!» - скажете вы, - «Опять органические изменения? Они-то с какого боку?».

Давайте, разберёмся. Ну, против сильной нервной системы, надеюсь, возражений нет. Что же ещё, если не она, обеспечивает энергетический потенциал, необходимый для воплощения замысла в жизнь? А вот откуда берётся целе направленность?

Судя по всему, она является результатом длительной концентрации (т.е. застоя) возбуждения в системе нейронов, обеспечивающей выполнение данной (а не какой-то другой!) деятельности, решение конкретной задачи.

Иными словами, не было бы этого застойного возбуждения, не было бы и направленности на цель. Энергия распылилась бы, была бы израсходована на множество разрозненных, разнонаправленных поступков (как это происходит у обладателей гипертимного радикала).

В свою очередь, застой возбуждения обусловлен органическими изменениями в нейронах. При формировании паранояльного радикала органический процесс не достигает той степени выраженности, которая приводит к заметному ослаблению нервной системы (как это происходит у эпилептоидов), но, тем не менее, лишает психику гибкости, способности быстро переключаться с одной задачи на другую.

Параноик (давайте так – любовно – называть обладателя доминирующего паранояльного радикала) склонен к «застреванию». Но, в отличие от эпилептоида (ослабленного и оттого застревающего на эгоистических тревожно-агрессивных переживаниях), параноику хватает сил застревать не на поверхностных, формальных, а на содержательных сторонах жизни и деятельности. И, застревая, переделывать, преобразовывать их.

Ощущая в себе большой, неиссякаемый заряд энергии, параноик, как правило, ставит перед собой задачи, сложность и масштабы которых объективно превышают возможности индивидуума. При этом он переживает необходимость решения этих задач, как свою собственную проблему. Это очень важно! С одной стороны, он не хочет отказываться от задуманного, но, с другой – реально не в состоянии воплотить в жизнь свои намерения в одиночку. Вот из чего рождается настоящее лидерство.

Параноик – истинный лидер. Он твёрдо знает, чего хочет. Он преисполнен целеустремлённости и энергии. Он воспринимает окружающих, как подспорье в реализации своего масштабного замысла, по сути – как часть самого себя.

Истероид, желая быть на виду, тоже претендует на лидерство. Но, как и всё остальное в его исполнении, это не более чем очередная имитация, создание иллюзии. Да, что и говорить, выполнению представительских функций его учить не надо. Ах, как великолепно он смотрится в президиуме! Ах, как вдохновенно вещает с трибуны! Ах, как грозен он и, одновременно, покровительственен в помпезном начальственном кабинете, восседая на троне!.. Ах, как величественно он принимает верительные грамоты от иноземных послов! Прекрасно. Вот только главного от него не дождётесь – реального дела. Всё начнётся и закончится сотрясанием воздуха.

Стремится к лидерству и эпилептоид. Он хочет быть вожаком стаи. Жёстким, авторитарным, требовательным. Но что он способен требовать от других? Порядка. Дисциплины. Покорности. Страха. Подобострастия… Не более. На этом его социально-психологическая программа заканчивается. Эпилептоид не ставит новых задач. В лучшем случае, он может заставить других выполнять рутинные задания в законсервированных, стабильных условиях существования организации (если только эти «другие» не разбегутся, кто куда, из-под его грубого диктата).

Из многочисленных функций управления эпилептоид относительно хорошо справляется с распределением обязанностей между исполнителями и контролем промежуточных и окончательных результатов работы. А это, согласитесь, не есть полноценное лидерство.

Вернёмся, однако, к параноикам. Их психологическая (как мы теперь понимаем, природой предначертанная!) позиция лидера порождает характерную этику и эстетику. Предлагаю, коллеги, обсудить эту важную тему в разделе «внешний вид».

Внешний вид. Поскольку не существует специфического паранояльного типа телосложения, начнём сразу с эстетики, то есть, в нашем случае, – с оформления внешности.

Параноики всем стилям предпочитают классический стиль (они, собственно говоря, его и создают). И не только в одежде.

У классического стиля есть три, как минимум, качества, созвучных паранояльной тенденции. Первое. Он выдержал испытание временем. Второе. Его признаёт подавляющее большинство людей, он понятен и близок массам. И третье, главное. Классический стиль в мировой культуре отражает совершенно определённую социальную позицию: безусловный приоритет общественных целей, ценностей над индивидуальными. И вот это уже становится основой паранояльной этики.

«Единица – вздор! Единица – ноль! Голос единицы тоньше писка», – заявляет классический стиль устами В.В.Маяковского.

Примерно о том же самом говорит и параноик, выбирая причёску, одежду, обувь строгого, без излишеств, классического стиля. В этом стиле, в отличие от спортивного, отсутствует агрессия (точнее, агрессивность индивида). Отсутствует также яркость и, стало быть, претензия на исключительность. Классический стиль заряжен социальным, а не индивидуалистическим содержанием. Он отражает уверенную, консолидированную силу общества и, соответственно, готовность служить его интересам, общественному благу.

Если в характере человека паранояльный радикал сочетается с истероидным, то на его одежде (и в его руках) появляются разного рода знаки принадлежности к идеологическим или профессиональным группировкам: надписи на майках, значки с изображением руководителя партии или с её девизом, флаги, цеховые эмблемы… (Человек с доминирующим истероидным радикалом – без паранояльного – прицепил бы на майку значок с надписью «Это я – Вася», а вовсе не с ликом вождя. В то время как отсутствие истероидности в характере делает ношение значков вообще не актуальным. Обратите внимание, коллеги, история всё та же: чем больше истероидности – тем больше показухи, всевозможных деклараций, тематических шествий и т.д., и тем меньше реального действия).

Оформление пространства параноиком сводится к превращению любого помещения в рабочий кабинет. Он – трудоголик. Поэтому всё, что его окружает, носит на себе отпечаток его основной деятельности, выбранной им цели.

Уместно вспомнить, что истероид оформляет собственное пространство с единственным намерением – произвести на своих гостей, сослуживцев и т.д. яркое, незабываемое впечатление. Он изощряется, как только может, наполняя дом (офис) своими портретами, модными причиндалами, оригинальными цацками… В подобном интерьере есть всё, кроме одного. Там не предусмотрено место для работы.

В отличие от истероида, у эпилептоида есть рабочая зона, где он занимается своими поделками, хранит инструменты. Но эта зона – одна из многих функциональных зон, не более. Существуют и другие. Ревнитель формального порядка – эпилептоид не станет, к примеру, принимать пищу в спальне или писать письмо родственникам, сидя за обеденным столом.

Параноик работает везде, где он находится. За чашкой утреннего чая он дорисовывает схему, которую не успел закончить прошлой ночью, потому что его, несмотря на выпитый им в одиночку кофейник, всё-таки сморила усталость. Принимая душ и, затем, одеваясь, он в режиме бормотания проговаривает тезисы своего выступления на предстоящем производственном совещании, с удовольствием перебирая в уме наиболее актуальные и трудоёмкие задачи. Ложась в постель, он кладёт рядом с подушкой телефон, чтобы ни в коем случае не проспать какое-нибудь важное событие, чтобы никакая значимая проблема не была – не дай Бог! – решена без его участия.

Если при этом в реальном характере присутствует ещё и шизоидная тенденция (благодаря которой человек не убирает за собой), то интерьер постепенно наполняется овеществлёнными идеями и замыслами – чертежами, моделями, черновиками служебных записок, технико-экономических обоснований и т.д. и т.п.

Наличие эмотивного радикала (и об этом мы поговорим в своё время) пробуждает тягу к искусству.

При доминирующем паранояльном радикале это будет классическое искусство, т.е. искусство, наполненное глубоким социальным содержанием (даже, порой, в ущерб достоверности).

Знаменитый русский художник, знаток российского быта К.А.Коровин, преклоняясь перед величием таланта И.Е.Репина, тем не менее, критиковал его картину, вошедшую в наше среднешкольное подсознание под названием «Бурлаки на Волге».

«Илья Ефимович», – говорил Коровин (из воспоминаний художника, в моём вольном пересказе – В.П. ) Репину, – «и где же, позвольте вас спросить, вы видели таких неавантажных, с позволения сказать, бурлаков? Этих доходяг, оборванцев, бомжей в последней стадии чахотки? Это какой же идиот-купчина доверит подобным, мягко говоря, работничкам тянуть свою баржу? Он так и к зиме на ярмарку не поспеет. Настоящие бурлаки (а уж их-то, слава Богу, я перевидал немало, каждый год путешествуя по России-матушке) – ребята крепкие, мощные, румяные, здоровые. Свежий воздух, физический труд, отменное питание – осетрина, белужина, рассыпчатые каши, обильно сдобренные натуральным сливочным маслом, молоко, ягодные кисели, саратовский вкуснейший хлеб… Как хотите, Илья Ефимович, но в жизни не бывает таких картин, как Ваши «Бурлаки». Репин угрюмо отмалчивался.

Зато М.Горький и Ф.И.Шаляпин были в восторге от этого произведения. Они (между прочим, оба – волгари, знавшие быт не хуже Коровина) видели в нём другое – глубоко эмоциональное и высокохудожественное раскрытие актуальной темы угнетения простого народа богатеями-эксплуататорами. Темы настолько важной, что ради неё не то что слегка погрешить против правды жизни, но и отдать самоё жизнь – не будет много.

Таким образом, стремление не столько украсить интерьер, сколько наполнить его социально направленным содержанием за счёт произведений классического стиля (нравоучительных картин, скульптур, книг и т.п.) – психодиагностически значимый признак паранояльной тенденции.

Паранояльность обнаруживает себя и в двигательной активности человека – в его мимике (в меньшей степени, хотя, понятно, что на лице параноика отражается его уверенность в себе, в правильности выбранного пути, его сосредоточенность деятеля) и жестикуляции.

Параноиков отличает, по крайней мере, два варианта излюбленной жестикуляции: направляющая и ритмообразующая.

Поскольку параноик всегда уверен, что только он один знает, куда нужно идти, где искать счастья – он охотно показывает это направление всем желающим. Указующие персты, простёртые длани (как свободные, так и с зажатыми в них головными уборами) – жесты, типичные для параноиков. Они уверенно тычут пальцем не только в некую светлую даль, но и, например, в книжную страницу, в лозунг на транспаранте, в чертёж, словом, туда, где чётко и ясно выражены их принципы, намерения, цели, символы их веры. Дескать, глядите, читайте, усваивайте, олухи царя небесного. Не век же вам дурнями жить.

Речь параноика часто сопровождается постукиванием по столу кулаком, ребром ладони, негнущимся напряжённым пальцем. Такое впечатление, что он тем самым задаёт ритм своим словам, обозначая начало и конец каждой фразы. Он словно вбивает в голову слушателям высказываемые мысли.

Желая завладеть вниманием индивидуума, параноик сокращает (в физическом смысле) дистанцию между собой и собеседником. Он хочет быть лучше понятым. Он, хватая собеседника за рукав, за лацкан пиджака, за пуговицу, притягивая его поближе к себе, глядя ему в глаза, требует сосредоточенности, лишает возможности увильнуть от разговора. (Что отличает параноика от истероида, который в аналогичных ситуациях дистанцию, напротив, увеличивает, чтобы его могли получше рассмотреть).

Качества поведения. Паранояльная тенденция в характере – это целеустремлённость, настойчивость, уверенность в себе, неиссякаемая работоспособность, упорство в преодолении препятствий, лидерство, т.е. объективная потребность в помощниках, обусловленная масштабностью замыслов. Об этом, коллеги, мы уже говорили с вами.

«Значит ли это», – спрашиваете вы, – «что паранояльный радикал делает его обладателя безусловно полезным обществу? А как же быть с полюбившейся нам диалектикой, согласно которой, грубо говоря, в каждой пользе содержится ровно столько же вреда? Или параноик – исключение?»

Нет, друзья, вы снова зрите в корень. Полагаю, вы заметили, что мы всё время оставляем такую важную составляющую психики, как интеллект, за рамками рассуждений о характере.

Почему мы не говорим об интеллекте? Да потому, что интеллект (под которым принято понимать результат функциональной интеграции познавательных психических процессов: памяти, внимания, мышления и др.) не определяет стилистику поведения в том смысле, о котором ведём речь мы.

Иными словами, он не добавляет новых красок, особенностей (кроме ситуации с шизоидным радикалом. Но, об этом позже). Он определяет уровень сложности усваиваемых поведенческих стереотипов и, следовательно, уровень социальных результатов поведения.

Интеллект, таким образом, является не формообразующим фактором, а ресурсом поведения. Так же, как, например, материальный достаток.

Чем, с этой точки зрения, будут отличаться поступки, взгляды, ценности и т.д. богатого и умного истероида от таковых, присущих бедному и глуповатому истероиду? Разумеется, не стилем. Стиль будет одинаковым – позёрство, претенциозность, стремление вызвать своим поведением социальный резонанс. Просто, богатство и интеллект – сразу, или постепенно – приведут человека в соответствующую элитную общественную группу, где ему придётся хвастать перед другими не грошовой бижутерией, а редкими бриллиантами, не яркой расцветки «юбочкой из плюша», купленной в недорогом магазине готового платья, а эксклюзивными нарядами от всемирно известных домов моды; имитировать не дворового героя – короля вульгарных застолий и мелких потасовок, а члена парламента или полководца.

То же самое можно сказать и в отношении обладателей других радикалов. Высокий интеллект обеспечивает накопление информации лучшего качества и объёма, благодаря чему появляется способность отличить по-настоящему значимую вещь от дешёвки.

Теперь представьте себе параноика, обделённого интеллектом. Каких целей он станет добиваться, не считаясь с энергетическими и людскими затратами? Представили? Вот именно. Это не человек, а братоубийственный снаряд, каток – бессмысленный и беспощадный. Не пользу, а непоправимый вред он нанесёт обществу.

Идём дальше. Знаменитое паранояльное упорство, уверенность в собственной правоте – разве зачастую не оборачивается упрямством, нежеланием и неспособностью услышать своего оппонента, воспринять иную, возможно, более рациональную точку зрения? Да. Оборачивается. И ещё как! Сколько полезных, перспективных замыслов было пущено под откос параноиками! Только потому, что это были не их замыслы. Ни в грош не ставя чужие, собственным идеям параноики (далеко не всегда объективно) придают повышенное значение.

Рассмотрим повнимательней целеустремлённость. Условием её возникновения, как было уже сказано, является превращение в сознании человека объективно амбивалентной идеи в субъективно моновалентную или, говоря по-русски, в однобокую.

Однобокость восприятия мира является оборотной стороной этого качества. Однобокость и упрощённость. Поскольку нельзя захватить сознание масс идеей (занятие, любимое параноиками), не упростив её до понятного всем и каждому лозунга. А упрощение идей, коллеги, нередко извращает их истинный, первоначальный смысла. С водой, понимаете, и ребёнка недолго выплеснуть.

Лидерство, производное от масштабности замыслов. Ценное качество, кто спорит. Но лидер-параноик посвящает свой труд, свою жизнь не сегодняшним, а будущим поколениям. Он надевает тяжёлое ярмо на себя и на своих соратников-современников, тем самым лишая всех окружающих его людей обыкновенных человеческих радостей и желаний. «Крепитесь, друзья», – говорит параноик, – «скорее всего, мы погибнем, надорвавшись от непосильного труда, но наши потомки (при этих словах нездоровый блеск его глаз усиливается) будут жить счастливо». Позиция, достойная аплодисментов, если отвлечься от мысли, что и на потомков найдутся свои параноики. Проблемы индивидуальности параноику неведомы, он их брезгливо отбрасывает от себя, воспринимает как недостойное нытьё. Он считает людей десятками, сотнями тысяч, миллионами и миллиардами… Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Параноик жаждет и добивается коренных преобразований во всём, за что ни возьмётся. Он глубоко копает. Во многих случаях это хорошо. Без этого мир застыл бы на месте и погиб. Но, коллеги, вспомните наши рассуждения о диалектике глубины и поверхностности (см. лекцию 2). Вспомнили? То-то и оно.

Добавим к сказанному негибкость параноиков, их склонность во всех ситуациях следовать одним и тем же, раз и навсегда избранным путём – и всестороннее психологическое описание качеств поведения (в общих чертах, разумеется), присущих этой тенденции, готово.

Задачи. Любая задача, предполагающая получение конкретного результата, может быть доверена параноику. Нужно только знать, что он сразу же постарается укрупнить замысел, увеличить масштабы решаемой задачи, вывести её из разряда обычных, заурядных в первоочередные. Затем он развернёт деятельность столь бурную, что все прочие цели, стоящие перед организацией, отступят под этим натиском на второй план. Повторяю, задача может быть любая. Даже самая, на первый взгляд, нереальная.

Русский философ Николай Фёдорович Фёдоров (1828-1903) в качестве главной миссии человечества провозгласил воскрешение всех ранее умерших («отцов»). Действительно, с гуманистической точки зрения, смерть человека, переход его из бытия в небытие – величайшая несправедливость. А как же мысли, чаяния, чувства, привязанности, уникальный опыт каждого из живших и живущих доныне на этой планете? Все в землю ляжем? Всё прахом будет? Обидно. «Нужно», – призывал Н.Ф.Фёдоров (мой вольный пересказ – В.П.), – «сделать всё возможное и невозможное, всё мыслимое и немыслимое, чтобы воскресить дорогих нашему сердцу мертвецов». Вот так. Ни больше и ни меньше.

На первый взгляд, идейка завиральная. Но, не тут-то было. Уже младший современник и последователь Н.Ф.Фёдорова – К.Э.Циолковский (1857-1935) – ставит эту задачу перед собой, как вполне реальную, и старается перевести её решение на технологический уровень.

«Хорошо», – говорит он себе, – «мы их воскресим, не вопрос. Но где все они будут жить, чем питаться? Возможности Земли в этом плане ограниченны, а народ будет всё прибывать и прибывать». И Константин Эдуардович начинает усиленно думать об освоении околоземного пространства, о строительстве искусственных спутников Земли – обитаемых орбитальных станций, где и должны будут поселиться вернувшиеся к жизни люди. В результате учёный выдвигает целый ряд важнейших принципов, ставших основой космонавтики, ракетостроения.

В свою очередь, младший современник и последователь К.Э.Циолковского – С.П.Королёв – превращает космонавтику из новаторской, полуфантастической идеи в ведущую отрасль науки и промышленности мировой сверхдержавы – Советского Союза.

Конечно, в современной космонавтике вряд ли что осталось от первоначального фёдоровского замысла. Но не торопитесь его, простите за невольный каламбур, хоронить. Не перевелись на свете параноики. Разве модное нынче клонирование (с прицелом на клонирование человека) – не шаг по пути, предначертанному Н.Ф.Фёдоровым? Интересная мысль, не правда ли?

Итак, параноик любую задачу превратит в главную и добьётся реального результата. Зароните ему в голову идею социальной справедливости посредством уравнивания доходов и ждите, когда вас придут раскулачивать. Причём делать это будут его (и, отчасти, вашим) именем.

Нельзя поручать параноику работу, требующую внимания к конкретному человеку, к его индивидуальным проблемам. Из параноика плохой социальный работник, врач, воспитатель. Он не хочет и не умеет «беседовать по душам», сочувствовать, сопереживать, вообще, тратить время на «единицу».

Не может параноик и соотносить своё мнение с мнением других людей, вносить коррективы в собственную позицию. Поэтому переговорщик из него неважный – негибкий, упёртый, стремящийся подавить оппонента. Думаю, вы догадываетесь, к какому результату приведёт подобная манера вести переговоры? Конечно, к полному разрыву отношений, к конфронтации.

Особенности построения коммуникации. Грубой коммуникативной ошибкой в отношении параноика будет попытка его переубедить. Это не значит, коллеги, что я рекомендую исключительно пораженческую позицию. Нет. Просто как бы вы ни старались, как бы ни были красноречивы и доказательны в речах, обращённых к параноику, он не воспримет их, останется при своём мнении, и вы даром потратите силы.

Как же быть? В моём представлении, если идея, которой предан параноик, цель, которой он беззаветно служит, вас напрямую не затрагивают – оставьте его в покое.

Пусть себе работает, стремится, достигает. Не спорьте с ним ради самого спора – дешевле обойдётся.

Если же он оказался прямо на вашем пути, что вынуждает вас либо бороться, либо сдаться, – боритесь. Только не с ним. Выходите на вышестоящий уровень, на руководство (с надеждой, что там нет его единомышленников, или что там нет параноиков, а с истероидами, эпилептоидами и т.д. справиться значительно легче). Апеллируйте к общественности, вербуйте сторонников. Во всю эксплуатируйте собственную паранояльность.

А если её в вас нет – сдавайтесь. Устраивайтесь ему в кильватер и, уверяю вас, вы не пожалеете. Благодаря флагману (он же – локомотив) параноику вы далеко продвинетесь в своих социальных достижениях.

Параноик снисходителен к бывшим оппонентам. Когда они приходят к нему с повинной, параноик воспринимает это как само собой разумеющееся. Конечно, ведь он-то никогда не сомневался в своей правоте, деля мир на единомышленников (т.е. праведников) и инакомыслящих (т.е. заблудших). Поэтому для него переход из стана заблудших в стан праведников – событие естественное и желанное.

Это свойство коренным образом отличает параноика от эпилептоида. У эпилептоида нет символа веры, нет определённой цели. Ему безразлично, во что верят другие. Главное – из какой они стаи. С его точки зрения, попытка некой особи перейти из своей стаи в чужую – признак слабости, поражения. А слабых, тем более – чужаков, надо наказывать, и пребольно. Что эпилептоид активно и осуществляет.

Завершая разговор о паранояльном радикале, давайте дадим свой ответ на вопрос, заданный в начале лекции: Так кто же строил железную дорогу?

Насыпь, вероятно, делал какой-нибудь Силантий, рельсы укладывали Дормидонт с Прокопием, шпалы прибивали к полотну Захар с Никитой… Зосима пилил осины, Герасим валил их наземь, Прокоп вёл подкоп…

А железную дорогу, всё-таки, строил граф Пётр Клейнмихель!

Похожий случай описан И.Ильфом и Е.Петровым в замечательном романе «Двенадцать стульев».

«Фамилия инженера была Треухов. Трамвайная станция, постройка которой замерла на фундаменте, была задумана Треуховым уже давно, ещё в 1912 году, но городская управа проект отвергла. Через два года Треухов возобновил штурм городской управы, но помешала война… Треухов мечтал о большом деле. Ему нудно было служить в отделе по благоустройству Старкомхоза, чинить обочины тротуаров и составлять сметы на установку афишных тумб. Но большого дела не было. Проект трамвая, снова поданный на рассмотрение, барахтался в высших губернских инстанциях… «Это варварство», - кричал Треухов на жену. – «Денег нет? А переплачивать на извозопромышленников, на гужевую доставку на станцию товаров есть деньги?»… Он вынимал из стола напечатанные светописью на синей бумаге чертежи и сердито показывал их жене в тысячный раз. Тут были планы станции, депо и двенадцати трамвайных линий… Все хозяйственные работы по дому он выполнял сам. Он сконструировал и построил люльку для ребёнка и стиральную машину. Первое время сам стирал бельё, объясняя жене, как нужно обращаться с машиной. По крайней мере, пятая часть жалованья уходила у Треухова на выписку иностранной технической литературы. Чтобы сводить концы с концами, он бросил курить… Вопрос решился благополучно… Треухов утонул в работе».

Трамвай в Старгороде, как вы помните, был пущен в эксплуатацию в аккурат к Дню международной солидарности трудящихся.

 

Вопросы и задания:

1. Каковы «внутренние условия» формирования паранояльного радикала? Какие качества поведения связаны с этим радикалом?

2. Назовите известных вам людей, наделённых доминирующим паранояльным радикалом. Постарайтесь собрать о них побольше информации, иллюстрирующей наличие данного радикала. (Вообще, коллеги, пора бы вам завести блокнот, куда записывать ваши собственные наблюдения, закрепляющие лекционный материал).

 

 

Лекция 5. Эмотивный радикал

 

«Комната князя Андрея была в среднем этаже… Он услыхал сверху женский говор.

- Только ещё один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.

- Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.

- Я не буду, я не могу спать, что же мне делать! Ну, последний раз…

Два женские голоса запели какую-то музыкальную фразу…

- Ах, какая прелесть! Ну, теперь спать, и конец.

- Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос… – Соня! Соня! Ну, как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть!.. Ведь такой прелестной ночи никогда, никогда не бывало… Нет, ты посмотри, что за луна!» (Л.Н.Толстой «Война и мир»).

Сколько темперамента! Сколько чувства! Наташа Ростова (а «первый голос», как вы помните, коллеги, принадлежит именно ей), в отличие от её подруги Сони, переполнена эмоциями. Она купается в них, как в пьянящем потоке, и хмелеет на глазах. Это не имитация, не полуинтуитивное стремление очаровать своим поведением князя Андрея Болконского, который в это время «стоял позадь забора». Нет. Это по-настоящему глубокие и красивые переживания.

Кому же они свойственны? Кто этот счастливчик, баловень судьбы и любимец природы? Конечно, обладатель эмотивного радикала. Но, обо всём по порядку.

Общая характеристика. «Внутренним условием» формирования эмотивного радикала является т.н. низкий порог эмоционального реагирования (иначе – чувствительности).

Здесь есть о чём поговорить. Во-первых, что такое «эмоциональное реагирование»? Во-вторых, что такое в данном смысловом контексте «порог»? В-третьих, что означает «низкий порог»? Что ж, давайте разбираться последовательно.

Несмотря на разнообразие научных определений понятия «эмоции», большинство исследователей (а вместе с ними и мы – обычные люди, знающие толк в жизни) сходятся в главном. Эмоции – род психических явлений, обладающих рядом особенностей.

Начнём с того, что эти явления – реакции. Они возникают не активно, не сами по себе, в отрыве от происходящих событий, а реактивно, т.е. в ответ на некие стимулы. Это реакции неспецифические, они не привязаны намертво к какому-то определённому объекту (предмету, явлению природы, классу предметов или явлений), как, скажем, понятия или образы.

В сознании человека каждый значимый объект пребывает в виде понятия и/или образа. При этом понятие содержит информацию о сущности отражаемого объекта, а образ – в основном, о его форме. Конечно, эта информация с течением времени, с накоплением опыта уточняется, обогащается. Но она всегда является производной от этого конкретного объекта, а не от какого-то другого.

Как отражение в зеркале, как тень. Они могут несколько видоизменяться, но это, тем не менее, моё отражение, моя тень. Они существуют, пока существую я. Подойдёт к зеркалу другой человек – и там появится уже не моё, а его отражение…

Вот, к примеру, лопата. Каждый из нас хорошо представляет себе зрительно и понимает, что это за предмет, как он выглядит, для чего используется. В нашем сознании существует и образ, и понятие – «лопата». Зрительный образ является результатом восприятия, понятие – результатом мышления (подробнее о том, что такое «мышление» мы поговорим при обсуждении шизоидного радикала). Образ более конкретный, понятие – более обобщённое, абстрактное. Но и в образе лопаты, и в понятии «лопата» отражена специфика именно лопаты, а не стула, раковины или самолёта.

Другое дело – эмоции. Нет эмоциональной реакции, которая соответствовала бы исключительно лопате и ничему другому.

У разных людей лопаты вызывают разные эмоции – кто-то с энтузиазмом потирает руки в предвкушении удовольствия от физического труда, кто-то брезгливо кривит рот, понимая, что его ждёт утомительная и непрестижная работа… С другой стороны, у одного и того же человека одна и та же лопата, но в разных обстоятельствах, в разные периоды жизни вызывает неодинаковые эмоции. Наконец, одинаковые эмоциональные реакции могут вызывать абсолютно разные предметы: например, радость – не только лопата (что ж я застрял-то на ней!), но новый автомобиль, фляга воды в пустыне, канцелярская кнопка, на которую уселся ничего не подозревающий преподаватель и т.д.).

Иными словами, эмоции отражают не форму и содержание объектов, а, скорее, их субъективное значение для конкретного индивидуума.

Наконец, эмоции конкурируют с мышлением за поле сознания. Когда происходит активный процесс интеллектуальной обработки информации, эмоции отступают. И наоборот. Сильные эмоции вытесняют рациональную оценку происходящего, «выключают» мышление.

Перечисленные выше признаки как раз и позволяют отнести исследуемое психическое явление к эмоциям. И не только отнести, с целью научной классификации, но и глубже познать его суть.

В моём представлении, наиболее точное определение сути эмоций дали кибернетики, занимающиеся проблемой создания искусственного интеллекта. По мнению этих учёных эмоции – «аналоговая модель психизма». В то время как мышление – «дискретная модель психизма».

Бог с ним, с психизмом! Мы с вами и без специальных пояснений догадались, что под этим термином понимается субъективное отражение объективного мира посредством человеческой психики. Интереснее ситуация с «аналоговой» и «дискретной» моделями.

Аналоговый, если мне не изменяет память, означает «непрерывный». В данном контексте «аналоговая модель» – это отражение мира в его непрерывном существовании. Отражение – как единого целого – предметов, пространства, в котором они расположены, времени, с течением которого они изменяются…

Дискретный – значит «прерывистый». Действительно, понятия, являющиеся результатом мышления, чётко отделены друг от друга (об этом мы говорили чуть выше). «Каждому предмету – собственное понят