П. И. Пестель о формировании своих революционных взглядов (из показаний на следствии)

 

...Когда я получил довольно основательные понятия о политических науках, тогда я пристрастился к ним. Я имел пламенное рвение и добра желал от души. Я видел, что благоденствие и злополучие царств и народов зависит по большей части от правительств, и сия уверенность придала мне еще более склонности к тем наукам, которые о сих предметах рассуждают, и путь к оным показывают. Но я сначала занимался как сими науками, так и вообще чтением политических книг со всею кротостью и без всякого вольнодумства с одним желанием быть когда-нибудь в свое время и в своем месте полезным слугою государю и отечеству.

Продолжая таким образом заниматься, начал я потом рассуждать и о том: соблюдены ли в устройстве Российского правления правила политических наук, не касаясь, однако же, еще верховной власти, но размышляя о министерствах, местных правительствах, частных начальствах и тому подобных предметах. Я при сем находил тогда много нецелесообразностей по моим понятиям с правилами политических наук и начал разные предметы обдумывать: какими постановлениями они могли бы быть заменены, пополнены или усовершенствованы. Обратил также мысли и внимание на положение народа, причем рабство крестьян всегда сильно на меня действовало, а равно и большие преимущества аристократии, которую я считал, так сказать, стеною, между монархом и народом стоящую, и от монарха ради собственных выгод скрывающею истинное положение народа. К сему стали в мыслях моих в протечении времени присоединяться разные другие предметы и толки, как-то: преимущества разных присоединенных областей, слышанное о военных поселениях, упадок торговли, промышленности и общего богатства, несправедливость и подкупливость судов и других начальств, тягость военной службы для солдат и многие другие тому подобные статьи, долженствовавшие, по моим понятиям, составлять предмет частных не удовольствий и через коих (всех) совокупление воедино представлялась моему уму и воображению целая картина народного не благоденствия. Тогда начал во мне возникать внутренний ропот проливу правительства.

Возвращение бурбонского дома на французский престол и соображения мои впоследствии о сем происшествии могу я назвать эпохою в моих политических мнениях, понятиях и образе мыслей: ибо начал рассуждать, что большая часть коренных постановлений, введенных революцией, были при (реставрации), монархии сохранены и за благие вещи признаны, между тем как все восставали против революции, и я сам всегда против нее восставал. От сего суждения породилась мысль, что революция, видно, не так дурна, как говорят, и что может даже быть весьма полезна, в каковой мысли я укреплялся тем другим суждением, что те государства, в коих не было революции, продолжали быть лишенными подобных преимуществ и учреждений. Тогда начали сии причины присовокупляться к выше уже приведенным; и начали во мне рождаться, почти совокупно как конституционные, так и революционные мысли. Конституционные были совершенно монархические, а революционные были очень слабы и темны. Мало-помалу стали первые определительнее и яснее, а вторые сильнее. Чтение политических книг подкрепляло и развивало во мне сии мнения, мысли и понятия. Ужасные происшествия, бывшие во Франции во время революции, заставляли меня искать средство к избежанию подобных, а сие произвело во мне впоследствии мысль о временном правлении и о его необходимости, и всегдашние мои толки о всевозможном предупреждении всякого междоусобия.

От монархического конституционного образа мыслей был я переведен в республиканский, главнейшие следующими предметами и с соображениями: - сочинение Детю де-Траси на французском языке[3] очень сильно подействовало на меня. Он доказывает, что всякое правление, где главою государства есть одно лицо, особенно, ежели сей сан наследственен, неминуемо кончится деспотизмом.

Все газеты и политические сочинения так сильно прославляли возрастание благоденствие в северных Американских Соединенных Штатах, приписывая сие... ясным доказательством в превосходстве республиканского правления. Новиков[4] говорил мне о республиканской конституции для России, но я еще спорил тогда в пользу монархической, а потом стал его суждения себе припоминать и с ним соглашаться. Я вспоминал блаженные времена Греции, когда она состояла из республик, и жалостное ее положение потом. Я сравнивал величественную славу Рима в дни республики с плачевным уделом под правлением императоров. История Великого Новгорода меня также утвердила в республиканском образе мыслей.

Я находил, что во Франции и Англии конституции суть одни только покрывала, никак не воспрещающие министерству в Англии и королю во Франции делать все, что они пожелают, и в сем отношении я предпочитал самодержавие таковой конституции, ибо в самодержавном правительстве, рассуждал я, неограниченность власти открыто всем видна, между тем как в конституционных монархических тоже существует неограниченность, хотя и медленнее действует, но зато и не может так скоро худое исправить. Что же касается до обеих палат, то они существуют для одного только покрывала.

Мне казалось, что главное стремление нынешнего века состоит в борьбе между массами народными и аристокрациями всякого рода, как на богатстве, так и на правах наследственных основанными. Я судил, что сии аристокрации сделаются, наконец, сильнее самого монарха, как, то в Англии, и что они суть главная препона государственному благоденствию и притом могут быть устранены одним республиканским образованием государства.

Происшествия в Неаполе, Гишпании и Португалии[5] имели тогда большое на меня влияние. Я в них находил по моим понятиям неоспоримые доказательства в непрочности монархических конституций и полные достаточные причины к недоверчивости к истинному согласию монархов на конституции, ими принимаемые. Сии последние соображения укрепили меня весьма сильно в республиканском революционном образе мыслей.

...Политические книги у всех в руках; политические науки везде преподаются, политические известия повсюду распространяются. Сие научает всех судить о действиях и поступках правительства: хвалить одно, хулить другое. Происшествия 1812, 13, 14 и 15 годов, равно как предшествовавших и последовавших времен, показали столько престолов низверженных, столько других постановленных, столько царств уничтоженных, столько новых учрежденных, столько царей изгнанных, столько возвратившихся или призванных, и столько опять изгнанных, столько революций совершенных, столько переворотов произведенных, что все сии происшествия ознакомили умы с революциями, с возможностями и удобностями оные производить. К тому же имеет каждый век свою отличительную черту. Нынешний, ознаменовывается революционными мыслями.

От одного конца Европы до другого видно одно и то же, от Португалии до России, не исключая ни единого государства, даже Англии и Турции, сих двух противоположностей. То же самое зрелище представляет и вся Америка. Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать (fait bouillir les esprits). Вот причины, полагаю я, которые породили революционные мысли и правила и укоренили оные в умах...

 

Восстание декабристов. Материалы. М., Л., 1927. 1927. Т. IV. с. 89-92, 105.

 

 

КОНСТИТУЦИЯ Н. М. МУРАВЬЕВА

ВСТУПЛЕНИЕ.

 

(Из текста, найденного в бумагах С. П. Трубецкого)

Нельзя допустить основанием Правительства произвол одного человека; невозможно согласиться, чтобы все права находились на одной стороне, а все обязанности на другой.

Под надзором государя одно законодательное Собрание находится в столице и делает все распоряжения общие для всего государства; частные распоряжения, касающиеся до областей, предоставлены областным законодательным собраниям, образованным наподобие Столичного, и таким образом доставляется благосостояние целого и частей.

(Текст статей Конституции Н. М. Муравьева, находящийся в бумагах И. И. Пущина)

 

ГЛАВА I.