Бой на калиновом мосту или прогулка тропою мёртвых

(Мифы и магия индоевропейцев, вып 5., -М.: Менеджер, 1997)

Вот пришел Иван Быкович да под Калиновый Мост через реку Смородину. Вдруг воды на реке взволновались, орлы на дубах раскричались, - выезжает чудо-юдо Змей шестиглавый; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, пес борзой позади ощетинился...

Стал Иван Быкович биться со Змеем и победил его. На другу ночь побил он Змея девятиглавого, а на третью - Змея о двенадцати головах...

Только старуху старую, матушку змееву, не одолел Иван. Привела она его в подземелье - к старцу, отцу Змеев. Позвал старик двенадцать воев и говорит им: “Возьмите вилы железные, поднимите мне веки черные, ужо погляжу я, кто сыновей моих погубил”.

И подняли ему веки черные, веки тяжкие...

Известная сказка, традиционный сюжет. Анализом ее занимались многие исследователи; большинство из них соглашаются с тем, что сказка глубоко мифологична и представляет собой пересказ одного из древнейших славянских мифов. Действительно, довольно очевидно, что река Смородина, разделяющая противников, - это река между нашим и Иным мирами, известная всем индоевропейцам; недаром и самое имя ее содержит сразу две древние основы: mor (* mri) - “смерть”, и rod - “рождение”.[1][1] Неоспоримо и то, что по ненашу сторону реки стоят Владыки мира мертвых: Змеи и их отец - достаточно обратить внимание на обилие эпитетов “черный”, или на спутников Змея - волка (пса) да ворона, или на то, что логовище их находится под землей...

Казалось бы, что может быть проще: раз по одну сторону - черное, значит, по другую - белое. Значит, перед нами - битва добра со злом. Можно даже сделать вывод, что перед нами - Центральный Миф Индоевропейцев - поединок верховного бога-громовержца с чудовищем. Только...

Только стоит ли воспринимать миф просто как текст, как посвященное историям о богах литературное произведение? Дешевые романы, содержащие один только голый текст, живут несколько лет; века переживают книги, наполненные чем-то большим. Индоевропейские мифы пережили тысячелетия. Так, может быть, не стоит спешить с выводами, не стоит развешивать привычные, удобные ярлыки, исходя лишь из анализа голого текста?

Сама концепция мифа как явления сакрального, само его существование теряет смысл, как только мы начинаем воспринимать миф как текст, пусть даже текст культовый. Так превратилась в абсурд, в “мыльную оперу” античная мифология, когда сюжет, фабула и, в конечном итоге, текст вышли на первый план, заслонив собой роль мифа в Учении. Мы рискуем отправить туда же и мифологию славянскую, анализируя, сопоставляя и компилируя тексты, создавая пространные “жизнеописания” богов и богинь, рисуя их бесконечные генеалогические древа...

По сути, по предназначению своему миф неразрывно связан с Учением; он умирает, когда эта связь рвется. А Учение - истинное Учение - всегда практично. Поэтому за каждым мифом всегда стоит путь - путь, предлагаемый Учением, в рамках которого этот миф сформировался. Так делали боги, так теперь поступают люди... (Taittiriya Brahmana, I.5, 9, 4[2][2]) Увидим ли мы этот, предлагаемый нам богами, путь, попросту проанализировав текст и сюжет мифа и развесив на героях ярлыки “плохой” и “хороший”?

Приведенная цитата из индийского трактата прекрасно характеризует один из базисов языческого Учения. Люди следуют путям богов, и отражение этих путей - в мифологии. Правда, их нужно еще увидеть, эти пути...

Поединок на грани

На этих страницах автор отнюдь не планирует опровергать или поправлять предыдущих исследователей сказки о бое на Калиновом Мосту. Более того, существующие представления о значении используемой в сказке символики представляются автору вполне верными. Другое дело, что ни один из исследователей не ставил цели раскрыть внутренний, магический смысл исходного по отношению к сказке мифа - попытке сделать это и посвящена данная статья.

Разумеется, один-единственный славянский текст - тем более, текст, уже пересекший границу между мифом и сказкой, - не сможет стать достаточным для такого исследования материалом. Нам придется задействовать все, что сохранилось до наших дней с тех древнейших времен индоевропейского единства, когда интересующий нас миф был еще живым, как было живым соответствующее Учение.

Поиски мифологических аналогов - занятие сложное и даже рискованное: всегда есть опасность перейти некую грань достоверности, за которой начнут размываться лики богов и героев. Допущение здесь, допущение там, и - глядишь - от всего разнообразия индоевропейской мифологии уже осталось что-нибудь одно (например, - “Центральный Миф Индоевропейцев”), а все остальное превратилось в аналоги.

Однако, в данном случае мы обладаем образом, спутать который с чем-либо другим вряд ли возможно. “Позвал старик двенадцать воев и говорит им: “Возьмите вилы железные, поднимите мне веки черные...”” Этот безымянный Некто, обладающий взглядом невероятной силы и веками, столь тяжелыми, что поднять их можно лишь вилами, справедливо считается одним из самых загадочных образов славянской мифологии. Он нередко встречается в восточнославянских сказках, но наибольшую “известность” ему принесла несомненно, знаменитая повесть Н.В.Гоголя. Это - Вий.

“Вий”, однако не является именем этого персонажа; это всего лишь хейти [3][3] - на украинском языке слово вия означает “верхнее веко”. Действительно, тяжкие веки, прикрывающие глаза, являются его непременным атрибутом. Взгляд же его, согласно, восточнославянским легендам, испепеляет все вокруг.[4][4] И.Белкин, склонный отождествлять Вия с Черным Богом,[5][5] приводит в своей работе замечательный отрывок из славянской легенды: “.. .Нет ребенка в Подолии, который бы не рассказал вам об этом страшном истребителе, взглядом своим убивавшем человека и превращавшим в пепел целые города. Счастье только, что этот убийственный взгляд закрывали прильнувшие веки и густые брови. ” Другой непременный атрибут легенд и сказок о Вие - это вилы - железные вилы, которыми дюжина добрых молодцев поднимает его веки.

Итак, Владыка Иного мира, имеющий смертоносный взгляд, огромные тяжкие веки и железные вилы для их поднимания. Действительно, спутать этого персонажа к кем-либо другим сложно. Именно он известен в Ирландии под именем Балора и в Уэльсе под именем Ысбаддаден Великан-из-Великанов.

Ирландский Балор, внук Нета, происходит из племени фоморов, мифологических противников богов из Племен Богини Дану.[6][6] Согласно преданию, некогда друиды его отца, одного из владык фоморов, варили во дворе замка некое колдовское зелье, и любопытный Балор, высунувшись из окна, подставил свои глаза под ядовитый пар, что шел от котла с зельем. После того один его глаз погиб, а второй приобрел смертоносную силу: девять врагов падали замертво, заглянув в тот глаз. Но веко того глаза стало таким тяжким, что только несколько воинов могли открыть глаз, орудуя продетым сквозь веко копьем. С тех пор в битвах всегда шел Балора впереди войска фоморов.

Валлийский Ысбаддаден, предводитель великанов, обретается в своем замке вдали от населенных земель. В отличие от Балора, он имеет два глаза, но, также как у Балора и Вия, веки его столь тяжки, что ему приходится содержать специальных слуг, дабы те совместными усилиями поднимали ему веки в случае необходимости и подпирали их прочными вилами. Образ Ысбаддадена, посвященные которому тексты были записаны только в середине текущего тысячелетия, утратил важную деталь - смертоносность взгляда из-под тяжких век. Зато эти же тексты[7][7] сохранили замечательную фразу, равно характерную и для славянского Вия: “Эй, поднимите мне веки!” При желании, можно было бы считать это прямым текстуальным совпадением.

И из ирландских, и из валлийских текстов однозначно следует, что Балор и, соответственно, Ысбаддаден, принадлежат ненашему, Иному, миру - миру по ту сторону реки Смородины, и это лишний раз подтверждает, что эти двое и Вий - это один и тот же древний мифологический персонаж. Наконец, совпадают и фабулы главных связанных с ними сказаний.

В Битве в Долине Туиред - битве между богами этого и Иного миров - Балор сходится в поединке со светлым богом Лугом, и Луг убивает своего противника, сначала выбив священным копьем Ассал его смертоносный глаз, а затем и отрубив голову.

В противоборстве со светлым королевичем Килухом гибнет Ысбаддаден, получив удар волшебным копьем в глаз под тяжкими веками.

Проигрывает поединок Ивану Быковичу и отец змеев, обладающий всеми признаками и атрибутами Вия.

Сведем вместе получившиеся “пары” противников:

Россия: Вий Иван Быкович

Ирландия: Балор Луг

Уэльс: Ысбаддаден Килух

Итак, перед нами три варианта поздней переработки некого древнейшего индоевропейского мифа, каждый из которых по своему осмысливает противостояние двух мифологических персонажей, двух богов. Важно понять, что же за боги скрываются под поздними именами, и три известных нам варианта дадут, разумеется, больше информации, чем одна славянская сказка.

Начнем с первого из них, с Вия-Балора-Ысбаддадена. Это один из Владык Иного мира; в ирландском варианте он одноглаз, в валлийском - предстает перед нами великаном, в славянском варианте волки да вороны сопровождают его детей. Не так уж мало для того, чтобы если не отождествить, то хотя бы сопоставить этого персонажа со скандинавским Одином. Действительно, Один - Отец Павших, князь мира по ту сторону смерти, он одноглаз и служат ему два волка да два ворона. Следующий шаг - Велес, тождество которого с Одином мы обсуждали уже не раз.[8][8] Здесь мы встречаемся с приятным подтверждением: судя по всему, имена Велеса и Балора восходят к одной и той же древнейшей индоевропейской основе wel/wal со значением “имеющий отношение к Иному миру ”. К этому же ряду богов, принадлежащих по троичному дроблению Ж.Дюмезиля к “богам магии, власти и загробного мира”,[9][9] принадлежат еще и Гермес и Меркурий.

Второй божественный персонаж - Иван Быкович-Луг-Килух - также достаточно узнаваем. Луг владеет священным копьем, - указатель достаточно однозначный; Иван Быкович происходит, как свидетельствует отчество, от не совсем человеческих родителей (в ряд вариантов сказки он именуется Иваном Коровьим Сыном) - тоже намек отнюдь не туманный. Священным копьем (проникшим позднее в христианизированные сказания о святом Граале) в индоевропейской мифологии владеют только боги магии (например, Один). Сыном небесной коровы является Велес. Да и самого Луга ирландские саги прямо называют Самилданах - Господин-Всех-Искусств. А под Искусствами (ирл. dan) в древности понимали прежде всего искусства магические...

Вот мы и пришли к тому, без чего не бывает решения, более того - к тому, с чего решение начинается. Мы пришли в тупик.

В битве на Калиновом мосту бог магии выступает против бога магии, Один против Одина, Велес против Велеса, Луг против Луга...

Тропа мёртвых

Теперь я позволю себе немного отвлечься, чтобы подойти к тому же самому совсем с другой - может быть, неожиданной - стороны.

Наша жизнь - хотим мы того или нет - представляет собой цепь посвящений (инициаций). Это так, даже если мы не отдаем себе в этом отчет, и не замечаем самого момента инициации, перехода в некое новое качество, в новое состояние. Первая драка, первая любовь, первый опыт столкновения с магией - эти примеры поверхностны и банальны, но показательны.

В древнем мире, когда традиция контролировала многие области человеческой жизни, инициации совершались осознанно. Знания об инициациях древних во многом утеряны для нас; лишь некоторая их часть может быть реставрирована по косвенным свидетельствам и данным, еще меньшая - сохранилась в живой традиции.

Сейчас нас не интересуют инициации возрастные (такие, как переход мальчика в состояние юноши, юноши - в состояние мужчины и т.п.), нас не интересуют инициации профессиональные (такие, например, как приобщение к таинству изготовления оружия). Автор намерен обратить внимание читателя к кастовым[10][10] инициациям, а конкретно - к магическим посвящениям.

Совершенно неслучайно в данном выше простеньком определении посвящения использовано слово переход - “переход в новое состояние”. Этим же словом мы обозначаем и широко распространенные в мифологии и сказочной традиции индоевропейцев путешествия в Волшебную Страну, за грань привычного, нашего, мира.[11][11] Действительно, Переходы между мирами и настоящие посвящения во многом похожи друг на друга - прошедший грань между мирами и прошедший посвящение вступают в иную, доселе незнакомую им реальность... В посвящениях магических это родство проявляется, пожалуй, наиболее явно.

Чтобы пришло новое, старое должно уйти, освободить занимаемое место. Человек, каким он был до инициации, должен умереть, чтобы родился новый человек - вот один из формальных принципов посвящения, как его видели древние. Для посвящений магических этот принцип становится основным...

Но что означает “умереть” с точки зрения древних магов? Пройти дорогой мертвых, дорогой Ямы. Как при этом остаться живым? Пройти тропой мертвых туда и обратно. Иначе говоря - совершить Переход.

Конечно, не каждый и не всегда может совершить Переход туда и обратно в физическом теле. Но магическое посвящение этого и не требует - вполне достаточно пройти тропой мертвых в теле сновидения, в “астральном” теле или в символической виртуальной реальности - как вам более угодно; конкретный способ определяется требуемой глубиной погружения и, соответственно, “степенью” посвящения.

Мы не будем останавливаться на этнографических свидетельствах и рассматривать конкретные техники магических инициаций. Обратимся лишь к одному, но очень красивому примеру.

Сведений о друидах - магах и жрецах древних кельтов - до наших дней дошло исчезающе мало. Но среди наших весьма ограниченных знаний о них есть замечательное свидетельство об одной из практик посвящения валлийских магов. Проходящий посвящение садился в небольшую лодку и отправлялся в море на все четыре стороны. Считалось, что если боги будут благосклонны к нему и привлекут его лодку к какому-либо берегу, то посвящаемый выйдет на землю другим человеком.

Первое, что бросается в глаза - человек ставится на грань физической смерти, и одного этого уже достаточно для формирования весьма мощной деформации состояния сознания, необходимой для магического посвящения. Это так, но это не все. Простое нахождение на грани жизни и смерти еще не делает человека магом. Кроме того, для этого вовсе необязательно сажать человека в лодку и отправлять в море... мы сказали “на все четыре стороны”? Это, пожалуй, не совсем верно - от берегов Уэльса, если править прочь от земли, можно плыть только в одну сторону - на закат Солнца.

Не правда ли, знакомая по волшебным сказаниям мифологема: человек покидает родные берега, чтобы править на запад, не ведая, что ждет его впереди. Начало Дороги в Волшебную Страну, к Священным Островам Запада! Согласно магическим законам, воспроизведение начала действия неизбежно приводит осуществлению всего действия в целом - на том или ином уровне проявленности. Проходящий инициацию, начав движение по Дороге в явной реальности, мог - при должной подготовке -продолжить его в теле сновидения или в виртуальной символической реальности и вернуться на землю действительно другим человеком.

Впрочем, почему обязательно “в теле сновидения”? В этом отношении могли практиковаться самые разные варианты посвящения. Прекрасный пример дают нам сказания о Талесине - знаменитом валлийском барде VI века. Согласно легенде, маленьким мальчиком он был посажен чародейкой Керидвеной в плетеную кельтскую лодочку - коракль - и выброшен в море. Через сорок (!) лет его выловили люди Гвиддно, короля Кередигиона: он был таким же маленьким мальчиком, что и сорок лет тому назад, но - уже величайшим из бардов Уэльса.

Разумеется, эта легенда в значительной степени мифологизирована, кроме того, в ней переплетен целый ряд мотивов и сюжетов, но тем не менее, она представляет собой прекрасную иллюстрацию к описанной выше технике магических посвящений (искусство бардов всегда считалось одним из древних волшебных Искусств). Обратите внимание на характерную для “пограничных инцидентов” деформацию времени: для мальчика, которому суждено было стать Талесином, прошло совсем немного времени, тогда как в мире людей истекло сорок лет.

Быть может, существует даже возможность выстроить некую “шкалу посвящений”, характерную для магической традиции Уэльса? Тогда первым посвящением станет “прогулка” по Дороге в теле сновидения (например), вторым - путешествие на границу в физическом теле... Третьим посвящением должен стать прямой Переход...

Что ж, и об этом существуют некие неясные упоминания. Согласно некоторым указаниям, подобное посвящение прошел и сам Мерлин - один из величайших магов кельтской Британии середины I тыс. от Р.Х. Совершив Переход, он принес в Британию меч Каледвулх, выкованный мастерами Аваллона - меч, имя которого трансформировалось позднее в Калибурн, а еще позднее - в Экскалибур, - меч короля Артура...

Старый и молодой

Итак, в битве на Калиновом мосту бог магии встречает бога магии; Велес сражается с Велесом, Один - с Одином, Луг - с Лугом. Это так, но... не совсем.

Поединок с самим собой - это то, что следует просто из анализа текста; в этом еще нет магической наполненности. Это - просто фраза. Дальше следует думать: а как это - драться с самим собой?

Сказка об Иване Быковиче, сага о Битве в Долине Туиред и сказание о королевиче Килухе совершенно различны сюжетно. Но, также, как сохранился во всех вариантах центральный момент древнего мифа - поединок, - также должны были сохраниться и другие детали, важные для использования мифа. Все прочее - декорации.

В славянских сказках о битве на Калиновом мосту Иван Быкович неизменно появляется среди людей каким-нибудь странным образом. Каким именно - неважно; главное, что в результате этого он не обладает полным правом среди людей, с которыми живет. Луг приходит к богам Племен Богини Дану откуда-то издалека, и те принимают его, но не считают своим. Королевич Килух по наложенному на него заклятью ограничен в социальных функциях.

Чтобы покрыть себя славой, и тем самым обеспечить себе признание людей, чтобы стать своим, Иван Быкович отправляется в путь, на котором сталкивается с Вием. Чтобы победить фоморов и стать своим среди богов Дану, Луг вступает в битву в Долине Туиред, в ходе которой сталкивается с Балором. Чтобы снять проклятие и стать нормальным человеком, стать своим, Килух отправляется на поиски Олвэн и оказывается вынужденным вступить в противоборство с Ысбаддаденом.[12][12]

Мир фоморов, откуда приходит Балор в долину Туиред, мир, в который путешествует Килух в поисках Олвэн, наконец, мир, в котором Иван Быкович встречает Вия, - все это образы Иного мира, мира по ту сторону смерти, - об этом однозначно свидетельствует целый ряд символов и иных признаков.

Что же ищут в Ином мире эти трое, вернее - этот один, изначальный персонаж изначального мифа? “Свой-чужой” - принцип кастового различения; прошедший инициацию - свой, непрошедший - чужой. Иван Быкович-Луг-Килух ищет посвящения! Причем, раз речь идет о богах магии, - посвящения магического.

Так вот как он оказался у Калинового моста, у берега реки, разделяющей этот и Иной миры! Совершается Переход, посвящаемый следует тропою мертвых. Кого же встречает он на границе?

Обратим внимание на то, что Иван Быкович, Луг и Килух равно молоды. Противники же их, напротив, как один, стары. Более того, они не просто стары, они - на грани умирания. Валлийское сказание даже оговаривает специально, что, по древнему пророчеству, жить Ысбаддадену - до тех пор, пока не завершится успехом поход в его земли молодого принца. И исход поединка тоже одинаков во всех трех вариантах - старый погибает, молодой побеждает, и возвращается назад. Возвращается посвященным.

Старое должно умереть, чтобы новое могло заступить на его место. Принцип посвящения. Старый бог магии умирает, чтобы уступить место молодому - вот разрешение проблемы “битвы с самим собой”.

Теперь, когда мы поняли, о чем идет речь, мы можем увидеть этот же миф и в тех мифологиях, в которых уже стерлась характерная черта “старого” бога магии - смертоносный глаз и тяжкие веки. Так, в индийской мифологии отголосок этого мифа - это предание о том, как Яма, первый человек, прошедший дорогой мертвых, вступает в конфликт с Агни, изначальным богом мира мертвых, и занимает его место. В Скандинавии это - знаменитое Посвящение Одина, о котором древние тексты говорят значительно откровеннее:

Знаю, висел я

в ветвях на ветру

девять долгих ночей

пронзенный копьем

посвященный Одину,

в жертву себе же,

на дереве том,

чьи корни сокрыты

в недрах неведомых...

(Речи Высокого, 138)

Согласно этой легенде, Один пронзил себя копьем, чтобы получить знание рун. Через девять дней другой Один сошел с Древа Мира - Один, владеющий магией рун, посвященный...

Так делали боги, теперь так поступают люди. Основной закон мифологии. Перед нами не только рассказ о том, как делали боги, но и указание, как поступать людям...

Мифы, разумеется, символичны. Одину требуется мужество, чтобы проткнуть себя собственным священным копьем. И человек столь же мучительно, столь же неохотно расстается со своим старым, вчерашним “я”, вступая в свою битву на своем Калиновом мосту. Право, это непросто - драться с самим собой за свою жизнь, за свое будущее.

Но на то и есть миф - пример, поданный богами. Когда Луг в битве в долине Туиред выбивает своим копьем смертоносный глаз Балора, тот открывает Лугу, что он - Балор - его прямой предок, его дед. На психоаналитическом уровне мифологии это равнозначно утверждению “Я - это ты”. Лишенное оружия и силы, старое взывает: “Смотри, ты убиваешь самого себя!”

И Луг поднимает меч и сносит Балору голову.

Три особенности

Расползаясь по миру, народы индоевропейской семьи приобретали каждый что-то свое, отличное от всех остальных. Конечно, это не могло не отразиться и на переработках мифов, которые уносили с собой эти народы. Каждый из трех “основных” рассмотренных нами вариантов имеет такие особенности, о которых хотелось бы сказать несколько слов.

В ирландском варианте перед самой смертью Балор успевает попросить Луга, чтобы тот, отрубив ему голову, возложил эту голову на себя, дабы перешли к нему мудрость и сила Балора. Но Луг возлагает отрубленную голову на камень, и тот лопается от вытекшего из головы яда.

Ряд славянских вариантов имеет несколько отличную от кельтских концовку: Вий побежден Иваном Быковичем, но не убит, а лишь повержен в бездну. Из этой бездны он воротится, когда придет время, и тогда вновь грянет битва на Калиновом мосту.

Валлийский вариант завершается тем, что Килух, победив Ысбаддадена, получает, наконец, в жены Олвэн, его дочь. Пожалуй, это самая красивая концовка, несмотря на позднюю средневековую романтику. Дело в том, что Олвэн - богиня Дороги. Победив самого себя в битве на Калиновом мосту бог магов - а с ним и его подопечные в Мидгарде - обретает Дорогу...

http://www.arya.ru/biblio/iggvolod/kalin.htm

 

ДИКАЯ ОХОТА КОРОЛЕЙ

СЕВЕРА

 

 

Антон ПЛАТОВ

(Москва)

 

 

Остерегайтесь выходить на болота ночью, когда силы зла властвуют безраздельно...

Артур Конан Дойль

 

Еще в начале прошлого - XX-го - столетия малограмотные фермеры британской глубинки в те страшные темные ночи, когда над островом бушуют осенние и зимние шторма, запирали на засов двери своих домов, втыкали в косяки иглу или вбивали гвоздь и остерегались тушить свечи. С тоской и страхом прислушивались они к шуму ветра: не заскулит ли, не заплачет ли в собачьем своем ужасе волкодав во дворе. И крестились старухи, призывая святого Георгия, потому что знали - если заскулит, чуя страшное, дворовой пес, то явятся вослед за тем совсем иные Псы - ступающие по воздуху, с пылающими глазами или безглазые вовсе. А за ними проскачет, сзывая мертвых, древний Владыка, чья голова увенчана оленьими рогами, - Повелитель Дикой Охоты...

 

...В том или ином виде Дикая Охота известна по всей германской и кельтской Европе - как сонм злых духов, появляющийся на небе в бурные ночи. Встреча с Охотой сулит людям несчастья и беды, болезни и смерти. Прибытие Охоты всегда ужасно и сопровождается яростным шумом ветра и сверканием молний, треском ломающихся деревьев и звоном обрывающихся с подвесок колоколов. Появляется в окружении мертвых воинов сам Охотник, которого легенды и предания описывают по-разному: с рогами на голове, с черепом вместо лица или без лица вообще. И повсюду Охоту сопровождает свора адских псов, чей лай наводит ужас на людей и животных.

Рассказы о явлениях Дикой Охоты сохранили для нас не только народные поверия и легенды. В Англо-Саксонской Хронике, например, под 1127 годом указывается:

 

Немало людей видели и слышали то: многих скачущих охотников. Черны были охотники, и огромны, и отвратительны; и гончие их были черны, широкоглазы и отвратительны; и скакали они на черных лошадях и черных козлах. Видели сие в самом оленьем парке в городе Петерборо, и по всем лесам от сего же города до Стамфорда, и монахи слышали гуд рога, звучавший тою ночью. Правдивые люди, что бодрствовали тою ночью, говорили, что двадцать или тридцать раз прозвучал тогда рог. [13]

 

Несомненно, образ Дикой Охоты, сколь сильно ни был бы он искажен за время владычества христианства, имеет древнейшие мифологические корни. И сам Водчий Охоты, почти повсеместно ассоциировавшийся в позднее время с Дьяволом или разного рода «чертями», несомненно, восходит к образу европейского бога - Владыки Павших: скандинавского Одина, кельтского Кернунна (или Аравна, или Гвина). Во многих районах континентальной и северной Европы еще в Средние Века Дикую Охоту так и называли - Охота Вотана (Одина), и говорили, что свиту его составляют валькирии, яростные девы-воительницы северной мифологии, и эйнхерии, павшие в бою доблестные воины.

Значительно сложнее обстоит дело с образом самой Дикой Охоты. Христианская его трактовка очевидна и нас не интересует. А истинная?

Как ни странно, глубоким анализом магического и мифологического содержания Дикой Охоты не занимался почти никто - ни в России, ни среди западных исследователей. Между тем, он очень непрост, этот образ, и таит в себе, как мы увидим далее, многое...

Но прежде, чем анализировать миф о Дикой Охоте, рассмотрим то, что нам известно о ней самой.

 

 

Псы Аннуна:

Свора Повелителя Мертвых

 

Сверкающе-белой была их шкура, а уши - алыми...

Мабиногион

 

Свора призрачных псов, проносящихся по небу в ненастные ночи и приносящих с собой несчастья и смерти, известна в фольклоре практически всех районов Северо-Запада Европы[14]. В северных областях Британии их называли Гончими Гавриэля или Бормочущими Псами, в южных и юго-западных областях - Вересковыми Гончими и Гончими Дандо, в Уэльсе - Псами Ада. В Британии иногда говорили, что тот, кто ведет их, - Дьявол, охотящийся на потерянные души; иногда, напротив, считали самих этих Псов душами детей, умерших без крещения.

Легенды описывают их как огромных яростных псов со шкурой чисто черного (или, реже, - красного или белого) цвета. От обычных собак их отличают также глаза - иногда пылающие огнем, а иногда - большие “как блюдца” и “раскосые”, занимающие чуть ли не всю морду. Нередко, однако, эти призрачные Гончие бывают невидимы, и тогда только несущийся с облачного неба лай, да ужас, испытываемый домашними животными, выдает их появление.

И повсюду появление их связывается с грядущими несчастьями. Так, например, Уильям Хендерсон пишет в 1879 году[15]:

 

“Иногда они появляются над домом, и тогда смерть или бедствие непременно посетят этот дом. Мой йоркширский друг сообщает мне, что, когда несколько лет назад в Шеффилде погиб, сгорев при пожаре, ребенок, соседи [...] рассказали, что Гончие Гавриэля прошли над домом незадолго перед тем”.

 

Конечно, как уже говорилось, и представление об адских Гончих, и мифологема Дикой Охоты в целом имеют очень древние, дохристианские, корни, и вся связываемая с ними ныне христианская терминология представляет собой поздние наслоения, переосмысление на почве новой религии древних образов. Так, североанглийское название Gabriel Hounds - “Гончие Гавриэля” - не имеет, разумеется, никакого отношения к ангелу Гавриэлю, как и другой вариант названия “адской своры” - Gabble Retchets, “Бормочущие Псы”, - вовсе не связан с тем, что эти псы “бормочут”. Оба названия являются “народной переработкой” названия более древнего, восходящего, как указывает Дженнифер Вествуд, к архаической германской основе со значением “мертвец”, “труп”[16].

Кельтское (конкретно - валлийское) название Гончих - Cwn Annwfn, обычно переводимое как “Псы Ада”, на самом деле также имеет принципиально другой смысл. Слово Annwfn, в современном валлийском принявшее значение “Ад”, было некогда именем Иного Мира - Волшебной Страны древнейших преданий[17]. Cwn Annwfn, гончих Повелителя Аннуна, мы встречаем не только в британском фольклоре, но и в средневековых валлийских текстах. Они появляются, например, как свора Аравна, короля Аннуна, в повести “Пуйлл Князь Диведа”, входящей в состав “Мабиногиона”: “сверкающе-белой была их шкура, а уши - алыми...”[18]

И сам Хозяин гончих в валлийском фольклоре также сохранил архаические черты древнего бога-Охотника:

 

Неожиданно он [путник - А.П.] услышал негромкий лай одинокой собаки, который, казалось, доносился с неба. Затем к нему присоединился голос еще одного пса, и еще одного; лай становился все громче и страшнее; звуки приближались [...] Он бросился было бежать, но ноги его словно сковала некая сила. Все ближе становились звуки; наконец, он смог уже видеть псов и самого Охотника: тот был черен лицом, и над головой его возвышались рога... [19]

 

 

Явление Херлатинга:

Дикая Охота Короля Херлы

 

Пробудись, Ты

кто внутри рассветного холма!

Пробудись, Ты,

от пламени Голоринга!

От солнечного жара,

от лунной прохлады!

Прийди, Гаранхир! Горлассар!

Властитель Херлатинга!

Алан Гарнер,

Луна в канун Гомрата

 

Одно из древнейших зафиксированных в письменных источниках преданий о Дикой Охоте связано с именем бриттского короля Херлы (лат. Herla). Историю этого древнего короля приводит Уолтер Мап (1140-1209), британский писатель, автор труда De Nugis Curialium - “О придворных пустяках”[20], - датируемого концом XII века.

Историчность Херлы находится под очень большим вопросом, во всяком случае, британские хроники и историографические сочинения конца I - начала II тысячелетий о нем молчат. Другое дело, что имя Херла может быть не собственным именем этого короля, а своего рода устойчивым королевским прозвищем или “титулом”, восходящим, возможно, к ряду древнегерманских основ со значением “воин” (др.- сканд. herjar) или к одному из имен древнегерманского бога Одина/Водена - Хериан, употреблявшемуся, когда требовалось подчеркнуть главенство Одина в небесной дружине погибших в сражениях воинов - эйнхериев (др.-сканд. ejnherjar).

Если за именем Херлы все же действительно скрывается некий реальный исторический бриттский король, то правление его весьма приблизительно может быть отнесено к концу первой половины I тысячелетия н.э. Однако в историю Херла вошел именно как предводитель Херлатинга - Дикой Охоты.

Херлатинг (лат. Herlethingus) - так Мап называет свиту призрачных воинов, следующих за королем Херлой:

 

Ночные сборища и отряды, которые назывались “Херлатинг”, нередко появлялись в Англии до времен Генриха II, нынешнего нашего повелителя. То были отряды, блуждающие бесконечно, в бесцельном кружении; принося ужас, разбивали они тишину; и видели среди них тех, кто умер, и были те живы... [21]

 

Употребляемое Мапом имя Херлатинг явно образовано от староанглийского thing - “собрание”, “сходка”, “отряд”, (сравн. др.-сканд. термин тинг [22]) и означает, соответственно “Тинг Херлы”. Известны и другие британские, примерно того же времени, имена Дикой Охоты, возможно, также связанные с именем короля Херлы. Наводящие ужас отряды призрачных воинов Питер Блуа, архидиакон Бата и Лондона, называет Milites Herlewini, т.е. “Воины Херлевина”; Ордерик (Ordericus Vitalis), писавший еще на полстолетия раньше Уолтера Мапа, упоминает в 1123 году Familia Herlechini - “Людей Херлекина” (лат. Herlechinus). Любопытно, что этот образ проник и в некоторые области Франции, где в XII веке Дикая Охота Короля Херлы была известна под названием La Mesnie Herlequin, и именно отсюда, - как это ни удивительно, - появился к XVI веку знаменитый французский Арлекин (фр. Harlequin).

Однако вернемся к самой истории короля Херлы, приводимой Уолтером Мапом. Пересказ этой истории содержится в книге Е.М.Литера, посвященной преданиям Херефордшира[23] и воспроизводится также в известном словаре британских легендарных и сказочных сюжетов К.М.Бриггс[24].

Приведем ее - с минимальными сокращениями - и мы.

 

Однажды явился к бриттскому королю Херле другой король - карлик, прискакавший на огромном козле. У него была большая голова, румяное лицо и длинная рыжая борода, а на груди его красовалась пятнистая оленья шкура. Нижняя часть его тела была груба и волосата, а ноги заканчивались козлиными копытами. Он пожелал говорить с Херлой наедине, и в беседе этой сказал следующее:

- Я властелин над многими королями и князьями, над огромным бесчисленным народом. Их волею послан я к тебе, хотя самому тебе я неизвестен. Я рад твоей славе, что поднимает тебя над прочими королями, ибо ты - лучший изо всех людей, и, к тому же, связан со мною и положением своим, и кровью. Ты достоен чести украсить свою свадьбу моим присутствием в качестве гостя, ибо свою дочь решил отдать тебе король Франции, чье посольство прибудет сегодня. Я предлагаю тебе заключить между нами вечный мир, и скрепить его тем, что я буду присутствовать на твоей свадьбе, а ты пообещаешь мне быть на моей в этот же день год спустя.

И, сказав так, он развернулся и, двигаясь быстрее тигра, исчез с глаз. Удивленный король возвратился домой, принял посольство и согласился с их предложениями. И когда настало время свадебного пира, и король сел во главе его, то не успели еще подать первого блюда, как появился внезапно король-карлик, сопровождаемый столь огромной свитой таких же карликов, что после того, как они заняли все места за столом, снаружи, в палатках, выросших в мгновение ока, осталось их больше, чем попало внутрь, на пир. И тотчас из этих палаток хлынули слуги с сосудами и посудой, мастерски сработанной из золота и искусно изукрашенной дорогими камнями, и скоро заполнили ею пиршественный чертог. Ни вина, ни мяса не было подано на дереве или серебре - только на золоте. Слуги-карлики возникали везде, где были нужны, и не подавали ничего из королевских или чьих либо еще запасов, но только из своих собственных, и по вкусу кушанья эти превосходили всяческие ожидания. И запасы Херлы совсем не были тронуты, а слуги его проводили время в праздности.

Карлики же заслужили всеобщее одобрение. Одеяния их были великолепны; в лампы они положили сверкающие драгоценные камни; они никогда не отходили далеко, если были нужны, и никогда не подходили слишком близко, если этого не желали. Когда же подошел к кону пир, король их обратился к Херле с такими словами: