Морская капуста с кукумарией

Начало 90 ^х – время широкого установления международных связей, прежде всего, с приарктическими государствами. Будущий член-корреспондент РАН и генеральный директор ассоциации, собираясь в Канаду, пришли за консультацией к Михаилу Константиновичу Косько, который уже имел солидный опыт контактов с канадскими геологами. Полученные от него рекомендации оказались столь полезными, что по возвращении в Россию путешественники решили отблагодарить М.К. Естественно, виски. С виски было хорошо – бутылок было почти столько же, сколько и участников саммита в каб. 71 на Мойке, 120. Плохо было с закуской. К счастью, у меня на работе оказался запас любимых консервов – «морская капуста с кукумарией». Ее было так много, что потом почти все участники встречи не могли даже слышать этого слова – “кукумария”. Тем не менее, только кукумария с капустой и виски поддерживали силы друзей до полуночи, когда решили все же двигаться домой. Двинулись все вместе на Богатырский проспект, к Мише. Когда далеко за полночь друзья предстали пред грозные очи Мишиной жены Тани, их вид и перспективы представлялись ужасными. Но тут вперед выдвинулся генеральный директор и, слегка пошатываясь, произнес: - “Погодите, не может быть! Такие глаза!!!”... Конечно, троица была мгновенно прощена и приглашена к кофе. А Вы говорите: “Кукумария...”

 

«Мы попали в г...!»

Это было в октябре 1992 года. Мы с Олей Виноградовой сопровождали группу канадских геологов – членов Канадской ассоциации геологов-нефтяников в ознакомительной поездке по Западной Сибири. Руководителем канадцев был Майкл Сесил – уже давний к тому времени друг-приятель Миши Косько и Ольги, с которым они успели поработать в поле у нас на о. Врангеля, а у «них» - в Канадской Арктике. Группа состояла из 6 человек, в том числе симпатичной супружеской пары почтенного возраста, еще одного пожилого джентельмена и двух геологов в расцвете лет – Джерри Гурба, работавшего у нас на Усинском месторождении в Республике Коми, и Джерри Рейнсона.. Наш путь лежал в Тюмень, оттуда – в Ханты-Мансийск, затем – в Сургут, после чего – в Москву, экскурсия в Сергиев Посад и – по домам.

Тюмень встретила золотой осенью. Мы побывали в «Главтюменьгеологии», посетили ЗапСибНИГНИ, центральную лабораторию... Базировались мы на загородной базе отдыха «Главтюменьгеологии», где до нас останавливался Б.Н.Ельцин, и Майклу Сесилу предоставили его номер с бесчисленным количеством посуды. Приезд канадцев не прошел незамеченным, время было лихое, и ко мне обратился с просьбой родственник кого-то из обслуживающего персонала: не хотят ли канадцы недорого купить 12 цистерн нефти. А в геологических кабинетах в Тюмени (а потом и далее по маршруту) канадцам всерьез предлагали взять в освоение ряд месторождений, к части из которых и нужно-то было проложить всего несколько километров дороги.

Пора лететь в Ханты-Мансийск. Погода с утра испортилась, долго сидели в ЯК-40, но все же взлетели и пошли в облаках. Однако до Ханты-Мансийска долететь не удалось: по погодным условиям (снег, сплошная облачность) посадили в Нефтеюганске. Малюсенький аэропорт, непогода, соседи по рейсу как-то быстро улетучились (наверное, пошли в гости к землякам), мы с канадцами остались одни в полной неизвестности. Нашли кого-то из аэрофлотовского начальства, нам предложили разместиться в комнате матери и ребенка и ждать. Сколько? Бог знает... В комнате матери и ребенка оказалось 3 или 4 кроватки длиною около 1 м 20 см, ночные вазы и все. Один из канадцев улегся в кроватку-малютку, чем вызвал восторг соотвечественников. Но нам с Олей Виноградовой и девушкой-переводчицей (из «Главтюменьгеологии») было не до смеха: если непогода надолго, как нам быть с нашими подопечными? В разгар этих тяжелых дум Майк Сесил и Джерри Гурба вышли ненадолго «ознакомиться с окрестностями» и, вернувшись через пару минут, Майкл на хорошем русском языке сказал: «Мы попали в г...» (он тогда уже учил русский). Десятки лет летая по восточным маршрутам и имея представление о сибирско-дальневосточных местах общего пользования, я машинально отнес его реплику в адрес местного отхожего места. Но какая-то недопонятость, какая-то заноза осталась в голове надолго.

Из Нефтеюганска, к счастью,мы улетели через несколько часов, а дальше все прошло великолепно. Ханты-Мансийск снова с золотой осенью, мороженой нельмой, отличной баней, замечательными геологами-геофизиками, перелет на люксовом ЯК-40 в Сургут, снова отличные познавательные беседы в «Сургутнефтегазе», рейс Сургут-Москва, гостиница «Турист», незабываемый Сергиев Посад, Оля ночным поездом возврашалась в Питер, у нас - короткий сон, аэропорт Шереметьево, ранним утром я простился с нашими замечательными коллегами, которые за 10 дней стали нам близкими людьми.

Но заноза-то оставалась. В 2005 году нам с Олей снова пришлось сопровождать Майкла Сесила в Москву в нефтяные компании «Сибнефть» и «Роснефть». И вот тут-то я и спросил Майкла, помнит ли он Нефтеюганск и свою фразу. – «Да, конечно. – Но тут возможно два смысла: 1) прямой, 2) косвенный - мы оказались в сложной ситуации. Какой смысл ты имел ввиду тогда?». Майкл был краток: «Оба смысла».

 

Устрицкий В.И.

“Зайцы!”

Небольшой, состоящий из четырех человек отряд был заброшен вертолетом на речку у восточного конца огромного Таймырского озера. В составе отряда трое молодых, но уже бывалых ребят и женщина–палеонтолог, попавшая на Таймыр впервые и восторгавшаяся всем увиденным.

На следующий день после высадки отправляемся в первый маршрут в каньон на ручье километрах в 1,5 от лагеря. Только начинаем спускаться в каньон, из-под ног выскакивает заяц. Восторга женщины нет предела (“надо же, и тут зайцы есть!”).

Проработав день на разрезе, поднимаемся наверх, чтобы вернуться в лагерь. Поскольку каньон глубокий, а женщина довольно тяжеловатая на подъем, выпускаем ее, естественно, вперед. Она добирается до верха каньона первой, смотрит на открывшуюся взору плоскую тундру и неожиданно испускает восторженный вопль: “Зайцев-то, зайцев-то! Да какие большие!”

Карабкавшийся за ней техник выглядывает из каньона и столь же восторженно (хотя восторг явно фальшивый) орет: “Да с рогами!” Следом вылезаю я и вижу… стадо удирающих от нас оленей! На плоской тундре расстояние до того или иного объекта, а, следовательно, и размер его не всегда легко определить.

История эта сопровождала женщину много лет и когда она начинала что-нибудь рассказывать, кто-нибудь из слушателей обязательно восклицал: “А зайцев-то, зайцев-то! Да какие большие!”

 

Гусенок

В 1960-1970 гг., в период широкого размаха геолого-съемочных работ в Арктике в составе экспедиций или отдельно от них работали небольшие, состоящие из трех-четырех человек тематические отряды. Часто самолетом АН-2, а позже вертолетом они забрасывались в верховья рек и сплавлялись вниз по реке на клиперботах, детально изучая береговые обрывы.

Один из таких отрядов в составе Игоря Сергеевича Грамберга, Виталия Ивановича Устрицкого и Ювеналия Андреевича Смирнова был доставлен вертолетом из Диксона в верховья р.Ефремовой на Западном Таймыре для составления детальных разрезов пермских отложений. Транспортом служили три небольших резиновых лодки.

В первый же день Ю.А.Смирнов поймал трех недавно вылупившихся диких гусят, которых на Таймыре было много. Мы знали, что они хорошо приручаются и оставили их у себя. Вскоре два из них сбежали, а один привык и стал совершенно ручным. Он без привязи пасся, пощипывая траву около палатки, но к обеду являлся и, теребя нас за пальцы, требовал кусочек лепешки. В холодные ночи он пытался или залезть в спальный мешок или прижимался к затылку спящего Ю.А.Смирнова, который, в основном, его и кормил. При переездах гусенка сажали сверху на нагруженный клиппербот, а чтобы не свалился в воду на порогах, прикрывали ящиком.

Прошел месяц. Гусенок на смирновских лепешках рос быстро. Он стал уже размером в половину взрослого гуся, но оставался таким же домашним животным, привязанным к палатке и ее обитателям, которых он явно считал своими родителями. При переходах он спокойно сидел на лодке под ящиком, а при разгрузке лодок на новом лагере требовал кусочек лепешки.

На одном из переходов попался участок, на котором река широко разливалась и становилась настолько мелкой, что камни торчали повсюду. Пришлось слезать в воду и вести лодки между камнями. Я иду первым, за мной Ю.А.Смирнов. Внезапно он кричит: “Виталий Иванович, у Вас гусенок убежал!” Оглядываюсь назад. Действительно, метрах в шести за лодкой плавает наш гусенок. Иду к нему, но неожиданно гусенок начинает удирать, нырять, отказываясь признавать нас за хозяев. Не без труда мы с Ю.А. его поймали. Я провел с ним воспитательную работу (“Совсем от рук отбился, паршивец!”), слегка отшлепал его по хвосту в наказание и, приподняв край ящика на лодке, засунул гусенка на место. Часа через два добрались до начала очередного каньона, где был намечен следующий лагерь. Начинаем разгружать лодки, снимаем ящик и видим… двух совершенно одинаковых гусят! В то время, как «наш» гусенок мирно сидел под ящиком, поймали (и провели “воспитательную работу” - нашлепали) таких же размеров дикого!

На ночь посадили обоих гусят под ящик у палатки, а утром обнаружили лежащим на боку пустой ящик. Дикий гусенок, опрокинув его, сбежал и увел с собой и нашего. Нас это мало огорчило, т.к. сезон кончался. Везти питомца в Ленинград мы не собирались, а оставлять одного, не приученного к вольной жизни – на душе было неспокойно. А вдвоем они не пропадут!

 

Мамонтенок

В начале шестидесятых годов, когда на Таймыре начинались систематические съемочные работы масштаба 1:1000 000, транспорта практически не было, и геологи работали в условиях, которые сейчас кажутся невероятными, а с точки зрения техники безопасности - вообще недопустимыми.

Обычно геолог и техник, взвалив на плечи необходимое продовольствие, спальные мешки и легкую палатку, уходили в маршруты на 4 - 6 дней. Поскольку в тундре кольев для палаток не найдешь, а нести их тяжело, вместо них использовались геологические молотки с удлиненной ручкой. Естественно, в такую «палатку» можно было только заползать как в берлогу. Так как дров в тундре тоже нет, к поясу привязывался примус, а в рюкзак засовывалась (или привязывалась к нему) баклажка с керосином. По ходу маршрута убывающее продовольствие заменялось собранными образцами.

Вот в такой маршрут и отправились молодые геолог и техник. Для обоих это был первый год работы в Арктике. Маршрут прошел успешно, они вышли на берег моря, и до базы оставалось всего несколько километров, когда в основании берегового обрыва они обнаружили нечто непонятное. Покопавшись, они вытянули... довольно большой череп с бивнями. Радостный вопль геолога:

- Слушай, это же череп мамонтенка! Такого ни в одном музее мира нет!! (Знаменитых на весь мир находок тогда еще не было). Мы же прославимся на весь мир!!!

- Так он же жутко тяжелый!

- Я возьму твой рюкзак, а ты тащи. Как Ф.Г. (Федор Григорьевич Марков, начальник экспедиции), обрадуется!

Сказано - сделано. Несколько раз садились отдыхать, но дотащились до базы. Приползли туда к утру (ночи-то в Заполярье нет), вся база еще спала. Из своей палатки вытащили какой-то ящик, напротив входа в палатку Ф.Г. его установили, водрузили на него череп и стали терпеливо ждать пробуждения начальника и его восторга при виде находки.

Через некоторое время Ф.Г., зевая, вылез из палатки, небрежно взглянул на череп и произнес совсем не те слова, которых ждали ребята.

- А какой идиот эту дрянь приволок? Выскочивший из засады геолог завопил:

- Федор Григорьевич! Какая дрянь? Это же череп мамонтенка! Такого в мире нет!

- Сам ты мамонтенок! Это морж, их костей тут на берегу полно валяется!

После этого к геологу надолго пристало прозвище «мамонтенок». А после конца сезона он уволился и перебрался в более теплые края.

 

Укрощение строптивого

В 70-е годы прошлого века НИИГА вел довольно большие работы на Шпицбергене. Существовала самостоятельная Шпицбергенская партия, начальником которой был вначале В.Н. Соколов, а после того, как он стал ученым секретарем института, - Д.В. Семевский.

Геологи в партии подобрались очень сильные. Через три-четыре года работы у всех было уже по 2-4 статьи. В дальнейшем многие из них защитили диссертации.

Среди этой дружной компании заметно выделялся один (назовем его Б.К.). Выделялся не столько способностями, сколько невероятным самомнением и апломбом.

Однажды в комнате, где сидела экспедиция, раздается телефонный звонок. Секретарь директора сообщает, что у нее на имя Б.К. лежит письмо из Норвежского Полярного института. Это было время, когда личные контакты с иностранцами не поощрялись и подобные письма были редкостью. Б.К. почти бегом бросается в канцелярию и у входа в нее сталкивается с Д.В. Семевским.

Короткий разговор:

- Ты за письмом?

- Да.

- А я его уже взял. На!

Протягивает фирменный конверт Норвежского Полярного института с норвержскими марками. Вместе идут в свою комнату. Б.К. вскрывает конверт, читает и издает радостный вопль. Все головы поднимаются с немым вопросом. Б.К. дает письмо Семевскому - «Прочти вслух»! Семевский читает (привожу по памяти в сокращенном виде): «Рады сообщить, что, учитывая Ваши огромные заслуги в деле изучения Свальбарда, единогласным решением Ученого Совета Вы, первый иностранный геолог, избраны почетным членом Норвежского Полярного института. О времени вручения Вам соответствующего свидетельства сообщим дополнительно».

Директор Норвежского Полярного института /подпись/.

Следует дружный поздравительный хор и, естественно, требование немедленно обмыть это событие. Отмахиваясь, Б.К. бросается к двери.

- Ты куда?

- Как куда? Должен же я сообщить Борису Васильевичу (Ткаченко – директор НИИГА) об избрании!!

Следует общее смятение. Семевский еле успевает остановить в дверях Б.К. словами:

- Подожди., ты еще не совсем почетный член.-?????

И тут открывается то, что было известно всем, кроме Б.К.

Начальник партии Д.В. Семевский, в отличие от Б.К., в Норвежском Полярном институте бывал, и привез оттуда несколько фирменных конвертов и бланков. Тогда и родилась идея розыгрыша. У В.И. Устрицкого, в то время увлекавшегося филателией, Семевский выпросил несколько норвежских чистых марок, наклеил их на фирменный конверт, соорудил подобие почтового штемпеля (неразборчивого) и вложил приведенный выше текст, который и вручил Б.К. у выхода из канцелярии.

О подготовке каверзы знала вся партия, но никому и в голову не приходило, что Б.К. поверит в реальность своего избрания. Однако, поверил. Вскоре он вообще ушел из института.

 

 

 

Шахматная команда НИИГА – ВНИИОкеангеологии – многократный чемпион геологических организаций Ленинграда (1970-1980 г.г.). Слева направо: В.М. Малявкин, В.И. Устрицкий, В.Э. Волк, Е.В. Лебедев,

Н.К. Шануренко, П.Н. Рысин[§§]

 

 

И в Арктике бывает тепло – Новая Земля, В.И. Устрицкий (1979 г.)

 

Антарктическая коррида

Справа – Г.Э. Грикуров (1968 г.)

 

 

 

Птенцы полярной совы

Пай-Хой, 1952 год, слева В.И. Устрицкий

 

 

 

Заядлые преферансисты