Валерий Пилецкий, бывший сотрудник администрации ИТУ, ныне «урод». Подвижный дозор «фармкоровских» у периметра Горького-16

Мая, воскресенье, вечер

Пилецкому, работавшему контролером в одной из колоний общего режима в Вятской области, повезло несказанно. Именно с их колонии начался рейд еременковского отряда в этих краях. От других «уродов» из своего отряда он узнал, что труженики исправительного фронта не во всех зонах отделались так легко, как он. Те зоны, которые отбивались у администраций вооруженными бандами, прославились настоящей резней, которая устраивалась освободившимися зеками в честь такого дела. Правда, в паре колоний администрация устроила поголовный отстрел контингента, прежде чем их кто-то успел захватить, после чего ломанулась на прорыв в сторону областного центра.

С Пилецким же судьба обошлась милостиво. В их колонию прибыл немалый отряд спецназа из их же собственного ведомства, на новенькой броне, так что об устройстве беспорядков в зоне никто и не помышлял. Прибывшие сноровисто взяли под контроль всю зону, а затем, совершенно неожиданно, собрали всю администрацию у штаба и объявили им, что «мы будем жить теперь по-новому». Это вызвало немедленное расслоение сотрудников на два неравных лагеря — меньший из числа согласных с «новой политикой», и больший, из числа тех, кто и вправду полагал, что выпускать и вооружать уголовников не следует. Но сила была не на стороне вторых, и довольно скоро он обнаружил себя стоящим с пистолетом в руке посреди жаркого пыльного плаца, а пистолет был направлен в затылок стоящему на коленях Петру Тимошину — коллеге Пилецкого. Самому же Валерию за правое ухо упирался дульный срез другого пистолета, который держал человек в черной форме, черном же шлеме и черной разгрузке, с эмблемами в виде обоюдоострой секиры на нарукавном шевроне. Формой он здорово напоминал киношного эсэсовца.

Выбор Валерию предоставили настолько простой, что сомневаться не пришлось ни единой секунды. ПМ у него в руке дернулся, а Тимошин упал лицом вперед так, будто его пнули между лопаток. Из-под впечатавшегося в асфальт плаца лица начала быстро растекаться лужа ярко-красной крови.

— Молоток. — похвалил человек в черном, убирая пистолет от затылка Валерия. — А теперь давай вот этих двоих. Сам, добровольно. Только спереди, чтобы глаза видеть, а то в затылок каждый умеет.

За Тимошиным на коленях стояли зампореж и еще один контролер. Пилецкий обошел их спереди, посмотрел. Зампореж Выдрин был здорово избит, кровь продолжала вытекать тягучими вожжами из носа и рта, заляпав форменную рубашку на груди, оба его глаза заплыли. Били его не эсбэшники, а «торпеды» Крапа, который к тому времени появился на всеобщем обозрении. Контролеру из новеньких, фамилию его Пилецкий еще не запомнил, отрезали ухо и всего истыкали ножами, но не глубоко. Вся его одежда была пропитана кровью, и он лишь тупо покачивался вперед-назад, видимо, уже не очень хорошо осознавая происходящее.

— Ну, чего ждешь? — вполне доброжелательно спросил человек в черном, поигрывая небольшим двухцветным пистолетом.

— Да не, я не жду. — хрипло ответил пересохшим от страха горлом Пилецкий и попытался сглотнуть слюну.

Слюны не было, казалось, что весь организм его высох и превратился в некий сгусток ужаса. Валерий не был ангелом, в зонах в контролерах таких не держат. Но выстрелить в лицо стоящему перед ним на коленях человеку было трудно. Очень трудно.

— Давай, давай, не разочаровывай нас. — сказал эсбэшник.

Сзади к нему подошел Крап, держа в руках «стечкин». С Крапом были еще двое, оба с АКМС, не отходившие от него ни на шаг. Издалека, как заметил Пилецкий, на разыгрывающиеся сцены смотрели вояки в камуфляже и с навороченным оружием. Эти захватили лагерь, но в процесс отбора «уродов» из числа людей не вмешивались. Занимались этим люди в черной форме, а также приехавшие с ними уголовники.

— Ну, ты чего, вертухай, сомлел? — притворно удивленно спросил Крап. — Помочь?

— Нет, не надо. — прохрипел Пилецкий, у которого вспышкой в мозгу родилась мысль о том, что если ему сейчас «помогут», то через минуту он сам будет стоять на коленях на чисто выметенном асфальте плаца.

— Тогда не тяни время, жрать всем охота уже. — сказал Крап.

Один из его «торпед» слегка приподнял ствол автомата, как бы с намеком.

— Страшно, Валерик? — неожиданно разомкнул слипшиеся от запекшейся крови губы зампореж, майор Беляков. — А ты не ссы, начал своих валить, так продолжай, сука.

С этими словами он плюнул под ноги Пилецкому кровавым сгустком. Пилецкий неожиданно даже для самого себя обиделся на Белякова. С какой стати он в него плюется? Это раньше он тут главным был, Пилецкий в силу частых залетов по службе даже на глаза ему боялся попадаться. А теперь его сила кончилась. Другая теперь сила в зоне все решает. Контролера накрыла волна трусливой злости и Пилецкий, искривив губы и жалко перекосив лицо, вскинул ПМ и выстрелил в зампорежа. Тот лишь покачнулся, но не упал. Пуля ударила его в скулу, почти по касательной, сломав кость и вырвав клок мяса, повисший вниз кровавым лоскутом. По шее и плечу побежал ручеек темной крови.

— Ну, Валерик… — протянул Крап. — Так не пойдет, даже попасть не можешь. Давай еще разок, старайся.

Удар пули все же ошеломил Белякова. Он уже ничего не говорил и даже не смотрел на Пилецкого. Дрожащей рукой тот снова поднял пистолет и выстрелил, угодив в самую середину лица, прямо в переносицу. Тело зампорежа грузно завалилось назад, и неестественно вывернутые ноги мелко задергались. Смерть все никак не наступала, пуля пробила переносицу и застряла где-то в носоглотке. Майор продолжал хрипеть, и даже, кажется, оставался в сознании.

— Талант, Валерик, талант. — сказал «эсэсовец» в черном. — Тебе исполнителем быть, ни один у тебя не уйдет, не помучавшись. Добей, урод!

От неожиданно злобного крика и болезненного тычка в спину Пилецкий подпрыгнул и дважды выстрелил в голову умирающего, на этот раз добив его окончательно. Контролер из новеньких, глядя на эту картину, неожиданно сморщился и заплакал.

— Не надо… пожалуйста, не надо… — бормотал он.

Слезы текли у него из глаз, смешиваясь с кровью. Его мелко трясло.

— Поздно, Вася. — наставительно сказал Крап. — Раньше надо было думать. Сейчас сам бы водку пил да корешей своих валил. А теперь поздно. Валерик, давай, не тормози.

Рядом хлопнул еще один пистолетный выстрел, заставивший дернуться и жертву, и палача. В нескольких метрах происходил «отбор уродов» с коллегой Пилецкого, Боголюбским. На асфальт рухнуло тело какого то заезжего капитана из областного УИН, застрявшего здесь в командировке.

Пилецкий вдруг успокоился. Неожиданно ясно в его воспаленном и затопленном страхом мозгу возникла мысль: «Обратной дороги нет. Все. Приплыл». Взяв в руки оружие, и начав убивать свих коллег под командой уголовника, он уже ушел за ту грань, за которую заходить нельзя, так далеко, что грани этой уже и не разглядеть. Пилецкий погрузился во тьму вечную. И осознание этого его успокоило. Он уже твердой рукой вскинул пистолет и выстрелил новичку в середину лба, прекратив его заунывный плач. Тело повалилось на зампорежа, а Пилецкого хлопнули по плечу, и кто-то сунул ему в руку початую бутылку водки и половину кральки колбасы.

— Молотком, Валерик! Зачислен в ряды, так сказать. Будешь теперь в «уродах». Хлебни как следует.

Затем Пилецкий жадно хлебал водку из горлышка, как воду, не чувствуя вкуса, затем жевал отдающую чесноком колбасу. Кто-то сунул ему пачку сигарет, и он закурил, без проблем чиркнув спичкой на изрядном ветру. Руки уже не дрожали.

Продолжение этого дня он уже помнил плохо. Он здорово напился в кругу таких же «уродов», как они сами себя называли. С еременковским отрядом приехало человек двадцать бывших «вертухаев». Ему выдали слежавшийся на складе армейский камуфляж, стальной шлем, потертый автомат с черным пластиковым прикладом и цевьем, «макаров», гранаты, штык-нож. Показали место в кузове КамАЗа. Затем новичков, человек пятнадцать, в общей сложности, повели показывать имущество отряда.

Больше всего Пилецкого поразила передвижная пыточная, переделенная из старой кашээмки с кунгом. От прошлого оборудования в ней разве что дизель-генератор остался, подсоединенный к каким то трансформаторам и реостатам, черт знает, что это такое, в электрике он плохо разбирался. Провода вели к стоматологическому креслу, словно в насмешку установленному посреди кунга. Кроме «крокодилов», которыми заканчивались провода, там было множество хирургических инструментов, какие-то ножи, мясницкие топорики, молотки и клещи. На столике пристроилась переносная газовая плитка, на конфорках которой лежали обугленные с одного конца монтировки.

В кунге стоял запах дерьма, крови и страха. Пилецкий почувствовал, как хмель улетучивается из его головы, а волосы шевелятся под форменной кепкой. Но затем он снова выпил, и его отпустило. Зачисленный в «уроды» Боголюбский все время крутился рядом, часто подливал, подавал наколотые на вилку соленые огурцы, закусить. Водки, закуски, курева у «уродов» было много, целый КамАЗ был забит «бациллой» под верх тента.

К ночи нашлись и девки. Оказывается, их возили с собой постоянно, в двух автозаках, пустовавших в отсутствии пленных. Девки были молодые, все взятые силой из деревень, через которые проезжал отряд. От отряда не прятались, сначала воспринимая их как защитников, а когда настоящая звериная сущность гостей становилась видна, предпринимать что-то было уже поздно.

Что удивило Пилецкого, так это то, что со многими «уродами» ехали семьи. Были жены, были дети, и никого из них не волновало происходящее в лагере. Ни зверства, ни крики из пыточных, ни публичные казни, ни пьяный разгул и дикий разврат. Жены бывших вертухаев с удовольствием примеряли взятое с грабежей добро, детишек некоторые папаши уже «приставляли к делу», пусть пока на подхвате. «Уроды» на глазах превращались в некую кочевую орду, кормящуюся исключительно от своих зверств.

Впрочем, поначалу «уроды» еще не слишком зверствовали. Их было маловато, да и «настоящего дела» для них не находилось. За вояк их никто не считал, а с палачеством развернуться не было оказии. Все изменилось, когда Крап взял власть и начал строить свое княжество, устроив себе резиденцию на хлебозаводе. К тому времени число вертухаев в «уродской роте» перевалило за сотню, а считая членов семей и каких-то непонятных шнырей из числа лагерных «опущенных», так и к трем сотням уже приблизилось. Некоторые бабы тоже напялили на свои раскормленные дармовыми харчами зады камуфляж, и вооружились, почувствовав вкус к грабежам и безнаказанному живодерству.

Их колонна обрастала грузовиками, пригружалась дополнительным имуществом, постепенно превращаясь в самую настоящую орду, распугивающую своими многочисленными моторами все живое вокруг. Они уже не шли с основной колонной «фармкоровских», а крались по дорогам следом, останавливаясь своим собственным лагерем, занимая деревни и показывая деревенской публике, кто в доме хозяин.

Постоянно с «уродами» находились около десятка «эсэсовцев», как окрестили одетых в черные прыжковые костюмы эсбэшников. Они не вмешивались в происходящее, не мешали, и лишь время от времени передавали задания, полученные ими от Еременко. И возглавляли уходящие на эти задания отряды.

Задания все больше были простыми и понятными. «Уроды» действовали в качестве карателей в интересах Крапа, строящего свое государство. Необходимости в такой их работе не было, бандиты и сами зверствовать умели не хуже, но Еременко настаивал на том, чтобы его «уроды» имели как можно больше подобной практики. И Пилецкий втянулся, а вскоре ему даже понравилась новая работа.

Они жгли, вешали, расстреливали, насиловали. Убивали мать и скармливали воскресшему мертвяку ее же детей. Выращивали мутантов и скармливали им пленных. Чувство всеобъемлющей власти и абсолютной безнаказанности пьянило и вгоняло в постоянную эйфорию. Любая сельская девка был его по движению пальца, и Пилецкий пользовался этим напропалую — в прошлой жизни женщины его вниманием все больше обходили.

По вечерам они пили до беспамятства, валились где придется, после чего просыпались и снова пили. От такого беспробудного пьянства начались проблемы, и командир прикомандированных «эсэсовцев», некто Серых, вместе с командиром отряда Петраковым и главным «контрразведчиком» Великановым, устроили показательное повешение троих особо проштрафившихся. Под раздачу попал Боголюбский, с которым Пилецкий пил весь день, и который после этого выпил на посту еще бутылку водки, да так и уснул.

Трупы не снимали еще три дня, и они дергались на виселице посреди лагеря, протягивая руки к каждому, проходящему мимо. Такие действия командования чуть отрезвили отряд, и дисциплина поднялась.

А затем в отряде случились первые серьезные потери. До этого погибли всего четверо, совсем уж «расшалившиеся» в захваченных деревнях. Их смерть была следствием их собственной глупости. Но на этот раз все вышло по-другому. Взвод «уродов» и все прикомандированные эсбэшники выехали с бригадой уголовников, подчиненных некоему Шкабаре, в деревню Вяльцево, с целью сделать местное население более сговорчивым. Работа предполагалась знакомая и уже рутинная. Выбрали большой сарай, застрелили нескольких местных жителей и закинули туда. Когда они ожили, туда по одному начали подавать выбранных случайным образом, причем каждому из них стреляли в голень, чтобы слишком резво не бегал.

Это уже даже не развлекало, разве что бандиты устроили подобие тотализатора и принимали ставки на то, сколько продержится каждая из жертв, и какой из мертвяков настигнет ее первый. Сам Валерий отошел покурить в сторонку, разглядывая толпу согнанных к месту расправы сельчан, подбирая себе девку посимпатичней и помясистей — худых он не любил.

А затем из леса ударили пулеметы и снайперы. Взорвалась БМП бандитов, которую они полагали своей главной силой. Накрылась «маталыга» со своим пулеметом в башне. Покосило «эсэсовцев», разнесло один из их «водников», с которого они не сделали ни единого выстрела, даром, что два пулемета на крыше. Тяжелой пулей расплескало мозги Барабану — так прозывался их пулеметчик, причем все содержимое его черепной коробки оказалось на лице и груди Пилецкого.

Пока пытались организовать оборону от неожиданного нападения и матеря все проспавшее оцепление, вяльцевцы успели добраться до оружия с убитых, и открыть огонь во фланг. Началась паника, уцелевшие «эсэсовцы» плюнули на подопечных и рванули на уцелевшем «воднике» в лес, бросив своих убитых. Сам Пилецкий успел вскочить в кузов одного из КамАЗов, и тем самым спасся. Но их взвод из двадцати пяти человек потерял четырнадцать. Его потом трясло до следующего утра, и успокоился он, лишь выпив целую бутылку какой-то мерзкой водки, отдававшей сивухой.

На следующий день их подняли по тревоге. Валерий страдал от жуткого похмелья, и пока стоял в строю и слушал речь Петракова, несколько раз чуть не облевался от накатывающих приступов тошноты. Но суть речи примерно уловил. Их бросают на перехват тех самых людей, что расстреляли их в деревне. По идее Валерий должен был воодушевиться чувством мести, но на самом деле он почувствовал страх. Ему памятно было, как пули, летящие из леса, косили его коллег (товарищами назвать хоть кого-нибудь здесь язык бы не повернулся). И он представлял, что такая же пуля, как та, что разнесла голову Барабану, вполне могла бы сделать то же самое с его головой.

Еще он заметил, что воодушевленных возможностью отомстить лиц в строю вообще не видно. Резать беззащитных было как-то привычней и надежней, а рыдать над судьбой тех, кто остался в Вяльцево, никто не собирался. Сам Пилецкий уже успел выпотрошить РД Барабана, и разжиться из него заныканым золотишком, снятым с жертв экзекуций. Барабан с его ПК был чуть не главным действующим лицом в массовых расстрелах.

Дальше все стало еще хуже. Из «уродской орды» выделили всех боеспособных, которых придали колонне вояк в качестве усиления. И Пилецкий впервые понял, что такое быть существом второго сорта, вроде лагерных «обиженных». Вояки «уродов» откровенно презирали, всячески третировали и ущемляли в правах, немедленно спровоцировав несколько конфликтов, закончившихся плачевно для «уродов» же. Трое были избиты, причем один настолько сильно, что все сомневались, выживет ли он вообще.

Чтобы не смущать умы, кум Великанов повез того на «уазике» в какую-то поселковую больницу, но вернулся неожиданно быстро, сказав, что того обещали вылечить и поставить на ноги.

Однако вояк тоже обуздали. Их командир, рыжий красномордый мужик в камуфляже, габаритами похожий на вставшего на дыбы быка, навел относительный порядок. «Уродов» же успокоил сам Еременко, появившись в сопровождении Петракова и вездесущего Великанова, пообещав им, что действовать они будут со «спецами», как он их называл, раздельно.

Затем им довели задачу. Разбившись повзводно, они должны были патрулировать дорогу вокруг закрытого города, особое внимание уделяя местности вокруг появившихся в ограде проломов. Эта задача мало вдохновила бывших режимников, ясно представлявших, что будет, когда их грузовик войдет в прямое противостояние с броневиком противника, на котором, по слухам, тот уходил от преследования. Наличие целых четырех гранатометов не слишком успокаивало — толковых стрелков из этого шумного и бесполезного при карательных походах оружия среди них не было.

Взвод Пилецкого сумел заехать на своем «Урале» на лесную поляну, неподалеку от опушки, где они чувствовали себя в безопасности, поставив наблюдателем бывшего лагерного «петуха» Бляху, как-то между делом прижившегося при «уродах», и выполняющего любую работу, какую получит.

В общем, вертухаи откровенно отлынивали от выполнения задачи, отделываясь бойкими докладами по рации, отвечая на запросы командования. В середине дня на «уазике» к ним заехали Великанов с Петраковым, в сопровождении единственного водителя, и командир их взвода Клешня доложил начальству о том, что никаких признаков противника не обнаружено. Командиры пожали плечами, выпили с Клешней по быстрому, и уехали на «уазике».

Все прекрасно понимали, что никакого изменения в их собственной судьбе от того, сумеют они перехватить злодеев, или не сумеют, не произойдет. Сейчас они откровенно занимались чужими проблемами, от которых им самим были ни тепло, ни холодно. Соответственно, все происходило под лозунгом: «А оно тебе надо?».

Так бы и грелись они на уже совсем по-летнему жарком солнце, если бы ближе к вечеру к ним не нагрянул БПМ с почти десятком вояк. Пришлось изображать рвение. Вояки же, однако, были больше озабочены обороной от вроде бы союзников из числа бывшего контингента, нежели поимкой противника. На «уродов» внимания почти не обращали, разве что на пинках выгнали дополнительных наблюдателей к опушке леса.

Уже стемнело, и «спецы» заставили «Уродов» выбраться к самому кустарнику, затянувшего опушку леса сплошной завесой. Запретили пить, и даже приглядывали за этим. Для Пилецкого это стало настоящей пыткой — он привык каждый вечер упиваться в дрова и другого существования уже не мыслил. Прихватив из рюкзака бутылку водки и бутерброд в полиэтиленовом пакете, он удалился в кусты, картинно помахивая сложенной газеткой, якобы до ветру собрался. На него никто не обратил внимания. Но едва он присел и вскрыл бутылку, как был сбит с ног могучим пинком в бок, выбившем из легких воздух, а из глаз искры.

Когда зрение вернулось к нему, и он сумел сделать вдох, зрение его сфокусировалось на толстом глушителе «вала», направленного ему прямо в лицо. Над ним стоял крепкий мужик в камуфляже и невероятно крутой воинской справе, с прибором ночного видения на шлеме, и смотрел он на Валерия как на некое любопытное насекомое.

— Еще рез бухнуть решишь, козел, и трындец тебе. Понял? — спросил мужик.

Пилецкий лишь энергично закивал головой. Мужик его пугал. Было видно, что застрелить бывшего вертухая ему не просто запросто, но еще и очень хочется. Даже палец на спусковом крючке подрагивает. Валерию с его позиции было это очень хорошо видно.

— Вылей. — сказал мужик в камуфляже.

— Чего? — с перепугу переспросил Валерий.

— Водяру вылей. Чтобы я видел.

Ствол автомата указал на бутылку, которая так и была в руке. Судьбу искушать не хотелось, к тому же в кузове «Урала» такого добра стоял еще ящик, так что Пилецкий без сожаления перевернул открытую бутылку и спустил всю сивуху из нее до капли в лесной дерн.

— А теперь пошел отсюда. — процедил камуфляжный, после чего снова добавил: — Козел.

Пилецкий рванул к своим с низкого старта, по пути совершенно беззвучно обматерив своего мучителя, зная наперед, что до того ни одного слова не донесется. Но не преминул нажаловаться Клешне, который, тоже будучи в легком подпитии, блеснул смелостью и отправился на разборки к командиру «спецов», сидящему на броне своей угловатой, заляпанной пятнами камуфляжа, бронированной машины.

Однако, и там все пошло не так, как надо. Командир слушать брань Клешни не стал, а просто сбил того с ног подсечкой, и не успел взводный «уродов» дернуться, как в нос ему уперся пистолет, с невероятной быстротой выдернутый из кобуры. А еще двое спецов, подняв автоматы с подствольниками, направили их на подскочившую было с места толпу «уродов».

«Уродов» было вдвое больше чем спецов, и хоть вооружены они были попроще чем те, разница была не велика. Старый автомат убивает ничуть не хуже нового. Разница была в том, что настоящей волчьей стае, какую представляли собой «спецы», подобранной «вручную», по рекомендациям и знакомствам, противостояла свора самых обычных шакалов, жестоких со слабыми, трусливых с сильными, и самое главное — ничем, кроме пьянства и совместно творимых изуверств, друг с другом не объединенных. И едва им стоило увидеть направленные в их сторону стволы, как у каждого мелькнула в голове мыслишка: «А как меня первого? А оно мне надо?».

В общем, «уроды» побурчали и вернулись к машинам, сделав вид, что не услышали звука подсрачника, которым следом за ними отправили их командира.

На какой-то момент наступила тишина. «Уроды» собрались возле своей машины, куря и тихо переругиваясь, «спецы» же занимались своими делами, не обращая на вертухаев никакого внимания.

Когда уже почти совсем стемнело, со стороны пятнистого бронетранспортера «спецов» донесся чей-то крик:

— Тревога! Есть визуальный контакт.

— По машинам! — заорал подскочивший невесть откуда спец, тот самый, что заставил вылить водку, и для пущей убедительности отвесил неслабого поджопника Валерию, отчего тот взвыл и птицей взлетел в кузов. Рыкнул заведенный мотор, после чего из кабины донесся звук удара и крик водителя. После чего кто-то заорал: «Ты что, баран, твою мать, делаешь? Какие фары, идиот?»

Машина рывком тронулась с места, неожиданно резко затормозила, и снова дернулась вперед, отчего все находящиеся в кузове оказались друг на друге. В кузов заскочили целых три спеца, пристроившихся у заднего борта.

— А чего они не на своей? — шепнул кто-то в темноте.

— Хрен их знает. — пожал плечами Пилецкий. — Ждут чего-то.

Грузовик ехал, переваливаясь на неровностях, и ехал не спеша. «Спецы» сидели спокойно, и Валерий догадался, что те тоже не рвутся в прямой бой. Двое из них были вооружены толстыми трубами одноразовых гранатометов, висевших у них за плечами. С «мухами» Пилецкий был знаком еще по службе в армии, а эти были длиннее и заметно толще. У третьего же вообще были уложенные вьюком две толстенных трубы, покрытых желтоватыми разводами.

Против ожидания, БПМ двинулся почти сразу за ними и ехал следом как привязанный. И лишь на полпути к периметру ушел левее, видимо направившись в обход, или в охват, как там это все правильно называется на военном языке. А затем с той стороны, куда ехали они, донесся парный взрыв, а затем ему вдогонку еще один, намного мощнее. Затем, еще немного погодя, очередной парный взрыв, а потом понеслось. Загрохотали пулеметы, послышались выстрелы из гранатометов, все перекрывал периодически какой-то пулемет, тональностью похожий на отбойный молоток. Водитель «Урала» дал по тормозам, и «спецов» из кузова как ветром сдуло. А следом за ними, подчиняясь непонятно чьим командам, горохом посыпались на асфальт дороги «уроды».

Пилецкий выпрыгнул неловко, слегка подвернув ногу, и побежал, пригибаясь и прихрамывая, к пролому в многорядной ограде, за которой во всю ширь разворачивалась перестрелка. Били откуда-то с крыши, трассеры летели пучками, а в ответ били по этой самой крыше, причем время от времени из чего-то могучего, крошившего и выбивавшего из стены кирпичи.

«Уроды», имеющие очень относительное понятие о воинском строе, бежали в пролом стадом, и у Валерия мелькнула мысль, что если кто-то ударит из пулеметов по толпе, то, скорее всего, никто отсюда живым не уйдет. Но никто не ударил. В темноте раздавался лишь топот, надсадное дыхание, звяканье касок и оружия, чей-то мат и проклятья.

Они благополучно забежали в пролом, после чего с грехом пополам рассредоточились вдоль бетонного забора, из-за угла которого и доносилась стрельба. Кто-то из них, Валерий в темноте даже не понял, кто именно, выглянул из-за угла и замер, всматриваясь в то место, откуда, из каких-то ворот, били пулеметы. Отчетливо были видны огоньки дульных вспышек. В ответ с крыши пятиэтажки и прилегающего здания летели трассеры, то втыкавшиеся в землю вокруг, то рикошетившие и улетавшие в стороны и вверх по причудливым траекториям. Между зданиями, с который велся огонь, пылал жарким костром подбитый бронетранспортер.

Тот, кто смотрел из-за угла, слишком увлекся зрелищем. Со стороны противника прилетела очередь из ПКТ, и любопытного отшвырнуло назад. Он пару раз дернулся на быстро покрывавшемся кровью асфальте, и затих. После этого все дружно решили никуда не соваться.

Всего «спецов» с ними приехало четверо. Еще один сидел в кабине всю дорогу. Они о чем-то пошептались, оглядели притихших «уродов», после чего легко, один за другим, перемахнули бетонный забор, и быстро растаяли во тьме.

Сидевший рядом с Валерием молодой контролер из Камышовской зоны по кличке Бегемот, присвоенной ему за невероятно большой рот в уродливо выпяченных челюстях, в который он умел погружать бутерброды целиком, пробурчал:

— Ну и хрен ли теперь делать бедуем? Кипишнули и смылись.

— А нам то чего? Наше дело уродское, сидим и сидим.

Слово «уроды» уже превратилось в самоназвание орды, даже сами носители этого оскорбительного по сути названия перестали задумываться над его смыслом.

— Тоже верно. — вздохнул Бегемот. — Курить есть?

— Держи.

Пилецкий протянул ему початую пачку сигарет, затем сам выбил щелчком одну. Оба закурили.

— Слыш, земляк, а чего они все на нас тянут? — снова заговорил Бегемот. — Типа чистенькие, или как?

— Ага, чистенькие. Если бы нас не было, сам бы тут колхозничков резали. А так всю дерьмовую работу нам, а сами вроде как в сторонке, типа западло им. Зашкварятся, с нами общаясь. Но только я что-то не слышал, чтобы они на защиту чью-то тут вставали.

— Точно, не было такого. — подтвердил камышовский контролер. — Они как-то на двух своих бэтээрах к нам в деревню заехали, а у нас веселье — мужика в пилораму запихивали. И ничего, посмотрели, рожи поморщили, да и дальше поканали. Типа не понравилось. Но даже слова не сказали.

— А чего его в пилораму то? — спросил Валерий.

Как ни странно, но он такой случай пропустил, наверное на выезде был. У них в последнее время через день были выезды, новые местные князья приводили подданных к послушанию.

— Да так… Нашли пилораму в сарае, вот и решили попробовать. Какого-то мужика прямо на улице изловили и в нее засунули.

— И чего?

— Прикинь — ожил! Тулово пополам разрезало, а он лежит и кнокает. Нормально, а?

— А что за мужик?

— Да хрен его знает. Просто мимо шел.

— Офигеть… — вяло отозвался Пилецкий.

Некоторое время сидели молча, прислушиваясь к перестрелке. Потом на них разом из-за угла вышли сразу три зомби, которых быстро смели заполошным автоматным огнем. Затем, одного за другим, застрелили еще нескольких, подходивших с разных сторон. Потом во взводе появился первый раненый — рикошет от бетонной стены угодил кому-то в ногу. Раненого перевязали и двое потащили его к стоящему в проломе «Уралу».

Затем раздался довольно сильный взрыв, сопровождаемый грохотом падения чего-то тяжелого, вызвавший настоящий взрыв стрельбы с крыш и из окон, а в ответ по без того избитым стенам хлестнули пулеметные очереди. Кому-то попало, судя по всему, потому что в одном из окон кто-то зашелся в неостановимом истошном крике, который прерывался лишь на то, чтобы кричащий мог набрать воздуха. Затем крик резко оборвался.

— Чего там случилось? — засуетился молодой и любопытный Бегемот.

— Хрен его знает. Сиди. — сказал Пилецкий.

Через минуту снова стрельба усилилась, а затем, через минуту буквально, стихла. Еще через минуты три мимо пролома в периметре, через который они вошли на территорию города, надрывно завывая дизелем, проскочил БПМ, затем резко свернул в поле. Откуда-то еще прикатил БТР, пролетевший в том же направлении буквально через минуту после машины «спецов», с включенными фарами. Это точно местные уголовнички проскочили, кто бы еще с включенными фарами в такой ситуации ездил?

— Погнались что ли за кем? — спросил неугомонный Бегемот.

— Похоже… — протянул Пилецкий.

Вскоре со стороны поля послышались короткие очереди из крупнокалиберных пулеметов, что-то взорвалось, но не машина, а будто снаряд рванул. Затем снова зашлись в очередях пулеметы, при этом удаляясь.

Неожиданно Клешня, говоривший с кем-то по радио, скомандовал подъем. Все подскочили, бренча оружием и снаряжением. Даже «звучать по-военному» у «уродов» пока не получалось. С грехом пополам разобрались в колонну по два, разместились по сторонам улицы. Клешня, имевший в прошлом какой-то опыт военной службы, разместил одну колонну с одной стороны улицы, а другую с другой, наказав им следить за противоположными сторонами. А затем обе колонны неспешно и осторожно направились вдаль по улице.

Время о времени на них выходили одинокие мертвяки, но угрозы такой толпе даже плохо обученных вояк они не представляли. Пару раз попались мертвые собаки, которых тоже пристрелили. Затем их, с сопением и руганью обогнала группа из десятка увешанных оружием уголовников, бегущих в сторону хорошо заметных ворот в конце улицы. Судя по всему, это были те, по которым долбили пулеметы БРДМ противника, и теперь им не терпелось отомстить. Пилецкий, например, не понимал, куда и зачем они вообще идут. Из разговоров было ясно, что броневик противника уже уехал, а БПМ «спецов» с бронетранспортером уголовников гнались за ним. С другой стороны, что им здесь то было нужно? Ворвались в город, постреляли, и уехали? Хотели прорываться дальше, но что-то помешало?

Вскоре они снова собрались вдоль забора, с двух сторон от ворот, в которых заняли позицию спецы. Те чего-то ждали, может как раз именно их. Уголовники же явно попытались ворваться первыми в низкое одноэтажное здание, расположенное в середине двора, и двое из них лежали на асфальте в лужах крови. Кто-то шепнул, что их снайпер свалил, в чем Валерий глубоко усомнился. Откуда еще и снайперам противника здесь взяться? Наверняка кто-то отстреливается из темного нутра одноэтажного дома перед ними.

Один из спецов, тот, что тащил за спиной две толстых камуфлированных трубы, снял их, разделил, сунул что-то себе в уши, после чего взвалил одну из труб на плечо и прицелился ей в дверь. Пилецкий услышал негромкий щелчок, как будто кто-то переключил предохранитель, а потом раздался гулкий выстрел, такой сильный, что долбануло по ушам. Нечто темное метнулось через двор в приоткрытую дверь, а еще через доли секунды в здании рвануло. И рвануло так, что подпрыгнула крыша на здании, дверь сорвало с петель и выбросило во двор, а заодно выбило все оконные рамы, обломками деревяшек разлетевшиеся по двору.

— «Шмелем» шарахнул… — прошептал кто-то в темноте.

Двое камуфляжных сорвались с места, перебежали к стене бойлерной, метнули внутрь по гранате. Один закатил ее в дверь, а второй закинул в окно, присев за подоконником. А после раздавшегося изнутри двойного взрыва они разом заскочили внутрь. Затем вторая пара быстро преодолела расстояние до бойлерной и тоже влетела следом.

Клешня не торопился командовать своим «уродам», а вот уголовники подхватились и, гомоня, побежали следом за «спецами». Всей толпой ворвались в бойлерную, их крики долго доносились через выбитые окна.

Радио Клешни заговорило, он вдруг подскочил и крикливо погнал свой взвод туда же, где скрылись остальные. А затем внутри что-то рвануло, за окнами сверкнула вспышка, и одновременно несколько голосов заорали, заматерились. Началась какая-то непонятная суета, кто-то выл истошно, куда-то стреляли. Один из «спецов» выскочил из дверей навстречу приближающейся колонне «уродов», махнул рукой, крикнул:

— Давай, шевели копытами! Плететесь как павианы беременные. Только не лезь, куда не просят, вон, контингент на растяжку нарвался.

Татьяна Лапина

Мая, воскресенье, день

Противник вышел на их позицию около полудня. К тому времени они вчетвером заняли оба замаскированных окопчика, готовые ко всему, чтобы ни случилось.

Леха, ушедший опять вперед, вышел на связь всего один раз. Сообщил, что на позиции, после чего назначил старшей Татьяну. И отключился. Она хотела уточнить, с чего это вдруг, если противник себя даже ничем не проявил, но в этот момент сработала ОЗМ, заложенная в кустах на удалении метров семьдесят от «фишки». Грохнуло, взвыли, состригая ветки с кустов, летящие ролики, распустилось прозрачное облако светлого дыма. А затем раздался крик, такой дикий, как будто из кого-то заживо тянули душу ржавыми крючьями.

Татьяна трясущимися руками схватила с земляной полочки завернутую в полиэтилен подрывную машинку. Сработала «ведьма» — на очереди замаскированная в кустарнике «монка», приводимая в действие с провода. Рядом с ней, испуганно подскочив на месте, схватилась за автомат побледневшая Аня. Как ни надеялись они, что беда пройдет мимо, что не найдут их в лесной глухомани — но все тщетно. Противник оказался не дураком. Недаром Сергей особо предупреждал о засевших в окрестностях спецназовцах. И рассказал о разнесенной в щепки бандитской колонне. А теперь они здесь. И пришли за ними, тут уж двух мнений быть не может, кто им понадобился.

Крик в кустах оборвался, сменившись протяжными стонами. В распускающейся и еще редкой листве осинника мелькнули фигуры в армейском камуфляже, но в створ размещенных «монок» не попали. Беготня в кустах затихла.

— Сядь ниже. — шепнула Татьяна, вспомнив, что Сергей рассказывал о тепловизорах. — Еще тепло заметят.

Аня резко опустилась на самое дно окопа. Татьяна заметила, какая та бледная и как у нее дрожат руки. Сама она едва приподнялась над краем окопа, не сводя взгляда с двух деревьев, в пространство между которыми была нацелена мина. Вторая «монка» была размещена правее, во фланг тем, кто, подорвавшись на этой, попытается обойти их позицию. И провод от нее вел во второй окопчик, к Вике с Ксенией.

— Вик, слышишь меня? — прошептала Татьяна в микрофон, не выдержав напряжения.

Голос подруги был совершенно неузнаваем, Татьяна даже поразилась поначалу, а затем подумала, что и у нее. Наверное, сейчас не лучше.

— Слышу. Что?

— Про мину не забудь.

— Держу. Молчи, услышат.

Татьяна испуганно смолкла, но молчание было еще страшнее, чем угроза быть замеченной.

— Ты как? — шепотом спросила она у Ани.

— Страшно. — честно ответила та.

— Мне тоже.