Эффект Шва» и как мы исследовали его с помощью различных глубоко научных методов

У мистера Вертхога, нашего учителя естествознания, была дурацкая привычка причмокивать, словно целуя воздух. К таким выкрутасам привыкнуть невозможно, и, может быть, этим и объясняется то, что мои оценки по его предмету неуклонно катятся под откос. Просто глядя на учителя Вертхога, ты не в состоянии сосредоточиться на его объяснениях. Правда, однажды дурная привычка вышла ему боком: как-то во время родительского собрания один мужик набил мистеру Вертхогу морду за то, что тот заигрывал с его женой.

Сейчас мистер Вертхог стоял перед оборудованием для высоконаучного эксперимента, включавшим большую мензурку со льдом и длинный термометр. Написав на доске «34° [11]», мистер Вертхог повернулся к нам:

— Научный метод (чмок) предполагает наличие гипотезы, опыта (чмок), результата и заключения (чмок-чмок).

Кто-то похлопал меня по локтю:

— Привет, Энси!

Удивившись, кто бы это мог быть, я обернулся. Я никогда не отдавал себе отчёта, что на уроке естествознания по соседству со мной стоит другая парта. Несколько мгновений я не узнавал лицо соседа — его черты были настолько неопределённы, что оно не залипало в память, хоть тресни. Не лицо, а ментальный тефлон какой-то.

— Это я — Кельвин Шва.

— О, Шва! Как дела?

— Мистер Бонано (чмок), вы не уделите нам толику вашего драгоценного внимания?

— Э... конечно, уделю... — Я не стал посылать учителю ответный поцелуй — это чревато вызовом к директору. Мистер Вертхог на подобные выходки реагировал болезненно.

— Итак — может ли кто-нибудь выдвинуть гипотезу, которую мы будем проверять в нашем сегодняшнем эксперименте?

Рука Шва в тот же момент взмётывается вверх — раньше всех прочих. Мы с ним сидим в третьем ряду в центре, однако взгляд мистера Вертхога скользит мимо руки Шва и упирается в Эми ван Зандт, сидящую в заднем ряду.

— Вода при комнатной температуре закипит, если её выставить на солнце.

— Какое ужасающее невежество! — Учитель высыпает в мензурку со льдом пакет какого-то порошка и смешивает коктейль. Вода становится мутной. — Есть ещё предложения?

Рука Шва по-прежнему маячит над головой. Вертхог вызывает Локишу Пил.

— Лимонад, реагирующий со льдом, лучше утоляет жажду? — предполагает Локиша.

— Ещё более неверно (чмок-чмок)! — Мистер Вертхог всыпает туда же ещё один пакетик порошка. Лёд в мензурке начинает быстро таять. Шва уже размахивает рукой, словно сигнальным флагом, пытаясь привлечь к себе внимание учителя. Вертхог вызывает Денниса Фиорелло.

— Э... — Деннис опускает руку. — Да нет, это я так.

Шва поворачивается ко мне и издаёт еле слышное досадливое мычание:

— Он никогда не вызывает меня!

Вот теперь я поднимаю руку.

— О! Мистер Бонано. Неужели вы знаете ответ?

— Я не знаю, но держу пари — Шва знает.

Вертхог смотрит на меня так, будто я говорю по-латыни.

— Простите, кто?

— Ну, вы знаете — Кельвин Шва.

Вертхог чуть поворачивает голову, прищуривается...

— Кельвин! — говорит он, будто удивляясь, что увидел кого-то, о чьём присутствии не подозревал. — Ты можешь ответить на вопрос?

— Реакция между реагентами А и Б проходит с выделением тепла.

— Отлично! Твоя гипотеза подтверждается или опровергается в ходе эксперимента?

— Подтверждается. Весь лёд растаял, когда вы добавили реагент Б. Значит, реакция экзотермическая.

Вертхог вытаскивает из мензурки термометр, записывает на доске температуру — «89°[12]» и продолжает урок.

Шва поворачивается ко мне и шепчет:

— Спасибо! Сегодня он, по крайней мере, не отметит, что меня нет в классе.

Я качаю головой и смеюсь.

— Такое впечатление, что ты вроде как невидимка, что ли!

Отличная шутка, правда? Но тут вдруг я замечаю глаза Шва — серые, будто облака за окном. Он ничего не отвечает, и я понимаю, что наткнулся на Нечто. Шва отворачивается и утыкается этими самыми глазами в тетрадь, но я не в состоянии сосредоточиться на учёбе. У меня такое чувство, будто я наступил на мину, которая разнесёт всё вокруг в прах, стоит мне только убрать ногу.

***

Хови, Айра и я собрались вместе в субботу утром, чтобы взорвать Манни. Я рассказал Шва о нашем мероприятии, но при этом меня обуревали противоположные чувства: я и хотел, чтобы он пришёл, и одновременно надеялся, что он не покажется. Я называю это «фактором одиннадцатичасового репортажа». Ну вы знаете, как в новостях по телеку: «Страшная авария на железной дороге! Многочисленные жертвы! Прямой репортаж в одиннадцать!» Остаток вечера ты весь изводишься — так тебе хочется посмотреть этот репортаж — и чувствуешь облегчение, когда засыпаешь до его начала.

Дело в том, что я никак не могу избавиться от странного ощущения в отношении Шва. Есть в этом парне что-то... противоестественное. С противоестественными вещами у меня полный разлад. Возьмём, например, пауков. Прошу прощения, наука может утверждать что угодно, но лично мне никто не докажет, что плести сеть из нитки, вылезающей из собственной задницы — дело вполне естественное. Или взять индусов, что ходят по тлеющим углям. По моему мнению, если бы Богу хотелось, чтобы мы ходили по такому из ряда вон выходящему покрытию, Он снабдил бы нас асбестовыми копытами вместо нормальных ног; но первым делом он бы пару раз треснул нас по башке, чтобы вколотить в неё хоть толику разума, потому что с какой-такой стати нам вообще пришло на ум прогуливаться по углям?! Уже не говоря о рождественской ёлке моей тётушки Розы. Во-первых, она из алюминия. Во-вторых — розовая. Ну то есть розовая, как Пепто-Бисмол[13], что вполне закономерно: у меня желудок в узелок завязывается, стоит только взглянуть на это чудо.

Шва, конечно, не похож на паука и тем более на углехода или розовую ёлку, но есть в нём что-то противоестественное, тревожное, этакое особо-швовское.

Ладно, едем дальше. Суббота, семь утра. Мы готовим Манни-Дранни к детонации. Я занят тем, что прибинтовываю к его лбу петарду М-80, но мои мысли явно где-то в другом месте, потому что весь фитиль оказывается залеплен скотчем.

— Энси, ты просто пиротехнический гений, — говорит Айра, отдирает скотч и переделывает всё заново.

За моей спиной Хови переворачивает садовую мебель — строит баррикаду, за которой мы будем укрываться во время нашего эксперимента.

— Я думал о Шва, — сказал я громко, так чтобы услышали оба — и Хови, и Айра.

— И что надумал? — отозвался Айра.

— С этим парнем что-то очень не так.

— Думаешь, он дебил?

Хови это определение кажется отвратительным.

— Правильно говорить «умственно недостаточный», — поправляет он. — «Дебил» — это оскорбление.

— Нет, — сказал я. — Шва не умственно-остаточный. Это что-то другое. И не прикидывайтесь, будто не врубаетесь, что я имею в виду.

— Ну я же говорил, что он фрик! — воскликнул Айра. — Появляется из ниоткуда, как будто шпионит за тобой. Подбирается исподтишка, гад ползучий...

— Не думаю, что он это нарочно, — возразил я. — Просто... просто он как будто всё время оказывается в твоей «слепой зоне».

— Ага, — поддакнул Айра. — А когда он где-то поблизости, то все зоны становятся слепыми. Чёрт-те что. Как будто он призрак.

— Чтобы стать призраком, надо сначала помереть, — напомнил я. — Нет... Шва, он... — Я попытался подобрать верное слово. — Он как бы функционально невидим.

— По-правильному это называется «обладающий недостаточной наблюдаемостью», — говорит Хови.

— То есть как это — «по-правильному»? Я это всё только что сам выдумал, так откуда ты знаешь, как оно называется по-правильному?

— Если уж выдумываешь что-то, то выдумывай политкорректное название.

Я продолжаю обдумывать свою догадку.

— Получается так, что когда Шва находится в помещении и ничего при этом не говорит, то можно зайти и выйти, так и не заподозрив, что он здесь.

— Как дерево, упавшее в лесу, — говорит Айра.

— Чего?

— Знаешь, старый парадокс: если в лесу падает дерево, но там никого нет и никто не услышит шума — то есть ли он, этот шум?

Хови призадумался.

— А лес сосновый или дубовый?

— Да какая разница?!

— Дубовые рощи более густые; если упадёт дуб, то на дороге, проходящей по опушке леса, в котором никого нет, шум от падения будет слышнее, чем у сосновой рощи.

По-моему, у меня заворот мозгов, потому что логика Хови вдруг начинает мне казаться не такой уж и дурацкой.

— Какое отношение имеет дерево в лесу к нашему Шва? — спрашиваю я у Айры.

И тут раздаётся голос Шва:

— А я знаю.

Мы все трое едва не вывихиваем себе шеи — так резко дёргаются наши головы. Озираемся и видим: Шва стоит, прислонившись к ограде. У нас языки застревают в глотках.

— Я знаю, какое это имеет отношение ко мне, — поясняет Шва. — Я как то дерево. Если стою в комнате и меня никто не видит, то это всё равно что меня там вообще никогда не было. Иногда я и сам думаю, что меня здесь не стояло.

— Т-ты когда пришёл? — выдавил я.

— Ещё до того, как появились Хови с Айрой. Надеялся, что ты заметишь. Ты не заметил.

— Значит... ты всё слышал?!

Он кивнул. Я попытался прокрутить в голове весь разговор — вспомнить, не сболтнул ли я про него что-нибудь нехорошее. Но обиженным Шва не выглядел: должно быть, привык, что люди при нём перемывают ему косточки.

— Я сам про всё это думал, — продолжал Шва. — Ну, про то, что я обладаю недостаточной наблюдаемостью... или, там, функционально невидим. — Он на мгновение замолчал, смерив взглядом Манни, торчащего посреди двора, словно пугало огородное. — Вы бы лучше нашли в пластике стык и прилепили туда свою М-80.

— А? — Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, ради чего мы здесь собрались. — Н-ну да. Точно.

Я подошёл к Манни, отодрал скотч и пощупал его лысую башку — где там стык? Потом прицепил толстую петарду к затылку куклы. Слава богу, можно не смотреть на Шва. Айра возился с камерой, а Хови принялся достраивать свою баррикаду.

— Сколько времени, думаете, будет гореть фитиль? — спросил я. Устраивать нелегальные фейерверки мне приходится нечасто, так что в этом деле я мало что соображаю.

— Двенадцать с половиной секунд, — ответил Хови. — Приблизительно.

Поджог фитиля мы возложили на Шва, поскольку он оказался единственным, кто, судя по виду, не боялся взлететь на воздух, и вскоре он присоединился к нам, засевшим за баррикадой.

— А знаете, наверно, должен быть способ измерить его в конкретных числах, — проговорил Хови, пока мы ждали, когда фитиль догорит до конца.

— Ты это о чём?

— Об «эффекте Шва». Как мистер Вертхог говорит: «Эксперимент только тогда считается проведённым по всем правилам, когда его результат можно оценить математически и неоднократно повторить (чмок-чмок)».

— Ты что, предлагаешь ставить на Шва опыты?

— А что, я не против, — сказал Шва.

Бабах! Взрывом меня пригвождает к земле. В ушах поднимается звон. Эхо летит по улице от одного кирпичного коттеджа к другому. Подняв голову, я вижу: нашего Манни отшвырнуло футов на шесть, и он опять лишился головы.

Айра снял бренные останки крупным планом.

— Такова была безвременная кончина нашего дорогого Манни-Дранни. — Он выключил камеру. К этому моменту в Бруклине не осталось ни одного закрытого окна: народ выглядывал на улицу, недоумевая, что за недоумки устроили фейерверк в семь утра.

Мы поспешили в дом, боясь, чтобы нас не застукали. Оказавшись в безопасности, я взглянул на Шва:

— И после этого ты по-прежнему не против, чтобы мы поэкспериментировали над тобой?

— Конечно, — ответил он. — Что это за жизнь без риска?

А этот Шва — молодчага, надо признать. Любой другой на его месте в подобных обстоятельствах послал бы нас куда подальше с нашими экспериментами, но этот парень был не робкого десятка. А может, любопытство относительно собственной ненормальности донимало его не меньше, чем нас?

***

ЛАБОРАТОРНЫЙ ЖУРНАЛ

«Эффект Шва»: эксперимент №1.

Гипотеза: Шва будет функционально невидим в стандартной классной комнате.

Материалы: случайно выбранные ученики — 9 шт., классная комната — 1 шт., Шва — 1 шт..

Содержание эксперимента: Девять учеников и Шва расселись в классной комнате, в которой больше никого нет (если не считать хомяков и морской свинки в клетке у задней стенки). После этого мы предлагали проходящим мимо ученикам зайти в класс и просили их точно подсчитать количество людей в классе.

Результаты: Три человека из пяти отказывались заходить в класс, опасаясь, что над дверью укреплено ведро с водой или ещё чем-нибудь столь же мерзким; их можно понять — наша компания прославилась своими остроумными и не очень розыгрышами. В конце концов нам удалось затащить в класс что-то около двадцати ребят, заставить их посчитать присутствующих и доложить нам. Пятнадцать счётчиков сказали, что в комнате девять человек. Четверо утверждали, что десять. Один представил цифру в семнадцать (мы подозреваем, он посчитал и хомяков с морской свинкой).

Заключение: Четыре человека из пяти не увидели Шва в обычной, стандартной классной комнате.

***

Не знаю, чего в этом Шва было такого, что продолжало привлекать к нему моё внимание. Нельзя сказать, что я всё время думал о нём — о нём вообще трудно думать, и в этом часть проблемы. Начинаешь думать о Шва и очень скоро обнаруживаешь, что думаешь о какой-нибудь видеоигре, или прошлом Рождестве, или о четырнадцати тыщах разных других вещей и уже не можешь вспомнить, с чего начинал свои раздумья. Как будто твой мозг принимается извиваться и изворачиваться в стремлении утащить тебя подальше от Шва. Правда, в этом для меня нет ничего нового; мои мысли вечно разбегаются в разных направлениях, особенно если поблизости есть девочки. С девочками, которые мне нравятся, я вечно веду себя как осёл. С языка так и срываются всякие глупости, типа «У тебя туфли грязные» или «У тебя нос в горчице» — как получилось однажды с Мэри-Эллен Маккоу; но если уж на то пошло, у неё такой шнобель, что его трудно в чём-то не вымазать, а по временам, мне кажется, у неё в носу застревает целая бутылка с соусом. Однако моя неловкость в обращении с девочками сгладилась, когда я познакомился с Лекси. Вообще, после моего знакомства с Лекси много чего изменилось... хотя стоп, меня занесло. О чём это я говорил? Ах да. О Шва.

Ну вот видите? Начинаешь думать о Шва, а заканчиваешь тем, что думаешь о чём угодно, только не о нём. Наверно, мой исключительный интерес к этому парню диктовался тем, что я некоторым образом чувствовал своё сродство с ним. Видите ли, я тоже никогда не выделялся из толпы себе подобных. Я же самый заурядный восьмиклассник, такой же шалопай и кладезь (ненужной) премудрости, как и все прочие, что, похоже, обеспечит мне неплохую карьеру где-нибудь в Айове, но в Бруклине таких экземпляров, как я, пруд пруди. Обо мне никто не скажет ничего примечательного — ни дурного слова, ни хорошего; даже в своей собственной семье я сбоку припёка. Фрэнки ниспослан Бруклину самим Господом, Кристина — младшенькая, поэтому ей достаётся больше всего внимания, ну а я... на мою долю приходятся лишь жалкие остатки. «У тебя синдром среднего сына», — сказали мне как-то. Как по мне, то это больше похоже на синдром среднего пальца. Вам когда-нибудь приходилось играть в игру «Как я представляю себе своё будущее»? Так вот, когда этим занимаюсь я, всё, что у меня получается — это вообразить, как мои бывшие одноклассники спрашивают друг у друга: «Эй, а что сталось с Энси Бонано?» И даже в моей собственной мысленной сцене никто не имеет об этом ни малейшего понятия. Но вот со Шва дело обстоит ещё хуже. Он не просто из тех парней, про которых никто не спросит «а куда он подевался?»; он из тех, чья фотка по нечаянной случайности выпадает из годового альбома — и никто этого даже не замечает. Хоть мне немножко стыдно, но должен признаться: хорошо, когда рядом с тобой находится кто-то ещё более незаметный, чем ты сам.

***

ЛАБОРАТОРНЫЙ ЖУРНАЛ

«Эффект Шва»: эксперимент №2

Гипотеза: Шва никто не заметит, даже если он оденется чёрт знает во что и будет вести себя как полоумный.

Материалы: Мужской туалет, сомбреро, покрашенное светящейся оранжевой краской, костюм с прошлогоднего школьного спектакля «Кошки» и Шва.

Содержание эксперимента: Шва стоит посреди мужского туалета в костюме кота и оранжевом сомбреро на голове и во всё горло распевает «Боже, благослови Америку». Мы спрашиваем ни о чём не подозревающих учеников, выскакивающих из туалета, не заметили ли они чего-нибудь странного.

Результаты: Нам удалось заставить пятнадцать человек обсудить с нами пережитое в туалете. На вопрос, не происходило ли там что-то не совсем обычное, один мальчишка принялся жаловаться на безостановочно текущий унитаз, а остальные четырнадцать сообщили, что в сортире действительно был какой-то псих, который вёл себя странно. Мы решили было, что эксперимент не удался, но всё-таки попросили описать сортирного психа.

— По-моему, на нём было надето что-то не разбери поймёшь, — сообщил один.

— Кажется, на нём был остроконечный голубой колпак, какие надевают на вечеринках, — сказал другой.

Никому из опрошенных не бросилось в глаза оранжевое сомбреро или кошачий костюм, кроме одного пацана, который был почти уверен, что у психа имелся хвост.

Все сходились на том, что псих распевал нечто патриотическое, но никто не мог припомнить, что именно. Пятеро заявили, что это был «Звёздно-полосатый флаг»[14]. Шестеро утверждали, что это была «Моя страна, тебе пою». И только четверо опознали «Боже, благослови Америку».

Заключение: Швамало кто замечает,даже когда он одет как самый распоследний клоун и вытворяет чёрт знает что.

***

Баскетбольные корзины в парках нашего жилого района снабжены металлической сеткой. Мне она нравится больше, чем обычная верёвочная: когда всаживаешь туда мяч, слышится не «ш-шух!», а «дзын-нь!». Этот радостный звон куда приятней для слуха. Есть в нём что-то эдакое, мачовское, не то что в «ш-шухе». Этот звук оглушает, как приветственный рёв восторженной толпы — то есть как раз то, чего такие невидимые парни, как Шва, и такие наполовину невидимые, как я, не услышим нигде, кроме собственного воображения.

На баскетбольной площадке меня и осенила Великая Идея.

К этому времени Шва стал проводить в нашей компании довольно много времени — я хочу сказать, в тех случаях, когда мы замечали его присутствие. Айре это не слишком-то нравилось. Видите ли, Айру никак нельзя было назвать незаметным, он очень даже неплохо продвинулся в зримом мире. Взять хотя бы его камеру, кстати. Вы, наверно, думаете: ну что такое кинооператор? Так, парень за кадром и всё. Как бы не так! Айра, уставивший глаз в окошечко видоискателя, сразу становится центром всеобщего внимания. Он правит миром, и мир ему это позволяет. Так что я понимал, почему он держится от Шва на расстоянии вытянутой руки: не хочет заразиться невидимостью.

Но на баскетбольной площадке Айра всё-таки присоединился к нам — должно быть, уж очень поиграть хотелось. К тому же в дружеских матчах, где ты можешь сам выбирать себе партнёров, мы вскоре обнаружили, как обратить «эффект Шва» себе на пользу.

Комбинация номер один: ложный выпад влево, пас Шва, бросок, мяч в кольце!

— Эй, а этот откуда здесь взялся?! — всегда следовал возглас из команды соперников.

Комбинация номер два: ведёшь мяч в середине, отбрасываешь назад, к Шва, тот вдоль боковой линии устремляется к кольцу — бросок — мяч в кольце!

— Что?! Кто опекает этого парня?

Любо-дорого смотреть, как соперники выходят из себя: они не видят Шва до того самого мгновения, когда мяч уже у него в руках.

Комбинация номер три: пас Хови, обратно мне, а потом — Шва, который стоит прямо под корзиной. Быстрый подкрученный бросок — мяч в кольце!

И теперь удел противника — лишь плач и скрежет зубовный, как говорится в Библии.

В тот день, о котором речь, когда остальные удалились искать утешения после своего позорного поражения, Хови, Шва и я остались на площадке — просто так, мячик покидать. Айра ушёл сразу после игры, не желая находиться рядом со Шва дольше необходимого.

— А давайте подадим заявку на вступление в школьную команду, — предложил Хови. — Мы так здорово сыгрались.

— Ты имеешь в виду — это Шва должен подать заявку в команду, — сказал я.

Шва немного подриблил мяч и забросил его в корзину.

— Несколько лет назад я играл в младшей команде, — проговорил он, — но ничего хорошего из этого не вышло.

— Постой, не говори. Тренер всё время забывал ставить тебя на игру, даже когда ты торчал у него перед носом, а если ты и играл, то никто тебе не пасовал. Так?

Он пожимает плечами, как будто это самое обычное дело.

— И отец никогда не приходил на матчи. Ну я и подумал: оно мне надо?

— А мама? — спрашивает Хови.

Уж на что я мастер ляпать языком, не подумав, но Хови в этом просто король. Сболтнув лишнее, он в тотчас же поморщился, но слово не воробей.

Шва отвечает не сразу. Сначала бросает мяч в корзину. Промахивается.

— Мамы уже давно нет.

Хови смотрит на меня, как будто ожидает, что я разовью тему, но мне неохота. Да и в самом деле — что я могу сказать? «Мол, это правда, что твою маму похитили пришельцы из космоса прямо посреди супермаркета?» Или: «А правда, что твой папа схватил свой самурайский меч и сделал из мамы сасими?»

Ну уж нет. Я предпочёл сменить тему, тем самым изменив течение наших жизней, ибо в этот судьбоносный момент меня озарила Великая Идея, вошедшая в историю как Стелс-Бизнес.

— Слушайте, если «эффект Шва» так классно проявляет себя на баскетбольной площадке, должны быть и другие способы выжать из него выгоду.

Шва прекратил стучать мячом.

— Какие способы?

— Ну, не знаю... Шпионить за людьми, например, и всё такое.

При упоминании о шпионаже уши у Хови встали торчком.

— Да правительство отвалит кучу бабок невидимке!

— Шва не невидимый, — возразил я. — Он вроде как, но не совсем. Невидимоватый. Как истребитель «стелс».

— ЦРУ всё равно нашло бы как его использовать.

— Вот именно что использовать. Используют на полную катушку и выбросят. — Я перехватил у Шва мяч, продриблил до кольца и положил в корзину.

— Так я вам и пошёл к правительству, — заупрямился Шва.

— И не надо, — поддержал я. — Они тебя препарируют и засунут в бак с формалином в Зоне 51.

Хови помотал головой.

— Зона 51 — это для пришельцев. Шва они засунут в Зону 52.

— Может, нам начать с чего-нибудь не такого масштабного? — предложил я. — Не будем выходить за пределы школы. Уверен, найдутся люди, готовые заплатить за услуги Стелс-Шва.

Вообще-то в тот момент я просто молол языком, как это часто со мной случается. Но изредка из моей мельницы высыпаются драгоценные камни идей. Вот и в тот раз я почувствовал, что напал на нечто выдающееся.

— И сколько, ты думаешь, они заплатят? — спросил Шва.

Я бросил трёхочковый.

— А сколько стоит истребитель-невидимка?

Дзынь-дзынь! — зазвенела сетка. В её пении мне послышался звон золота.

***

ЛАБОРАТОРНЫЙ ЖУРНАЛ

«Эффект Шва»: эксперимент №3

Гипотеза: Шва сможет пройти сквозь систему безопасности аэропорта со стальным прутом в кармане.

Материалы: Терминал American Airlines аэропорта имени Дж. Ф. Кеннеди, шестидюймовый стальной стержень, Шва.

Содержание эксперимента: Шва должен пройти через контрольный пункт, добраться до выхода на посадку № В-17 и вернуться обратно.

Результаты: Шва стоял в очереди к пункту контроля, но охранник, проверяющий удостоверения личности и билеты, перешёл от предыдущего пассажира прямо к следующему, минуя Шва. Подопытный показал нам колечко из большого и указательного пальцев, мол, всё в порядке, потом прошёл сквозь детектор металлов. Тот зазвенел. Только тогда охранники заметили Шва. Они заставили его поднять руки, провели металлоискателем вдоль всего его тела и нашли стальной прут. Призвали себе на помощь дополнительные силы безопасности. Силы прибыли вместе с двумя национальными гвардейцами в камуфляже. Начали выспрашивать у Шва, где его родители, и захотели взглянуть на билет. Вот тогда пришлось вмешаться нам и объяснить, что это только эксперимент, что мы не хотели заварить такую кашу. Гвардейцы и охранники остались весьма нами недовольны. Вызвали наших родителей. Те тоже остались весьма нами недовольны. Что и положило конец дальнейшим экспериментам в области исследований «эффекта Шва».

Заключение:

1. Шва остаётся невидимым для обычного охранника до тех пор, пока его присутствие не обнаруживается с помощью передовых технологий, в данном случае — детектором металлов.

2. Стальные пруты в карманах Шва остаются стальными прутами.

4. Стелс-Бизнес в действии = бешеные деньги. Потому что я, кажется, прирождённый предприниматель

Решив превратить «эффект Шва» в предприятие, приносящее реальный доход, мы тут же взялись за дело и представили классу отчёт о серии экспериментов по исследованию этого эффекта. Большинство за животики держалось, приняв всё за шутку, но остальные — те, что сами принимали участие в опытах — заподозрили, что всё не так-то просто. Ну, знаете, как в том телешоу, в котором чувак-парапсих толкует с твоими умершими родичами — кажется, они так и крутятся поблизости, наблюдают за всем, что ты делаешь... Довольно неприятное чувство. То есть ты, вообще-то, не веришь в эти сказки, и тем не менее, есть в этом всём что-то на грани правдоподобия, так что невольно начинаешь думать: а вдруг и в самом деле?..

Вот так же обстоит дело и со Шва. Большинству наших одноклассников поверить по-настоящему в «эффект Шва» оказалось трудновато, и всё же любопытство не давало народу покоя, а ведь оно — ключевой элемент Стелс-Бизнеса. Первой, кто зазвенел монетой, стала Мэри-Эллен Маккоу.

— А пусть Шва отколет что-нибудь эдакое, — сказала она мне в коридоре после уроков. Остальные уже ушли, так что мы, можно сказать, были одни.

— А что именно «эдакое»? — спросил я.

— Ну, не знаю... что-нибудь.

— Шва не работает бесплатно.

Мэри-Эллен сунула руку в карман, пошарила, вытащила четыре квортера[15] и протянула их мне.

— За доллар Шва соткётся из воздуха.

— Где? — поинтересовалась Мэри-Эллен. — И когда?

— Здесь и сейчас, — отозвался Шва.

Она аж подскочила. Я в жизни не видал, чтобы кто-нибудь так подпрыгивал, ну разве что на сеансе фильма ужасов. Дело в том, что Шва всё это время стоял рядом с ней.

Мэри-Эллен врезалась спиной в шкафчик, эхо раскатилось по всему коридору.

— Как ты это проделал?!

— Как-как... Можешь считать это моим скрытым талантом.

Поскольку у Мэри-Эллен был не только большой нос, но и практически не закрывающийся рот, то на следующий день народ выстроился в очередь, чтобы за соответствующую мзду получить возможность приобщиться мистериям Шва.

Мой отец утверждает, что в «Пистут Пластикс» верят: при наличии хорошего маркетинга продать можно что угодно. «Да будь это хоть дохлая крыса — если на ней можно наварить, на неё нацепят ценник, — сказал он мне как-то. — А потом подрядят рекламное бюро, и оно изобразит, как красивые женщины таскают этих самых крыс на своих плечах. Так работает экономика свободного рынка».

Не знаю насчёт дохлых крыс, но в нашей местной свободно-рыночной экономике акции Шва взлетели на самый верх; а мне как его менеджеру, ведущему учёт заказам и доходам, доставались весьма солидные комиссионные. Хотя должен признать — деньги были только приятной приправой к основному лакомству, которое состояло в том, чтобы оказаться в центре внимания — или хотя бы поблизости от этого центра. Самое забавное: Шва умудрялся вариться в самой середине кастрюли и при этом оставаться невидимым.

— Вот делать мне больше нечего, — сказал Айра, когда я спросил их с Хови, не хотят ли они присоединиться к нашему бизнесу.

— Ага, — согласился Хови. — Да я знаю сто способов как сделать деньги, и все они лучше вашего.

Мои приятели ужасно злились на оценку, которую мы получили за проведённые над Шва эксперименты.

— F[16], — объявил мистер Вертхог. — За попытку произвести дешёвый Эffект.

Мистер Вертхог посчитал наши эксперименты фальшивкой, когда на самом деле мы впервые за все годы учения в школе ничего не подтасовывали. После такого f иаско Айра и Хови напрочь отказались иметь дело со Стелс-Бизнесом.

— Ты бы лучше послал всю эту затею со Шва куда подальше, — сказал Айра, — и помог мне с моим следующим фильмом, «Красотки Герритсен-Бич».

— Я у него кастинг-директор, — добавил Хови, раздуваясь от гордости. А может, от переполняющих его гормонов.

Я отказался, потому что не мог вот так взять и бросить Шва.

— Как хочешь, — проронил Айра. — Но потом не приходи, не плачь и не просись обратно, когда нас будут осаждать чиксы, жаждущие сниматься в нашем фильме!

Вскоре однако выяснилось, что красотки Герритсен-Бич не дуры — среди них не нашлось ни одной, желающей попробоваться на роль — так что незадачливым киношникам пришлось удовольствоваться пластилиновой мультипликацией. А вот Стелс-Бизнес по уровню приносимых доходов превзошёл любые ожидания.

Как только Мэри-Эллен Маккоу разнесла своё крылатое слово, народ начал находить всё большее и большее применение уникальному таланту Шва. Группа «качков» заплатила нам десять баксов за то, чтобы он подслушал, о ком из парней трещат между собой чирлидерши в раздевалке. Я заключил договор на восемнадцать долларов за то, чтобы Шва подложил учительнице английского сочинение, с которым его автор припоздал, и Шва провернул это с лёгкостью, причём прямо у училки под носом.

Не прошло и недели после начала нашего маленького бизнеса, когда к нам поступило интересное предложение от членов ученического совета восьмого класса:

— Нам бы хотелось заключить со Шва долгосрочный абонентский договор.

Иными словами, они будут платить кучу бабок авансом за то, чтобы Шва выполнял их заказы — когда потребуется и какие потребуются.

— Клёво, — одобрил Шва.

— Сколько? — спросил я.

Я выторговал у них десять баксов в неделю. Абонемент на Шва стоит дороже, чем кабельное телевидение!

В первые недели договора они часто пользовались его услугами. По большей части Шва просили отправиться в учительскую, приткнуться в уголке и слушать, а потом докладывать учсовету все свежие сплетни. Шва без труда проникал, куда велено, за спиной кого-нибудь из учителей потолще, и его ни разу не поймали. Члены ученического правительства поручали ему также околачиваться в столовой и следить, кто тырит оттуда всякие вкусности, которых потом не досчитываются на кассе. Директор школы обвинял в этом учеников. Виновником оказался мистер Спэнкс, школьный охранник.

— Нам бы хотелось нанять Шва в качестве репортёра-расследователя, — такой запрос сделал класс журналистики, прослышав о том, что старину Спэнки схватили за руку. Но члены учсовета развонялись, заявив, что мы не можем работать одновременно и на правительство, и на прессу; а поскольку они, учсоветчики, были первыми, мы обязаны отказать журналистам.

Эта работёнка приносила нам неплохой доход; но самые большие деньги мы зарабатывали на спор — в зависимости от того, сколько человек заключало пари. Поскольку я исполнял роль банка, расплачиваясь при проигрышах из собственного кармана, мы со Шва делили выигрыш пятьдесят на пятьдесят.

— Вызываю Шва на спор зайти в кабинет директора и показать тому нос, а потом выйти оттуда незамеченным.

Проще пареной репы. Выигрыш: $32.

— Вызываю Шва на спор незаметно встать в очередь в столовой перед Гвидо Буккафео, потом сунуть палец в его картофельное пюре и при этом не схлопотать от Гвидо по морде.

Какие проблемы. Выигрыш $26.

— Вызываю Шва на спор провести в школе целый день в одних плавках, и чтобы учителя ничего не заметили.

На этом мы, правда, погорели и проиграли двадцать два бакса, но Шва поймался только на третьем уроке!

Я сказал Шва, что он совсем как Миллард Филлмор[17] — президент, известный тем, что ходил неслышно. Надо сказать, мой синдром среднего пальца понемножку отступил. Ко мне, менеджеру Шва, начали относиться с уважением.

— Рано или поздно вся эта затея кончится крахом, — пророчествовал Айра после того, как Ральфи Шерман разнёс слух, будто Шва умеет телепортироваться. Ральфи никто не верил, однако слух всё равно подпортил нашу репутацию. — Это как в Лас-Вегасе, — говорил Айра. — Ты можешь сколько угодно тешить себя иллюзией, что выигрываешь — шансы всегда будут не в твою пользу.

Я напомнил ему, что мы уже научно доказали: шансы-то как раз в нашу пользу.

— Но вы ещё можете присоединиться к потехе, — предложил я и, не удержавшись, тут же добавил: — А на выигранные деньжата накýпите себе пластилина!

Айре моя шутка смешной не показалась.

Впрочем, как они с Хови ни осуждали наш бизнес, Шва это не смущало, поэтому я тоже старался не поддаваться Айриному пессимизму.

— Тебе бы в школу бизнеса пойти, Энси, — сказал Шва, когда мы с ним как-то уплетали картошку-фри в забегаловке «Фугетта-бургер». — У тебя явная предпринимательская жилка.

— Не-е, — отмахнулся я. — Я просто паразитирую на тебе, как пиявка.

И всё же его слова прозвучали музыкой в моих ушах, причём далеко не минорной. Впервые в жизни у меня заподозрили наличие какого-то таланта. Если не считать того, что мама иногда поговаривает, будто из меня получился бы отличный пекарь, потому что я уже всех допёк.

Не знаю, что на меня тогда накатило. Может, посчитал, что уже знаю Шва достаточно хорошо, а может, у меня проявился ещё один талант — напрочь портить всякие приятные моменты жизни, но я повернулся к своему собеседнику и спросил:

— Слушай, Шва, а что на самом деле случилось с твоей мамой?

Я почувствовал, как он мгновенно напрягся. Именно почувствовал — как будто мы с ним были каким-то сверхъестественным образом связаны друг с другом. Шва прикончил свою картошку-фри, а я — свою. Мы вышли из забегаловки. И только потом, когда мы оказались на улице, он проговорил:

— Она исчезла, когда мне было пять.

И добавил:

— Не спрашивай меня больше, окей?

***

Что до дальнейшего, то назовите это судьбой, назовите везеньем, назовите это как вам угодно, но следующее пари изменило нашу жизнь навсегда. Может быть, все предыдущие события вели именно к этому моменту. Я частенько задаюсь вопросом, что было бы, если бы мы отказались принять вызов Уэнделла Тиггора.

Я вам уже рассказывал о Старикашке Кроули — отшельнике, живущем на втором этаже над своим громадным (длиной в целый квартал!) рестораном на набережной. Думаю, в каждом городе и каждом посёлке в мире имеется свой затворник, не желающий выходить не то что на улицу, а даже во двор. Это называется водворофобия. Киношники обожают снимать сюжеты про таких чудаков, и в их фильмах вечно получается так, что это нормальный мужик, просто очень одинокий и никем не понятый. Но Чарльз Дж. Кроули — не тот случай. Тут и речи не может быть о какой-то непонятости. Старый, богатый, сдвинутый по фазе, и хотя никто никогда его не видел и не слышал, он дал всем ясно понять, что с ним шутки плохи.

Вот вам пример. Однажды в Хэллоуин окрестные ребята, включая и моего братца, отправились в «яичный рейд» — пошвырять яйца в окна забавы ради. А уж окон на втором этаже у Кроули столько — набросаешься всласть. Сам Старикашка в них не показывается никогда, зато оттуда вечно торчат носы его афганцев. Ну так вот, несколько лет назад брательник с приятелями выходят вечером в Хэллоуин, обстреливают яйцами второй этаж ресторана Кроули и делают ноги. Мы об этом ни сном ни духом, вот только... Первого ноября изо всех продуктовых магазинов нашего района, даже больших сетевых супермаркетов, исчезли яйца и не появились до самого Нового года. «Это ненадолго. Временные задержки поставок», — так говорили покупателям, но все прекрасно знали, что это дело рук Старикашки Кроули. Он потянул за ниточки, и весь район остался без яиц. С тех пор никто не отваживал<