Моя большая разобщенная семья

Я только переехала в город Финикс и, чувствуя себя оторванной от общества, пошла на презентацию книги в надежде встретить там других читающих людей. Но на мероприятии было настолько скучно, что я решила уйти домой. Оказалось, что это не так-то просто. Когда я ухо­дила, чувствовала, как что-то в буквальном смысле пыта­ется меня развернуть и снова втолкнуть в здание. Всю дорогу домой я боролась с сильным желанием повернуть машину, поехать обратно и встретиться с кем-то.

Неделю спустя я пошла в кафе и там увидела Анетт. Я немедленно узнала ее, но не потому, что она присутст­вовала на презентации. Она там была, но я ее не видела. Я узнала Анетт, потому что знала ее. Казалось, будто давным-давно наши души договорились встретиться в Фи­никсе (штат Аризона) в назначенное время. Это ощуще­ние было таким сильным, что могло напугать меня, если бы я уже не испытывала его несколько раз раньше, с разными людьми и в разных местах.

Мне было около пятнадцати, когда у меня появилось такое ощущение, что я встречаю очень малое количество людей, которые мне нравятся. Секс, наркотики и рок-н-ролл привлекали меня меньше, чем английская литература и биология, — в отличие от многих подростков. У меня было много таких же, как я, друзей-«ботаников», эта груп­па ровесников давила на меня, считая, что учиться надо ради сдачи SAT (экзамен на проверку академических спо­собностей). До сих пор я странным образом чувствовала себя не в своей тарелке. Я ходила по коридорам нашей большой средней школы, как зебра, отбившаяся от стада, выискивая других полосатых существ.

«Нас ведь больше, — думала я. — Но где же осталь­ные?»

Время от времени я встречала кого-то — в классе, на дебатах, на аллее для гуляния, — кто притягивал мое внимание, словно магнит. Эти люди ярко сияли в темно­те, так что я не могла отвести от них глаз. Они были лю­бых возрастов и обоих полов. Это была не романтическая притягательность — я просто... узнавала их.

Когда я повзрослела, подобные случаи стали еще при­мечательнее. В первый же день в университете, чувствуя себя страшно одинокой и испуганной, я зашла в изосту­дию и узнала в преподавателе моего главного наставника в жизни. А на следующий день я сидела на автобусной остановке, рисуя в альбоме, когда хорошо одетая незна­комка бросила взгляд на мою работу. «Слушай, — сказа­ла она мне, — тебе надо ходить в изостудию». — «Да, — ответила я. — И я уже хожу туда».

Незнакомка посмотрела мне в глаза. Не возникало со­мнений, что мы говорим об одной и той же студии рисования. Она кивнула. Подъехал ее автобус, и она села в него. Я ее больше никогда не видела, хотя, конечно, зна­ла эту женщину и потому сразу ее полюбила...

Если вам кажется, что это звучит странно и таинст­венно, представьте, каково было мне. С течением жизни я все больше «узнавала» людей, которых раньше не встре­чала. Вдобавок ко всему я начала осознавать, что эта связь была обоюдной: незнакомцы, которых знала я, зна­ли меня. У них было вопросительное выражение лица, как будто они постоянно искали в толпе своих потеряв­шихся близких.

Ближе к тридцати годам у меня стало возникать все больше разногласий и конфликтов с семьей. Мои родные были погружены в особенно строгую религиозную орто­доксальность, поэтому отношения с ними становились для меня все более вредными и болезненными. Я прошла хо­рошую терапию и чем старательнее вглядывалась в себя и училась чувствовать, что хорошо для меня, а что плохо, тем больше понимала, что надо меньше времени прово­дить с семьей. С моей стороны это была не слабость, а необходимость, целебный и разумный выбор.

Я поняла, почему ощущала теплую живительную связь с людьми, которых едва знала или только видела.

Это потому, что они были моей семьей.

Теперь мне так спокойно, когда я знаю, что семья — это духовное переплетение душ! И я уже не удивляюсь, встречая нового брата, сестру, отца или мать, сына или дочь. Самые близкие и дорогие мне люди обычно входят в мою жизнь самыми необыкновенными способами.

Например, Анетт стала моей первой подругой-писа­тельницей. Вскоре после этого мы пригласили двух дру­гих писательниц, Доун и Тору, чтобы образовать группу. Ночью перед нашей встречей мне приснилось, что знахар­ка из племени навахо дала мне голубую каменную бабочку и сказала «дайне», что означает «люди». Я не придавала этому значения, пока не встретила Тору. У меня мурашки побежали по телу: она выглядела точно как знахарка из моего сна. Затем Доун упомянула ее сестру-двойняшку, которую звали Дине, это слово она произнесла так же, как женщина из племени навахо сказала «дайне». Тут я рассказала группе о своем странном сне. Когда я дошла до голубой каменной бабочки, Анетт залилась смехом. Она открыла свою сумочку и достала голубую бабочку, сделанную из камня.

Без этой группы писателей я бы никогда не завершила работу над своей книгой. С их помощью я закончила ру­копись, на которую в конечном счете нашелся агент и из­датель. Когда я поехала в Нью-Йорк, чтобы встретиться с моим новым редактором Бетси, мне хватило тридцати се­кунд, чтобы понять, что она была моей любимейшей сест­рой.

После нашего обеда в Манхэттене я послала ей в ка­честве подарка маленькую керамическую черепашку вме­сте с запиской, в которой объясняла, что черепахи всегда символизировали наш писательский путь: уверенность, не­торопливость, уравновешенность и понимание, когда надо втянуть голову. «Я получила черепашку, — рассказывала мне потом Бетси, — и подумала: она понимает». Конечно, я понимала. Я уже давно ждала встречи со своей са­мой близкой и дорогой сестрой.

Моя жизнь превратилась в длинное семейное собра­ние. Рядом со мной было столько любимых людей, это было такое большое и разнообразное семейство, что ино­гда я просто плакала от радости, удивления и благодар­ности. Когда я встречала человека, которого когда-то лю­била, мы редко тратили время на то, чтобы притворяться, будто не узнали друг друга.

На конференции я встретила докладчика, который не представился. Мы просто упали друг другу в объятия, взволнованные тем, что оба пришли на эту встречу. «При­вет, — сказал он, широко улыбаясь мне. — У меня есть книга, которая тебе нужна». Я взяла книгу, зная, что она содержит ту информацию и вдохновение, о которых я молилась. Может быть, я никогда его больше не увижу, но мы чувствуем присутствие друг друга в этом мире.

В Германии человек, которого я никогда до этого не встречала, схватил меня за руку и сказал «ду»1, в ответ я улыбнулась и сказала «ты». Мы оба расхохотались от ра­дости, что встретили друг друга. «Мы мыслим на разных языках, но наши сердца говорят на одном», — сказал он по-немецки, и, хотя я не знала немецкого, прекрасно по­няла его.

В Африке я как-то зашла в однокомнатную школу и встретила там учительницу и нескольких жителей малень­кой деревушки. Я узнала буквально каждого.

Du (нем.) — ты.

«Я хочу взять заботы о вашей школе на себя, — ска­зала я учительнице. — Я хочу помочь вам приобрести все самое необходимое».

Она сухо кивнула и только сказала: «Хорошо».

Никому из нас обеих не надо было говорить: «Я так рада, что мы встретились».

Достигнув определенного возраста и испытав уже ты­сячи таких моментов, я научилась просто наслаждаться ими, а не безумно удивляться тому, что они означают. Духовная семья — лучшая награда сама по себе. Однако до сих пор у меня много вопросов. У каждого ли челове­ка есть такая семья, состоящая из не родственных друг другу личностей, у которых нет ничего общего в матери­альном плане, но которые узнают друг друга по складу души? Существует ли какая-то задача у каждой духовной группы?

Я точно не знаю, но чувствую, что на все есть ответ «да». Если я не права и история моей жизни с узнавани­ем членов семьи — всего лишь заблуждение, я не против. Из всех заблуждений это самое изумительное, восхити­тельное, приятное и безобидное. Если же я права и все это вам тоже знакомо, может так случиться, что мы встретимся в кафе, книжном магазине, в крошечной од­нокомнатной школе в какой-нибудь отдаленной деревушке и почувствуем незамедлительное волнение от взаимного узнавания.

Если это случится и вы увидите меня первым, у меня есть к вам только одна просьба: не стесняйтесь. Я жду этой встречи уже очень давно.