Главный герой имеет осознанное желание.

 

Воля побуждает главного героя к осмыслению желания. У него есть потребность или цель, определенный объект желания. Если бы вы могли отвести его в сторону и прошептать на ухо: «Чего ты хочешь?», то он ответил бы: «Сегодня мне хотелось бы X, на следующей неделе Y, но в конце концов я хочу получить Z». Объект желания главного героя может быть внешним – уничтожение акулы в фильме «Челюсти» (Jaws) – или внутренним – взросление в фильме «Большой» (Big). В любом случае этот персонаж знает, чего хочет, а для многих характеров достаточно простого, ясного и осознанного желания.

 

У главного героя может быть и неосознанное желание, вызывающее внутренние противоречия.

 

Большинство запоминающихся и вызывающих восхищение персонажей, как правило, имеют не только осознанное, но и безотчетное желание. Хотя подобный сложный человек может и не подозревать о наличии у себя таких потребностей, зрители все понимают и обнаруживают в нем внутренние противоречия. Оба желания многопланового главного героя, осознанное и неосознанное, вступают в конфликт друг с другом. То, в реальность которого он верит, является антитезой неосознанного. Такое противоречие очевидно. Какой смысл наделять персонаж подсознательным желанием, если оно будет воплощать именно то, что герой старается найти преднамеренно?

 

Главный герой обладает качествами, необходимыми для того, чтобы успешно добиваться объекта желания.

 

У главного героя должна быть соответствующая характеризация. Ему необходим убедительный набор качеств, согласующийся с его стремлением к достижению своих целей. Это не означает, что он непременно получит то, что хочет. Ожидания могут и не сбыться. Однако желания персонажа должны выглядеть достаточно реалистично в свете его воли и способностей, чтобы аудитория верила: он в состоянии справиться с тем делом, за которое взялся, и у него есть шанс на успех.

 

У главного героя должен быть хотя бы один шанс на исполнение его желания.

 

Аудитория не станет терпеть главного героя, у которого нет никакой возможности реализовать свое желание. Причина проста: никто не верит в это, думая о своей жизни. Ни один зритель и не помышляет о том, что у него самого нет даже малейшего шанса на исполнение желаний. Однако стоит только оглянуться на реальную жизнь, приходится согласиться с Генри Дэвидом Торо: «Масса людей живет, испытывая тихое отчаяние». Слишком многие тратят свое драгоценное время и умирают, сожалея о так и не сбывшихся мечтах. Каким бы честным ни было это болезненное понимание, мы не позволяем себе поверить в него. Наоборот, продолжаем надеяться до самого конца.

 

Как бы то ни было, наши надежды не так уж безрассудны. Просто они несколько гипотетичны. «Если это… если то… если я буду усерднее учиться… если стану больше любить… если приучу себя… если выиграю в лотерею… если что-то изменится, тогда появится шанс получить от жизни то, что я хочу». Мы все храним в своем сердце надежду, какие бы удары ни наносила жизнь. Поэтому главный герой, который разуверился во всем и не имеет ни малейшей возможности добиться исполнения своего желания, не может быть нам интересен.

 

Главный герой обладает волей и способностями, позволяющими стремиться к исполнению его осознанного и/или неосознанного желания и ограниченными только рамками тех ограничений, которые предусматриваются сеттингом и жанром.

 

Искусство истории не повествует о компромиссах: речь идет о маятнике бытия, который двигается от одного крайнего положения к другому, и о жизни в ее наиболее ярко выраженных формах. Мы рассматриваем рядовые случаи, но только в качестве пути, ведущего к крайней точке. Аудитория чувствует эти предельные состояния и стремится к их достижению. Каким бы личным или эпическим ни был сеттинг, зрители инстинктивно помещают персонажей и их мир в некоторый круг, где события предопределяются особенностями вымышленной реальности. Эта линия может проходить в глубинах человеческой души, в далекой вселенной или и там, и здесь одновременно. Поэтому аудитория ждет, что рассказчик будет художником, способным представить и распространить свою историю на эти внушительные глубины и высоты.

 

История должна завершаться финальным действием, которое не позволит аудитории что-либо домысливать.

 

Иными словами, аудитория не должна покидать кинотеатр, фантазируя, что еще могло бы произойти в фильме: «Счастливый конец… но не следовало ли ей уладить все с отцом? Не стоило ли расстаться с Эдом, прежде чем переезжать к Маку? Не нужно ли ей было…» Или: «Мрак… парень мертв, но почему он не позвонил в полицию? И разве он не прятал пистолет под приборной доской, и почему бы ему не…» Если люди будут покидать кинотеатр, представляя сцены, которые, как им кажется, они должны были увидеть до или после предложенной концовки, то их вряд ли удастся назвать довольными. Предполагается, что мы умеем сочинять лучше, чем они. Аудитория хочет, чтобы ее подвели к той ограничительной линии, где на все вопросы есть ответы, а эмоциональные переживания находят свой выход, то есть к финалу.

 

К этому рубежу нас ведет главный герой. Он должен предчувствовать его, чтобы добиваться исполнения своего желания, используя накопленный человечеством опыт во всей его полноте, и достичь абсолютного и необратимого изменения. Это вовсе не означает, что у фильма никогда не будет продолжения, ведь главный герой может быть вовлечен и в другие истории. Просто у каждой должен быть свой явно выраженный конец.

 

Главный герой должен вызвать сопереживание, и не важно, симпатичен он вам или нет.

 

Слово «симпатичный» означает «привлекательный, располагающий к себе». Возьмем, к примеру, Тома Хэнкса и Мэг Райан или Спенсера Трейси и Кэтрин Хепберн: они нравятся уже при первом появлении на экране. Мы хотим видеть их в качестве друзей, членов семьи или любовников. Они обладают врожденной привлекательностью и пробуждают в нас симпатию. Однако сопереживание предполагает более глубокую реакцию.

 

«Располагающий к себе» значит «похожий на меня». В главном герое зрители открывают близкие им человеческие качества. Разумеется, они не похожи абсолютно во всем, например, общей может быть только одна черта характера, но это сходство все-таки пробуждает отклик в душе. В такой момент узнавания человек неожиданно, не отдавая себе отчета, желает увидеть, как герой все-таки добьется своего, что бы это ни было.

 

Подсознательная логика подсказывает аудитории следующее: «Персонаж похож на меня. Поэтому я хочу, чтобы он получил желаемое, ведь если бы я был на его месте, то хотел бы того же самого». У Голливуда есть множество синонимичных выражений для обозначения этой связи – «тот, кого поддерживают» или «тот, за кого болеют». Все они описывают эмпа-тическую, «сопереживательную» связь, которая аудитория устанавливает между собой и главным героем. Зрители могут сочувствовать любому персонажу вашего фильма, но в отношении главного героя это сопереживание является обязательным. В противном случае альянс «аудитория/история» разрушится.

 

СВЯЗЬ С АУДИТОРИЕЙ

 

Эмоциональная вовлеченность зрителей в происходящее на экране основывается на сопереживании. Если сценаристу не удается установить контакт между кинозрителем и главным героем, то мы смотрим фильм отстранение, не испытывая никаких чувств. Вовлеченность не имеет ничего общего с пробуждением альтруистических чувств или сострадания. Мы испытываем сочувствие по очень личным, если не сказать эгоистическим, причинам. Идентифицируя себя с главным героем и вникая в его желания, мы на самом деле думаем о собственных мечтах и о своей реальной жизни. Через сопереживание, представляющее собой опосредованную связь с вымышленной личностью, мы проверяем и подкрепляем свои человеческие качества. История дарит нам возможность проживать не только собственную жизнь, но и чью-то еще, испытывать желания и вести борьбу в самых разных мирах и временных измерениях, на всех уровнях нашего существования.

 

Таким образом, сопереживание абсолютно необходимо, а симпатия второстепенна. Все мы встречали привлекательных людей, которые не вызывают у нас сочувствия. Как и любой другой человек, главный герой может быть либо приятен нам, либо нет. Не ощущая разницы между симпатией и сочувствием, некоторые авторы машинально выдумывают образ «хорошего парня», потому что боятся, что, если ведущий персонаж не будет привлекательным, не возникнет контакта с аудиторией. Однако бесчисленное множество раз фильмы с очень обаятельным главным героем не приносили финансовой выгоды. Привлекательность не служит гарантией зрительского участия; это всего лишь один из аспектов характеризации. Аудитория идентифицирует себя с глубоким характером и теми присущими ему внутренними качествами, которые проявляются в результате выбора, сделанного под натиском сложных жизненных обстоятельств.

 

На первый взгляд кажется, что пробудить сопереживание совсем не сложно. Главный герой – человек, и в зале – тоже люди. Когда зритель смотрит на экран, он узнает персонажа, чувствует, что такие же черты характера присущи и ему самому, идентифицирует себя с главным героем и весь погружается в историю. На самом деле великие писатели способны вызвать сочувствие даже к самому несимпатичному персонажу.

 

Например, если объективно оценивать Макбета, то он ужасен: закалывает доброго старого короля, пока тот спит, короля, который никогда не сделал Макбету ничего плохого, – наоборот, в день убийства присвоил ему более высокий титул, открывающий дорогу к трону. Затем Макбет убивает двух королевских слуг, чтобы обвинить их в совершенном им убийстве. Убивает своего лучшего друга. В конце концов приказывает умертвить жену и маленьких детей своего врага. Перед нами безжалостный убийца, но перо Шекспира превращает его в трагического, вызывающего сочувствие героя.

 

Поэт завершает свое творение тем, что наделяет Макбета совестью. И пока он произносит свой монолог, мучительно пытаясь найти ответы на вопросы «Почему я это делаю? Кто я?», зрители слушают и думают: «Кто он? Человек, страдающий от сознания своей вины… совсем как я. Мне плохо, когда думаю о том, что предстоит сделать что-то нехорошее. Я чувствую себя ужасно, если делаю подобные вещи, а потом нет конца раскаянию. Макбет всего лишь человек; у него, как и у меня, есть совесть». На самом деле нас так увлекают душевные мучения Макбета, что, когда в кульминации Макдуф отрубает ему голову, мы воспринимаем это как трагическую утрату. «Макбет» служит поразительным свидетельством божественной способности великого писателя найти вызывающую сочувствие зрителей важнейшую черту характера, без которой в ином случае человек удостоился бы только презрения.

 

С другой стороны, за последние годы множество не менее достойных фильмов разбились об эти скалы, не сумев найти контакт с аудиторией. Всего лишь один из многочисленных примеров: «Интервью с вампиром» (Interview with a Vampire). Реакция зрителей на Луи в исполнении Брэда Питта была следующей: «Если бы я был Луи, живущим в нескончаемом аду, то в один миг покончил бы с этим. Ему не повезло, что он вампир. Никому такого не пожелаю. Но если ему противно лишать жизни невинных жертв, он ненавидит себя за то, что превратил ребенка в дьявола и устал пить крысиную кровь, то почему бы не принять простое решение: дождаться восхода солнца, и – все кончено!» В романе Энн Райс нам открываются мысли и чувства Луи, и в конце концов мы начинаем испытывать к нему сочувствие, однако беспристрастный глаз камеры показывает его таким, какой он есть – хныкающим обманщиком. А зрители всегда отделяют себя от лицемеров.

 

 

ПЕРВЫЙ ШАГ

 

Когда вы приступаете к работе над сценарием, то начинаете с размышлений: «С чего начать? Что будет делать мой герой?»

 

Ваш персонаж, как и все другие, стремясь достичь своей цели, в какой-то момент истории будет предпринимать действие, которое, с его точки зрения, привычно и требует наименьших усилий. Так поступают все люди, человечеству свойственен консерватизм, как, впрочем, всему, что существует в природе. Ни один живой организм никогда не станет расходовать больше энергии, чем необходимо, рисковать, если не нужно, или осуществлять какие-либо действия, пока они действительно не потребуются. Зачем? Если задачу можно решить простым способом без риска потери, боли или затрат энергии, то для чего живому существу делать что-то трудное, опасное или отнимающее силы? Оно и не станет этого делать. Не позволят природные инстинкты… А ведь человек – всего лишь одна из составляющих всеобъемлющей природы.

 

В жизни мы часто видим людей, и даже животных, ведущих себя столь вызывающе, что это кажется ненужным, а порой и глупым. Но это наш объективный взгляд на ситуацию, в которой они находятся. Если же рассматривать ее с субъективной точки зрения, то для человека, ориентирующегося на собственный опыт, это очевидно излишнее действие представляется незначительным, заурядным и необходимым. В конечном счете, степень «привычного» устанавливает именно определенная точка зрения.

 

Например, если нормальный человек хочет попасть в дом, его действия достаточно сдержанны. Он стучит в дверь, думая при этом: «Если постучу, мне откроют. Затем предложат войти, и это будет первый шаг к осуществлению моего желания». Однако воинственный вымышленный герой начнет с того, что разнесет дверь вдребезги с помощью удара, применяемого в карате, и будет считать, что это действие разумное и наименьшее.

 

Что является необходимым, но при этом наименьшим и обычным, определяется точкой зрения каждого персонажа в каждый конкретный момент. Например, я говорю себе: «Если я сейчас буду переходить улицу, то вон та машина находится достаточно далеко, водитель увидит меня вовремя, замедлит движение, если понадобится, и я перейду на ту сторону». Или: «Я не могут найти номер телефона Долорес, но знаю, что у Джека есть ее визитка. Если я позвоню ему в разгар рабочего дня, то, будучи моим другом, он отвлечется от своих дел и продиктует мне этот номер».

 

Другими словами, в реальной жизни мы осознанно или неосознанно (а в большинстве случаев все происходит спонтанно, стоит нам открыть рот или сделать шаг) совершаем действие, ожидая, мысленно или на инстинктивном уровне, следующий результат: «Если при этих обстоятельствах я совершу самое малое, привычное действие, то реакция на него будет позитивна, это будет началом успеха и в конечном итоге я получу то, что хочу». Действительно, в жизни в девяноста девяти случаях из ста мы бываем правы. Водитель замечает вас вовремя, нажимает на тормоза, и вы оказываетесь на противоположной стороне улицы целым и невредимым. Вы звоните Джеку и просите извинить за то, что отрываете его от работы. Он говорит: «Никаких проблем» – и диктует нужный номер телефона. В жизни так происходит постоянно. Но в истории – никогда.

 

Это огромное различие обусловлено тем, что из истории мы выбрасываем подробности обыденной жизни, когда люди предпринимают какие-либо действия, ожидая определенной благоприятной реакции от окружающего их мира, и в той или иной степени получают желаемое.

 

В истории мы заостряем внимание исключительно на том моменте, когда персонаж совершает действие, надеясь на благоприятную и полезную для себя реакцию, а вместо этого пробуждает силы антагонизма. Ожидаемый отклик оказывается либо иным, либо более сильным, а возможно, и тем и другим одновременно.

 

Я беру телефон, звоню Джеку и говорю: «Извини, что побеспокоил, но я не могу найти номер телефона Долорес. Не мог бы ты…». Он же в ответ кричит: «Долорес? Ах, Долорес! Да как ты смеешь спрашивать у меня ее номер?» – и бросает телефонную трубку. Неожиданно жизнь становится интересной.

 

 

МИР ПЕРСОНАЖА

 

В этой главе мы попытаемся определить, как видит материю истории сценарист, который мысленно помещает себя в самый центр создаваемого им характера. «Центр» человека, или неизменная особенность самого сокровенного собственного «я», представляет собой сознание, которое не оставляет вас двадцать четыре часа в сутки: следит за тем, что вы делаете, упрекает за неправильные поступки или хвалит в тех редких случаях, когда все происходит так, как надо. Это тот внутренний наблюдатель, который приходит, когда вы, испытывая невыносимые душевные муки, падаете на пол, содрогаясь от рыданий… Тот самый тихий голос, который говорит: «У тебя размазалась тушь». Этот внутренний наблюдатель – вы: ваша индивидуальность, ваше собственное «я», центр вашего самосознания. Все, что находится за пределами этого субъективного ядра, относится к объективному миру персонажа.

 

Мир персонажа можно представить в виде серии концентрических кругов, окружающих ядро исходной индивидуальности и обозначающих уровни конфликта в жизни героя. Внутренний круг или уровень – это его собственное «я» и те противоречия, которые обусловлены особенностями его человеческой природы: разума, тела, эмоций.

 

Например, когда персонаж совершает действие, его разум может реагировать не так, как он хотел бы. Его размышления не так легки, глубоки и остроумны, как он ожидал. Тело реагирует иначе и оказывается недостаточно сильным или ловким для выполнения определенной задачи. И всем хорошо известно, как порой подводят эмоции. Поэтому ближайший круг антагонизма в жизни персонажа – его собственное существование: чувства и эмоции, разум и тело; от случая к случаю их реакция может либо соответствовать ожиданиям, либо нет. Нередко мы сами становимся для себя злейшими врагами.

 

 

ТРИ УРОВНЯ КОНФЛИКТА

 

Второй круг включает в себя личностные отношения, или союзы, построенные на личных связях, более глубоких, чем социальные. Те внешние роли, которые мы играем, определяются социальным договором. Например, в данный момент я выступаю в роли учителя, а вы ученики. Однако когда-нибудь наши пути могут пересечься, и мы решим поменять наши профессиональные отношения на дружеские. Аналогичным образом роли родители/ребенок первоначально носят социальный характер, и позднее они могут стать более глубокими или останутся такими, как есть. Многие из нас на протяжении всей жизни в своих отношениях с родителями не выходят за рамки социальных ролей, определяемых авторитарностью и неподчинением. Только отказавшись от традиционной роли, мы можем обрести истинную близость с членами своих семей, друзьями и любимыми – которые, тем не менее, могут реагировать не так, как мы ожидаем, и таким образом создается второй уровень личного конфликта.

 

Третий круг определяет уровень внеличностных конфликтов, который включает в себя все источники разногласий за пределами личностной сферы – это конфликты с социальными институтами и отдельными лицами (правительство/гражданин, церковь/прихожанин, компания/клиент), с отдельными личностями (полицейский/преступник/жертва, начальник/работник, клиент/официант, врач/пациент), а также столкновения с тем, что создано человеком, и с окружающей средой (время, пространство и любые существующие в нем объекты).

 

 

БРЕШЬ

 

История рождается там, где соприкасаются области субъективного и объективного.

 

Главный герой разыскивает объект своего желания, не зная, где тот находится. Осознанно или неосознанно он принимает решение предпринять определенное действие, руководствуясь мыслью или ощущением, что мир отреагирует должным образом и поможет ему продвинуться к достижению его цели. Исходя из субъективной точки зрения, выбранное им действие представляется ему наименьшим, привычным, но достаточно эффективным для того, чтобы вызвать желательную реакцию. Однако в момент совершения действия объективная реальность его внутренней жизни, личностных отношений и внешнего мира формирует более сильный или совсем иной – по сравнению с ожидаемым – отклик.

 

Эта реакция со стороны мира персонажа блокирует его желание, разрушая планы и отодвигая от достижения цели еще дальше, чем это было до совершения действия. Оно не мобилизует все возможности героя, а пробуждает силы антагонизма, которые создают брешь между его субъективными ожиданиями и объективным результатом – между тем, что, по его мнению, должно было произойти, и тем, что случилось на самом деле, между его восприятием вероятности и неизбежностью реальности.

 

Каждый человек изо дня в день совершает умышленные или случайные поступки, соответствующие его ожиданиям в отношении того, что может произойти после совершения действия. Мы все ходим по этой земле, полагая или по крайней мере надеясь, что понимаем себя, близких, общество и окружающий мир. Поступаем согласно собственным убеждениям и оценке истинной сущности нас самих, живущих рядом с нами людей и окружающей среды. Однако это та правда, в которой мы не можем быть полностью уверенными. Это то, что мы считаем правдой.

 

Мы верим, что можем свободно принимать какое угодно решение, чтобы совершить любое действие. Однако каждое принятое решение и выполненное действие, спонтанное или преднамеренное, опирается на полученный нами опыт, на то, что к данному моменту произошло с нами в реальности, воображении или во сне. Мы выбираем действие, имея в виду возможную реакцию окружающего мира, о которой нам напомнит жизненный опыт. И только после того, как поступок совершен, осознаем неизбежное.

 

Неизбежное и есть абсолютная правда. Это то, что на самом деле происходит, когда мы действуем. Подобная правда познается – и может быть познана, - только когда мы совершаем действие в своем мире и не боимся последствий. Такая реакция – правда нашего существования в конкретный момент независимо от того, во что мы верили минутой раньше. Неизбежное – это то, что должно произойти и действительно происходит, а вероятность, напротив, является отражением наших надежд и ожиданий.

 

Это происходит как в жизни, так и в литературе. Когда объективное неизбежное вступает в противоречие с предвкушением вероятного, в вымышленной реальности неожиданно образуется брешь. Эта та точка, где сталкиваются два мира, субъективный и объективный, и проявляется различие между ожиданием и результатом, между тем, как персонаж воспринимал мир перед началом действия, и правдой, которую он узнал позже.

 

Когда в реальности появляется брешь, персонаж, обладающий силой воли и необходимыми качествами, чувствует или осознает, что не может получить желаемое привычным способом и без особых усилий. Он должен собраться и преодолеть эту брешь, чтобы совершить второе действие. Последующее действие представляет собой то, что персонаж не хотел делать в первом случае, поскольку не только требует большей силы воли и умелого применения своих способностей, но и, что самое главное, подвергает его риску. Теперь, чтобы чего-то достичь, ему придется нести потери.

 

 

О РИСКЕ

 

Нам всем нравится получать свой кусок пирога и, тем более, его есть. С другой стороны, в случае опасности приходится рисковать желаемым или имеющимся, чтобы добыть что-то другое или защитить то, чем уже обладаем, – одним словом, мы оказываемся перед дилеммой, которой стараемся избежать.

 

Вот простой тест, пригодный для любой истории. Спросите себя: каков риск? Что главный герой неизбежно потеряет, если не получит то, чего хочет? Или, точнее, насколько опасными для него окажутся самые негативные последствия возможной неудачи?

 

Если вы не можете дать очевидные и убедительные ответы на эти вопросы, то ваша история изначально ориентирована неправильно. Например, историю вообще не стоит рассказывать, если ответ будет таков: «В случае неудачи жизнь главного героя вернется в свое нормальное русло». Ведь то, к чему стремится этот персонаж, ничего не стоит, а история о человеке, который хочет получить что-то, имеющее незначительную ценность или вообще ее лишенное, способна вызвать только скуку.

 

Жизнь учит нас, что мера ценности любого желания человека прямо пропорциональна риску, который предполагает ее достижение. Чем больше ценность, тем выше риск. Мы наделяем максимальной ценностью те вещи, которые требуют предельного риска – нашу свободу, жизнь, душу. Однако этот императив риска выходит за рамки эстетического принципа: он уходит корнями в самую суть искусства кинодраматургии. Мы создаем историю не только как метафору жизни, а как метафору жизни, полной смысла, – а жить осмысленно означает постоянно идти на риск.

 

Вспомните собственные желания. То, что актуально для вас, подходит и для тех характеров, которые вы придумываете. Вы хотите писать сценарии для кинематографа, главного средства творческого выражения в современном мире, мечтаете предложить нам работы, наполненные красотой и смыслом, которые помогут сформировать наше представление о реальности, а взамен надеетесь получить известность. Это прекрасное стремление и огромное достижение, которое предстоит реализовать. А поскольку вы серьезный художник, то намерены рисковать важными аспектами своей жизни, чтобы осуществить свою мечту.

 

Вы готовы рисковать своим временем. Вам известно, что самые талантливые сценаристы – Оливер Стоун, Лоуренс Касдан, Рут Прауэр Джабвала – добились успеха в возрасте тридцати-сорока лет. Если для подготовки хорошего врача или учителя требуется десять лет или больше, то и на поиск того, что захотят услышать десятки миллионов людей, может уйти десять или более лет взрослой жизни. А для того, чтобы добиться мастерства в нашей нелегкой профессии, придется написать множество сценариев, которые зачастую оказываются непроданными.

 

Вы готовы рисковать деньгами. И знаете, что если такое же количество усердного труда и творческих сил, которые на протяжении десяти лет будет затрачено на создание невостребованных сценариев, вы вложите в какую-либо обычную профессию, то сможете выйти на пенсию до того, как первый фильм, снятый по вашему сценарию, появится на экране.

 

Вы готовы рисковать отношениями с близкими людьми. Каждое утро вы садитесь за стол и погружаетесь в воображаемый мир своих персонажей. Вы фантазируете и пишите, пока солнце не опускается за горизонт и кровь не начинает стучать в висках, и лишь тогда вы выключаете компьютер, чтобы побыть с человеком, которого любите. Однако если машину можно выключить, сделать то же самое с воображением нельзя. За ужином персонажи все еще не оставляют вас, и вы сожалеете, что рядом с тарелкой нет блокнота. Рано или поздно человек, которого вы любите, обязательно скажет: «Знаешь… но ты где-то далеко отсюда». И это будет правдой. Половину времени вы пребываете в каком-то ином мире, а никому не хочется жить с человеком, который все время отсутствует.

 

Сценарист ставит на карту время, деньги и людей, потому что его амбиции оказывают влияние на всю его жизнь. А то, что непреложно для художника, становится истинным для каждого создаваемого им характера:

 

Мера ценности желания персонажа прямо пропорциональна риску, на который он готов пойти ради достижения цели; чем больше ценность, тем выше риск.

 

 

БРЕШЬ В РАЗВИТИИ

 

Первое действие главного героя пробуждает к жизни противоборствующие силы, которые препятствуют осуществлению его желания и создают брешь между ожиданием и результатом, опровергая представления о реальности, усиливая конфликт с миром и подвергая более высокому риску. Однако гибкий человеческий ум быстро преобразует реальность и создает более масштабную модель, которая включает в себя это опровержение, эту неожиданную реакцию. Теперь герою предстоит предпринять второе, более сложное и рискованное действие, соответствующее его обновленному видению реальности и основанное на новых ожиданиях. Однако оно снова приводит в движение враждебные силы, создавая новую брешь в реальности. Поэтому он приспосабливается к тому, чего не ожидал, еще больше повышает ставки и решается на действие, которое, как ему кажется, согласуется с его измененным пониманием вещей. Он находит в себе еще больше способностей и воли, идет на огромный риск и совершает третье действие.

 

Возможно, новое действие даст позитивный результат, и в этот момент главный герой на шаг приблизится к исполнению своего желания, но вслед за следующим действием брешь появится снова. Ему придется совершить еще более сложное действие, которое потребует огромной силы воли, значительных способностей и высокого риска. В развитии сюжета действия персонажа снова и снова будут приводить не к объединению усилий, направленных на достижение цели, а к активизации противостоящих сил, открывая все новые бреши в его реальности. Эта модель повторяется на разных уровнях вплоть до достижения крайней точки, до финального действия, которое не позволит аудитории что-то домысливать.

 

Такие разломы в сиюминутной реальности выявляют различие между драматическим и повседневным, между поступком и действием. Истинный поступок представляет собой физическое, речевое или интеллектуальное действие, которое создает бреши в ожиданиях и формирует существенное изменение. Простое действие – это поведение, благодаря которому происходит то, что ожидается, а изменение оказывается незначительным или вообще ничего не меняется.

 

Однако если говорить о бреши между ожиданием и результатом, то эта тема намного шире вопроса о причинно-следственной связи. В более глубоком смысле, разрыв между предполагаемой причиной и достигнутым результатом отмечает точку, в которой встречаются характер человека и окружающий его мир. С одной стороны, мир такой, каким, по нашему мнению, должен быть, а с другой – реальный, существующий на самом деле. В этой бреши располагается ядро истории, котел, который подпитывает рассказ энергией. Здесь писатель находит наиболее яркие, переломные жизненные моменты. Достичь этого важного места соединения можно только одним способом – работая изнутри наружу.

 

 

ТВОРЧЕСКАЯ РАБОТА ИЗНУТРИ НАРУЖУ

 

Почему мы должны этим заниматься? Почему во время создания сцены мы должны искать путь к сокровенной сути каждого персонажа и воспринимать все с его точки зрения? Что мы выигрываем, когда делаем это? Чем жертвуем, если игнорируем такую возможность?

 

Мы можем, словно антропологи, путем тщательного исследования находить факты, относящиеся к социальной и окружающей среде. Как внимательные психологи – выявлять поведенческие установки. Работая изнутри наружу, мы сумеем воспроизвести поверхностные черты характера во всей их подлинности. Но есть один важный аспект, который нам не создать, и это эмоциональная правда.

 

Единственным надежным источником эмоциональной правды являетесь вы сами. Если вы остаетесь вне своих персонажей, то неминуемо создаете эмоциональные штампы. Чтобы описать раскрывающие героя человеческие реакции, вы должны проникнуть не только внутрь своего персонажа, но внутрь себя. Итак, как это сделать? Как, сидя за рабочим столом, пробраться в сознание персонажа, чтобы ваше сердце учащенно забилось, ладони вспотели, на глазах появились слезы, в душе зазвучал смех, чтобы вы почувствовали сексуальное возбуждение, раздражение, гнев, сострадание, грусть, радость или что-то иное из бесчисленного множества чувств, составляющих спектр человеческих эмоций?

 

Вы принимаете решение о том, что в вашей истории произойдет определенное событие, а ситуация будет развиваться и меняться. Но как написать сцену, наполненную глубокими эмоциями? Вы можете спросить себя: как человеку следует действовать в данном случае? Но это приведет к штампам и морализаторству. Или вы задумаетесь: как человек может это сделать? Но тогда вы напишете сцену с претензией на глубину – она будет увлекательной, но лишенной правдивости. Или: «Если бы мой персонаж оказался в подобных обстоятельствах, что он сделал бы?» В этом случае вы отодвигаетесь в сторону, пытаясь вообразить, как живет ваш персонаж, строя предположения о тех эмоциях, которые он может испытывать, а подобные домыслы неизменно приводят к появлению штампов. Можно использовать вопрос: «Если бы я сам находился в таких обстоятельствах, как бы поступил?» Ваше воображение, взбодрившись, заставит сердце биться сильнее, но все-таки не сделает вас персонажем истории. Несмотря на то, что проснувшиеся в вас чувства правдивы, герой может поступить совсем по-другому Так что же делать?

 

Вы спрашиваете: «Если бы в данных обстоятельствах я был этим персонажем, то что бы я сделал?» Используя «магическое "если бы"» Станиславского, вы должны сыграть эту роль. Неслучайно многие из самых великих драматургов (от Еврипида до Шекспира и Пинтера) и сценаристов (начиная с Д.У. Гриффита и заканчивая Рут Гордон и Джоном Сейлсом) были актерами. Писатели – это импровизаторы, которые исполняют роли, сидя за компьютером, меряя шагами комнату, играя за всех своих персонажей: мужчин, женщин, детей, монстров. Мы устраиваем представление в своем воображении, пока не ощущаем те же чувства, которые характерны для наших героев. Когда сцена обретает эмоциональный смысл для нас самих, то мы можем быть уверены, что она будет эмоционально убедительной для всех зрителей. Создавая работу, волнующую нас, мы способны растрогать и аудиторию.

 

«КИТАЙСКИЙ КВАРТАЛ»

 

Чтобы показать, как можно писать изнутри наружу, я воспользуюсь одной из наиболее известных и блистательно написанных сцен из фильма «Китайский квартал» (Chinatown), снятого по сценарию Роберта Тауна. Это кульминация второго акта. Я буду рассматривать сцену в том виде, в каком она представлена на экране, но ее можно найти и в третьем варианте сценария, датированном 9 октября 1973 года.

 

Синопсис

 

Частный детектив Дж. Гиттес занимается расследованием обстоятельств смерти Холлиса Малрэя, начальника департамента водоснабжения Лос-Анджелеса. Малрэй, предположительно, утонул в водохранилище, и это преступление ставит в тупик соперника Гиттеса, лейтенанта полиции Эскобара. К концу второго акта Гиттес сокращает список подозреваемых лиц, имеющих мотивы для преступления, до двух пунктов: Малрэя убили либо вступившие в сговор миллионеры во главе с Ноа Кроссом по причинам, связанным с политической властью и деньгами, либо Эвелин Малрэй сделала это в приступе ревности, узнав, что у мужа есть другая женщина.

 

Гиттес следует за Эвелин до дома в Санта-Монике и, заглянув в окно, видит «другую женщину», которая, по-видимому, находится под действием наркотиков и удерживается в качестве пленницы. Когда Эвелин выходит к своей машине, он принуждает ее к разговору, во время которого она заявляет, что это ее сестра. Сестры у нее нет, Гиттес знает это, но пока ничего не говорит.

 

На следующее утро он находит в пруду с соленой водой, расположенном за домом Малрэя, очки, которые, похоже, принадлежали покойнику. Теперь понятно, как и где был убит Малрэй. С найденной уликой он возвращается в Санта-Монику, чтобы провести очную ставку с Эвелин и передать подозреваемую Эскобару, который грозится лишить Гиттеса лицензии частного детектива.

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

 

Дж. Гиттес, работая в окружной прокуратуре, полюбил женщину, живущую в Китайском квартале, и, стараясь помочь ей, стал невольным виновником ее смерти. Он вышел в отставку и стал частным детективом, надеясь забыть о коррумпированных политиках и своем трагическом прошлом. Но теперь все это к нему вернулось. Хуже того, он оказывается в весьма затруднительном положении, потому что за день до убийства обманным путем был втянут в расследование супружеской измены Малрэя. Кто-то одурачил Гиттеса, а он чрезвычайно самолюбив. За его напускным спокойствием скрывается импульсивный любитель риска; его циничный сарказм лишь прикрыв<