Глава 12. Я жажду молиться в совершенстве

 

Вот парадокс: молитва требует серьезных усилий, хотя она — не что иное, как дар. Не в нашей власти планировать, управлять или решать за Бога. Но без строгой дисциплины мы тем более не сумеем обрести этот дар.

Генри Нувен

 

 

Я не помню времени, когда бы не молился. В детстве я читал молитву перед сном и всегда молился перед едой. Я исправно посещал вечерние молитвенные собрания по средам и ночные службы в сочельник, хотя ребенку трудно было на них не заснуть. Я молился с таким детским доверием, что часто друзья нашей семьи — если терялось обручальное кольцо или пропадал щенок — звонили и просили моих молитв. Нередко они потом звонили снова, чтобы сообщить о том, как замечательно Бог ответил на мою молитву. (Между тем, мои собственные щенки могли потеряться, умереть от чумки или подвергнуться нападению соседского бульдога, невзирая на мои самые горячие молитвы.)

Несколько лет я проучился в библейском колледже. К молитве там относились строго, как к строевой подготовке в военной академии. В шесть утра звенел звонок, а в полседьмого начиналось «тихое время» — мы должны были уделить полчаса молитве и чтении) Библии. Декан время от времени проводил неожиданные проверки. По колледжу ходили рассказы о том, как он, открыв дверь в одну из комнат общежития, включил свет и обнаружил, что двое ее обитателей спят крепким сном: один — стоя на коленях возле кровати, а другой — сидя с открытой Библией в руках.

В колледже иногда устраивали «дни молитвы», когда мы вместо учебных занятий должны были молиться поодиночке и в группах. Затем вечером все собирались на торжественное богослужение — молились и свидетельствовали. Студенты рассказывали о чудесных ответах на молитвы, например, о вовремя подоспевшей финансовой помощи, которая позволяла им продолжить учебу. Один раз мой сосед по комнате со слезами исповедался в совершении нескольких дерзких проказ, причем я точно знал, что он изрядно приукрасил свои подвиги. Как преступники хвастаются совершенными преступлениями, так и юные грешники порой стремились прославиться, драматизируя свои проступки, выступая с ярким публичным покаянием. Один студент попросил молиться за свою девушку, которая ехала навестить его и по дороге попала в автокатастрофу. Этот печальный одинокий мальчик был родом из моего городка. На самом деле у него не было никакой девушки, он был гомосексуалистом и впоследствии умер от СПИДа. Он придумал грустную историю, чтобы привлечь к себе внимание и вызвать сочувствие.

С тех пор прошло много лет. Я сотрудничал с различными христианскими организациями и участвовал во множестве молитвенных встреч. Бывало, что молитвенная группа на время становилась как бы одним целым, и эти совместные молитвы глубоко трогали меня. Другие встречи напоминали какую-то странную спортивную игру, и я испытывал искушение прорваться в тройку лидеров, продемонстрировав свое красноречие, — тогда мои слова бывали адресованы не столько Богу, сколько остальным участникам группы.

Не раз случалось, что от молитвы не оставалось почти никакого впечатления. Вопросы, о которых я писал в предыдущих главах, сбивали меня с толку. Зачем что-то говорить Богу, если Он и так все знает? Зачем просить Бога о милости, если Он и так милостив по сути Своей? Зачем вообще молиться? Как-то я совсем не мог молиться своими словами в течение целого года, а только читал тексты из католического часослова (богослужебные тексты для общинной или личной молитвы в течение дня). Я просил Бога зачесть мне эти прочитанные по бумажке слова, даже когда произносил их не вполне искренне. Но в один прекрасный день тучи рассеялись. Я так и не понял, что же препятствовало моей молитве все это время.

Но с той поры, хотя я и не переживал больше таких периодов отчуждения, молитва была связана для меня с борьбой. Когда я слышу о людях, которые каждый день по часу проводят в молитвенном размышлении, мне хочется спросить, как им это удается. Я едва выдерживаю пятнадцать минут, дальше мысли неудержимо разбегаются, внимание рассеивается. Вот обычное ощущение, сопровождающее это состояние: мой суматошный, суетный мирок с недоделанными делами и с письмами, на которые нужно срочно ответить, вторгается в тот отрезок времени, который я желаю провести в общении с Богом. Однако я учусь разрушать барьеры, отделяющие молитву от остальных дел, и прошу Господа, чтобы Он Сам вторгался в мою повседневную жизнь.

 

Чего мы ждем от молитвы

 

Даже когда молитва воспринимается как обязанность, вроде школьного домашнего задания, мы не теряем надежды на то, что она способна перерасти в нечто большее. Где-то поблизости спрятаны сокровища — надо только отыскать их. Нас ждет новая страна, нужно лишь изучить язык, на котором в ней говорят. А пока мы лепечем, как младенцы, и жаждем когда-нибудь заговорить свободно. «Я не молился, а скорее старался быть человеком, который молится», — вспоминает современный американский писатель Фредерик Бюхнер о времени, когда, молясь, он чувствовал себя скованно и неловко.

Некоторые люди совсем не ощущают во время молитвы, что Бог слушает их. И они винят себя: им кажется, что они что-то делают неправильно. Один мой читатель из Австралии писал о своем беспокойстве за тех, кто чувствует себя «аутично», отчужденно во время молитвы. Он, конечно, говорил не о людях, на самом деле страдающих аутизмом, депрессиями или другими психическими расстройствами, а о вполне нормальных скромных прихожанах с задней скамьи, чувствующих себя недостойными Божьего внимания.

Моя хорошая знакомая, которая тоже исследовала тему молитвы, сообщила мне, что, судя по ее опыту, очень немногим людям молитва дается легко, чаще она не оправдывает их ожиданий. Создается впечатление, что молитва не стоит потраченных усилий. Вот что она пишет:

 

«Мне кажется, что молитва во многом напоминает секс. (Когда я говорю об этом, все навостряют уши.) Большинство людей недовольны своей половой жизнью. У немногих дела в этой области действительно идут хорошо. И секс, и молитва — это отношения, во-первых, интимные, а во-вторых — окруженные неким таинственным ореолом. Нас убеждают, что занимаясь сексом или молитвой, мы должны воспарять к седьмому небу. Результат — ложные ожидания и разрушенная близость».

 

Эта женщина провела несколько месяцев в Африке и была вынуждена освоить более медленный темп жизни. Там ее окружала тишина, поэтому она нашла новый способ молиться. «И снова тут все похоже на секс. Когда мы заняты или вовлечены в гонку, суету окружающего мира, постоянно слышим какофонию бессмысленных звуков, очень трудно расслабиться и общаться».

Обдумывая эту неожиданную аналогию, я прихожу к выводу: чтение книг о молитве сродни чтению книг по технике секса. То, что на бумаге выгладит столь захватывающим, мало похоже на происходящее между двумя ранимыми людьми, ожидания которых сильно разнятся. Так же как и в сексе, в молитве на первом месте стоят отношения, а не техника. Однако участники молитвы — Бог и человек — отличаются друг от друга гораздо существеннее, чем мужчина от женщины. Стоит ли удивляться, что возникают проблемы?

Стереотипы нашей культуры во многом обусловлены средствами массовой информации, которые создали у нас установку, будто любую проблему можно быстро решить. Однако проблемы взаимоотношений далеко не всегда решаются быстро, как в кино. Кроме того, я не замечал, чтобы стеллажи, набитые книгами на тему «Как сохранить семью», заметно повлияли бы на статистику разводов. Если хорошие правильные советы мало помогают нам в налаживании отношений с другими людьми, то насколько же меньше пользы от советов, когда речь идет об отношениях с Богом? Вряд ли вам удастся открыть секрет дружбы с Богом, прослушав очередную партию кассет, прочитав новую книгу, побеседовав с еще одним священником или посетив двухдневный семинар.

Я прочитал не один десяток книг о молитве, я задавал вопросы множеству разных людей. Кажется, я мог бы ожидать заметного продвижения в собственной молитвенной жизни. Если бы я приложил столько же усилий, скажем, обучаясь играть в гольф или изучая иностранный язык, то наверняка достиг бы великолепных результатов. Но я по-прежнему чувствую: для меня молитва требует напряжения воли. Иногда она приносит плоды, иногда — нет… Вернее, не приносит ощутимых плодов сразу. Молясь, необходимо верить, что Бог слышит тебя, что молитва способна что-то изменить — хотя твердых оснований для такой уверенности нет. Вера дается мне нелегко.

Когда я соприкасаюсь с иной культурой, я должен ориентироваться на ее правила. Иными словами, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Путешествуя по южной Индии, я усвоил, что помотать головой из стороны в сторону — знак согласия, а не наоборот. Женившись, я узнал, что мужчины — с Марса, а женщины — с Венеры. Я и теперь, после тридцати пяти лет брака, открываю все новые различия между мною и моей женой. И если я хочу ближе узнать Бога, мне нужно осваивать новые способы общения с Ним. Ведь я хочу дружить не с кем-нибудь, а с Самим Богом, Которого даже нельзя увидеть!

Недавно я получил весточку от врача-миссионера, три последних года прожившего в Эквадоре. Среди прочего он пишет о том, как много огорчений доставляет ему изучение испанского языка. Проведя в Эквадоре три года, он все еще делает детские ошибки в грамматике. Общаясь с носителями языка, он нередко попадает в неловкое положение и лишь с трудом, запинаясь, способен выражать те мысли, которые так легко рождаются у него в голове. Он утверждает, что для него беседа на испанском языке — это непрерывный урок смирения. Да, конечно, определенный прогресс есть, но каждый день ему приходится констатировать: он опять выразился неточно, он в очередной раз не смог различить тонких оттенков речи собеседника.

В изучении чужого языка я вижу определенную параллель с молитвой. Чтобы научиться бегло говорить на иностранном языке, я должен выделить время для занятий, и, несомненно, ради этого мне придется от чего-то отказаться. Сперва обучение будет трудным, но, несмотря на это, нужно продолжать работу. Я не бросаю начатого если хочу достичь поставленной цели. И ведь почти все сколько-нибудь стоящее — спортивные занятия, обучение игре на гитаре, приобретение навыков работы на компьютере — требует такого же отношения.

Моя молитвенная жизнь по-прежнему связана с борьбой. То же самое я могу сказать и о прощении. И о любви к ближнему. И о помощи нуждающимся. Я не отступаю, потому что все это — Божьи заповеди, и я верю: исполнять их — благо для меня, даже если я его не всегда ощущаю. Более того, я верю, что моя настойчивость каким-то непостижимым образом приятна Богу. Мы должны всегда молиться и не унывать — так учил Христос.

Вот в чем еще я нахожу некоторое ободрение. Ученики Иисуса тоже не знали, как надо молиться, и даже после нескольких месяцев следования за Ним просили: «Господи! Научи нас молиться» (Лк 11:1). Поддерживает меня и пример христиан, которые, весьма продвинувшись в духовной дисциплине, все равно ведут подобную борьбу. (Если вы сомневаетесь, почитайте жизнеописания католических монахов-траппистов, вся жизнь которых посвящена исключительно общению с Богом. Они сталкиваются с теми же препятствиями, что и мы, мирские люди, уделяющие богообщению лишь часть своего времени.) Как научиться молитве? «Молитесь… — отвечала на этот вопрос мать Тереза. — Если вы хотите молиться лучше, молитесь больше».

Великий английский проповедник Лесли Уезерхед, прозванный «врачевателем душ человеческих», испытывал то же, что и многие:

 

«Мне всегда было трудно молиться. Часто молитва напоминает мне бесплодную игру в прятки — Бог прячется, а мы его ищем. Я знаю, Господь очень терпелив со мной. Если бы не Его терпение, я бы давно отпал от веры. Но, честно говоря, мне тоже приходится быть терпеливым с Ним. Я перестал бы общаться с любым из друзей, если бы он отвечал мне так тихо и так скудно. Однако долго обходиться без молитвы я не могу. Мои нужды побуждают меня молиться. И еще у меня есть ощущение, что Бог имеет веские причины, чтобы прятаться, и что мои поиски в конце концов обернутся бесконечно ценной находкой… Я хотел бы получать от молитвы больше удовлетворения, но поисков мне не избежать. Иисусу тоже порой бывало нелегко молиться. Самые отчаянные Его молитвы остались без ответа. Тем не менее, молиться Он не переставал. Честно говоря, мне трудно рассказать что-нибудь впечатляющее о своих молитвах, но я не перестаю молиться, потому что «жаждет душа моя к Богу крепкому, живому» (Пс 41:3), и я твердо знаю, что вне Бога нет ничего, кроме смерти».

 

Маленькое оконце

 

Немецкий богослов, иезуит Карл Ранер, способствовавший обновлению католической теологии в двадцатом веке, в работе «Молитва: необходимость и благословение» воспел повседневную молитву:

 

«О, ежедневная молитва! Ты скудна и слегка потрепана, как сами будни. Для тебя трудны великие мысли и сильные чувства. Ты — не торжественная симфония, звучащая под высокими сводами собора, а скорее задушевная песня, льющаяся из сердца, добрая, немного монотонная и наивная. Но ты, молитва каждого дня, — оплот верности, надежды и бескорыстия. Ты служишь Великому Богу, не ожидая награды. Ты приносишь свет в самые серые наши дни и делаешь великими обыденные мгновения. И ты — человек, молящийся каждый день, — творишь молитву не для себя, а для славы Господа. Ты молишься не ради результата, а ради веры. Порой ты движешься устало, но все же продолжаешь путь. Подчас твоя молитва исходит не из сердца, а лишь из уст. Но не лучше ли славить Господа хотя бы устами, чем вовсе оставаться немым? И разве нет надежды, что слова, сошедшие с уст, не откликнутся в сердце? И в дни, бедные молитвой, когда мы ругаем себя или других за то, что молимся одними лишь устами, очень часто наши молитвы — это все же голос сердца, нищего, но верного сердца. В молитве сердце, несмотря на слабость и усталость, на потаенную досаду и недовольство, упрямо стремится вверх. Оно старается пробить хотя бы маленькое оконце, чтобы сквозь него в душу, заваленную будничными заботами, упал тонкий лучик вечного света».