Юридическая природа доли В уставном капитале: тождество В главном

 

Рассматривая в Главе второй положение ценных бумаг в системе объектов гражданских прав, мы привели точку зрения А.В. Майфата о том, что акция как ценная бумага и доля в уставном капитале имеют одну и ту же правовую природу и представляют собой организационное субъективное право "быть участником общества". Несколько ранее В.А. Белов убедительно показал, что "акция" - это всего лишь термин, которому и законом, и уставом, и договором могут приписываться разные значения. В известных ситуациях термин «акция» обозначает вовсе не особого рода ценную бумагу, а долю в уставном капитале акционерного общества, а еще точнее – долю в стоимости (денежном выражении) уставного капитала акционерного общества. Главное качество, отличающее доли в уставном капитале акционерного общества (по терминологии п.1 ст. 96 ГК РФ ГК РФ - "акции") от долей в уставных капиталах иных обществ (и складочных капиталах товариществ), состоит в одинаковой стоимости всех долей-акций. Акция - это не только ценная бумага, но и единица измерения уставного капитала вообще и вклада каждого учредителя АО в этот капитал, в частности. Применение такой единицы измерения не связано с наличием государственной регистрации выпуска ценных бумаг1. Таким образом, и в понимании В. А. Белова есть, по меньшей мере, ряд правовых положений, когда между «акцией» и «долей в уставном капитале» не существует заметной разницы. Но если эти явления одной природы и выполняют они одинаковую функцию, нет ли оснований поискать их тождество? Если же они окажутся тождественными, почему закон говорит о них как о разных явлениях? Ввиду того, что в самом законе четкого ответа найти нельзя, обратимся к судебной практике. Весьма полезным примером может быть следующее дело, которое, несмотря на немалый его объем, имеет смысл внимательно проанализировать.

Между истцом – ООО «Салон на Плющихе» и Фондом имущества г. Москвы заключен договор купли - продажи от 4 декабря 1995 г. муниципального имущественного комплекса, включающего нежилое помещение общей площадью 356,6 кв. м по адресу: г. Москва, Ружейный пер., д. 4, стр. 3, на основании которого истцу выдано свидетельство на право собственности от 17 апреля.1996 г. По договору от 14 мая 1996 г. об участии в товариществе истец внес в складочный капитал товарищества на вере "Республиканский ипотечный центр "Федотов и Компания" недвижимое имущество (спорное здание) на период с 14 мая 1996 года по 31 декабря 1996 года. Возврат имущества (доли) должен был осуществляться по заявлению участника о выходе из товарищества не ранее выполнения участниками обязательств по его кредитному договору, поручителем по которому выступало товарищество. Москомимуществом товариществу на вере было выдано свидетельство о внесении в реестр собственности на территории г. Москвы от 27 февраля 1998 г. № Б006977 на часть здания, расположенного по адресу: Москва, Ружейный пер., д. 4, стр. 3, площадью 356,6 кв. м. В дальнейшем указанная часть здания была передана товариществом ООО "Вестерн Девелопмент Груп". Истец просил суд о признании недействительными записи в реестре частной собственности № 0-001469(0)98 от 19 февраля 1998 г. и свидетельства реестра № Б-6977 о праве собственности на объект недвижимости по адресу: г. Москва, пер. Ружейный, д. 4, стр. 3, выданное Комитетом по управлению имуществом г. Москвы товариществу на вере "Республиканский ипотечный центр "Федотов и компания". Затем истец дополнил иск требованием о признании также недействительной регистрации перехода прав на указанный объект недвижимости от товарищества на вере "Республиканский ипотечный центр "Федотов и компания" к ООО "Вестерн Девелопмент Груп". Принимая решение об удовлетворении искового требования о признании недействительным выданного товариществу на вере свидетельства о праве собственности на спорное помещение, суд исходил из непредставления при регистрации перечня имущества к договору об участии в товариществе: отсутствия документа, послужившего основанием к составлению акта приема - передачи; отсутствия решения собрания учредителей о передаче истцом товариществу на вере в складочный капитал недвижимого имущества. В связи с чем, указал суд, у ответчика отсутствовали правовые основания, предусмотренные ст. 131 ГК РФ, ст. 17 ФЗ "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним", для выдачи свидетельства о внесении в реестр собственности товарищества на вере "РИЦ "Федотов и Компания". Однако вместе с приведенными аргументами, которыми пользовался истец и с которыми согласился суд первой инстанции, истец обосновывал свои требованиями также положениями Гражданского кодекса о товариществе на вере. С доводами истца и в этой части согласились суд первой и апелляционной инстанций, а также кассационная инстанция. Последняя в своем постановлении указала на следующее. В соответствии с п. 1 ст. 82 ГК РФ "Товариществом на вере (коммандитным товариществом) признается товарищество, в котором наряду с участниками, осуществляющими предпринимательскую деятельность и отвечающими по обязательствам товарищества своим имуществом (полными товарищами), имеется один или несколько участников - вкладчиков (коммандитистов)...", не принимающих участия в предпринимательской деятельности этого товарищества. Из договора от 14 мая 1996 г. об участии в товариществе и из свидетельства об участии в товариществе следует, что истец был участником - вкладчиком товарищества на вере. Согласно п. 1 ст. 85 ГК РФ единственной обязанностью вкладчика товарищества на вере является внесение вклада в складочный капитал товарищества на вере. В п. 2 ст. 85 предусмотрено право вкладчика товарищества на вере выйти из товарищества и получить своей вклад, передать свою долю в складочном капитале вкладчику или третьему лицу, при ликвидации товарищества на вере вкладчики имеют преимущественное право перед полными товарищами на получение вкладов из имущества товарищества, оставшегося после удовлетворения требований кредиторов (п. 2 ст. 86 ГК РФ). Таким образом, при внесении собственного имущества участником - вкладчиком в складочный капитал товарищества на вере право собственности на это имущество к товариществу не переходит. Поскольку в силу ст. 209 ГК РФ лишь собственник вправе по своему усмотрению совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону и иным правовым актам и не нарушающие права и охраняемые интересы других лиц, товарищество на вере, не будучи собственником имущества, не вправе было регистрировать переход права собственности на основании договора № 7319 от 14 мая 1996 г. об участии истца в товариществе. Поэтому доводы кассационной жалобы не могут быть приняты в качестве оснований для отмены решений. По мнению Федерального Арбитражного суда Московского округа, необоснованна ссылка заявителя жалобы (товарищества на вере) на п. 3 ст. 213 ГК РФ и Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 1 июля 1996 г. № 6/8 (пункт 17), поскольку в них идет речь о вкладах учредителей общества, в данном случае учредителями товарищества на вере являются полные товарищи, которые подписывают учредительный договор (п. 1 ст. 83 ГК РФ), истец к полным товарищам не относится. В связи с этим ранее принятые судебные акты были оставлены без изменения.

В этой последней части аргументы, которыми воспользовались судебные инстанции, представляются, однако, недостаточными и, более того, неверными по существу1. Действительно, в соответствии со ст. 83 ГК, учредительный договор товарищества на вере подписывается всеми полными товарищами, однако в договоре указывается совокупный размер вкладов, вносимых вкладчиками. Статьей 66 ГК установлено, что хозяйственными товариществами и обществами признаются коммерческие организации с разделенным на доли (вклады) учредителей (участников) уставным (складочным) капиталом. Имущество, созданное за счет вкладов учредителей (участников), а также произведенное и приобретенное хозяйственным товариществом или обществом в процессе его деятельности, принадлежит ему на праве собственности. Несложно заметить, что в отношении формирования имущественной базы как товариществ, так и обществ закон не делает никаких различий между учредителями и участниками, между уставным и складочным капиталом, между долей и вкладом. Все созданное за счет вкладов имущество признается собственностью товарищества (общества). Более того, из п. 2 ст. 85 и п. 2 ст. 86 ГК следует, что вкладчики, как и полные товарищи, имеют свою долю в уставном капитале, могут передать ее полностью или частично другому вкладчику или третьему лицу. Особо следует отметить, что при ликвидации товарищества на вере, в том числе в случае банкротства, вкладчики имеют преимущественное перед полными товарищами право на получение вкладов из имущества товарищества, оставшегося после удовлетворения требований его кредиторов. А это означает, что и полные товарищи имеют право на получение своих вкладов из имущества товарищества, однако лишь после расчетов с кредиторами и вкладчиками.

Формулируя свои выводы по рассматриваемому делу, суды всех инстанций исходили из соображения о том, что у вкладчика вследствие внесения вклада возникает обязательственное право требования о возврате вклада, забывая при этом, что с момента внесения вклад становится долей вкладчика в уставном (складочном) капитале, а внесенное имущество поступает в собственность товарищества. Другого решения и не может быть, если представить себе, что вкладом может являться не недвижимость или иной индивидуально определенный предмет, а деньги или иное генерическое и потребляемое имущество. Поэтому право вкладчика коммандитного товарищества на получение вклада по своей природе ничем не отличается от предусмотренной ст. 94 ГК возможности выхода участника общества с ограниченной ответственностью из общества с выплатой ему стоимости части имущества, соответствующей его доле в уставном капитале общества.

Представленная позиция судебных инстанций, подтвержденная постановлением суда весьма высокого ранга, не только ошибочна, но и опасна: мало того, что она неверно формирует практику, но и, ориентируясь на формально понятую «букву закона», противоречит не только «другой букве» того же закона, но и «духу закона», который в данном случае исходит из многократно проверенных прагматических соображений. «Есть два способа привлечь к своей торговле чужой капитал: а) через кредит; б) через приобщение. В том и другом случае есть доверие, вверение, дача «на веру»; но юридическая форма различна: в одном случае происходит заем, в другом – принимается участие; в одном случае есть кредитор, в другом – участник… Товарищество на вере есть приобщение чужого капитала к своей торговле, приобщение на счастье и на несчастье… В товариществе между собою будут: хозяин торговли, он есть товарищ; участник, «вкладчик» торговли – он пайщик»1. Эти, в общем-то достаточно очевидные, соображения показывают со всей наглядностью, что требование вкладчика о возврате вклада не может рассматриваться как обязательственное право требования кредитора, что основанием требования выступает участие, приобщение. В действующем законодательстве эта идея выражена, пожалуй, еще более отчетливо, чем в русском дореволюционном праве, где собственное имущество товарища с присоединенным к нему вкладом пайщика рассматривалось все же как имущество товарища. Теперь же, исходя из ст. 66, п. 3 ст. 213 ГК можно говорить лишь о складочном капитале и имуществе товарищества на вере, которое отделено от имущества полных товарищей. Тем не менее, чтобы не создавать необоснованных затруднений для правоприменителя и предотвратить попытки неверного толкования закона, представлялось бы необходимым дополнить подп.3) пункта 2 ст. 85 ГК указанием на то, что вкладчик в товариществе на вере может получить свой вклад путем выплаты ему стоимости части имущества, пропорциональной его доле в уставном (складочном) капитале товарищества (по аналогии со ст. 94 ГК), при выходе из товарищества по окончании финансового года. Здесь, на наш взгляд, нелогична ссылка на порядок, установленный учредительным договором, поскольку вкладчик стороной такого договора не является. Поэтому положение может быть поправлено только нормой прямого действия.

Рассматриваемый пример имеет далеко не частный характер, и применим он отнюдь не к одним лишь товариществам и их вкладчикам. Если попытаться выявить коренную проблему этого казуса, то она может быть сформулирована следующим образом: неверная квалификация возникшего правоотношения приводит к серьезному искажению представления об имущественном положении сторон. Действительно, если вкладчик изначально рассматривается как кредитор товарищества, то товарищество с момента принятия к себе вклада обязано отражать стоимостное выражение вклада в пассиве своего имущества, вследствие чего величина чистых активов товарищества не увеличится на стоимость вклада. Если же вкладчик рассматривается лишь как потенциально возможный кредитор (с момента заявления о выходе по окончании финансового года), активы товарищества увеличиваются на величину вклада, товарищество стимулируется, таким образом, к доходной работе, прибыльности, которая и является в конечном итоге целью приобщения вкладчика, целью соединения вкладов.

Приведенный пример показывает, что в некоторых ситуациях достаточно сложно бывает надежно дифференцировать права требования от иных аналогичных отношений, всякая ошибка в этом плане способна привести к деформированию представления о действительном имущественном положении участников гражданского оборота.

Конечно, в интересах полноты анализа данной ситуации недостаточно простой констатации того, что вклад участника трансформируется в долю; нужно попытаться выяснить, что же эта самая «доля» собою представляет. К сожалению, определения таковой законодатель не дает, судебная же практика в этом отношении строится весьма неоднозначно.

Так, по одному из дел кассационная инстанция подтвердила правильность решения суда первой инстанции и постановления апелляционной инстанции, которыми был удовлетворен иск ООО ВК «Холдинг» к налоговому органу о признании недействительным решения ответчика о применении налоговых санкций к истцу в связи с неуплатой НДС при реализации доли в уставном капитале истца. Истец выкупил у иностранной компании как своего участника долю участия. Предметом договора являлась доля участия в уставном капитале общества. Ответчик полагал, что судом неправильно применены нормы материального права, обосновывая этот тезис, в частности, тем, что доля участия есть ценная бумага. Кассационная инстанция не поддержала этого довода жалобы, разъяснив, что доля участия в ООО является имущественным правом и не подпадает под объект обложения НДС. Доля участия не является ни предметом, ни изделием, ни каким-либо иным видом продукции. Доводы в жалобе о том, что доля участия в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью является ценной бумагой, несостоятельны, виды ценных бумаг определены в ст. 143 ГК РФ, из которых усматривается, что доли участия к ценным бумагам не относятся. Ссылка в жалобе на п. 10 Инструкции ГНС РФ № 39 кассационной инстанцией не принимается, поскольку данный подпункт регулирует вопросы налогообложения при выходе участника из состава общества. В рассматриваемом случае компания не выходила из ООО ВК "Холдинг", а лишь продала ему часть своей доли1.

К вопросу о природе доли мы вскоре еще вернемся, сейчас же в самом предварительном порядке следует подчеркнуть, что в той самой степени, в какой доля не является вещью, предметом, изделием, видом продукции или ценной бумагой, она не является и имущественным правом. Действительно, может ли существовать имущественное право обязательственной природы, относительно которого можно с уверенностью утверждать только одно: должником, противостоящим владельцу доли, является товарищество или общество, в уставном капитале которого соответствующая доля выделена? Ведь все остальные параметры такого права остаются неопределенными: заранее неизвестны не только стоимостные, количественные параметры требования, но даже и момент возникновения требования не может быть определен ранее того, как наступят указанные в законе юридические факты или состояния (выход участника из товарищества или общества; предложение о продаже доли одним из участников с реализацией преимущественного, пропорционального доле, права приобретения другими участниками; распределение полученной прибыли пропорционально доле; получение ликвидационного остатка соразмерно доле и др.). Получается, что до наступления таковых обстоятельств доля существует в каком-то собственном правовом качестве, не будучи имущественным правом. Но даже когда и если означенные обстоятельства наступают, доля не перерастает в имущественное право, оставаясь в прежнем своем качестве. В некоторых случаях доля и имущественное право имеют даже разных управомоченных субъектов. Так, в случаях, указанных в ст. ст. 23, 26 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», доля (часть доли) участника переходит к обществу, а бывшие участники или их правопреемники (продавцы доли; участники, не полностью оплатившие свой вклад или не внесшие компенсации в соответствии с п. 3 ст. 15 Закона; участники, исключенные из общества; наследники умершего участника общества, а также правопреемники реорганизованного юридического лица - участника общества или участники ликвидированного юридического лица - участника общества; участник, вышедший из общества). Во всех указанных ситуациях даже теоретически нельзя утверждать о том, что доля есть имущественное право, поскольку в соответствии с указанием ст. 24 Закона, она (доля) считается принадлежащей обществу, а не участнику. Последний же становится кредитором общества и имеет к нему действительно имущественное требование, все параметры которого исчерпывающе определены Законом и, в отдельных случаях, учредительными документами. Так, размер требования определяется как действительная стоимость доли на указанные в Законе моменты времени. Срок исполнения обязанности по выплате действительной стоимости доли кредиторам в соответствии со ст. 23 Закона установлен в один год с момента перехода к обществу доли (части доли), если меньший срок не предусмотрен уставом общества. Доля (часть доли) переходит к обществу с момента предъявления участником общества требования о ее приобретении обществом, или истечения срока внесения вклада либо предоставления компенсации, или вступления в законную силу решения суда об исключении участника из общества, или получения от любого участника общества отказа в согласии на переход доли к наследникам граждан (правопреемникам юридических лиц), являвшихся участниками общества, либо на распределение ее между участниками ликвидированного юридического лица - участника общества. В случае выхода участника из общества в соответствии со ст. 26 Закона, его доля переходит к обществу с момента подачи заявления о выходе из общества, которое обязано выплатить участнику общества, подавшему заявление о выходе из общества, действительную стоимость его доли или выдать ему в натуре имущество такой же стоимости в течение шести месяцев с момента окончания финансового года, в течение которого подано заявление о выходе из общества, если меньший срок не предусмотрен уставом общества. В описанных ситуациях очевиден парадокс: имущественное требование участника к обществу вытекает не из принадлежащей ему доли, а как раз из перехода доли к обществу.

Именно такие законодательно установленные конструкции с исчерпывающей полнотой показывают, что доля в уставном капитале, принадлежавшая бывшему участнику общества, при известных условиях переходит к обществу и становится составной частью актива его имущества. Требование же бывшего участника (или его правопреемника) к обществу о выплате действительной стоимости доли составляет в чистом виде имущественное право, включаемое в актив имущества кредитора. Но даже в тех случаях, когда участник остается в обществе и не утрачивает владения долей, таковая ни при каких условиях не является имущественным правом.

Тогда правомерен вопрос, если доля не есть вещь, товар, ценная бумага и если она не есть имущественное право, что же она такое? Полагаем, что, как бы странно это ни звучало, доля представляет собой идеальную квоту (часть) в праве собственности на имущество общества или товарищества, своеобразный аналог доли в общей собственности. При таком понимании доля является имущественным, но не обязательственным правом и, следовательно, юридическая природа доли не может быть удовлетворительно объяснена ни с точки зрения обязательств, ни с точки зрения вещных прав. Крупнейший русский специалист по корпоративному праву проф. И. Т. Тарасов без всяких колебаний признавал право на долю даже в акционерном капитале: «Акция есть документ на участие в акционерном предприятии с определенной долей акционерного капитала, дающий определенные права и возлагающий определенные обязанности, составляющие содержание так называемого акционерного права»»1. Предупреждая возможные упреки оппонентов в незнании автором действующего законодательства, автор превентивно сообщает, что содержание ст. 213 ГК ему известно, равно как и то, что в свое время появление этой нормы доставило ему немало радости, особенно при сопоставлении её с пунктом 3 ст. 11 Закона «О предприятиях и предпринимательской деятельности», согласно которому имущество товарищества с ограниченной ответственностью (акционерного общества закрытого типа) принадлежит участникам на праве общей долевой собственности. И, тем не менее, действительные имущественные отношения участников (акционеров) в корпоративных организациях не могут быть удовлетворительно объяснены ни с точки зрения права частной собственности юридического лица, ни тем более путем примитивно-механистического переноса на корпоративные имущественные связи положений об общей долевой собственности. Мы не видим иной возможности для объяснения наблюдаемых явлений, кроме как существованием особого субъективного права участия, обладающего уникальной вещно-обязательственной природой. Нам уже приходилось обращать внимание на то, что акционерный капитал в экономическом смысле может быть представлен, с одной стороны, как капитал-функция, с другой стороны, как капитал-собственность, и что забвение этого обстоятельства может приводить, и приводит на практике к таким артефактам, как дополнительная эмиссия акций предприятия-должника по решению арбитражного управляющего, а не акционеров, являющихся экономически собственниками производительного капитала1. На особый характер права участия одним из первых обратил внимание Макс Швабе, писавший, что мы ежедневно являемся свидетелями оборота прав участия: они продаются и покупаются, передаются в залог и во владение точно так же, как и телесные вещи. Права участия выступают основанием иска, однако, не вещного и не личного (обязательственного), а особого иска из участия. Другими словами, в понимании М. Швабе, право участия, будучи одновременно имущественным правом и объектом, способным в свою очередь выступать в качестве объекта вещного права, предстает перед субъектом права (носителем прав) как нечто особенное, как имущественное требование физического лица, адресованное юридическому лицу, частью организма которого этот кредитор должен был бы являться. Имущественное требование физического лица адресовано лицу юридическому не как основанное на обязательстве, а как вытекающее из участия. Предположим, писал Швабе, истребуются дивиденды, о выплате которых, в нарушение устава, общее собрание участников решения не принимает. На основании какого права юридическое лицо должно их уплатить? Исходя из формально-логических соображений, можно было бы считать, что праву, основанному на участии, соответствует встречная обязанность, также основанная на участии. Но ведь само юридическое лицо не может быть своим же участником! Как же Швабе объяснял природу этого уникального права? Он полагал, что классическое римское представление об имуществе как совокупности вещных и обязательственных прав (in patrimonio sunt res corporalis, ius in re obligatio etc.) уже не отвечает существующим реалиям. Своеобразной манифестацией права участия является право голоса, которое Швабе также считал правом имущественным. Квинтэссенция в этих рассуждениях – вопрос о принадлежности имущества акционерам или компании. Утверждения о том, что акционер не имеет доли в праве на имущество компании, что акция дает лишь право требовать доли прибыли в соответствии с уставом и части ликвидационного остатка, Швабе отвергал. Если за акционером признавать лишь права узуфруктуария, то чем можно объяснить его право на ликвидационную квоту? Пользование – это только пользование, и если с ликвидацией корпорации прекращается право участия, то правомочия пользователя не могут с такой быстротой превратиться в притязание на часть имущества. Свое понимание сущности «идеального субъекта права» (т.е. юридического лица) Швабе основывал именно на праве участия как явлении имущественной, но не обязательственно-правовой природы. Как участник, акционер (или учредитель, товарищ) обязан внести вклад; как участник он пользуется правом голоса, участвует в выборах, избирается в наблюдательный совет; как участник имеет он право на дивиденды, ликвидационную квоту; как участник он предъявляет иски к органам управления, требует исключения других участников, передает свое право другим лицам и т.п.; ему же, как участнику, должна принадлежать идеальная квота в имуществе. Последний вывод имеет отдельное обоснование: каждый участник, согласно уставу, вносит свой вклад. Совокупность вкладов образует складочный капитал. На время существования корпорации каждый участник обязуется подчиняться решениям большинства в отношении всего имущества. В течение всего этого времени каждый участник имеет идеальную квоту, поскольку решением общего собрания о ликвидации юридического лица отношения участия могут быть в любой момент прекращены, и каждый реализует свое право на ликвидационную квоту. То обстоятельство, что законы требуют обеспечить в первую очередь интересы кредиторов, ничего не изменяет. Уже из правил логики, отмечал Швабе, с необходимостью следует, что праву на ликвидационную квоту должна предшествовать квота в имуществе[1].

Эта точка зрения представляется нам верной в той степени, в какой речь идет о внутренних взаимоотношениях между участниками, а также участниками и корпорацией. В этих отношениях капитал действительно есть «квотированная собственность», соотношение долей разных участников предопределяет практически всю внутреннюю жизнь компании. Однако во внешних отношениях акционерный капитал выглядит правовым монолитом, поскольку, как отмечал М.И. Кулагин, «юридическим собственником буржуазный закон признает только то лицо, которое является собственником потребительной собственности капитала, т.е. акционерное общество. Акционеры же являются собственниками стоимости капитала. Держатели облигаций также выступают в качестве собственников, но только заемного капитала»[2]. Это, по сути, не институциональное, а функциональное требование, которое в действующем ГК РФ реализовано в ст. ст. 213 и 48, откуда с однозначностью вытекает, что коммерческие корпоративные организации являются собственниками, а их участники имеют лишь обязательственные права в отношении этих организаций. Попытка же обнаружить основание такого обязательства среди перечисленных в ст. 8 ГК ни к чему не приводит. И это вполне естественно. Анализ содержания правоспособности гражданина (ст. 18 ГК) показывает, что законодатель общую возможность гражданина создавать юридические лица позиционирует отдельно от права заниматься предпринимательством, участвовать в сделках и обязательствах. Особенное положение этого элемента правоспособности, как представляется, может быть объяснено только особенным характером приобретаемого субъективного права – права участия. Соглашаясь с М. Швабе в том, что это право не может быть сведено ни к вещному, ни к обязательственному, мы полагаем, что во внутренних отношениях между участниками именно идеальная квота каждого из них во всем имуществе корпорации является общей предпосылкой реализации участником всех остальных прав, как имущественных, так и организационных. При этом не имеет существенного значения, в каком внешнем «материале» эта квота выражается: в доле, в свидетельстве об участии (ст. 85 ГК) или же в акции. В этом смысле и «американские депозитарные расписки»[3] при известных условиях могут рассматриваться в качестве внешней формы выражения идеальной квоты в капитале российских эмитентов. Это явления в сущности своей тождественные, различия коренятся лишь в технических деталях. В отечественном законодательстве последнего времени наблюдается даже прямое отождествление доли в праве общей собственности с ценной бумагой (инвестиционным паем), как это сделано применительно к паевым инвестиционным фондам в ст. 14 Федерального закона от 29 ноября 2001 г. № 156-ФЗ «Об инвестиционных фондах». Найдено ли законодателем лучшее решение проблемы – это уже вопрос другой. Можно лишь высказать осторожное предположение о том, что такой вариант открывает настолько нетрадиционное и спорное понимание ценной бумаги, что необходимо отдельное и весьма тщательное изучение вопроса о том, тождествен ли инвестиционный пай не доле в праве собственности (в этом как раз сомнения нет), а понятию ценной бумаги вообще.

1 См.: Белов В.А. Сделки с акциями, выпуск которых не зарегистрирован // Законодательство. 1998. № 10.

1 Мы не касаемся в данном анализе очевидной юридической ущербности участия вкладчика-истца в товариществе с условием передачи недвижимого имущества (спорного здания) на период с 14 мая 1996 года по 31 декабря 1996 года и возврата имущества (доли) по заявлению участника о выходе из товарищества не ранее выполнения участниками обязательств по его кредитному договору, поручителем по которому выступало товарищество (?!). Уже одни эти формулировки позволяют рассматривать вопрос о недействительности сделки безотносительно ко всем прочим имеющимся нарушениям закона.

1 Цитович П. П. Очерк основных понятий торгового права. – М.: АО «Центр ЮрИнфоР», 2001. С. 148.

1 Постановление Федерального Арбитражного суда Московского округа от 20 сентября 2000 г. по делу № КА-А40/4185-00.

1 Тарасов И. Т. Учение об акционерных компаниях. – М.: «Статут», 2000. С. 365.

1 См.: Зинченко С.А., Лапач В.А. Об эмиссии акций в период внешнего управления несостоятельным должником // Хозяйство и право. 2001. № 7. С. 44 и сл.

[1] См.: Schwabe M. Die juristische Person und das Mitgliedschaftsrecht. – Basel: Benno Schwabe, Verlagsbuchhandlung, 1900. SS. 13 – 20.

[2] Кулагин М. И. Государственно-монополистический капитализм и юридическое лицл. – В кн.: Кулагин М.И.Избранные труды. – М.: Статут, 1997. С. 98.

[3] Ратников К.Ю. Новый способ приватизации и продажи акций российских компаний и банков за рубежом. Американские и глобальные депозитарные расписки. – М.: «Статут», 2001.

 

4. Вопросы тождества объекта в обязательственных отношениях (на примере договоров мены и купли-продажи недвижимости)

В науке гражданского права давно установлена обусловленность типа договорного обязательственного отношения особенностями его предмета. Так, Ю.В. Романец отмечает, в частности, что предмет договора – это материальный объект, по поводу которого складывается гражданское правоотношение. Та или иная специфика предмета договора порождает особенности его правового регулирования. Этот же автор отмечает, что действующий ГК содержит особую регламентацию обязательств по поводу таких специфических объектов, как недвижимость; предприятие; транспортные средства; сельскохозяйственная продукция; товары, передаваемые через присоединенную сеть; деньги; ценные бумаги; строительные, проектные, изыскательские, научно-исследовательские, опытно-конструкторские и технологические работы1. Понимание предмета обязательственного отношения лишь как материального объекта значительно сужает действительную предметную сферу гражданско-правовых обязательств, вне которой оказываются имущественные и исключительные права и информация, оборот которых стабильно возрастает. Тем не менее, перечисленные Ю.В. Романцом материальные объекты действительно чаще всего выступают в качестве предмета сделок и чаще всего – сделок по купле-продаже.

Институт купли-продажи, закрепленный в настоящее время в относительно завершенном системе договорных типов, охватываемых главой 30 Гражданского кодекса РФ, обеспечивает регулирование абсолютно преобладающей доли товарного оборота. По сравнению с куплей-продажей другие договоры гражданского права, устремленные к переносу на нового приобретателя права собственности на имущество (мена, рента, дарение и некоторые иные), образуют своеобразную правовую периферию, соотношение которой с базовым институтом купли-продажи исследовано еще недостаточно. Это создает ряд теоретических и практических проблем, ждущих своего решения. Такие проблемы возникают уже при сопоставлении близкородственных и, более того, генетически взаимосвязанных договоров, как мена и купля-продажа, и вопросы эти далеко не всегда снимаются указанием на то обстоятельство, что к договору мены применяются соответственно правила о купле - продаже, причем каждая из сторон признается продавцом товара, который она обязуется передать, и покупателем товара, который она обязуется принять в обмен (п.2 ст. 567 ГК РФ). Этому имеются свои причины.

1 См.: Романец Ю.В. Система договоров в гражданском праве России. – М.: Юристъ, 2001. С. 205.