Имущественные аспекты работ и услуг

В научной литературе непрерывно ведутся дискуссии о том, какова природа понятий "работы", "услуги", в чем их сходство и различие и как законодатель должен отражать их специфику в целях урегулирования соответствующих отношений. С принятием нового Гражданского кодекса РФ интерес к данной проблеме не ослаб, а, наоборот, усилился. И связано это, наряду с общими причинами, с важностью данных категорий, а также с тем, что в Кодексе была сформирована специальная Глава 39 "Возмездное оказание услуг". В этой главе приведен лишь примерный перечень услуг, в связи с чем наметившаяся тенденция к расширению этого перечня должна сопровождаться оценкой природы данного института в целом в сопоставлении с другими смежными институтами.

Законодатель включил в число объектов гражданских прав работы и услуги (ст. 128 ГК). Термины "работы", "услуги" использованы в Кодексе в целом ряде глав и норм (ст. ст. 1, 2, гл. гл. 37 - 39 и др.). Тем не менее, в самих законодательных актах определение данных понятий отсутствует, в связи с чем приходится использовать метод филологического толкования для установления их научного значения и смысла.

Филологически понятие "работы" толкуется многозначно. Одно из толкований исходит из смыслового поля: занятие, труд, деятельность [1]. Взятое в этом значении понятие "работы" охватывает, включает в себя все виды предметно-практической деятельности, в том числе и услуги.

При определении услуг акцент делается на то, что это действие, приносящее пользу, помощь другому [2]. Ясно, что в подобном контексте данные понятия связаны между собой так, что полезная для другого услуга выступает частным случаем (обратной стороной) работы. Если же речь идет о договорных работах и услугах, то есть тех, которые производятся и оказываются для других лиц - заказчиков, то, по мнению М. И. Брагинского, различие между понятиями "работа" и "услуга" не прослеживается и само их разграничение оказывается в значительной мере бесперспективным. Дело в том, что с позиций услугодателя соответствующее действие представляет собой "работу", а для услугополучателя - "услугу"[3]. И таким образом получается, что для характеристики общего, исходного понятия можно использовать любой из терминов. Но, тем не менее, в гражданском законодательстве применяются они в разных значениях и с разным смыслом. В силу многозначности их содержания законодатель воспользовался этим при регулировании всего многообразия общественных отношений, которые складываются при выполнении работ и оказании услуг. Взятые в таком значении, они предстают теперь уже разными понятиями. И здесь важно учесть то обстоятельство, что упоминаемые в ст. 128 ГК РФ работы и услуги как объекты гражданских прав должны охватывать все возможные виды работ и услуг, опосредуемые законодательством. Для выполнения такой нагрузки соответствующие понятия должны иметь в известной мере общий (абстрактный) характер.

Понятием "работы" охватываются все виды подрядных работ, в том числе и деятельность, осуществляемая по договорам на выполнение проектных и изыскательских работ (гл. 37 ГК) и по договорам на выполнение научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ гл. 38 ГК). Понятие услуг включает в себя также транспортные услуги, экспедиционные услуги (гл. гл. 40, 41 ГК), возмездное оказание услуг (гл. 39 ГК). Однако, к этой группе не следует относить услуги, связанные с займом, кредитованием, банковскими операциями, комиссионной торговлей, хранением, поручением, страхованием и др., так как объекты, по поводу которых они формируются, в ст. 128 ГК уже указаны. Это могут быть вещи, деньги, иное имущество, имущественные права, ценные бумаги.

В научной литературе вопрос о природе подрядных работ как отдельной разновидности объектов гражданских прав является дискуссионным. Взгляды ученых обобщил М. И. Брагинский, представивший их шестью точками зрения. Правда, здесь речь непосредственно идет о предмете договора подряда, хотя параллельно выясняется и вопрос об объекте права. Проблема сводится к тому, что же является объектом: сами подрядные работы, их результат или же то и другое вместе? М. И. Брагинский пишет, что по мнению одной группы авторов, договор (строительного) подряда имеет один, унитарный предмет: законченный строительством и готовый к сдаче объект. Другие авторы также полагают, что в договоре подряда есть только один предмет, состоящий из двух элементов: работы и ее результата. Третьи считают, что предмет (объект) унитарный и выражается он в деятельности подрядчика по возведению и сдаче объекта. Четвертая группа авторов отстаивает наличие в договоре подряда на капитальное строительство двух предметов: самих работ и их результата. Пятые ограничивают предмет договора сдачей готового объекта строительства. И, наконец, шестые считают возможным существование альтернативных предметов: либо законченный строительством объект, либо сам комплекс строительных работ. Сам же М. И. Брагинский предметом договора подряда признает материальный результат деятельности подрядчика, с которым связано возникновение у заказчика права собственности (хозяйственного ведения, оперативного управления). Работы подрядчика служат лишь средством достижения результата [4].

Принципиальное значение предмета (объекта) подрядных договоров в исследуемом нами аспекте состоит в том, что если таковым действительно является результат выполненных работ, тогда объектом всех разновидностей подрядных отношений должны признаваться вещи, которые уже названы в законе (ст. 128 ГК) в качестве самостоятельных объектов гражданских прав. Если же предметом (объектом) договора подряда являются работы, то данный институт по систематике объектов гражданских прав займет иное место. Не исключается также вопрос об особом статусе объектов, формирующихся при реализации подрядных отношений. Уместно привести взгляд А. П. Сергеева на данную проблему. Он также считает, что предметом договора подряда является результат работы подрядчика. Хотя на момент заключения договора результат работ в природе еще не существует, это не означает, что между заказчиком и подрядчиком возникает безобъектное правоотношение. Объект в нем присутствует, но вначале он выражен в виде задания заказчика и содержит требования к тому результату, которого должен достичь подрядчик. В последующем благодаря действиям подрядчика объект приобретает материальную форму [5]. Как можно заметить, А. П. Сергеев, с одной стороны, признает предметом договора подряда результат работы подрядчика, а с другой, к предмету (объекту) относит и задание заказчика, хотя и могущее быть выраженным в объективированной форме (например, строительно-технической документации), но не имеющее иного материального воплощения.

Несомненно, подрядчик своею деятельностью реализует некую идеальную модель, что и приводит к овеществленному результату. Но необходимо учитывать, что пока есть идеальная модель (задание), нет материального результата, с появлением же последнего идеальная модель "угасает", поглощается этим результатом. Поэтому неизбежным является следующий вывод: объект (предмет) подрядного договора - это динамичное явление, проходящее в своем развитии три стадии: идеальная модель (технический проект, рабочая документация и пр.); собственно деятельность (работы) подрядчика; овеществленный результат. Посредством деятельности (работы) подрядчика идеальная модель воплощается в реальном результате. Все три элемента развивающегося объекта имеют большое значение в плане достижения конечной цели - получения строительной продукции как товара. Поэтому попытка выделить какую-либо стадию в развитии объекта и рассматривать ее в качестве самостоятельного объекта подрядного отношения не дает, на наш взгляд, точного представления о движении этого правоотношения и сопровождающем это движение развитие объекта. Не следует, конечно, абсолютизировать понятие идеальной модели и представлять его исключительно в качестве интеллектуального продукта, содержащего все подробности и детали будущего реального объекта. Можно утверждать, что чем сложнее будущий реальный объект, тем более подробной и проработанной должна быть его идеальная модель, и наоборот.

Так, например, подрядчик обратился в арбитражный суд с иском о взыскании с заказчика неустойки за просрочку оплаты работ. В своих возражениях заказчик сослался на статью 743 ГК РФ, в соответствии с которой подрядчик обязан осуществить строительство и связанные с ним работы согласно технической документации, определяющей объем, содержание работ и другие требования. В связи с отсутствием технической документации, определяющей предмет договора, или соглашения о ее предоставлении договор следует считать незаключенным. Суд удовлетворил иск о взыскании неустойки, так как обязательство не выполнено к установленному сроку и отклонил доводы заказчика по следующим основаниям. Предмет договора, как следует из статьи 740 ГК РФ, является существенным условием договора, при отсутствии которого он считается незаключенным. В соответствии со статьей 743 ГК РФ техническая документация определяет объем, содержание работ и другие предъявляемые к ним требования, то есть предмет договора. В договоре стороны предусмотрели, что обязанностью подрядчика является постройка хозблока из бруса площадью 6 на 8 метров, и указана договорная цена этих работ. До заключения договора заказчик был ознакомлен с типовым образцом хозблока, возводимого подрядчиком. Следовательно, это свидетельствовало о том, что сторонами фактически был определен предмет договора. У сторон не возникло разногласий по этому предмету договора, и они сочли возможным приступить к его исполнению. Заказчик принял результат работ по акту. Совокупность указанных обстоятельств не дает оснований считать договор незаключенным в связи с отсутствием технической документации [6].

Важно в этой связи подчеркнуть, что даже простейшим работам подрядного типа (например, починка обуви, ремонт одежды, фотоуслуги и т.п.) должна предшествовать определенная идеальная стадия развития объекта подрядного отношения, заключающаяся в осознании исполнителем (подрядчиком) программы (алгоритма) собственных будущих действий, которые должны привести к требуемому заказчиком результату.

Все три стадии развития объекта правоотношения имеют существенное значение для достижения конечной цели - получения реального результата деятельности исполнителя, подрядчика, который (результат) отвечал бы заданию заказчика. Поэтому выделение какой-либо из этих стадий в качестве самостоятельного объекта, по нашему мнению, не достигает цели.

Особенность подрядной деятельности заключается в том, что ее результатом является имущество, могущее обращаться на рынке товаров (исключая объекты, изъятые из гражданского оборота). Поэтому на первый взгляд могло бы показаться, что законодатель, относя в ст. 128 ГК работы к объектам гражданских прав, допустил некоторую избыточность. Действительно, результаты работ рассматриваются как вещи, а они-то уж прочно и навсегда "прописаны" в законе как объекты гражданских прав. Однако, подобные колебания беспочвенны. Без понятия "работы" нельзя представить развивающийся объект подрядных отношений и, следовательно, саму подрядную деятельность. По характеру правового регулирования она существенно отличается от купли-продажи готовых товаров. Поэтому именно "работы" как "созидательную" стадию в развивающемся объекте подрядного отношения законодатель и выделил в качестве объекта гражданских прав.

Подобный объект характерен также для проектно-изыскательских, научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ, хотя эти виды деятельности и имеют определенные особенности. Речь идет о том, что начальная, промежуточная и конечная стадии развития объекта имеют идеальную форму. Задание заказчика, исполнение задания и передаваемая заказчику документация (проектная, технологическая, конструкторская, отчет о НИР и т.п.) есть не что иное, как новое знание, информация, которые могут впоследствии найти то или иное воплощение в конкретном материальном объекте. Результатом данных работ является идеальный объект, выраженный с помощью определенных знаковых систем (языковых, графических и т.п.) на материальном носителе и способный обращаться как товар. Товарные качества таковой объект приобретает не потому, что информация зафиксирована на определенном носителе, а потому, что она обладает стоимостью. Овеществленный результат подрядных работ, как и всякий товар, одновременно имеет и стоимость, и потребительную стоимость, тогда как идеальный результат (интеллектуальный продукт) обладает лишь стоимостью. Овеществленный результат образуется лишь вследствие практического воплощения, освоения интеллектуального продукта. Важно подчеркнуть, что овеществленный и идеальный результаты вышеназванной деятельности в принципе имеют самостоятельный оборот на рынке товаров.

Все сказанное позволяет рассматривать "работы" именно как имущественные объекты гражданских прав. Имущественную характеристику они приобретают вследствие товарности их результатов, способных становиться предметом (объектом) купли-продажи и иных сделок.

К объектам гражданских прав согласно ст. 128 ГК отнесены также услуги: транспортные, экспедиционные, иные (возмездное оказание услуг). Особенностью транспортных и экспедиционных услуг как объектов гражданских прав является оказание их в сфере предметно-практической деятельности при отсутствии результата в виде вещи, товара, пригодного к продаже. Не создавая нового вещного результата, транспортная услуга, тем не менее, имеет своим следствием некоторые изменения в вещно-предметном мире: грузы, пассажиры, почта и багаж перемещаются в пространстве. Потребительная стоимость услуги определяется ее ценностью для грузовладельца, пассажира, отправителя почты и багажа. Стоимость же подобной услуги проявляется в затратах общественно необходимого труда на перевозку (экспедирование) соответствующих объектов. Величину стоимости возможно установить на основе транспортных тарифов, цен на транспортно-экспедиционное обслуживание. При грузовых перевозках стоимость находит прямое выражение в повышении цены перевозимых товаров. Наличие стоимости и потребительной стоимости услуги позволяет, на наш взгляд, относить услуги, как и работы, к имущественной группе объектов гражданских прав.

Как справедливо отмечает Д. Степанов, по общему правилу услуга не имеет вещественного результата, как операция обладает свойством неосязаемости и этим кардинально отличается от наиболее распространенных объектов гражданских прав - вещей. Услуга проявляется в ее эффекте, который воспринимается зачастую на уровне чувств. Тут же проявляется другое ее свойство - трудность обособления и неотделимость от источника. Товар же, вещь может существовать отдельно от своего источника, т.е. производителя.

Еще одно свойство услуги - синхронность оказания и получения. Получение (принятие) ее заказчиком и процесс оказания услуги исполнителем обычно совмещены во времени. При этом только эффект услуги может сохраняться какое-то, возможно непродолжительное, время. Трудно представить ситуацию, при которой услуга будет оказываться в одно время, а приниматься - в другое. Принять услугу до того момента, пока не начат процесс ее оказания, невозможно. Принять услугу после того, как она оказана, также не представляется возможным. Допустимо получение в отдельных случаях эффекта от услуги по истечении некоторого периода времени с момента завершения процесса ее оказания. Из указанного вытекает свойство несохраняемости услуг.

Свойство синхронности оказания и получения услуги в соединении с ее несохраняемостью можно объединить термином "моментальная потребляемость услуг". Такое свойство известно законодателю, иначе как можно объяснить включение в п. 2 ст. 167 ГК, посвященной последствиям недействительности сделок, правила, по которому при двусторонней реституции сторона, которой была оказана услуга по недействительной сделке, обязана возместить другой стороне ее стоимость в деньгах. Все отмеченное приводит к выявлению одного из главных свойств услуги - неустойчивости ее качества [7].

Институт возмездного оказания услуг (гл. 39 ГК РФ) является новым для отечественного гражданского законодательства и имеет общий, собирательный характер. Сюда отнесены разнообразные услуги по перечню, который не является по закону закрытым - услуги связи, медицинские, информационные, образовательные, по туристическому обслуживанию и иные (п. 2 ст. 772 ГК РФ). При этом можно представить себе услуги, весьма далекие друг от друга и по сферам применения, и по субъектам (исполнителям и потребителям), и по достигаемому результату. К примеру, между услугами ветеринарными и аудиторскими различий больше, чем общих признаков, и это нормально, поскольку специфика той или иной услуги требует дифференциации и углубления правового регулирования соответствующих отношений. Следует отметить, что текущее законодательство дает нам достаточно многочисленные примеры подобного специального регулирования услуг, примеры, которые ставят перед наукой и правоприменительной практикой все новые вопросы.

Так, Федеральный закон от 29 июля 1998 года N 135-ФЗ "Об оценочной деятельности в Российской Федерации" устанавливает, что под оценочной деятельностью понимается деятельность субъектов оценочной деятельности, направленная на установление в отношении объектов оценки рыночной или иной стоимости. При этом необходимо обратить внимание на то, что Закон говорит о деятельности именно субъектов оценочной деятельности, а не только оценщика. В соответствии со ст. 4 Закона, субъектами оценочной деятельности признаются, с одной стороны, юридические лица и физические лица (индивидуальные предприниматели), деятельность которых регулируется данным Законом (оценщики), а с другой - потребители их услуг (заказчики). Насколько можно судить исходя из ст.9 Закона, основаниями для проведения оценки объекта оценки являются договор, а также проведение оценщиком оценки объекта (в том числе повторной) на основании определения суда, арбитражного суда, третейского суда, а также по решению уполномоченного органа. В той мере, в какой в качестве основания проведения оценки принимается договор, оценочная деятельность в части, не урегулированной специальным законом, должна подчиняться установлениям главы 39 ГК о возмездном оказании услуг с учетом отсылочных положений ст. 783 к общеподрядным нормам (ст. ст. 702 - 729) и нормам о бытовом подряде (ст. 779 - 782 ГК РФ). Полагаем, что этот вывод справедлив также и для случая, когда оценка должна осуществляться в обязательном порядке в соответствии со ст. 8 Закона, т.е. в случае вовлечения в сделку объектов оценки, принадлежащих полностью или частично Российской Федерации, субъектам Российской Федерации либо муниципальным образованиям, а также при возникновении спора о стоимости объекта оценки, в том числе: при национализации имущества; при ипотечном кредитовании физических лиц и юридических лиц в случаях возникновения споров о величине стоимости предмета ипотеки; при составлении брачных контрактов и разделе имущества разводящихся супругов по требованию одной из сторон или обеих сторон в случае возникновения спора о стоимости этого имущества; при выкупе или ином предусмотренном законодательством Российской Федерации изъятии имущества у собственников для государственных или муниципальных нужд; при проведении оценки объектов оценки в целях контроля за правильностью уплаты налогов в случае возникновения спора об исчислении налогооблагаемой базы. Во всех перечисленных случаях обязательной оценки в принципе не только возможна, но и необходима именно договорная форма взаимоотношений между оценщиком и заказчиком. В то же время, поскольку речь идет именно об обязательной оценке, необходимо четко представлять себе, в отношении кого установлен данный императив. Вряд ли обязательность в данном смысле предусмотрена для оценщика: он не является ни собственником объекта оценки, ни стороной по сделке с этим объектом. Следуя указаниям ст. 445 ГК о заключении договора в обязательном порядке, Кодексом или иными законами должна быть определена сторона, для которой заключение договора обязательно. Однако таких указаний в действующем законодательстве не содержится. И получается таким образом, что обязательность оценки, не подкрепленная обязательностью заключения договора с оценщиком, является неработающей нормой. В случаях, предусмотренных ст. 8 Закона, оценка производится не в силу императивной нормы, возлагающей обязанность заключить договор с оценщиком на определенную сторону по сделке, а в силу того, что без проведения такой оценки сделка является недействительной (ничтожной) в соответствии со ст. 166 ГК. Тем не менее, оценщик осуществляет свою деятельность как услугу, имеющую товарную форму письменного отчета об оценке объекта оценки, который, в соответствии со ст. 11 Закона, признается единственным надлежащим исполнением оценщиком своих обязанностей, возложенных на него договором. Отсюда можно прийти к выводу, что деятельность оценщика, основанием которой является не договор, а иные указанные в законе обстоятельства (определение суда, арбитражного суда, третейского суда, а также решение уполномоченного органа) не создает услуги в смысле главы 39 ГК и завершается не отчетом, а заключением эксперта (специалиста), имеющим значение прежде всего как одного из средств доказывания для гражданского и арбитражного процесса. Поскольку в отношении одного и того же объекта может быть выполнено теоретически любое количество оценок, завершающихся отчетами, не обязательно совпадающими между собой, законодатель допустил возможность оспаривания достоверности величины рыночной или иной стоимости объекта оценки, установленной в отчете, в том числе и в связи с имеющимся иным отчетом об оценке этого же объекта. Указанный спор подлежит рассмотрению судом, арбитражным судом в соответствии с установленной подведомственностью, третейским судом по соглашению сторон спора или договора или в порядке, установленном законодательством Российской Федерации, регулирующим оценочную деятельность.

Суд, арбитражный суд, третейский суд вправе обязать стороны совершить сделку по цене, определенной в ходе рассмотрения спора в судебном заседании, только в случаях обязательности совершения сделки в соответствии с законодательством Российской Федерации (ст. 13 Закона). Для целей нашего анализа весьма существенно то, что деятельность оценщика в юрисдикционном процессе, хотя и повторяет содержательно аналогичную деятельность, осуществляемую на основании гражданско-правового договора, тем не менее, не обладает свойством товарности и не может рассматриваться в качестве услуги (даже с учетом оплаты труда оценщика как эксперта).

[1] См.: Ожегов С. И. Словарь русского языка. - М.: Советская энциклопедия, 1973. С. 586.

[2] См.: Ожегов В. И. Указ. соч. С. 771.

[3] См.: Брагинский М. И. Договор подряда и подобные ему договоры. - М., 1999. С. 229.

[4] См.: Брагинский М. И. Указ. соч. С. 18.

[5] См.: Гражданское право. Ч. 2. Изд. третье, перераб. и доп. / Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого.- М.: Проспект, 1998. С. 227.

[6] См.: Пункт 5 Информационного письма Президиума Высшего Арбитражного суда РФ от 24 января 2000 г. № 51 // Вестник ВАС РФ. 2000. № 3.

[7] См.: Степанов Д. Услуги как объект гражданских прав // Российская юстиция. 2000. № 2.

8. Интеллектуальная собственность и информация: вопросы соотношения с имуществом

Термин "интеллектуальная собственность", кажущийся сегодня столь привычным для глаза и слуха, вошел в отечественное законодательство сравнительно недавно. Закон СССР "О собственности в СССР" от 6 марта 1990 г. содержал указание на понятие "объект интеллектуальной собственности" как родовое по отношению к изобретениям, открытиям, произведениям науки, литературы, искусства и др. (ст. 2). Принятый 24 декабря 1990 г. Закон "О собственности в РСФСР" включал в себя уже более развернутый перечень объектов интеллектуальной собственности: к таковым относились произведения науки, литературы, искусства и других видов творческой деятельности в сфере производства, в том числе открытия, изобретения, рационализаторские предложения, промышленные образцы, программы для ЭВМ, базы данных, экспертные системы, ноу-хау, торговые секреты, товарные знаки, фирменные наименования и знаки обслуживания (часть вторая п. 4 ст. 2). Статья 44 действующей Конституции РФ, не разворачивая данного понятия, провозгласила, что "интеллектуальная собственность охраняется законом". При этом ни союзный, ни российский законы о собственности, ни тем более Конституция ни в коей мере не исходили из идеи тождества или хотя бы частичного совпадения права собственности как вещного права с правом интеллектуальной собственности. Характерно, что приведенное конституционное положение дано в главе второй, трактующей о правах и свободах человека и гражданина, и в контексте гарантий свободы литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества, преподавания, права на участие в культурной жизни и пользование учреждениями культуры, на доступ к культурным ценностям, обязанности каждого заботиться о сохранении исторического и культурного наследия, беречь памятники истории и культуры. Подобный контекст отнюдь не случаен: он отражает идею о гарантированности творческих прав и свобод личности со стороны государства. В историческом плане понятие "интеллектуальной собственности" базируется на естественно-правовых воззрениях французских просветителей, в соответствии с которыми право творца произведения есть органически присущее ему и неотъемлемое право, существующее независимо от государственного его признания. В таком понимании право интеллектуальной собственности можно рассматривать как своеобразную "смысловую кальку", перевод юридической конструкции права на материальную вещь, возникающего у создателя вещи, в плоскость отношений, имеющих место в сфере нематериального, духовного производства. Именно доктрине естественного права обязаны мы (в генетическом, конечно, плане) появлению проприетарной теории авторских и патентных прав, да и самого термина "интеллектуальная собственность". Однако, несмотря на принятие данного выражения в лексикон отечественного законодателя, несмотря на участие СССР и России в международных соглашениях и конвенциях по охране промышленной (интеллектуальной) собственности, российская правовая система традиционно дистанцируется от любых попыток унификации вещных прав собственности с правами на продукты творчества.

Подчеркнуто осторожное (точнее сказать - негативное) отношение отечественной гражданско-правовой науки и законодательства советского периода к понятию интеллектуальной собственности, имевшее как идеологическое, так и концептуально-юридическое обоснования [1], уберегло российского законодателя даже в период ранне - романтического либерального законотворчества начала 90-х годов прошлого века от какого-либо отождествления вещно-правовых режимов с правами на интеллектуальный продукт [2]. Критики проприетарной теории авторских и патентных прав резонно указывали и указывают на массу отличий отношений в области духовного производства от вещно-правовых и среди них, как правило, выделяются специфика объекта интеллектуальной деятельности, ограниченный территориально и по сроку существования диапазон прав на объект духовного производства, неотделимость неимущественных авторских правомочий от личности творца, особые способы защиты нарушенных прав и др. В качестве своеобразной реакции на данные соображения достаточно активно проводится идея о том, что право интеллектуальной собственности (или "интеллектуальное право" должно стать комплексной отраслью российского законодательство, что оно включает в себя нормы конституционного, административного, гражданского, трудового, процессуального права. При таком понимании предметом интеллектуального права являются интеллектуальные правоотношения, т.е. общественные отношения, определяющие правовое положение личности как создателя творческих результатов, а также ее права и обязанности, взаимоотношения с обществом и государством по поводу творческих результатов, которым закон придает правовое значение в качестве результатов интеллектуальной деятельности. Подобная концепция, естественно, приводит к стремлению кодифицировать нормативный материал в особом законе - Кодексе интеллектуальной собственности, который был бы построен на понятиях предельно общих для данной отрасли законодательства. Это объявляется прогрессивной, соответствующей международным стандартам тенденцией к преодолению разобщенного, "лоскутного" современного регулирования соответствующих отношений в России. Кроме того, утверждается со ссылкой на Конституцию России (п. "о" ст. 71), что правовое регулирование интеллектуальной собственности не входит в сферу гражданского законодательства[3]. Представляется, однако, что данное предложение в большей степени отдает дань модным (к сожалению, и в праве тоже) глобалистским умонастроениям, нежели учитывает конкретную ситуацию в данной сфере, в том числе и факты нашей не очень давней правовой истории. Ведь неоднократно предпринимались попытки каким-то образом объединить институты авторского и изобретательского права, сконструировать "творческую подотрасль" гражданского права. Попытки эти не завершались позитивным результатом, поскольку предшествующее законодательство исходило не из общих, а особенных признаков объектов авторского и изобретательского права, хотя в этих институтах всегда было и есть очень много совпадающих общих элементов, которые объективно допускают генерализацию. В действующем ГК такое объединение фактически уже произошло в ст. 138, говорящей об интеллектуальной собственности как результатах интеллектуальной деятельности в самом общем виде. Однако предложение Д. Шестакова отличается от известных "объединительных" попыток необъяснимым стремлением "вырвать" соответствующие отношения из сферы регулирования гражданского права, из системы ГК, что не может найти поддержки. Ссылка на конституционное положение п. "о" ст. 71 ГК ни в коей степени не может служить обоснованием целесообразности выведения законодательства об интеллектуальной собственности из системы гражданского права. Расположение норм конституционного законодательства подчиняется своей внутренней логике, учитывает важность того или иного положения, системную его связь с иными положениями, но не предопределяет построения и структуры правовых отраслей. Если исходить из предложенного Д. Шестаковым соображения, то из системы гражданского права следовало бы вывести и кредитные отношения только на том основании, что в пункте "ж" ст. 71 Конституции РФ таковые названы в одном ряду с финансовым, валютным, кредитным, таможенным регулированием. Кроме того, нельзя не учитывать, что Указом Президента от 15 марта 2000 г. утвержден "Классификатор правовых актов", согласно которому интеллектуальная собственность отнесена именно к гражданскому праву.

Представляется, что сейчас система российского гражданского права объективно готова к тому, чтобы раздел VII части четвертой ГК был сформирован за счет норм, устанавливающих общие правила регулирования, относящиеся ко всем объектам исключительных прав, тогда как правила специальные должны оставаться «подведомственными» специальным законам. Такое предложение, выдвигаемое проф. А.П. Сергеевым, является на сегодняшний день наиболее экономичным и оптимальным. Необходимо только исключить возможность конфликтов Гражданского кодекса с последующим специальным законодательством. Ведь мы знаем уже много примеров, когда непродуманные специальные акты открыто и даже вызывающе конфликтуют с основным гражданским законом. Этого допускать нельзя.

В литературе часто и справедливо отмечается, что законодательство об интеллектуальной собственности объективно тяготеет к праву собственности, что последнее исторически являлось наиболее эффективным правовым средством защиты экономического интереса, что интеллектуальная собственность, по сути, выполняет ту же функцию, что и институт права собственности. Эти колебания в полной мере выявились в ходе напряженной дискуссии о проекте третьей части Гражданского кодекса[4]. Одно из предложений, внесенное проф. И. А. Зениным, состояло в том, чтобы преодолеть глубокое всеобщее заблуждение в отношении явления, именуемого интеллектуальной собственностью. По мнению И. А. Зенина, институт интеллектуальной собственности не обладает внутренним единством, он по существу распадается на два института, которые должны регламентироваться разными разделами ГК. Внутри интеллектуальной собственности следует различать абсолютные и обязательственные права. Поэтому предлагается пересмотреть части первую и вторую ГК РФ, изъять из законопроекта главы, посвященные интеллектуальной собственности, разбить их на две группы и присоединить к первой и второй частям ГК. Поскольку исключительные права являются одним из видов абсолютных прав, опосредующих, как и абсолютные вещные права, статику отношений, то после раздела II ГК надо включить раздел II-прим под названием "Исключительные права (интеллектуальная собственность)". Что касается договорных обязательств с исключительными правами и ноу-хау, то их можно оформить в ГК в виде раздела IV-прим [5]. Как можно видеть, в данной концепции исключительные права и интеллектуальная собственность рассматриваются как термины синонимичные и, следовательно, относящиеся к одному и тому же общему для них понятию.

Принципиально иную позицию по вопросу о соотношении исключительных прав и интеллектуальной собственности высказал проф. А. Л. Маковский, по мнению которого понятие "исключительного права" - научное, дающее определенное обозначение классу объектов, которые им охватываются. Понятие же "интеллектуальная собственность" - бытовое, которое ничего не обозначает и никакого определения - не только научного, но и легального - не имеет. Оно неудачно уже потому, что интеллектуальная "собственность" в действительности принципиально отличается от собственности на материальные объекты по нескольким параметрам. Во-первых, собственность на материальные объекты возможна в отношении практически любых материальных объектов (даже тех, которые изъяты из оборота). Что же касается объектов интеллектуальной "собственности", то под это понятие подпадают только те объекты, которые к этой "вывеске" "привязаны" законом, а на главный объект интеллектуальной деятельности - на идеи, мысли, философские и религиозные учения и т.п. - никаких прав "интеллектуальной собственности" не существует, это совершенно иной объект. Развивая далее свою аргументацию, А.Л. Маковский приводит весьма убедительный, на наш взгляд, пример. Что позволяет подвести под понятие "интеллектуальной собственности" права на наименования мест происхождения товаров, с одной стороны, и права авторские на литературные произведения, с другой стороны? Что "интеллектуального" в праве на название места происхождения товара? Ничего. Как это связано с интеллектом? А никак не связано. Когда же эти объекты рассматриваются как исключительные права, можно говорить о том, что у каждого из них есть свои особенности, но, во всяком случае, можно понять, почему они попадают в одну группу. По существу и авторские, и смежные, и патентные права, и права на товарные знаки, и многое другое объединено под общей вывеской "интеллектуальная собственность" только потому, что за ней есть нечто, что цементирует, объединяет все эти категории права - их исключительный характер[6]. Данная позиция представляется нам вполне логичн