Начало работы над комплектом

В ернувшись от главного конструктора с кипой заданий на проект какого-нибудь нового цеха, руководитель группы наметанным глазом просматривал их по очереди, начиная с архитектурного, и затем приступал к составлению перечня предполагаемых листов основного комплекта.

Первым номером, как уже говорилось, обязательно шли "Общие данные". Дальнейший порядок определялся конкретным проектом и той устоявшейся в отделе традицией, по которой, допустим, разрезы следовали за планами, а не наоборот. Пропустить какой-нибудь лист было нежелательно, потому что все они имели перекрестные ссылки друг на друга, и перемена номера любого из них тянула за собой множество мелочных исправлений. Против каждого листа в перечне проставлялся его ожидаемый размер - полный лист, половинка и т.п.

В другой перечень вносились попадавшиеся на глаза конструкции и детали, которые явно требовали отдельных прилагаемых форматок. Опытный руководитель группы с первого захода исписывал ими целую страницу. Этих мелочей следовало выявить как можно больше, чтобы начинать вычерчивание именно с них, а не с действительно важных вещей.

Главная проблема заключалась в нестыковке между расчетной и чертежной частями проекта. Понятно, что вначале конструкции требовали разработки, и лишь потом их можно было переносить на бумагу. Если бы все инженеры в группе действительно были инженерами, т.е. соответствовали занимаемой должности, вопрос решался бы просто: руководитель раздал бы каждому из них свой кусочек, они (под его наблюдением) разработали бы его и потом сами начертили, либо отдали чертить кому-нибудь вовсе безграмотному. Но безграмотными (по большому счету) были они все и тупо смотрели руководителю в рот, ожидая, что он не только возьмет на себя их расчеты, но даже превратит их в подробные эскизы, которые останется только скопировать на ватман.

В результате у беспомощного руководителя всегда выходило так, что сперва он был перегружен расчетами и разработкой, а группа валяла дурака, сплетничала и пила чай; когда же для них находилось дело, уже подкатывал срок, который из-за того нередко срывался. Поэтому опытный руководитель старался с самого начала отыскать возможно б о льшую часть работы, которую можно было отдать в черчение без расчетов и без эскизов.

Здесь требовался поистине суворовский глазомер. Ибо всякое здание состоит из вещей как серьезных, так и пустячных, которые сторонний человек обыкновенно не различает и даже склонен менять их местами. Нередко в командировках перепуганные заказчики тащили меня к какой-нибудь старой, с виду растрескавшейся стене, округляя глаза на страшные зеленые подтеки, сочащиеся дождевой водой, - и упорно не верили, что дело тут в одной штукатурке да обвалившейся водосточной трубе, и что этому горю можно помочь простым косметическим ремонтом. И напротив, иногда я с ужасом видел слабое опирание какой-нибудь несущей конструкции; но поскольку она была аккуратно покрашена веселенькой краской, моя тревога никем не воспринималась всерьез.

К серьезным конструкциям всегда относился несущий костяк здания, будь то каркас, кирпичные стены и пр. Костяк опирался на фундаменты, куда сходилась нагрузка со всех этажей. Если в здании был подвал, да еще при высоком уровне грунтовых вод, - с ним предстояла особая морока. Большинство колонн, балок и плит удавалось использовать типовые, подобрав их по таблицам исходя из нагрузки, которую они несли. Однако в каждом здании имелось много нестандартных мест, где перекрытия прорез а лись коммуникацииями, большими загрузочными люками, или под потолком ходил электрический кран, или этаж вовсе обрывался на половине, пропуская снизу какой-нибудь гигантский агрегат. В этих местах типовые элементы не годились, и надо было исхитряться самостоятельно.

Другой принципиальной трудностью были происки смежников. Конечно, они выдавали свои задания еще загодя; но ведь тогда они только прикидывали, где у них будет какое обрудование, и многого не могли учесть. По мере того, как продвигались вперед их собственные чертежи, они то и дело являлись с изменениями и поправками, иногда буквально выворачивая исходное задание наизнанку. На такие вещи смотрели просто и старались войти в положение; однако в ряде случаев эти сюрпризы перечеркивали уже почти доделанные листы. Тогда впадали в истерику чертежники, которым было жалко своего труда. Поэтому руководитель должен был обладать даром ясновидения, чтобы не касаться тех участков здания, которые еще наверняка успеют измениться.

Зато в каждом проекте существовало много таких вещей, за которые чертежникам можно было браться немедленно и с ничтожной вероятность переделок. В первую очередь к ним относились схемы расположения наружных стеновых панелей и внутренних сборных перегородок. Все габариты стен с расположением дверей и окон имелись в архитектурном задании и почти никогда не менялись. Самому аккуратному члену группы оставалось, вооружившись типовым альбомом с этими панелями, пунктуально вырисовывать их по фасаду, следя лишь за расположением закладных деталей, посредством которых эти панели крепились к колоннам и между собой.

Другим многодельным и совершенно безответственным занятием были всевозможные стальные площадки и лестницы, которых полно в любом цеху. Для такой работы обыкновенно выбирался исполнитель, считавший себя очень сведущим и не слишком донимавший руководителя вопросами. Получив целый букет лестниц, расползавшихся по фасадам в разные стороны, он бережно нес их в свой угол и там с головой погружался в увлекательный мир перил, площадок и ступенек. Результатом были огромные перепачканные чертежи, которые руководитель подписывал не глядя, потому что обваливаться там было нечему, а все неувязки легко исправлялись на месте любым сварщиком.

Также можно было приступать к раскладке плит по перекрытиям, особенно на крыше, куда смежники со своим оборудованием добирались редко. В конце концов, все плиты были кратной ширины, так что при надобности удавалось, не перетирая чертежа, заменить некоторые из них монолитными участками тех же размеров.

Самым безграмотным работникам, которых всегда было до отвращения много, доставались прилагаемые документы. Некоторые из них уже существовали в виде заготовленных полуфабрикатов. Достаточно было найти в шкафу нужный полуфабрикат (что также составляло проблему) и дорисовать к нему все необходимое. Можно было чертить рамочки и наклеивать угловые штампы на чистых ватманах, или делать заготовку таблиц на листе "Общих данных", которым завершалась вся работа, или срисовывать со старых чертежей годящиеся узлы на маленькие бумажки, которые затем будут приклеены возле большой схемы. Можно было изобрести тысячи полезных занятий с одним главным условием: не упускать драгоценного времени и, отламывая от разных сторон проекта мелкие кусочки, неуклонно двигать его вперед, чтобы поспеть к сроку.

Загрузив делами своих подчиненных, руководитель вытаскивал книги, приносил типовые альбомы и приступал к более или менее длительной разработке конструкций.

Инженер за работой (2)

Игра в кубики

П о счастью, мне не доводилось вести расчеты общих каркасов зданий. Я говорю "по счастью", потому что с инженерных позиций они не представляют никакого интереса, являясь чисто арифметической эквилибристикой, растянутой на целые недели в длину. Самое страшное здесь - замечтавшись, где-нибудь перепутать плюс с минусом (знаки усилий непрерывно меняются); впоследствии эту огреху уже не отыщешь. Стороннему человеку невозможно представить, сколько сложностей возникает с расчетом даже простой П-образной рамы (вроде турника или футбольных ворот). Для борьбы с такими классическими случаями выпускаются целые справочные тома. Что же тогда сказать о многопролетном, многоэтажном здании, в каждом углу которого приложены разные нагрузки?

На закате советской эпохи лишь редкие инженеры, возводившие уникальные здания по индивидуальным проектам, сталкивались с необходимостью заваривать эту кашу. К счастью, их выручали уже неплохо работавшие ЭВМ. Но прочие 99% возводившихся в стране зданий собирались из типовых конструкций, т.е. по сериям. А серии, как мы помним, в своих "нулевых выпусках" содержали уже готовые, наперед рассчитанные правила компоновки для всех случаев жизни.

Приступая к самой ответственной задаче - подбору каркаса, инженер перво-наперво "собирал нагрузки", т.е. подробно рассматривал все стены, перекрытия и установленное на них оборудование с точки зрения их веса. К этим постоянным нагрузкам добавлялись временные - от снега на крыше, от ураганного ветра, дующего сбоку, от людей, толпящихся на каждом перекрытии со своими пожитками, от каких-нибудь погрузчиков, электрокаров и мостовых кранов, от жидкости, заполняющей толстые трубы коммуникаций, и т.п. Каждая нагрузка умножалась на свой коэффициент перегрузки - на тот случай, если вдруг выпадет слишком много снега или соберется слишком много людей. Эти коэффициенты в среднем равнялись 1,2.

"Собрав нагрузки" и разрисовав ими несколько схем (вес конструкций - отдельно, снег - отдельно, ветер - отдельно), инженер открывал толстый потрепанный "нулевой выпуск" и искал "ключ" - целое царство таблиц, где для каждой найденной им нагрузки указывались те марки готовых колонн, балок и пр, которые следовало применить. Таблицы "ключа" занимали в альбоме десятки листов; здесь учитывалось множество самых разнородных факторов, включая расположение закладных деталей, крепление конструкций друг с другом, опирание на фундамент и т.п. Каждая марка имела длинное и до крайности путаное обозначение, что-нибудь вроде "КНД-XII-7,2-0,4-AIII-д-2", которое уже само по себе располагало к ошибкам.

Чтобы скомпоновать весь каркас без единого ляпа (а цена ошибки здесь равнялась обрушению), инженер должен был помнить его во всех подробностях, до малейшей детали. Можно сказать, что проект создавался у него в голове и потом лишь материализовывался на бумаге. По окончании работ эти вещи навсегда оставались в памяти, так что даже спустя много лет хороший инженер мог, не глядя в чертеж, навскидку припомнить требуемые частности. Тогда завистники с раздражением говорили, что он "знает свой объект до гвоздя ".

К основному каркасу тем же порядком подбирались плиты перекрытий, лестничные марши, диафрагмы жесткости (не позволяющие зданию сложиться, как карточный домик), стеновые панели, сборные перегородки и пр. Многие из них по условиям данного проекта нельзя было применить как есть. Тогда в дело шли прилагаемые документы. Инженер брал типовую конструкцию и дорисовывал к ней что-нибудь свое. Чаще всего это были дополнительные закладные детали для крепления очередной трубы или к о роба смежников. На заводе перед бетонированием конструкции их просто добавляли к уже имеющимся типовым "закладушкам". Если коммуникации требовалось провести сквозь панель, в ней оставляли прямоугольное отверстие. Рабочие ставили в это место пробку - деревяшку нужных размеров, а когда бетон застывал, выбивали ее кувалдой. Для тонких коммуникаций (например, электрокабелей) закладывали гильзы - обрезки водопроводной трубы. Если типовая конструкция была слишком длинной, ее укорачивали: лишнюю часть арматурного каркаса отрез а ли совсем, и на это место ставили большую ограничительную пробку.

Если каркас небольшого здания почему-либо не удавалось свести к типовым размерам, инженеры все равно лезли в "нулевой выпуск", отыскивали похожую схему и с некоторой опаской пользовались ею, для страховки огульно увеличивая количество арматуры. Это позволяло им не ввязываться в изнурительные расчеты, а перерасход материалов в условиях советской бесхозяйственности никого особенно не волновал.

Индивидуальные расчеты

Х отя б о льшую часть конструкций можно было подобрать из типовых серий, на долю инженера оставалось немало расчетов более мелкого масштаба, что, однако, не отнимало у них ни сложности, ни ответственности.

Важнейшим всегда был расчет фундаментов. Правда, существовала серия и для них; однако ревнители стандартизации растерялись от обилия возможных вариантов: ведь на фундамент действовали любые нагрузки, а под ним могли залегать грунты какой угодно прочности. В результате авторы серии почли за благо ограничиться расплывчатыми "общими указаниями" да чертежами арматурных сеток; сам же расчет как таковой вменялся в обязанности инженеру.

Главная проблема здесь заключалась в следующем. Нельзя было приступать к расчету фундамента, не зная, какая нагрузка ложится на него сверху. Для отыскания же этой нагрузки следовало наперед рассчитать все здание. Но если логика вещей требовала вести расчеты сверху вниз, то порядок работ на стройке заставлял инженера выдавать чертежи снизу вверх, от подвала к крыше. Отсюда вытекало, что расчет всего здания в целом (самостоятельный или с помощью "нулевых выпусков") в любом случае приходилось закончить еще до выдачи первых чертежей.

Монолитные бетонные фундаменты под колонны выполнялись ступенчатыми, словно мексиканские пирамиды. С ними нужно было держать ухо востро. Фундамент мог дать большую осадку или накрениться вбок, у него легко отламывались нижние ступени, он умудрялся даже продавить сам себя. Последний случай подобен тому, как если бы мы на пляже подстелили газету, а потом неаккуратно оперлись на нее локтем. Газета останется где была, а локоть пробьет ее и утонет в песке.

Особенно много бывало возни, когда в здании намечался глубокий подвал. Стены его выкладывались из упоминавшихся мною бетонных блоков. Снаружи на них давил грунт, выпучивая стены внутрь подвала. Тогда между блоками протягивали монолитные армированные пояса. Если же, в наихудшем варианте, грунтовые воды подходили к самой поверхности, подвал превращался в единое железобетонное корыто, подобное корпусу баржи. Когда архимедова сила воды, давившей снизу на "корыто", оказывалась больше, чем полный вес здания, возникала опасность всплытия. Тогда все сооружение с хлюпаньем и скрежетом выпучивалось из земли и восстановлению уже не подлежало. Особенно страдали от этой напасти закопанные в землю резервуары для нефтепродуктов. В порожнем состоянии они весили мало, и грунтовые воды могли запросто вытолкнуть их наружу.

В надземной части расчету подлежали монолитные участки перекрытий, отдельные балки, металлические площадки, опирания конструкций друг на друга и пр. Об этом я уже немного рассказал в главах про сталь и железобетон. Пускаться в дальнейшие подробности - значило бы превратить ознакомительную экскурсию в настоящий учебник.

Однако еще до начала расчета какой-нибудь балки или плиты ее требовалось правильно законструировать. Люди, мало знакомые с инженерным трудом, склонны делать акцент именно на расчетной стороне дела. Но этот взгляд в корне неверен. Математики знают: прежде чем решать задачу, ее следует правильно сформулировать. Кто-то справедливо заметил, что правильная постановка задачи сама по себе обеспечивает половину решения. По той же причине грамотно задуманная конструкция делает излишней половину расчетов. Более того, расчеты могут как упроститься почти до нуля, так и усложниться до бесконечности. Талантливый инженер - не тот, кто хорошо считает, а тот, кто делает расчеты вовсе излишними.

Если лежат два бревна и я бросил поперек доску, то могу безопасно сидеть на ней, даже не прибивая гвоздями. Но ту же лавочку можно сделать иначе: подлезть под бревна и прибить к ним доску снизу. Теперь моя безопасность всецело зависит от того, не выдернутся ли гвозди. Мало того, что вторая конструкция ненадежна по виду и неудобна в изготовлении, она еще требует расчета гвоздей на выдергивание. Тогда как первый вариант надежен просто по своей природе.

Бездарный инженер всегда любит сложности. По его убеждению, чем больше наворочено в проекте, тем очевиднее проявляется его гениальность. В равной мере эта черта присуща бездарному архитектору с его немыслимыми фасадами или модельеру, удивляющему публику инопланетными фасонами платьев. Беда этих претенциозных извращений в том, что в них нет Божьей искры. Но даже у талантливого мастера искра не всегда проскакивает сразу. Решение почти всякой задачи неизбежно начинается с таких недоносков. Разница лишь в том, что бездарь восхищается ими и тут же пускает в дело, тогда как мастер морщится, комкает неудачный эскиз и продолжает думать.

Кроме умения творчески решать конструктивные задачи, инженер обязан знать множество мелких конструктивных правил, занимающих целые тома инструкций и учебников. Например, всякому человеку, плотничавшему у себя на садовом участке, из горького опыта известно, что нельзя толстыми гвоздями прибивать тоненькие дощечки, потому что они раскалываются. И дело здесь не в расчете, а в знании чисто природного свойства материала (древесины).

Я могу безукоризненно рассчитать балку перекрытия, но если при этом не будет соблюден целый ворох конструктивных требований, балка моя обвалится. Так, если арматурные стержни будут улоложены слишком тесно один к другому, они не смогут работать в полную силу. Если они окажутся слишком близко к поверхности балки, то перегниют от ржавчины. Если эта арматура своими концами заходит на опору (стену, колонну) менее чем на пять своих диаметров, балка может ср е заться в опорной части. Рассмотр и те любую строительную конструцию - в ней не найдется ни малейшей детали, которая не подчинялась бы собственным конструктивным требованиям. И если упустить из виду хотя бы некоторые, результат может оказаться непредсказуемым. Один мой знакомый инженер часто говаривал, что боится той свечки, от которой Москва сгорела.

Вплоть до 1960-х годов все расчеты выполнялись тушью на специальных бланках, со штампами и подписями, и по окончании официально сдавались в архив. Однако с внедрением типовых конструкций в Госстрое почему-то решили, что больше ничего серьезного считать уже не потребуется, а разгильдяйство самих инженеров, лишившихся надзора, усугубило неразбериху. Отныне каждый руководитель группы вел расчеты по своему разумению, часто на грязных и разрозненных листочках, и потом свято хранил эту мешанину в отдельной папке на всякий случай. Сторонний человек был бессилен разобраться в его каракулях; поэтому при необходимости расчет повторяли заново.

Привязки и изменения

В ремя от времени каждой группе поручалась какая-нибудь типовая привязка. Чем слабее и беспомощнее был руководитель, тем больше любил он такие вещи и даже гонялся за ними. Самостоятельные решения здесь были сведены к минимуму, а перетирать штампы на чертежах подчиненные могли и без его прямого участия. Главная ответственность лежала на разработчиках типового проекта, да и деньги в результате подсчета числа исправленных листов выходили приличные.

Хорошие руководители от привязок, конечно, не бегали, но сильно их недолюбливали и вообще относились к такой работе настороженно. Разрабатывая собственные проекты, они до мелочей помнили все их особенности, нестандартные и слабые места, и в полном смысле отвечали за свою работу, т.е. (1) могли обосновать принятые решения перед заказчиками и отдельским начальством, и (2) имели в душе твердую уверенность, что здание не рухнет. Но как они могли поручиться за чужого, неизвестного дядю, профессиональная пригодность которого оставалась загадкой?

Чужие чертежи имеют одно неприятное свойство: из них не всегда видно, отчего данный узел решен таким странным способом, или что заставило инженера применить в данном месте такую мощную и тяжелую плиту. Разбираясь в старых синьках, часто сталкиваешься с явными нелепицами и ломаешь голову: то ли здесь простой недосмотр (перестраховка, неграмотность, глупость), то ли - напротив - существуют какие-то особые, неизвестные тебе условия, заставившие автора поступить нестандартным образом. И чем выше репутация того инженера, или чем раньше выпущен чертеж (в сталинско-хрущевские времена к проектированию подходили ответственнее), тем больше вероятность, что за видимой глупостью скрывается серьезная закавыка.

Часто и подолгу работая со старыми чертежами, я научился не отбрасывать с порога всякую встреченную несообразность, и даже если не находил разумных оснований оставлять ее в прежнем виде, делал пометку на память, - и порой через несколько месяцев все-таки отыскивалась причина. Были среди них неуважительные или, по крайней мере, давно потерявшие свое значение: то ли на этом месте собирались провести коммуникации, да потом раздумали; то ли не сыскалось достаточно грузоподъемного крана; то ли решение вытекло из давно отмененных инструкций. Но иногда всплывали такие штуки, что для спасения ситуации приходилось принимать срочные меры. Чужой проект подобен кроссворду, а часто ли мы разгадываем кроссворды до конца?

Это же неприятное свойство в полной мере относилось к любому типовому проекту. Тем более было известно, какие посредственные специалисты обыкновенно привлекались к их разработке. Руководитель группы получал на руки два-три толстых альбома, которые следовало привязать, - и две-три недели времени (притом, что параллельно тянулась другая, более серьезная работа). Листая смазанные, неряшливые страницы с многочисленными огрехами и неразборчивыми цифрами, он не имел возможности разобраться во всем этом как следует и неизбежно оставлял многое на "авось". С другой стороны, некоторые решения, даже если в принципе были допустимы, ему не нравились по той же причине, по какой любая хозяйка по-своему жарит котлеты. К чужим котлетам не лежала душа, а лепить собственные было и некогда, и даже нельзя, потому что в этом случае типовой проект переставал быть типовым.

Больше всего удручало типографское качество полученных альбомов. Перепечатываясь на РЭМе с одного экземпляра на другой несчетное множество раз (а РЭМ, как водится, забывали протирать спиртом), листы выходили до такой степени нечеткими, что инженерам приходилось проявлять талант Шерлока Холмса, выясняя, какой размер должен был значиться на месте очередной расплывчатой кляксы. Мелкие пятна вообще пестрели всюду, словно тут прошел редкий чернильный дождик или паслось стадо откормленных мух.

Работы по привязке типового проекта распадались на две части. Во-первых, выпускался собственный небольшой комплект чертежей - с фундаментами и прочими нетиповыми вещами. Во-вторых, "привязывались" сами альбомы: все их листы просматривались возможно подробнее, блеклые цифры обводились, огрехи подлежали исправлению. Затем руководитель ставил подпись в махоньком штампе сбоку, - и лист считался "привязан".

Когда во времена Перестройки дисциплина пошла на убыль, многие директор а институтов договаривались с заказчиками на разработку индивидуального проекта, а сами подыскивали типовые альбомы, чтобы все копировать оттуда. В этих случаях в группу загодя приносили большую банку клея. Руководитель, словно закройшик, стоял с ножницами, кромсая альбомы и раздавая обрезки своим подручным, которые наклеивали их на чистые листы в определенном порядке. Эта работа вообще напоминала встречный бой, который изо всех видов сражений считается самым сложным. Люди поминутно бегали от своих клееных листов к руководителю, не давая ему времени разобраться по существу, и он, словно вратарь неудачливой футбольной команды, вертелся волчком, ежеминутно отдавая по нескольку распоряжений без права на ошибку. Приходилось принимать мгновенные решения по незнакомому проекту, и здесь все определяли интуиция, воля да суворовский глазомер. После полутора-двух часов такого аврала руководитель, волоча ноги, тащился в тихий уголок взбодриться стаканчиком чая.

Кроме типовых альбомов, изменения нередко приходилось вносить в обыкновенные чертежи, если там выявлялись ошибки или заказчик выдвигал какие-то новые требования. Исправлять чертежи дозволялось не как попало, а строго по правилам. Эти правила совершенно не учитывали проектных реалий и заботились лишь о том, чтобы никакая оплошность не избежала суровой кары. Так, все неверное и ненужное строго запрещалось стирать, а только зачеркивать и рядом надписывать новое значение. Сам исправленный фрагмент обводился в кружок и получал порядковый номер. Можно себе представить, какая возникала из-за этого неразбериха на огромных схемах, и без того сплошь исчерченных и исписанных цифрами!

Правда, существовала одна лазейка: прежний лист можно было аннулировать целиком, а в конце комплекта добавить новый, его заменяющий. По мере того, как изменения следовали за изменениями, комплект чертежей превращался в какую-то свалку, переполненную аннулированными листами, которых нельзя было выкинуть, и новыми, расположенными уже безо всякого порядка.

Инженер за работой (3)

Стандарты черчения

З ная пристрастие советских чиновников ко всеобщей стандартизации, странно было бы ожидать, что эта напасть минует такую важную отрасль экономики, как проектное дело. Однако то ли чиновники остерегались залезать в слишком мудреные для них дебри, то ли сохранялось еще уважение к техническому творчеству, то ли других дел хватало, - только вплоть до 1970-х годов инженеры чувствовали себя вольготно. Правда, у машиностроителей были кое-какие правила черчения, имевшие скорее характер традиции, чем принудительного стандарта. Формально эти правила распространялись на всю выпускавшуюся в государстве техническую документацию. Но поскольку чертежи строителей, электриков, электронщиков и множества других специалистов не имели ничего общего с машиностроительными, применить к ним означенные правила было физически невозможно, и оттого все они благополучно существовали вовсе без правил.

Каждый вновь созданный проектный институт или конструкторское бюро постепенно вырабатывали свой стиль оформления чертежей. Со временем он превращался в неписаную традицию и становился общеобязательным для всех сотрудников. Главным плюсом такого положения было максимальное соответствие формы чертежа его содержанию. Ибо строительство многолико, и чертежи жилого здания не имеют ничего общего с проектом плотины или шоссе. Попытаться свести их все к единой стандартной форме - то же, что одеть всех людей в костюмы одинакового фасона и размера. И если в армии нечто подобное удается, то вряд ли кто из солдат испытывает от этого радость. А поскольку каждый институт занимался проектированием какого-нибудь определенного профиля, то его чертежная традиция наилучшим образом подходила к этому профилю.

Главным минусом такой чересполосицы была невозможность стороннему человеку быстро найти в комплекте чертежей требуемые сведения. Если, положим, он искал перечень примененных балок, то в одних институтах его помещали на первом листе, в других - на последнем, в третьих - приписывали в мелких таблицах к каждой схеме. Конечно, для всех инженеров существовали некоторые основополагающие правила. К примеру, любой комплект открывался "Заглавным листом", куда вписывались общие рекомендации и б о льшая часть таблиц. На размерных линиях делались засечки (а не стрелки, как в машиностроении). Но уже в обозначениях материалов (бетона, кирпича, стали) начинался разнобой. Одни показывали бетон частой косой штриховкой, другие - пунктирной штриховкой, третьи вообще замазывали его желтым карандашом, чтобы на синьке он получился равномерно темным. Отсюда теоретически возникала возможность недоразумений, хотя даже самый пьяный прораб вряд ли мог перепутать железобетонную колонну с кирпичной стеной.

В 1968 году по этой казацкой вольнице был нанесен первый удар. Были созданы Единые Стандарты Конструкторской Документации (ЕСКД) - огромный конгломерат из сотен взаимосвязанных ГОСТов. Все они обозначались как "ГОСТ 2.103-68", где "2" указывала на принадлежность к ЕСКД, а "103" означала порядковый номер в его пределах (правда, номера почему-то давались не подряд).

В этих ГОСТах с невероятной дотошностью и мелочностью было регламентировано, каких размеров (в миллиметрах) должны быть чертежные листы, какими их оформлять рамочками и какой толщины рисовать линии этих рамочек. Последний вопрос рассматривался в особом ГОСТе; там была таблица с дюжиной вариантов толщины карандашных линий. Другой ГОСТ поучал инженера, как ему писать буквы. Предлагалось несколько шрифтов, где каждая буква была прорисована по миллиметрам. Крупность всех надписей также нормировалась. Угловые штампы - визитная карточка любого чертежа, - составлявшие прежде особую гордость институтских умельцев, свелись к четырем невзрачным типам, и было разъяснено, в каком случае какой из них применять.

Обозначения (цифровые шифры) чертежей, также присваивавшиеся в каждом институте по собственной удобной системе, превратились в длиннейший цифровой ряд, состоявший почти из одних нулей, разделенных точками. Первые группы цифр между точками должны были означать что-то глобальное и общегосударственное - код отрасли экономики по всесоюзному классификатору, код министерства по другому классификатору, код данной инженерной специальности по третьему, и т.п. Разобраться в этих беспросветных нулях обыкновенному человеку не представлялось возможным.

Однако ЕСКД, по счастью, был разработан все для того же многострадального машиностроения. Прочие институты, переняв оттуда некоторые самые общие черты (вроде отмеченных выше), продолжали выпускать проекты по старинке в надежде, что беда обойдет стороной. Не тут-то было. Разделавшись с машиностроителями, чиновники спохватились, что их заботами не охвачены инженеры других отраслей. На них, как из рога изобилия, посыпались собственные системы стандартов, опиравшиеся на ЕСКД тем же порядком, как законы страны опираются на ее конституцию.

В строительстве такой системой стали Стандарты Проектной Документации Строительства (СПДС). Они были организованы подобно своему старшему брату, ЕСКД, и почти так же многочисленны, только вместо базовой цифры "2" значилось "21". Теперь уже для проектировщиков не осталось никакого продыху. Отдельный стандарт регламентировал все таблицы и надписи Заглавного листа, который отныне велено было звать "Общими данными". Архитектурные планы и разрезы, схемы железобетонных конструкций, спецификации, ведомости материалов - все подпало под какой-нибудь норматив. Орудия мелкого калибра били по смежникам, унифицируя схемы разводки труб и условные обозначения унитазов.

Власть нормоконтроля

Т акой чумы не ждали даже самые отъявленные пессимисты. В отделах началось брожение. Лучшие специалисты, в особенности пожилые, закатывали начальству истерики, пугая увольнением. Они чувствовали то же, как если бы в их собственной квартире поселился милиционер и стал указывать, куда класть какую вещь, где можно и где нельзя сидеть и лежать, и вообще превратил бы их дом в аракчеевскую казарму. С другой стороны, на начальников отделов давили директор а во исполнение грозных министерских циркуляров. Начальники вертелись ужом, умасливая своих и поддакивая вышестоящим, и дело не трогалось с места до тех пор, пока какой-то умник не додумался ввести в проектных организациях аналог заводского ОТК (Отдела технического контроля).

Тогда вышел указ об учреждении нормоконтроля. Каждый проектный отдел должен был выделить одного сотрудника, который оканчивал специальные курсы и, выучив назубок все шрифты, таблицы, штампы и рамочки, с триумфом возвращался назад. Числясь и получая зарплату в отделе, он, тем не менее, подчинялся напрямую директору института и потому мог проявлять строптивость. Сам он уже больше не выпускал чертежей, но только проверял чужие: мерил линейкой рамочки, следил за правильным наклоном шрифта и т.п. Комплект чертежей ложился к нему на стол уже после главного конструктора, который, таким образом, оказался ступенькой ниже его.

Учиться на должность нормокотролера обыкновенно направляли самых негодных сотрудников (толковые были нужны в работе, да и сами они категорически уклонялись от такой чести). Эти бездари, получив непропорционально больш у ю власть, начинали глумиться и куражиться, отказываясь подписать какой-нибудь лист перед самым выпуском единственно из-за того, что таблица там была нарисована не справа (как требовал ГОСТ), а слева. Но срыв выпуска был чреват неприятностями начальству и лишением премии. И вот руководители групп и даже главные конструкторы, словно мальчишки, обхаживали и умасливали новоявленного вельможу, клятвенно обещая исправиться и в следующий раз неуклонно соблюдать государственные стандарты. Тот открывал книжечку ГОСТа на первой странице, где жирная надпись гласила, что его "несоблюдение преследуется по закону", и с важностью отвечал: "Я не могу взять на себя такую ответственность".

Сейчас, рассуждая в ретроспективе, уже трудно оценить, какую лепту внесло это безрассудство в общий развал советского проектирования; ясно лишь, что не маленькую. Больше всех, как водится, пострадали наиболее талантливые, квалифицированные и полезные работники. Ибо в своих проектах они были озабочены содержанием: прочностью, надежностью, инженерной стороной д е ла. Они по опыту знали, какие недоразумения может вызвать на стройке заумно вычерченная схема или мелко написанные размеры. Поэтому в оформлении листов они стремились единственно к наглядности и удобству пользования. Они делали скидку на разгильдяйство прораба - и повторяли ключевые указания по нескольку раз, да еще обводили жирной рамкой. Они помнили, что РЭМ не протирают спиртом, - и писали цифры крупно, разборчиво, чтобы их можно было прочесть даже на "слепой", смазанной синьке. Нередко прорабы - вчерашние безграмотные каменщики - сами просили их чертить подробнее или расписывать, что и в каком порядке следует делать. И инженеры всегда соглашались, потому что прочность здания была для них дороже всего.

Такова была реальность; но кабинетные юристы, разработчики ГОСТов, не знали ее, точнее, не желали знать. Они изучали должностные инструкции прорабов, мастеров и рабочих, а там значилось, что они обязаны уметь то-то и то-то. И когда затем юрист брал чертежи хороших инженеров, он видел в них много такого, что идеальный (взятый из инструкции) прораб, мастер или рабочий должен был знать сам без чужой подсказки. И тогда юрист возмущался, что инженер тратит свое время на сущие пустяки, и запрещал ему впредь заниматься этим. Юрист хотел, чтобы прораб был прорабом, - но в действительности прораб был в лучшем случае мастером, мастер - полуграмотным рабочим, а рабочий - вообще деклассированным пьянчугой. И когда к этим людям поступали чертежи, рассчитанные на их должностной уровень знаний, они только пялились в них и либо - в лучшем случае - требовали разъяснений, либо, махнув рукой и пропустив с горя по стаканчику, отважно лепили все навыворот.

Поэтому перед хорошими инженерами встала проблема: или с тяжелым сердцем выпускать чертежи "по правилам" в надежде, что "кривая вывезет", или стоять на своем, тщетно взывая к рассудку институтской бюрократии. Не счесть измотанных нервов и севших голосовых связок, лишений премии и увольнений по собственному желанию. Многие пожилые работники, способные принести еще немало пользы, едва досиживали до пенсии и в сердцах хлопали дверью.

Однако шли годы, и накал страстей понемногу утих. С одной стороны, люди привыкли к новому порядку и научились находить в нем лазейки, сквозь которые протаскивали все, что считали нужным. Образно говоря, если раньше хозя