Прочие управляющие структуры

С амым незаметным в институте всегда оставался Первый отдел, возглавлявшийся штатным сотрудником госбезопасности. Расположенный подальше от глаз, в самой отдаленной части здания, он имел на дверях многочисленные кодовые замки, и зайти туда без спроса было столь же дико, как выпрыгнуть из окна. В бдительно охраняемых глухих шкафах хранились досье на всех сотрудников института с подколотыми к ним доносами.

Когда институт приступал к проектированию какого-нибудь "секретного" объекта, соответствующие инженеры направлялись в Первый отдел, заполняли там множество длинных бумаг и в результате получали допуск к секретности той или иной степени. С этих пор им разрешалось пользоваться документацией, которая неизвестно кем и почему была признана секретной. Если человеку был оформлен допуск достаточно высокой степени, ему даже доплачивали за молчание. С другой стороны, он терял всякую надежду вырваться в командировку или туристическую поездку за рубеж.

С Первым отделом был непосредственно связан Отдел кадров, ведавший личными делами сотрудников института и хранивший их трудовые книжки. Всякое изменение в должности или размере зарплаты немедленно отражалось в документах отдела. Желающие поступить на работу приходили сюда на собеседование, которое гарантированно кончалось ничем, если за данного человека не ходатайствовал кто-нибудь из институтского начальства.

Директору в его тяжелых трудах помогал Плановый отдел, прикидывавший доходы от выполняемых институтом заданий и расходы на заработную плату сотрудникам и прочие статьи. Тут сидели совершенно никчемные людишки, как правило чьи-нибудь протеже, носившие гордое звание инженеров-плановиков. Настоящие инженеры от всей души их презирали. Штат отдела почти исключительно состоял из женщин. Здесь всегда было жарко натоплено; со шкафов, забитых пыльными папками, ниспадала сочная зелень комнатных растений, под потолком вдоль натянутых нитей вились лианы, и изо всех углов застенчиво выглядывали чайники.

В Бухгалтерии, загроможденной шкафами с отчетностью, копошились несколько женщин. Главный бухгалтер занимал отдельный кабинет, смотрел властно и отчужденно, будто следователь на преступника, придирчиво обнюхивал подаваемые бумаги и затем, удостоверившись, аккуратно шлепал круглую печать. Он назначался и снимался с должности районным финансовым органом, директора слушался чисто формально и контролировал расходы организации от имени государства. Поэтому директор всегда устанавливал с ним дружеские отношения, и они воровали вместе.

Никакой настоящей бухгалтерии (в западном понимании этого слова) в советские времена не существовало. Деньги выделялись предприятию из бюджета, прибыль шла обратно в бюджет, и главным занятием бухгалтерии было начисление и выдача сотрудникам заработной платы. Здесь, напротив, существовал безнадежный лабиринт так называемого трудового законодательства, в котором значились десятки мелочных надбавок и удержаний по самым разным причинам.

Зарплата выдавалась дважды в месяц: в двадцатых числах - аванс, составлявший обыкновенно 40% номинального оклада, и в начале следующего месяца - выплата под расчет, куда включались все остальные деньги и вычитался подоходный налог. Цифра всегда выходила некруглая; получатели, вооружившись карандашами, вели собственные подсчеты и затем шли ругаться в бухгалтерию. Поэтому с 1970-х годов к деньгам всегда прикладывалась распечатка, выполнявшаяся громоздкими, размерами в целую комнату, ЭВМ (электронно-вычислительными машинами) советского производства. В распечатке все удержания и начисления были выписаны в столбик, и снизу подводился итог. Отныне сотрудники ходили ругаться в бухгалтерию, размахивая распечатками, а там оправдывались, что машина опять дала сбой.

Деньги выдавались либо через окошечко специального помещения кассы, либо избранный сотрудниками представитель отдела получал там деньги сразу на всех и потом раздавал на рабочих местах под роспись в особой ведомости. Если кто-нибудь отстутствовал, деньги возвращались в кассу и клались на депонент, чтобы он мог получить их впоследствии. Однако гораздо чаще один из сотрудников расписывался и получал деньги за него, чтобы не связываться с кассой, которая то не работала, то не имела наличности, и я не помню, чтобы из этого выходили конфликты.

Проектный институт в разрезе (2)

Проектные подразделения

Ч то же касается собственно проектных отделов, выпускавших рабочие чертежи, в организационном отношении они отличались крайним разнообразием. В крупных институтах представители каждой специальности - архитекторы, конструкторы, технологи, отопленцы и все прочие - имели свои собственные отделы. Если каких-либо специалистов набиралось слишком много, они образовывали несколько однотипных отделов, различавшихся порядковыми номерами.

Однако гораздо чаще под крышей единого отдела жили сразу 2-3 специальности. Строители объединялись с архитекторами и иногда еще с генпланистами; вентиляционщики - с отопленцами, водопровод - всегда с канализацией, электрики - со слаботочниками, а технологи, количество разновидностей которых превосходило число народов Дагестана, кооперировались между собой. Наконец, дамы-сметчицы нередко составляли продуктивную компанию мужичкам из Отдела организации работ.

Если же институт был небольшой или почти чисто технологический, все строительные специальности загонялись в единый комплексный отдел, разбитый на соответствующие сектора. Таким отделам было трудно вести масштабное проектирование, зато удобно клепать мелочевку, потому что они подчинялись единому начальнику и легко улаживали конфликты внутри своего коллектива. Между чисто профильными и чисто комплексными отделами существовало великое множество переходных форм. По количеству сотрудников они также сильно разнились: самые мелкие едва насчитывали десяток инженеров, в самых крупных их число приближалось к сотне.

Поскольку проектные отделы вообще отличались крайним разнообразием, трудно нарисовать универсальную картину для всех. Многое зависело от здания, которое занимал институт. Так, например, в 1960-х годах ЦНИИЭП, где работала моя мать, размещался в монашеских кельях Донского монастыря. Узенькие клетушки, разделенные темными кривыми переходами и бесконечными лестницами, насилу вмещали по 5-6 человек. Это был самый неудобный вариант.

Однако в 1970-х годах большинство проектных институтов уже имело собственные многоэтажные здания. Все верхние этажи (а в институте "Гидропроект", например, их было 25) имели одинаковую планировку: посередине от лифтовых холлов тянулся в обе стороны коридор, куда выходили двери просторных отдельских помещений. Перегородки между отделами были легкими, иногда даже вовсе стеклянными, и при необходимости их можно было передвигать. Поэтому большинство отделов занимали каждый по одному просторному помещению.

Внутри иногда устраивался кабинет для начальника с заместителем, однако чаще им просто выгораживали шкафами закуток недалеко от двери. В крупных отделах они пользовались услугами секретарши и одного инженера-плановика, помогавшего выбивать у директора выгодные работы. Здесь всегда дребезжала старенькая пишущая машинка, вместо чертежей валялись канцелярские бумаги и висела строгая атмосфера директорской приемной, разбавленная гомоном сотрудников по ту сторону выгородки.

Исключительно важную роль в работе проектных отделов играли Главные инженеры проекта (ГИПы). Эти люди занимали в институте обособленное положение и в должностном смысле приравнивались к начальникам отделов, подобно тому как всякий депутат Государственной Думы состоит в ранге министра. ГИПы не имели подчиненных (в лучшем случае одного помощника) и работали в общей неприбранной комнате, где непрестанно звонили телефоны, звучал мат и густые клубы табачного дыма висели под потолком.

Главная их обязанность заключалась в поддержании связей с заказчиками и выбивании из них дополнительных денег и премий. А поскольку всякая стройка обязательно идет вкривь и вкось, заказчики всегда были недовольны, и ГИПы, зажатые между ними и собственным директором, проявляли чудеса эквилибристики, поддерживая трещавшие по всем швам отношения и не доводя их до прямого скандала. Б о льшую часть времени ГИПы проводили в командировках и возвращались оттуда небритые и злые, с очередным ворохом более или менее обоснованных претензий. Тогда начинались поиски виноватых; разговоры шли на повышенных тонах, в чертежи срочно вносились коррективы, и ГИПы, запихав их в замызганный грязью портфель, мчались назад к заказчику.

Все они были людьми деловыми и дельными, трезво смотрели на жизнь и хорошо разбирались в человеческих характерах. Они любили резать правду-матку, называли вещи своими именами и очень уважали тех, кто хорошо знал свое дело. Поэтому толковый и честный работник, как правило, мог рассчитывать на их поддержку. Все ГИПы, конечно, были очень разными людьми, но дураков среди них я не помню.

В гражданском проектировании ГИПами обыкновенно именовались главные конструкторы, разговор о которых пойдет ниже. Денежными и дипломатическими вопросами они почти не занимались.

Отдел выпуска чертежей

К огда в проектном отделе завершали работу над очередным комплектом чертежей, в дело вступал Отдел выпуска, отвечавший за их размножение и отправку строителям. Здесь всегда руководил затюканный начальник, осаждаемый понукающими его проектировщиками. С другой стороны на него давили многочисленные крикливые бабы, выполнявшие работы в разных службах отдела. Инженеры, размахивая руками, требовали пропустить чертежи не позже сегодняшнего вечера и пугали директором, а когда начальник отдела шел уговаривать своих баб, те начинали гомонить, что у них рабочий день не резиновый. А тут еще ломалось оборудование, или руководство института поручало что-нибудь не терпящее отлагательств. К тому же здешние работники не забывали и себя: за умеренную плату они распечатывали и переплетали сотрудникам института всевозможные книги и журналы и даже порой сами бродили по отделам в поисках заказов.

Инженер, нагруженный до подбородка вычерченными и подписанными ватманами, вступал в Отдел выпуска через Диспетчерскую, где сидела особенно крикливая и мерзкая баба и оформляла поступающие заказы. Она придирчиво рассматривала заявку, словно мартышка банан, и потом перелопачивала ватманы в поисках следов канцелярского клея, который, как считалось, безнадежно портил множительную технику. Не найдя оных, баба сулила выполнить все на другой неделе и поворачивалась к посетителю задницей. Тот с воем бросался к начальнику Отдела выпуска; начальник, вытерев платком лысину, звонил в диспетчерскую и призывал бабу к порядку. Та, словно по волшебству, начинала улыбаться и здороваться, и этот шок порой держался у нее больше месяца, после чего требовалось повторное вразумление.

Сами ватманы никогда не покидали стен института, потому что они были неудобны на стройке и, сверх того, существовали в единственном экземпляре. Правда, в сталинские времена случалось, что едва дочерченные листы подхватывали курьеры, закидывали в самолет и опрометью везли строителям на другой конец государства, а потом, выполнив все, что там значилось, самолетом же возвращали назад. При нормальных обстоятельствах с ватманов снимали кальку, и с этого момента они уже были никому не нужны. Их приносили назад в отдел, и они годами лежали в огромных пыльных рулонах на всякий случай.

Калька, на которую переводились с ватмана чертежи, была гладкой, глянцевой и маслянистой на ощупь. Грифель и шариковая ручка по ней почти не писали, и все пометки выполнялись черной тушью. До 1970-х годов в каждом институте существовали целые отделы копировщиц, которые, получив готовые ватманы и наколов поверх них кальку, вручную переводили на нее все изображение. Излишне говорить, сколько ошибок они допускали и как трудно было инженерам пропихнуть свои чертежи через это узкое место. Аккуратные копировщицы очень ценились; все хотели с ними дружить и задаривали шоколадками.

Потом им на смену пришел РЭМ - ближайший родственник вездесущего ксерокса. Эти дорогие импортные аппараты, высотой в человеческий рост и с двумя валиками, как у старых стиральных машин, были двух типов - РЭМ-420 и РЭМ-600. На первом печатали небольшие бумажки, а крупные чертежи шли через второй. РЭМ переводил изображение на кальку, потом с нее делались синьки, а сама калька уходила в архив. Если же с какого-нибудь чертежа требовалась срочная копия, вместо кальки заряжали обыкновенную белую бумагу.

Баба в грязном переднике вставляла чертеж между валиков, и он быстро выскакивал с другой стороны, а внизу готовая калька наматывалась на барабан. Потом баба снимала ее с барабана, лихо резала специальным роликом на отдельные чертежи и несла вместе с ватманами в диспетчерскую, откуда их можно было официально получить. Иногда второпях кальки не успевали нарез а ть, и тогда инженеры, вооружившись ножницами, делали это сами. Кальки часто выходили блекло, потому что РЭМ требовалось протирать спиртом, но он почти весь уходил не по назначению. Блеклые кальки следовало поднимать, т.е. обводить тушью наиболее слепые места. В безнадежных случаях разражался скандал, РЭМ все-таки протирали спиртом и делали кальки заново.

Потом кальки вновь тащили в диспетчерскую с заявкой на светокопию. Здесь стояли большие, приземистые машины и одуряюще пахло мочой, потому что в изготовлении синек использовался аммиак. Аккуратно расправленные кальки входили в машину по широкой резиновой ленте, иногда по нескольку штук рядом, и вываливались с той стороны; их подхватывали и пускали снова и снова, потому что с каждого чертежа делалось до десяти экземпляров синек. Свежие, вонючие синьки, смотанные в рулон, были приятных коричневатых или голубых тонов, плотные на ощупь, и могли подолгу использоваться на стройке. Их также резали роликом на отдельные чертежи, затем складывали, словно газеты, и разбирали по комплектам.

Один-два комплекта синек инженеры обыкновенно оставляли себе и прятали в большие канцелярские папки. Прочие комплекты, сложенные в стопку и снабженные накладн ы ми, уходили в экспедицию, которая увязывала их в пакеты, надписывала и отправляла по почте адресатам.

Кроме всех этих подразделений, в Отделе выпуска иногда имелась маленькая типография, пребывавшая под неусыпным контролем Первого отдела; здесь набирались бланки для бухгалтерии и т.п. В пронзительно вонявшей клеем переплетной брошюровались всякого рода отчеты, ведомости и даже комплекты мелких чертежей, не говоря уже о левой работе. Горе-мастера умудрялись так неряшливо сшивать страницы, что край текста заходил в корешок брошюры, и тогда чтение превращалось в пытку.

Прочие обслуживающие отделы

П омимо Отдела выпуска чертежей, в институте существовали другие вспомогательные службы, облегчавшие или, напротив, затруднявшие работу проектировщиков.

Хозяйственной жизнью института ведал Административно-хозяйственный отдел (АХО) под руководством какого-нибудь полковника в отставке. На складах АХО, занимавших подвальное помещение, хранились полчища старых, просиженных до дыр стульев, шкафы с оторванными дверцами и запасы чертежной бумаги на три года вперед. Когда легкомысленные проектировщики засоряли чем-нибудь унитаз, начальнику АХО направлялась заявка на ремонт, который производился в течение многих дней с истинно королевской неспешностью.

После выпуска очередного комплекта чертежей оставшиеся кальки сдавались в Архив - просторную комнату, сплошь заставленную гигантскими, до самого потолка стеллажами. Там в специальных картонных коробках с крышками спали вечным сном труды всех поколений инженеров данного института. В сталинские времена архивные кальки наперед вымачивались в машинном масле; они становились прозрачными, упругими и могли храниться вечно; масло в них впитывалось до такой степени, что даже не пачкалось. Впоследствии заниматься этим наскучило; кальки с годами старели и ломались на сгибах, так что в некоторых ящиках лежала одна безнадежная рвань. Всякая бумажка, попав в архив, становилась юридическим документом и как бы переходила из собственности проектировщика в собственность института. При необходимости архив выдавал документы назад - для ознакомления или внесения изменений, но для этого требовалась виза начальства.

Институтская Техническая библиотека разделялась на сектора литературы технической (учебники) и нормативной (инструкции). И то и другое можно было читать прямо в библиотеке или брать на рабочее место. Взятые книги вписывались в личный формуляр инженера и "висели на нем" годами; наконец он с удивлением обнаруживал их при разборке своего замусоренного стола и возвращал в библиотеку. Бывали случаи, когда библиотекарь сама звонила ему и срочно требовала вернуть внезапно понадобившуюся книгу. Особенно тяжело приходилось увольнявшимся: с них требовали все книги по списку в формуляре, и если чего-нибудь недоставало (а недоставало всегда), начиналась брань и долгие разбирательства.

Вообще от личности библиотекаря зависело очень многое: добрый и компетентный человек оказывал в трудных случаях неоценимую помощь, навскидку припоминая и находя требуемую литературу. Однако гораздо чаще за стойкой восседала глупая и злобная шавка, не подпускавшая никого к стеллажам в целях сохранности книжного фонда, который в этом случае лишь зря захламлял помещение.

В Проектном кабинете по соседству хранились тучи типовых проектов и серий, о которых разговор впереди. Система здесь была подобна библиотечной, и взятые материалы тем же порядком вписывались в формуляр.

Один из страдающих склерозом институтских ветеранов возглавлял Научно-технический университет, раз в две-три недели сгоняя сотрудников на лекции профессионального плана. Чаще всего их читали доценты, приглашенные из научного сектора. Изредка материал был действительно интересен, но гораздо чаще лектор просто толок воду в ступе, и угадать заранее, какую лекцию не стоит прогуливать, было невозможно. Сверх того, "университет" распространял маленькие бумажки с аннотациями новых технических книг, инструкций и пособий; я собирал их, просматривал и подшивал в особую папку, куда, однако, больше никто из отдела не заглядывал.

Другой хрыч, уже совершенно выживший из ума, отвечал за Гражданскую оборону (ГО). В его распоряжении имелся большой кабинет, сплошь увешанный противогазами и картинками ядерных взрывов. Ежегодно в институте устраивались учения: все бросали работу и со смехом и шутками брели по дворам и закоулкам в ближайшее бомбоубежище. Иногда кого-нибудь под общий гомерический хохот с ног до головы заматывали бинтом и тащили на брезентовых носилках, норовя по дороге уронить в лужу. Должность начальника ГО считалась настолько ответственной, что на нее редко назначались люди, не имевшие звания хотя бы полковника в отставке. Дикий идиотизм этих престарелых вояк быстро вошел в поговорки и породил множество уж вовсе неправдоподобных анекдотов.

Инженерные кадры

Автор: Михаил Глебов, май 1999

Н етрудно заметить, что в своем изложении я постепенно сжимаю круг - от наиболее общих и абстрактных вопросов к той конкретной обстановке, в которой долгие годы трудились мои родители и я сам. Бессмысленно рассказывать об особенностях архитектуры Гаваны тому, кто никогда не слышал о Кубе. Если же такое положение вещей заведомо налицо, необходимо начинать разговор с самых общих материй и лишь по мере ознакомления с ними, шаг за шагом спускаться к вещам обыденным и конкретным. Да и здесь приходится оставлять за кадром наиболее интересные профессиональные вопросы, по-настоящему понятные только специалистам. Центр тяжести повествования волей-неволей смещается в сторону организационных моментов и человеческих отношений, понимание коих вовсе не требует специальной подготовки.

"Кадры решают все", - говорил Сталин и был совершенно прав (недаром теперь эту фразу повторяют японцы). Настало время разобраться, что за кадры населяли типичный проектный отдел советского института, как они были организованы в должностном смысле, как ладили между собой и чем все это оборачивалось для их работы.

Инженерная иерархия

В царские времена никакой иерархии не было. А был Инженер (с большой буквы), который сам замышлял и сам рассчитывал всякую конструкцию от начала до конца. Он нанимал себе в помощь несколько толковых, грамотных парней, которые на лету подхватывали его эскизы и превращали их в рабочие чертежи, каллиграфически выполненные тушью. Эти парни звались чертежниками, но в действительности были универсальными помощниками, сами неплохо разбирались в конструкциях и решали множество рутинных задач, не беспокоя своего маэстро.

После революции маститые Инженеры повывелись, а строить (и, следовательно, проектировать) нужно было не в пример больше прежнего. Сложилась обыкновенная для России ситуация нехватки квалифицированных кадров. В подобных случаях умение всегда подменялось числом, а результаты такого подхода благоразумно предпочитали не замечать.

Партия бросила клич, и в инженерную отрасль хлынули тысячи самых разных людей, признанных годными лишь на том основании, что они были грамотными или некогда сталкивались со строительством на практике (допустим, работали каменщиками). Многих загоняли в инженеры насильно, ссылаясь на партийную дисциплину. Вся эта орава, заняв места за чертежными досками, совершенно не представляла, что ей делать, а между тем индустриализация шла вовсю, и промедление приравнивалось к саботажу.

Тогда стали разбираться между собой, кто чего и сколько знает. Элементарный здравый смысл подсказывал начальству так распределить роли, чтобы человек, знающий много, занимался лишь тем, чего никто другой в данной организации не умел. Задачи попроще выполнялись теми, кто знал поменьше, и так последовательно до самых безграмотных, которые рисовали на ватманах рамочки и обтачивали карандаши. А поскольку эти сами собой выявившиеся уровни компетентности следовало как-то закрепить административно, возникла целая иерархия инженерных должностей вкупе с типовыми обязанностями каждой из них.

Под конец сталинской эпохи эта иерархия выглядела следующим образом: чертежник - техник - старший техник - инженер - старший инженер - руководитель группы - главный конструктор - начальник отдела. В чертежники большей частью шла молодежь по окончании семилетки. Они выполняли самые простые задания, не требовавшие никакой квалификации. Техник, окончивший строительный техникум, приблизительно соответствовал чертежнику царского времени. Он отчасти понимал, что делает, и пользовался некоторой самостоятельностью. Ему поручались мелкие однотипные чертежи. Старший техник уже был начальником; он вразумлял подчиненных ему техников и чертежников и сам разрабатывал чертежи посложнее. Инженер предназначался для ведения рутинных расчетов. Старший инженер брал на себя важнейшие расчеты. Руководитель группы организовывал самостоятельное проектирование отдельной части здания. Главный конструктор ведал проектированием всего здания в целом. Начальник отдела, управлявший этим коллективом, играл чисто административную роль.

Таким образом, изначально чертежная и расчетная части проектирования были разделены. Первым должны были заниматься люди со средним специальным образованием, вторым - дипломированные инженеры. Чертежники и техники не несли за свои ошибки почти никакой ответственности; инженеры отвечали за них в уголовном порядке.

Эта система существовала в теории, однако на практике с самого начала возникли значительные отклонения. Поскольку зарплаты чертежников и техников были невероятно низкими, на эти должности мало кто шел, так что вся предназначенная им чертежная работа сваливалась на инженеров. Нередко техников зачисляли как исполняющих обязанности инженера, чтобы хоть таким образом немного поднять им оклад. С другой стороны, многие инженеры, несмотря на свои дипломы, совершенно не умели (или боялись) вести расчеты и принимать решения, охотно делегируя все это вверх по служебной лестнице. Но поскольку и там с квалификацией было негусто, расчетами нередко занимались не те, кому положено, а те, у кого получалось и кто сам хотел этим заниматься. Тогда они оказывались как бы негласными руководителями групп, из-за чего между ними и настоящими, штатными руководителями то и дело возникали конфликты.

Принятие всех инженерных решений, даже мелких, осуществлялось руководителями групп и в особенности главными конструкторами. Но поскольку административно-управленческие функции также оставались при них, эти люди постоянно были существенно перегружены, тогда как их безалаберные и безответственные подчиненные нередко маялись бездельем, ибо им просто ничего нельзя было поручить. С другой стороны, начальник отдела со своим заместителем обыкновенно не допускали, чтобы груз нерешенных инженерных проблем нарушал их здоровое пищеварение. Поэтому главный конструктор являлся самой ключевой и наиболее перегруженной фигурой отдела: подчиненные дружно навязывали ему свои проблемы, а он свои собственные никому навязать не мог.

Мало-помалу в проектном деле сложилась вопиющая диспропорция между бесчисленными полуграмотными чертежниками внизу и одиночными квалифицированными специалистами наверху. Первые нагло игнорировали свои прямые инженерные обязанности, ограничиваясь тупым перечерчиванием чужих эскизов. Вторые, напротив, были до такой степени завалены принятием решений, управлением и ответственностью, что приходили в отчаяние. Одни бездельничали, болтали в курилках и каждые два часа пили чай; другие не имели свободной минуты и нередко засиживались на своих местах допоздна.

Чтобы как-то разрядить ситуацию и заодно создать еще одну промежуточную ступеньку для карьерного роста, в 1970-е годы Госстрой ввел дополнительную должность ведущего инженера, который теперь следовал по порядку за старшим. Однако это новшество не повлекло за собой никаких серьезных последствий.

Деградация инженеров

П о мере того, как строительные вузы штамповали все новых и новых инженеров, чертежники и техники встречались в проектных организациях все реже и к 1970-м годам исчезли совсем. Однако новые советские инженеры по уровню своей квалификации и профессиональной пригодности большей частью не соответствовали должности инженера, оставаясь де-факто простыми техниками, если не чертежниками. Так сложилось потому, что советское государство безрассудно сделало инженерный труд невыгодным, от этого он автоматически стал в обществе непрестижным, и толковые люди не желали идти в инженеры, либо, получив институтский диплом, не имели никаких стимулов для профессионального роста.

Эта гибельная для страны несуразность родилась из того, что бездарные, малограмотные и порой откровенно криминальные советские правители инстинктивно недолюбливали знающих свое дело, компетентных специалистов и старались их ущемить в чем только можно. Ибо эти мастера оказывались прямой противоположностью и как бы живым укором тем, кто заправлял жизнью страны. И как всякое истинное зло до такой степени ненавидит добро, что страстно желает его уничтожить любой ценой, не задумываясь о последствиях для себя же, так и коммунистические правители едва терпели рядом с собой честных, квалифицированных и компетентных людей, хотя сами фактически сидели на их плечах и существовали за их счет.

Не перечесть сгинувших в сталинских лагерях буржуазных спецов, обеспечивших триумфальное выполнение первых коммунистических пятилеток. Им поручали заведомо неподъемные работы, а потом обвиняли в саботаже или вредительских умыслах. Им подчиняли коллективы неквалифицированных исполнителей, а когда те неминуемо заваливали дело, к ответу призывался специалист, потому что вчерашним пролетариям было простительно ошибаться. Но при Сталине инженеры все же имели большие оклады, хотя и слишком дорого купленные. После его смерти пропало и это последнее преимущество.

Закрепилась система уравнительного распределения, при которой все трудящиеся страны, кто бы чем и в какой должности ни занимался, получали вполне сопоставимые зарплаты, позволявшие им не жить впроголодь, но заведомо недостаточные для благоденствия. Так, начинающий инженер приходил на знаменитые 120 рублей в месяц и быстро вырастал до 150-160, главный конструктор имел всего 210-240 рублей, а убеленный сединами начальник отдела лишь в редких случаях достигал потолка в 300 рублей. Эти суммы по крупицам накапливалась долгими десятилетиями, причем профессиональные доблести играли здесь последнюю роль.

Если же простой инженер работал сдельно или халтурил на стороне, то имел те же деньги немедленно, притом без квалификации, ответственности и тяжких забот, обременяющих всякого руководителя. Еще легче доставались деньги на заводах, где рабочий, избавленный от ужасов высшего образования, в подпитии клепал шестеренки и мог даже выпускать их сдельно или на нескольких станках сразу. В придачу к зарплате он тащил домой все, что плохо лежало в цеху, и не имел никаких проблем со вступлением в партию, если бы, проспавшись, он вдруг пожелал сделать карьеру. Но инженеров в пролетарскую партию принимали со скрипом, что убивало их надежды на должностной рост.

В результате они все более рассматривали свое прямое дело как бесперспективное, обременительное и совершенно не нужное им лично. Отсюда вытекало тотальное нежелание в чем-либо разбираться и хоть чему-то учиться, разве только оно вбивалось в память само собою от многократного повторения. Хорошо или худо они работали, деньги им все равно платили одинаковые. Но тем, кто работал хорошо, начальство вечно навязывало сложные и ответственные работы, а тем, кто работал худо, приходилось поручать вещи легкие и приятные, потому что они прямо заявляли, что ничего больше не могут. И за это их не увольняли и не понижали в должности, ибо при советской власти никого нельзя было выгнать за некомпетентность, а лишь за дисциплинарные грехи вроде опозданий, прогулов или появления на рабочем месте в нетрезвом виде.

Но дрянные работники, зная об этой их единственной ахиллесовой пяте, пунктуально соблюдали все дисциплинарные требования и при малейшем покушении на свои права подавали в суд, крича об ущемлении прав трудящихся. Поэтому начальники старались их вовсе не трогать, и все, что они должны были делать, но не делали, бесцеремонно переваливалось на плечи немногих толковых работников без всякой материальной компенсации и даже морального одобрения. Эти работники терпели, кряхтели, матерно крыли свою профессию, потом срывались с места и исчезали в неизвестности, а их брошенная работа естественным путем переходила к оставшимся.

Однажды в каком-то журнале я прочел об этих порядках великолепный стишок:

То время, как сплошной провал,
Изображать нам неохота:
Еще не каждый воровал,
Еще умел работать кто-то,
Но им все чаще доставалось
И ничего не доставалось.

Другой принципиальной причиной деградации инженерных кадров стало засилье типового строительства, которое со всеми подробностями будет рассмотрено ниже. Типовая документация всегда имела рисунки, графики и таблицы, позволявшие инженерам подбирать конструкции безо всяких расчетов, подобно тому как ребенок складывает свои кубики по лежащей перед ним картинке.

Это, конечно, было удобно и значительно ускоряло выпуск чертежей, но катастрофически отучало людей думать, понимать работу конструкций и находить самостоятельные решения. Горе-инженер, погрязший в этих таблицах и картинках, следил лишь за тем, чтобы не перепутать строчки и правильно выписать из них марку типового элемента. Но даже здесь постоянно случались ошибки. Если же подходящих рисунков и таблиц под рукой не было, человек ударялся в панику и категорически отказывался что-либо предпринимать самостоятельно, ожидая, пока это сделает его начальник. Если же начальник сам был подобного склада, он теребил следующего начальника, так что дело под конец выплескивалось на стол главному конструктору; и если даже тот затруднялся принять решение, начальник отдела, вертя в сердцах головой, начинал подыскивать ему срочную замену.

Структура проектного отдела

Начальник отдела

В о главе каждого проектного отдела стоял начальник - дипломированный инженер данной специальности, чаще всего партийный. Если же он изредка бывал беспартийным, то партийность категорически требовалась от его заместителя.

Обязанности начальника отдела так же трудно сформулировать, как и обязанности директора института. Можно сказать, что он ведал в отделе всем, но несколько отстраненно, так что "нижние чины" почти никогда с ним напрямую не работали. Он периодически ходил на планерки (совещания) к директору, где его отделу поручался некоторый объем работы с известными сроками ее выполнения и заранее оговоренной стоимостью.

Стоимость работы была важна начальнику потому, что ею определялся план отдела, который следовало выполнить. Сотрудницы Планового отдела, вооружившись штатным расписанием, определяли, что при таком-то количестве таких-то специалистов этот отдел обязан выработать известную сумму денег. Поэтому начальник, чтобы оправдать существование своего отдела, должен был набрать себе работ на сумму, приблизительно равную подсчитанной плановиками. Если же он, в погоне за премиями, набирал гораздо больше, руководство института начинало подозревать его в сокрытии резервов, т.е. что его отдел шутя расправляется с полученными заданиями и остальное время валяет дурака. Тогда его щедро заваливали чем-нибудь особенно мерзким, сложным и дешевым, чтобы не выпендривался. В результате любая попытка увеличить производительность труда (о чем советская пропаганда кричала на всех перекрестках) не только не приветствовалась дирекцией, но фактически даже наказывалась.

Еще печальнее, что расценки работ, определявшиеся в высоких кабинетах путем множества согласований и корректировок, сплошь и рядом бывали такими глупыми, что кляузная, многодельная проектная работа оказывалась дешевле простой и легкой. Причина этого не всегда лежала в личном идиотизме власть предержащих, но истекала из принятых формальных способов оценки.

Обыкновенно экономисты прикидывали общую стоимость строительства, и небольшой фиксированный процент от этой суммы выделяли проектировщикам. Здесь-то и крылась ошибка. Ибо чем строящийся объект масштабнее, тем он дороже, требует больше материалов, времени и т.п. Но для инженеров, как ни странно, трудности не только не растут в той же пропорции, но иногда даже сокращаются. Положим, некоторое здание ст о ит А рублей, и на его строительство требуется В материалов, С времени и D чертежей. Если же соседнее здание будет стоить 2А рублей, в общем случа