Причины тотальной стандартизации в СССР

С овершенно иначе, нежели на Западе, сложилась судьба производственной стандартизации в нашей стране, потому что большевистское государство принципиально отличалось от других развитых стран мира. Это отличие прежде всего состояло в абсолютном подавлении гражданского общества государственной властью, и даже в такой степени, что государство фактически ввело религиозный культ своего почитания, а простой человек лишился всяких прав на собственность и даже гарантий безопасности - и стал "винтиком", принужденным выполнять те или иные чуждые ему лично государственные задания.

Гражданское общество умерло, превратившись в толпу ни в чем не заинтересованных поденщиков. Ими командовали назначенные государством начальники, которые, в свою очередь, подчинялись начальникам покрупнее, те - еще более крупным, и эта всероссийская пирамида десятками звеньев восходила к единственной богоподобной личности вождя, сверкавшей на ее вершине. Вождь управлял в стране всем, как это доступно одному лишь Богу, или как водитель управляет мертвым, послушным механизмом автомобиля. Но вождь не был Богом; и потому его абсолютная власть над всеми людьми и вещами по своим масштабам неизмеримо превосходила человеческие возможности, даже если он, подобно Ленину или Сталину, обладал ярко выраженным талантом руководителя.

Миллионы событий, ежечасно происходивших на бескрайних просторах империи, требовали незамедлительной реакции властей. Но местные власти боялись принимать самостоятельные решения и делегировали их вверх по служебной лестнице, так что проблемы, накапливаясь от уровня к уровню, девятым валом захлестывали кремлевские кабинеты, не давая их обитателям передышки и возможности разобраться по существу. До четырех часов утра светилось из-за кремлевских зубцов окно сталинского кабинета; до глубокой ночи работали центральные министерства. Крупные чиновники то и дело оставались ночевать в своих кабинетах, чтобы, подремав пару часов на кожаном диване, снова бросаться в бой с бесчисленными бумагами и телефонной трубкой.

В чаду этого нескончаемого аврала, когда сложнейшие проблемы поневоле решались навскидку, сама собою возникла и укрепилась идея о создании такого механического порядка общественной и производственной жизни, который сводил бы мириады разношерстных частных случаев (в каждый из которых приходилось вникать отдельно) к немногим простым, неукоснительно соблюдаемым правилам. В этой идее не было ничего принципиально нового: ее пытались воплотить в жизнь многие тираны, включая Фридриха II Прусского и Павла I; на ней же основан воинский устав, который заставляет всех ходить строем и не обращает внимания на душевные тонкости. Другой вопрос, насколько такой "идеал" вообще достижим в живом человеческом обществе. Для меня сейчас важно, что он объективно нацелен на тотальную стандартизацию общественной жизни, включая экономику как ее составную часть. В этом - политическая причина советского увлечения стандартами.

Другая, чисто экономическая причина вытекала из упразднения свойственных капитализму прямых хозяйственных связей между предприятиями и передача всех организационных вопросов экономической жизни страны в единый центральный орган - Госплан СССР.

В рыночной экономике действуют миллионы хозяйствующих субъектов, каждый из которых стремится к достижению собственных конкретных целей и, исходя из них, отыскивает себе подходящих партнеров, договариваясь с ними по отдельности о конкретных свойствах нужной ему продукции. Эта бескрайняя, необозримая сеть взаимных обязательств колеблется в зависимости от текущей конъюнктуры рынка: договора без конца изменяются, дополняются, аннулируются, любыми способами удерживая предпринимателей на плаву. Нормальному человеку невозможно представить, чтобы сторонний чиновник, пусть даже очень талантливый, смог бы освободить целую армию предпринимателей от вечной головной боли и взваливать все их заботы на себя одного.

Именно это самое сделал советский Госплан. Все хозяйствующие субъекты страны были национализированы, т.е. стали прямой собственностью государства. Руководить ими государство назначало директоров; но эти "директора" были простыми чиновниками-исполнителями, следящими за ходом того или иного производства на местах. Они не имели никакой самостоятельности (по крайней мере, официально узаконенной): не могли без указки сверху выбирать себе деловых партнеров, осваивать производство доходной продукции или снимать с производства убыточную, назначать цены (этим занимался Госкомцен СССР), строить новые цеха и т.п.

У них не было даже собственных денежных средств, ибо вся получаемая предприятием выручка автоматически перечислялась государству, а взамен государство выделяло суммы на заработную плату и на те хозяйственные нужды, в необходимости которых директору удалось убедить вышестоящих начальников. Одним словом, каждый директор оказался запертым у себя в цеху, а все решения о том, что и сколько ему производить, кому и почем продавать, принимались в правительстве, нередко удаленном от этого цеха на тысячи километров.

Но правительство (в лице Госплана), безрассудно присвоив решение неестественных для него и объективно неподъемных задач, по уши завязло в трясине. Ибо со стороны всякое дело кажется простым, а как возьмешься за него сам, тут и появятся непредвиденные загвоздки. Главная трудность тотального управления экономикой из единого центра заключается в том, что каждое предприятие живет не само по себе, но все они завязаны в сеть, и стоит порваться одной какой-нибудь ниточке, как работа останавливается везде.

К примеру, станок, выпускаемый машиностроительным заводом, имеет тысячу различных комплектующих деталей, из которых он собирается. Некоторые из них производятся здесь же, прочие (большинство) доставляют с других предприятий, находящихся иногда на противоположном конце страны. Эти предприятия- поставщики, в свою очередь, зависят от собственных поставщиков, те - еще от других, и так далее по бесконечной цепочке. Притом все они вместе зависят от поставщиков сырья (металла, химикатов), нового оборудования (производимого как раз тем заводом, с которого я начал), энергоносителей (электричества, мазута, угля), транспортных услуг и т.п. Каждое предприятие, чтобы ему работать, связано с десятками других предприятий самого разного профиля. Притом необходимо, чтобы продукция их всех стыковалась между собой, т.е. чтобы на завод, работающий от сжигания угля, не завозили цистерны мазута, и наоборот. В результате выходит такая говоловоломка, которую не под силу решить даже современному компьютеру (а их в те времена не было).

Но увязать все производства между собой - лишь половина задачи, поскольку с течением времени вся система непрестанно меняется. Если, положим, начался выпуск новых станков, для них необходимы новые комплектующие детали, а старые, ненужные, приходится срочно снимать с производства. Изготовление новых комплектующих требует модификации оборудования, и т.д. Поэтому если вышеописанная увязка всех производств страны является как бы плоской геометрической задачей, то фактор времени выводит ее в пространство.

Что могли противопоставить всем этим ужасам несчастные, затюканные начальством чиновники Госплана? Во-первых, они стремились вносить в экономику как можно меньше новшеств, исключая таким образом из своих расчетов фактор времени. Однако эта политика вела к экономическому застою и растущему отставанию от динамично развивающихся западных стран. Во-вторых, чиновники старались по возможности унифицировать номенклатуру выпускаемых изделий, чтобы одинаковые по назначению предметы не делались в разных вариантах (поскольку каждый вариант требовал собственных комплектующих и пр). Отсюда же вытекало стремление ограничить выпуск всякого изделия единственным в стране заводом, который в результате разрастался до гигантских размеров, а его продукцию развозили по всей стране, не считаясь с транспортными расходами. Одним словом, стандартизация оказалась почти единственным средством, позволявшим Госплану хоть как-то управлять экономической жизнью страны за счет ее беспощадного огрубления и упрощения.

Третья, дисциплинарная причина излишней стандартизации вытекала из того социального факта, что ни один работник не трудился для себя лично, но все выполняли государственные задания и получали от государства фиксированную и к тому же очень скромную плату. Сколько бы человек ни надрывался, деньги ему причитались все те же. Это в корне убивало всякую заинтересованность в результатах труда, которая побуждает западных хозяйственников вертеться, словно белки в колесе, отыскивая дополнительные источники доходов. С другой стороны, отсутствие безработицы и прекращение репрессий отнимали вместе с пряником и необходимый кнут.

Поэтому советские трудящиеся всех рангов (кроме высших управленцев) обыкновенно пребывали в сонном, вялом, апатичном состоянии, и хотя от работы никто прямо не отказывался, ожидать от них самостоятельного, творческого подхода тоже не приходилось. Взамен им требовались детальные инструкции, что и в каком порядке следует делать. Эти же инструкции позволяли надзирающим за их работой контролерам выявлять нарушения, случавшиеся большей частью по халатности и безразличию к делу.

Четвертая, квалификационная причина излишней стандартизации обуславливалась катастрофической нехваткой в стране квалифицированных кадров. Революция разбросала, перебила или вытеснила за рубеж и без того немногочисленную русскую интеллигенцию, мест а которой на производстве поневоле замещались полуграмотными пролетариями. Более того, хроническое недоверие советских вождей к "недобитым буржуям" препятствовало назначению уцелевших специалистов на ключевые посты. Но чем безграмотнее был исполнитель, тем сильнее требовались ему писаные инструкции, своего рода азбука, регламентирующая каждый его шаг.

Совокупность этих (и множества более мелких) причин породила такое засилье стандартов во всех сферах экономической жизни страны, что она оказалась опутанной ими, словно цепями, и не имела права шага ступить без ссылки на какой-нибудь параграф. Соблюдение этих неизвестно кем сочиненных параграфов сделалось критерием правильности любого поступка, тогда как хозяйственная целесообразность и реальные нужды страны, выпадавшие за рамки инструкций, прямо объявлялись преступными. Руководители, поступавшие на пользу делу, но вопреки параграфам, нередко отправлялись под суд за превышение полномочий и так называемые хозяйственные преступления, хотя бы их действия принесли существенную пользу, а сами они не искали личной корысти.