Что страшнее поступка Ирода?

Авторы брошюры продолжают рассказывать:

Рождество Спасителя Господа Иисуса Христа было ознаменовано не только великой радостью и поклонением царей-волхвов и пастухов, но и массовым избиением невинных младенцев в Вифлееме, которое предпринял царь Ирод в попытке погубить новорожденного Богомладенца Царя. Четырнадцать тысяч детей в возрасте до двух лет стали первыми мучениками за Христа.

Митрополит Мелетий утверждает:

«Люди, которые приступают к убиению во чреве своих детей, похожи на Ирода, который уничтожил 14 000 младенцев, чтобы никто не смог помешать ему в жизни. Они хуже Ирода, так как эти младенцы по крайней мере не были его собственными детьми».

Поступок царя Ирода на все времена сделался символом вопиющего бездушия и жестокости… Однако, если Ирод убил 14 тысяч младенцев один раз, мы сегодня убиваем почти столько же ежедневно.

Русские женщины! Когда ваших детей убивали в Афганистане и Чечне, когда там гибли ежедневно десятки, сотни людей — вашему возмущению не было предела. Да, надо возмущаться несправедливости, насилию и злу, где бы они ни встречались. А здесь гибнут ежедневно около 13 000 — целая дивизия! — гибнут в зверских мучениях, не снившихся никаким душманам и террористам, гибнут самые беззащитные, неспособные даже позвать на помощь…

А с нашей стороны в ответ на эти вопиющие проявления несправедливости, насилия и зла — гробовое молчание, за исключением редких протестующих голосов…

Огнем должна вливаться в душу проповедь московского священника, отца Димитрия Смирнова:

В чем причина тех трудностей, которые мы, как народ сейчас испытываем? Почему самая богатая в мире страна находится почти на грани нищеты? Горбачев, Сталин или Ленин виноваты? Нет, это наказание Божие. Земля уже не выдерживает ужасных беззаконий, которые на ней творятся. Сейчас много говорят о возрождении России. Для того чтобы начать возрождать экономику, культуру, надо перестать убивать своих детей!.. Люди рассуждают так: одного рожу, а семь прикончу, и буду жить лучше! Потому что если бы я родил восемь детей, у меня было бы в восемь раз меньше еды и одежды. На деле выходит иначе. Кровь убитых младенцев падает на весь род убийцы. Поэтому с тем одним, которого оставили в живых, в семье намучаются больше, чем с восемью. И причина не в плохом воспитании, ведь обычно родители вообще не воспитывают детей. Ребенок формируется под влиянием своего окружения. А кто окружает его сейчас? Отец, мать, бабушка — убийцы братика, сестренки. Какие вырастут дети?!.. Страшно даже не только убийство само по себе, а то, что оно стало обычным делом, к которому все привыкли.

На сегодняшний день количество детей, погибших во чреве матерей, превысило потери русского народа во всех войнах, вместе взятых.

Авторы брошюры «Безмолвный крик» рассуждают:

Мы дожили до страшного времени, когда началось вымирание нашего народа. Со всей ответственностью можно сказать, что причина вымирания имеет духовные корни. Люди, потерявшие Бога, теряют смысл жизни, представление о добре и зле, помрачают в себе образ Божий, забывают свое человеческое призвание, разучиваются любить. Церковь всегда учила, что убийство ребенка во чреве матери — страшнейший, смертный грех. В наше же время в России совершается огромное, поражающее любое воображение количество абортов. Что же удивительного, что народ вымирает?

По твердому убеждению наших предков, страшное Смутное время на Руси в XVII веке наступило в наказание за убийство одного младенца — святого царевича Димитрия… Мы, считающие себя цивилизованными и гуманными, из нищенского своего бюджета финансируем программу по убийству собственных детей. И после этого еще задаем себе вопросы, за что нам такие беды и напасти.

Если вдуматься, становится очевидным, в чем именно заключается главная причина всех трагедий, которые мы с вами ныне переживаем. Безмолвный крик многих тысяч убиваемых младенцев, чьи нежные тельца ежедневно кромсаются ножами убийц, восходит на небеса и вопиет об отмщении за злодеяние, которое сегодня не вызывает ни у кого ни чувства отвращения, ни стыда, ни покаяния.

Знаете, какова была кончина царя Ирода? Предсмертные мучения самого знаменитого на свете детоубийцы донес до нас в подробностях его современник, историк и полководец Иосиф Флавий:

«Болезнь охватила все его тело и в отдельных частях его причиняла ему самые разнообразные страдания. По всей поверхности кожи он испытывал невыносимый зуд, в заднепроходной кишке — постоянные боли; на ногах у него образовались отеки, на животе — воспаление, в срамной области — гниющая язва, которая воспитывала червей. Ко всему этому наступали припадки одышки, лишавшие его возможности лежать, и судороги во всех членах».

Земные и посмертные муки детоубийцы

Женщины, погубившие во чреве своих детей, чаще всего гораздо раньше прихода смертного часа начинают испытывать запоздалые муки раскаяния за содеянное. Оказывается, намного легче удалить ребенка из утробы матери, чем память о нем из ее души. Даже когда женщина на рассудочном уровне относится к аборту, как к «единственному выходу из создавшегося положения» и умом своим оправдывает его — все это может сосуществовать с полным отрицанием аборта на уровне ее подсознания.

По мнению священника Александра Захарова, как бы женщина ни бодрилась и ни уговаривала себя — аборт всегда вызывает у нее глубокие переживания, чувство душевной боли, стыда и невосполнимой утраты.

Доктор Сьюзен Стенфорд из США, которая сама прошла через аборт, пишет:

«Я не знаю, у кого из людей сердца так сломаны, как сердца женщин после аборта.

Если поначалу и возникает ощущение облегчения, то очень скоро на смену ему приходят противоположные чувства: безотчетный страх, глубокое уныние, жгучее чувство вины, сопровождаемое стыдом, тоска.

После аборта разрушается доверие между супругами, часто такая ситуация приводит к распаду семьи. Еще чаще прекращаются отношения, которые были вне брака. Множество женщин признавались, что не могут любить мужчину, из-за которого прервали беременность. Как соучастников преступления, о котором оба не хотели бы вспоминать, их тяготит общество друг друга. Нередко у женщин проявлялось сексуальное безразличие, чувство неприязни, даже ненависть к несостоявшемуся отцу ребенка. Последствия этого — бессонница, кошмарные сны; возникают сексуальные расстройства, женщина начинает тянуться к алкоголю, наркотикам и порой решается на самоубийство».

Священник Александр Захаров рассуждает:

Женщина — источник жизни. Когда она беременеет — что бы ни говорили ей о «скоплении клеток», какими бы доводами рассудка она сама себя ни уговаривала — душа ее твердо знает, что в ее теле растет ребенок. Если она изменяет своему призванию и решает прервать зародившуюся в ней жизнь — это оскверняет основу основ ее женской природы. Она из источника жизни становится вместилищем смерти, вместо детородительницы делается детоубийцей. Такое надругательство над своей природой безнаказанно для нее пройти не может.

Женщины — всюду женщины. И везде, где есть аборты, в любой стране мира, встречается одна и та же картина женского горя и страданий. Русскому священнику она знакома до боли. Почти в каждой женской исповеди — от совсем юных особ до глубоких старух — приходится встречаться с этой незаживающей раной в душе кающейся, видеть намученные душевной болью глаза, катящиеся из этих глаз горькие запоздалые слезы…

И, глядя на все это, невольно содрогаешься, и появляется желание сказать: «Женщины! Милые! Что же вы делаете? Опомнитесь! Очнитесь! Кого вы заставляете страдать?! Прежде всего и больше всего тех, кого надо больше всего любить и оберегать — своих родных деток и самих себя!

В заключение этой главы хотелось бы привести сон одной женщины и текст молитвы матери о загубленных в утробе детях, читать который нужно всю жизнь.

Погребенные заживо

Как-то раз я приехала домой и почувствовала себя очень плохо. С трудом добравшись до постели, тут же погрузилась в зыбкий сон, сходный с тем, какой случается при высокой температуре.

Как в бреду, когда явь путается со сновидением, я кружила по мрачной местности — без солнечного света, без растительности, среди серых камней. Самым мучительным в этом сновидении был звук: металлически-скрежещущее подобие музыки. Больше всего хотелось избавиться от этих звуков, хотя местность, по которой я шла, была не менее отвратительной, чем звуки.

Мне хотелось кричать, звать на помощь, но язык и губы высохли, окаменели. Тогда раздался голос, никакой — без всякой интонации. Он сказал: «Все это мое. Слушай». Музыка стала превращаться во что-то знакомое и еще более мучительное: механический, жужжащий, монотонный звук, прерываемый отвратительными всасывающими всхлипами. От него было больно, определенно больно где-то внизу живота.

И снова раздался тот же голос: «Перемололи, разорвали на части, порезали… перемололи, разорвали на части, порезали…» «О чем это?» — мысленно кричала я. «Мальчика твоего, ребеночка, хорошенького мальчика. Голубые глазки, льняные волосики, розовое тельце… Перемололи, порезали, разорвали на части…» «Нет-нет!» — все так же беззвучно кричала я, грудь болела от немых рыданий. «Это сон, это обыкновенный кошмар, сейчас я из него выберусь». Но как это делается? Я забыла.

Теперь я шла вдоль длинного темного рва, в котором угадывалось что-то живое. Смотреть было страшно, и все же я подошла к самому краю и заглянула… Дети! Их было много, так много, что самое это слово по отношению к такому количеству не значило ничего. Бесконечное число младенческих лиц виднелось на дне рва. Далеко-далеко, сколько хватало взгляда, были младенческие лица, с приоткрытыми глазками, полуоткрытыми ротиками.

Я силилась найти среди них своего мальчика, но не могла. Их были сотни, тысячи, миллионы. Младенцы были живые и в то же время казались погребенными заживо. Последним усилием попыталась я крикнуть, позвать — в надежде, что мой ребенок узнает голос и отзовется. Но голоса не было, я оставалась по-прежнему немой. Теперь слышалось лишь дыхание тысяч крошечных ртов.

Что-то нужно сделать, что-то сказать… Но что? «Господи, прости! Прости нас, Господи!» И тогда я вспомнила заветные спасительные слова: «Отче Наш! Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое»… И пока я кричала слова молитвы, как делала это всегда во время кошмарных сновидений, ров стал отдаляться… Он отдалялся, отдалялся… и стал трещиной на обоях, на стене около моей кровати.

Этот фрагмент из книги Веры Приселковой «Не убивай меня, мама!». А ниже — текст обещанной канонической молитвы:

Господи, помилуй мя за убитых во чреве детей моих. Господи, помилуй чад моих, загубленных мною во утробе моей, не лиши их Света Твоего Божественного, окрести их в море щедрот Твоих, спаси их неизреченною благостию Твоею. Меня же помилуй и прости за мой великий грех. Аминь.

«Он был убит не на войне»

P.S. Когда эта книга уже была написана и предварительно сдана в издательство, ко мне в Александро-Невской лавре неожиданно подошла очень красивая и элегантно одетая женщина и протянула книгу своих стихов. Это оказалась известная петербургская писательница, литературовед и поэт Алла Константинова. Я наугад открыла ее поэтический сборник. «Ах, это чудо сдвоенных зеркал…» (СПб, 2010) и сразу наткнулась на стихотворение «Он был убит не на войне». Я попросила Аллу Константинову использовать его в своей книге, и она любезно разрешила пользоваться ее творчеством. Поэтому прежде чем предложить вашему вниманию ее стихотворение, хочу передать здесь ее краткие рассказы о встречах со старцами и священниками.

Одного православного старца попросили помолиться и спросить Господа, почему у России мало деятелей, правителей, полагающих душу свою за Россию.

Старец сказал: «Я уже спрашивал. Был в строгом посте и молитве. И был дан мне ответ от Господа: “Я давал вам таких деятелей и правителей, но вы убивали их в утробах ваших матерей”».

А один русский священник мне как-то сказал: «Русские женщины должны были народить множество людей, которые бы заселили Сибирь. Поскольку этого не было сделано, земля передается китайцам. Уже сегодня на просторах сибирской земли на одного русского приходится десять китайцев». И еще он сказал: «Именно поэтому старцы и говорят, что будет война с Китаем и китайцы захватят всю землю до Урала»…

Он был убит не на войне.

Он был убит вчера во мне.

Мой сын, мой мальчик, мой герой.

Мне ночью снилось: он — живой.

Как я забылась, как могла?

Как жизнь мою покрыла мгла?

Ведь он был рядом — за спиной.

Еще не зачат, но — со мной.

Он в духе жил. Он в духе — жив.

Он был бы статен и красив.

Русоволос, как мать с отцом.

С простым и ласковым лицом.

Он мог меня еще назвать

Неоскверненным словом «мать».

Он думал: «Мы теперь — семья.

Мы вместе будем — мать и я.

Потом я маме помогу.

Я стану сильным, я смогу.

Я буду умный и большой.

Я с мамой — жизнью и душой».

Еще не знал он, кто враги.

Но различал отца шаги.

Но слышал близких голоса,

Но видел все — невидим сам.

Он все любил, что любит мать,

Чтоб лучше жизнь ее понять.

Я жизнь поставила на кон.

Он был уже приговорен,

Он «жить мешал», а он за мать

Готов был искупленьем стать

И бремя жизни понести.

А я его… Сынок, прости!

Защитник, друг, сынок мой, как

Ты там в нигде, одетый в мрак?

Я не могу теперь понять,

Как я могла убийцей стать.

Но не вернуть, не воскресить…

Я не могу себя простить.

Мне этой боли — не избыть.

Я не могу тебя забыть!

Живу — как все, но мне не снять

Убийства тяжкого печать.

 

Санкт-Петербург, 2006

 

И последнее. Хочу добавить, что по древним правилам церковного суда за грех аборта женщина отлучалась от причастия на 10 (!) лет. И муж ее тоже, если он знал о ее решении или как-то способствовал ее желанию уничтожить их будущего ребенка в своей утробе.

ГЛАВА 8

Хирург должен стоять последним
в очереди к больному

Пожалуй, главным отличием современной медицины является ее страстное стремление к хирургическим формам лечения больных, которые доктор Мендельсон называет ритуальными расчленениями. Они со всеми подобающими церемониями ежегодно проводятся в сотнях тысяч операционных. Неужели без них нельзя обойтись?

Уже знакомый нам доктор Мендельсон сообщает:

По скромным оценкам, только в Америке, согласно отчетам специальных комиссий, около 2,4 миллиона ежегодно проводимых операций не были необходимы. Они обошлись в 4 миллиарда долларов и 12 000 жизней, что составляет 5% смертей, наступавших во время или после операций ежегодно. По данным еще одной независимой группы наблюдения за проблемами здоровья, количество ненужных операций превышает 3 миллиона. Согласно некоторым другим исследованиям, ненужные операции составляют от 11 до 13% от общего числа. По моему убеждению, около 90% операций — это потеря времени, сил, денег и жизней.

Например, в ходе одной из проверок подробно обследовали людей, которым была рекомендована хирургическая операция. Выяснилось, что большинству из них операция была не нужна, а половине не требовалось вообще никакого лечения. Я убежден, что 90% привычных для нас операций, включая вышеупомянутые, в лучшем случае малополезны, а в худшем — опасны.

Жертвами большого количества бесполезных операций являются дети. Удаление миндалин — самая распространенная хирургическая процедура в Соединенных Штатах. Это половина всех операций в детской хирургии — около миллиона удалений миндалин ежегодно. А наличие сколько-нибудь значительной пользы от этой операции не доказано до сих пор.

Операция по удалению миндалин бывает в действительности необходима крайне редко — в одном случае из тысячи. Врачи до сих пор не могут прийти к единому мнению, когда эта операция нужна. Единственный довод, который приводят врачи и родители в пользу своего нападения на миндалины: «Их надо удалить просто потому, что они есть» (как будто это горный хребет, который нужно покорить).

Родителям внушают, что удаление миндалин «не принесет никакого вреда». Физические осложнения действительно редки, но это не значит, что их не существует. Кроме того, операция отрицательно влияет на психику ребенка.

Все мороженое мира не компенсирует тот вполне естественный страх, который вызывают у него родители и врачи. У многих после операции поведение существенно изменяется в худшую сторону. Они превращаются в подавленных, пессимистичных, испуганных и в целом «трудных» детей.

Женщины тоже становятся жертвами необоснованных хирургических вмешательств. Еще один вид операций, количество которых неуклонно приближается к миллиону в год, — это гистерэктомия, или удаление матки. По подсчетам Национального центра медицинской статистики, в 1973 году матка была удалена у 690 000 женщин, что составляет 647,7 операции на 100 000 женщин. Этот показатель самый высокий для всех видов операций. Половина американских женщин может лишиться матки к 65 годам! (Если количество операций сохранится на прежнем уровне и не будет расти.) Но на самом деле оно растет!

В 1975 году сделано уже 808 000 подобных операций. Из них необходимы были лишь очень немногие. После проверки шести больниц в Нью-Йорке было обнаружено, что 43% операций по удалению матки были необоснованными. Гистерэктомию делали женщинам с патологическим кровотечением из матки или с обильными менструальными кровотечениями, даже несмотря на то, что другие виды лечения или вообще отсутствие такового наверняка помогли бы больше.