Легальная проституция в Греции

 

Диктерионы

 

Культ священной проституции, однако, удержался в Греции недолго: непристойные церемонии, сопровождавшие его, и циничные таинства эротического характера не согласовались со страстными, но вместе с тем артистическими, художественными наклонностями греков. Презрение их к культу азиатской Венеры привело их к адюльтеру, конкубинату и к противоестественной любви.

Чтобы охранить честь женщин и целомудрие греческих девушек и наряду с этим устранить распространение педерастии среди молодых людей, Солон создал институт легальной проституции и отдал ее под контроль государства. Он купил за счет республики азиатских рабынь и заключил их в особые учреждения, называемые диктерионами и расположенные в Афинах в окрестностях порта, недалеко от храма Венеры Пандемос, где они должны были обслуживать нужды публичной проституции. Заведывание ими было поручено pornoboscos, заведывавшим отчетностью и таксой, которую могла требовать каждая из девушек от посетителей. Эта такса, так называемая misthofora (жалованье) или empolai (заработок), колеблется между 8 calcoi, 16 сантимов до 31 calcoi, 12 сантимов. Поэт Филемон, проникнутый сознанием полезности такого института, говорит следующее об афинских диктерионах:

«О Солон, ты был истинным благодетелем рода человеческого, так как, говорят, ты первый подумал о том, что так важно для народа или вернее для спасения народа. Да, я говорю это с полным убеждением, когда вижу многочисленную молодежь нашего города, которая под влиянием своего жгучего темперамента стала бы предаваться непозволительным излишествам. Вот для чего ты купил женщин и поместил их в такие места, где они имеют все необходимое и доступны всем тем, кто в них нуждается».

Успех государственных диктерионов и нужды мужского населения города вызвали появление свободных диктерионов, которые принадлежали частным лицам и имели целью конкурировать с первыми. В предместьях Пирея, в его порте появляется большее число диктерионов с разрешения администрации, под названием kapaileia. В кабачках, расположенных в окрестности порта, также было много женщин для посетителей. Так как проституция считалась торговлей или промыслом, то и учреждения эти подлежали уплате налогов. Каждый год арендная плата за содержание свободных диктерионов (telos pornicon) устанавливалась в аукционе эдилами рынка, под наблюдением которых находились женщины (диктериады) и посредники.

Вход в эти дома был обозначен особой вывеской, помещенной над дверью; она представляла собой ни что иное, как красный приап, столь же заметный, как большие номера наших домов терпимости.

Конечно, с постепенной порчей нравов диктерионы устраиваются уже в самом городе и набирают персонал не из одних рабынь, говорящих только на своем родном языке, как это было в порту: их пополняют уже греческими женщинами низших классов. В этих учреждениях, которые все же подлежали ведению муниципальной полиции, все было к услугам посетителей; здесь с готовностью показывалось все, что было особенно привлекательного в обитательницах этих домов. Кседарк в своем «Penthale» и Эвбулид в своем «Pannychi» изображают этих женщин нагими, стоящими гуськом в этом приюте разврата; на них нет никакой одежды, кроме прозрачных вуалей, так что глаз не встречает никаких препятствий. У некоторых из них, особенно утонченно развращенных, лицо было закрыто вуалем, груди тесно облегала ткань, обрисовывавшая формы их, вся остальная часть туловища оставалась открытой. По сообщению некоторых авторов, диктерионы выставляли напоказ все свои прелести не только ночью, но и днем при ярко светящем солнце (inaprico stantes). Эта выставка обнаженных тел была удобнее для домов терпимости, чем раскрашенные или изваянные фаллусы, украшавшие дверь; по сведениям же других археологов, эти сладострастные зрелища происходили во внутренних дворах. Вход был открыт днем и ночью, но занавеси ярких цветов не давали возможности нескромным взглядам прохожих проникнуть внутрь. За занавесью сидела старая фессалийка, продававшая жидкости и благовония; она впускала посетителей, давала им необходимые указания и получала деньги за вход.

Условия платы здесь были несколько иные, чем в государственных домах терпимости; она изменялась в зависимости от роскоши дома и женщины, которую посетитель выбирал; в общем, цена была довольно высокая и достигала часто одного статера золота, 18 фр. 54 сант. Вообще, большие диктерионы в Греции приносили большие доходы их содержателям и домовладельцам. Общественный разврат во все эпохи обогащал людей, которые не слишком щепетильны в вопросе о происхождении денег, нужных им для удовлетворения их корыстолюбия.

Греческие диктерионы считались столь важным для охранения общественной нравственности учреждением, что законодатели признавали за ними право убежища: они считались неприкосновенными. Под их кровом женатый мужчина не мог быть обвиненным в адюльтере, отец не смел искать там своих сыновей, а кредитор-преследователь своего должника. В одной из своих речей Демосфен говорит по этому поводу следующее: «Закон не разрешает обвинить в адюльтере тех, которые пойманы с женщиной в доме терпимости юга на публичной площади, где проститутки занимаются своим промыслом». Словом, диктерионы находились под покровительством закона, как учреждения общественно-полезные, отвечающие физиологическим потребностям чужеземцев и вообще молодых людей.

Это был предохранительный клапан для общественной нравственности и гигиены. Здесь, говорит Дюфур, никто не подвергался опасности, точно предусмотрительный Солон при самом основании обезопасил их от всяких вредных случайностей; мнение это вполне подтверждается следующей цитатой из философа Эвбулида: «У этих прекрасных девушек ты можешь получить удовольствие за несколько золотых монет, и к тому же без малейшей для себя опасности[35]. Тайная же проституция представляла опасность!

Чтобы понять значение этого института, созданного Солоном, следует ознакомиться со нравами Спарты, где легальной проституции не было. Согласно законам первого законодателя, все женщины признавались почти общественной собственностью, стыдливость была изгнана из игр молодых лакедемонянок; вместо публичного разврата, существовавшего у других народов, разнузданность господствовала во всех классах общества.

Ликург, занятый исключительно воспитанием сильных солдат, заботился только о военных упражнениях, об атлетических играх, о военном спорте (да будет мне разрешен этот неологизм) и совершенно не думал об упорядочении поведения женщин. Впрочем, женщины в Спарте, безразлично добродетельные или развратные, имели очень мало влияния на мужчину-солдата, который признавал честь только на поле битвы и потому мало был склонен к женским чарам.

Под влиянием таких идей в Спарте народился особый вид проституции, который можно было назвать каллипедическим или патриотическим. Мужья, по словам д'Арканвиля, приводили к постелям своих жен здоровых мужчин, чтобы иметь крепких, хорошо сложенных детей[36].

Этот социальный блуд, царивший в Спарте, явился роковым, тяжелым последствием отсутствия регламентированной проституции; он подчеркивает полезность Солоновских законов с точки зрения общественной морали и гигиены. Это понято было всеми законодателями; моралисты высказались в этом же смысле относительно важного вопроса социальной гигиены. Святой Фома говорит: «Избавьте общество от публичных женщин и вы увидите, что разврат будет врываться повсюду. Проститутки в стране то же, что клоака во дворце; уничтожьте клоаку и дворец загрязнится и станет смрадным».

Когда зло неискоренимо, надо стараться ограничить его и уменьшить его дурные последствия[37].

 

Законы проституции в Греции

 

 

Если можно с одной стороны упрекнуть Солона в излишней снисходительности к человеческой слабости и даже считать безнравственным институт легальной проституции, то все же, взявши с другой стороны все его законы, касающиеся нравов, охрана которых была вручена суду Ареопага, можно легко найти для него оправдание. Эти законы имели целью ввести хотя бы некоторую закономерность в общественное зло, чтобы таким образом избежать дальнейшего развития его, и узаконили проституцию для борьбы с развратом.

Благодаря строгости этих законов замужняя женщина была защищена от испорченности. Она оставалась чистой в этой среде, насыщенной всякими половыми излишествами. Для большей верности она была всегда под наблюдением особых властей, которые назывались gynecocosmes и обязаны были следить за ее поведением. Зато мужчина был свободен: «У нас есть куртизанки для наслаждений, говорил Демосфен, наложницы[38], которые заботятся о нас, и супруги, которые рожают детей и верно охраняют внутренний строй наших домов». Современная мораль, конечно, не могла бы примириться с мыслью афинского оратора. Но если мы примем в расчет общую тенденцию древних народов к деморализации, чисто восточную чувственность их натуры и остатки культа Венеры азиатской, то мы найдем, что весьма важным успехом было уже то, что матрона, мать семейства была защищена от пороков, которые были причиной разрушения предшествующих цивилизаций. Закон разрешал мужчине все: конкубинат, куртизанок и даже публичные дома, но требовал от него почета супруге, уважения ее домашних и супружеских добродетелей, которые вменялись ей в обязанность.

Афинский закон о прелюбодеянии гласил следующее: «Если мужчина заставал жену свою прелюбодействующей, то он не мог дольше жить с ней под страхом бесчестья. Женщина, застигнутая на месте преступления, лишалась права входа в храм; если же она входила, то к ней можно было безнаказанно применять всяческое дурное обращение, кроме смерти».

У Платона сказано: «Имя честной женщины должно быть заперто в стенах дома»; она не могла присутствовать ни на публичных играх, ни в театре. На улицу она выходила укутанная покрывалом и со скромным видом. Ее воспитывали в полном неведении относительно событий внешней светской жизни, она была безграмотна и без всякого почти воспитания. Поведение мужа вне стен дома не касалось ее. Вся ее роль была в материнстве, все ее прерогативы исчерпывались исключительным правом иметь законных детей и носить титул гражданки.

Судьи были всегда неумолимы, когда проститутки хотели присвоить себе права, принадлежавшие честным женщинам, или занять место, отведенное этим последним в жизни народа. Закон клеймил бесчестьем всех куртизанок, будь то гетеры или диктериады, свободные или рабыни; он отказывался кормить их детей, когда они были бедны. Солон говорит: Очевидно, что та женщина, которая презирает честность и святость брака, забывает о его возможных естественных последствиях, она думает только об удовлетворении своей страсти. Поступая таким образом, она не может требовать никаких прав для тех, которые явились последствием ее поступка, жизнь и рождение которых обрекают их на вечный позор, дети считаются незаконнорожденными, не могут носить звание гражданина, не имеют права произносить публично речи и говорить в суде перед судьями[39].

Им запрещен был вход в общественные храмы, запрещено было участие в торжествах культа рядом с матронами. Если же они являлись, то их можно было оскорблять как прелюбодеек, срывать с них украшения, оскорблять их словами и даже действием, но не наносить им ран. Впрочем в Коринфе и в Афинах куртизанки могли участвовать в качестве жриц на празднествах Венеры, но их присутствие в храме считалось осквернением божества[40].

Закон о проституции, изданный Солоном, был весьма суров в отношении распутных женщин. В одной из своих речей Эсхин говорит: «если кто-нибудь сыграет роль сводника по отношению к молодому человеку или женщине, принадлежащей к классу свободных людей, то он должен быть наказан смертной казнью». На практике смертная казнь заменялась денежным штрафом, так как преступления эти находились в ведении эдилов или полиции, которая могла применять только легкие наказания. Зато наложение денежной пени распространялось широко не только на преступивших закон, но зачастую и на целую корпорацию, которая считалась ответственной за всякие нарушения, чинимые ее членами.

С гетерами, особенно если они были греческого происхождения, обращались с меньшей строгостью, чем с диктериадами и авлетридами, танцовщицами и музыкантшами. Впрочем иногда, когда их поведение резко нарушало дух закона, судьи не колеблясь призывали их к скромности.

Для примера укажем речь Демосфена на суде против Нээры, простой куртизанки, которая вышла замуж за афинского гражданина Этиенна. Великий оратор, напомнив о законах, обусловливающих получение звания гражданина, заканчивает речь красноречивым заключением, представляющим достоверный документ закона о проституции:

«Вы не можете оставить безнаказанными оскорбления наших нравов женщиной, которой предки не передали в наследство знания гражданки и которой народ не даровал его. И где только она ни промышляла своим позорным ремеслом! Где только ей ни платили за ее преступные ласки! Разве она не объехала всего Пелопоннеса? Разве ее не видели в Фессалии и в Магнезии в сопровождении Симуса, сына Лариссы и Эвридама, сына Мидия? Или в Хиосе и в большей части Ионии в сопутствии критянина Сотада? И если женщина отдается мужчинам, если она следует повсюду за тем, кто ей платит, то на что она только ни способна? Разве ей не приходится приноравливаться ко вкусам всех тех, Кому она принадлежит? И назовете ли вы гражданкой женщину, которая открыто развратничала во всей стране? И если вас спросят, сможете ли вы утверждать, что совершили справедливый поступок, оправдавши ее? Сделав это, вы навлечете на себя вину позорного и бесчестного поступка! До тех пор, пока она не находилась во власти правосудия, пока всем гражданам не стало известно, что она собой представляет и какие беззакония она творила, до тех пор все ее прегрешения оставались на ее совести и только город можно было обвинить в небрежности: из вас одни не знали о ее проступках, другие, которым все было известно, выражали свое негодование речами, но не имели возможности действовать открыто, потому что никто не вызывал ее на суд и не вынуждал вас вынести свой разговор. Но теперь, когда вы знаете все, когда в вашей власти назначить ей наказание, то вы будете преступны пред лицом богов, если не накажете ее. По возвращении домой — что сможете вы сказать вашим женам, дочерям и матерям, если вы оправдаете Нээру? Кого? — спросят они вас тотчас. Нээру, — придется вам ответить.

Почему она оказалась перед лицом суда? Потому что, будучи чужеземной, она сделалась противозаконно женой гражданина; потому что она отдала свою дочь, торговавшую собой, развратному Феогену, потому что эта самая дочь приносила тайные жертвоприношения в честь Афин, она отдана была в жены Бахусу и т. д. Вы им расскажете обо всех обвинениях, скажете им, с каким старанием, с какими подробностями, с какой точностью собраны были все эти жалобы. И что же вы сделали? — спросят они. Мы ее оправдали, — ответите вы. Честные женщины будут оскорблены тем, что вы заставляете их разделять свои гражданские и религиозные права с Нээрой и ее дочерью, порочные же станут по прежнему свободно предаваться страстям, так как законы и судьи обеспечивают им безнаказанность. Если наш приговор будет небрежным и мягким, нас самих станут обвинять в соучастии в совершенных ею преступлениях; тогда лучше было бы совсем не судить ее, чем вынести оправдательный приговор. Отныне развратные женщины будут свободно брать в мужья тех, кого они захотят, и считать отцом своих детей первого попавшегося. Ваши законы будут бессильны и куртизанка своими ласками сможет добиться всего, что ей захочется. Имейте уважение к нашим гражданам и не препятствуйте дочерям бедных граждан честно выходить замуж.

И в самом деле, теперь, как бы ни была бедна девушка, все же закон дает ей достаточное приданое, если у нее от природы лицо, которое нравится. Но если вы попираете ногами этот закон, если вы уничтожаете силу его, оправдывая Нээру, тогда позор проституток падет на голову дочерей ваших граждан, которые не могут выходить замуж без приданого, а достоинство честных женщин станет достоянием куртизанок, которые безнаказанно будут рожать детей когда им вздумается, будут принимать участие в жертвоприношения, в таинствах храма, словом во всех почестях, которыми пользуются гражданки. Так пусть же каждый из вас помнит, что свой приговор он произносит во имя своей жены, дочери, матери, во имя интересов Афин, законов, храмов и жертвоприношений, во имя того, чтобы честные женщины не стояли рядом с проституткой, чтобы гражданки, воспитанные старательно и мудро их родителями и выданные замуж согласно требованиям закона, не смешивались с чужеземкой, которая по несколько раз в день имела сношения с несколькими мужчинами, всяческими самыми гнусными способами, как кому этого хотелось».

Эта речь Демосфена, личный взгляд которого на супружескую верность граждан нам уже известен, с очевидностью свидетельствует о том, что на куртизанок сначала смотрели в Греции как на простое орудие удовольствия, или же это были маленькие подруги, которые должны были увеселять обаянием своего ума, обольстительностью роскоши и сладострастными ласками. Но они не пользовались никакими правами: общество безжалостно приносило их в жертву суровому уложению о наказаниях.

Так, до тех пор пока законы Солона не были выведены из употребления, свободные куртизанки обязаны были носить особый костюм, которого назначение было отличать их от честных женщин. Костюм этот сделан был из пестрых тканей кричащих цветов, к которым были приколоты букеты цветов. В качестве головного убора разрешался венок из роз. Тунику и пеплум из одинаковой ткани, золотой венок и драгоценности имели право носить только замужние женщины и позднее, в виде особого снисхождения, знаменитые гетеры.

Полиция требовала кроме того, чтобы волосы их были окрашены в желтый цвет, который получался с помощью шафрана или других растений. Впрочем, многие из них предпочитали носить белокурый парик, который приобретался в Германии. Как все проститутки прежних и последних времен, они охотно пользовались гримом, они раскрашивали лицо румянами и белилами, чтобы казаться молодыми; старые замаскировывали бороздки морщин рыбьим клеем. Наиболее выдающиеся гетеры и диктериады призывали художников (pornotrophoi), которые занимались специально декоративными украшениями статуй и придавали красу лицу куртизанки.

«Когда старые гетеры, говорит Дюфур, были раскрашены и разодеты, они усаживались у высокого окна, выходившего на улицу. Отсюда они зазывали прохожих, держа в руках миртовую ветку, которую они помахивали как палочкой чародейки или прикладывали к губам. Если какой-нибудь мужчина останавливался, то женщина делала известный знак, приближая большой палец к безымянному, так что с рукой наполовину зажатой получалась форма кольца. В ответ на этот знак мужчина должен был поднять вверх указательный палец правой руки и тогда женщина исчезала, чтобы пойти ему навстречу».

Сводничество, несмотря на строгие законы, существовало в Афинах открыто. Как всегда этим делом занимались старые куртизанки, которые, привыкли к разврату: они развращали молодых девушек и посвящали их в тайны своего ремесла. Вместе с тем они изготовляли любовные напитки и в качестве акушерок оказывали помощь при родах и, главным образом, занимались устройством выкидышей[41]. Чтобы иметь представление о любовных похождениях у древних Греков, следует прочесть диалога Лукиана[42]и письма Альцифрона, переполненные любопытными подробностями о нравах и обычаях; написаны они в форме переписки между куртизанками и паразитами.

Эти документы свидетельствуют о том, что строгость закона прогрессивно убывала. Свободная женщина в Греции уже чаще отдается проституции и нередко роль развратительницы и сводницы играет собственная мать. Благодаря большей пронырливости и образованности сравнительно с чужеземками, они стали прибегать к проституции, которая давала средства для роскошной жизни; правда, этой роскоши хватало только на молодые годы, за которыми следовала старость и жестокая нужда. Но за это время она приобретала страсть к кокетству, безумным тратам, к игре и пьянству. И, несмотря на свои пороки и алчность, она подчас умела внушать сильную страсть и нередко бывала причиной разорения и бесчестья семьи. Полная суеверия и корыстолюбия, она отправлялась в храмы, где приносила жертву богам в надежде получить богатую добычу, встретить щедрого любовника, которого можно было бы «ощупать» сколько угодно, составить себе состояние на счет какого-нибудь благородного юноши новичка или богатого развратного старика.

Такое извращение ума свойственно еще и в наше время вульгарным куртизанкам в Испании и Италии.

Из всех проституток Греции наибольшей известностью по своей продажности пользовались Коринфские женщины, у которых культ проституции достиг высокой степени развития. В этом городе, который был главным складочным местом для всей торговли Востока, почти все женщины занимались проституцией; все дома представляли собой в большей или меньшей степени диктерионы: все население приносило жертвы Венере. Искусство, с которым они обирали чужеземных купцов и мореплавателей, стало просто легендарным. Гораций описывает его в знаменитом стихе из послания его к Сцеве:

Non cuivis homini contingit adire Corinthum (He всем смертным можно отправляться в Коринф).

И действительно, надо было запастись большим количеством денег, чтобы побывать в этой столице священной и легальной проституции, которая гордо величала себя высшей школой разврата и сладострастия, академией, куда приходили для совершенствования нее гетеры и диктериады Греции. Эротические поэты передают нам эту программу взаимного обучения; это было искусство внушать любовь, искусство увеличивать ее и делать продолжительной, искусство извлечь из нее возможно больше денег. Здесь они изучали теоретически и практически науку хитрости и обольщения: вызывающие позы, вздохи, развратный смех, взгляды, полные томности и обещания, игру физиономии для выражения безразличия или страсти; все искусные уловки женщины, которая хочет пленять, все физические и моральные ухищрения, способные возбуждать желания и чувственность, разжигать чувственные порывы, поддерживать и удовлетворять их.

Афинские куртизанки получали образование в Коринфе. Но их не удовлетворяли все ухищрения кокетства, умение притворяться экзальтированными, меланхолично настроенными, играть роль жертвы любви. Чтобы лучше убедить в своей любви того, кого им хотелось соблазнить, они начертывали его имя подле своего на стенах Керамики.

Несмотря на законы Дракона о прелюбодеянии, все же было значительно число замужних женщин, которые предавались разврату и конкурировали с куртизанками. Ласки их оценивались гораздо дороже, чем ласки греческих диктериад. Но пойманные на месте преступления, они подлежали смертной казни или наказанию плетьми по желанию обманутого мужа. Иногда это улаживалось мирно, неосторожный любовник уплачивал крупную сумму обвинителю и таким образом избавлялся от позорного публичного наказания плетьми и неизбежно с ним связанной черной редиски[43].

Иногда диктериады выдавали себя за замужних женщин и при содействии сводника эксплуатировали наивного человека, который принимал за чистую монету мнимую сцену адюльтера.

 

 

Свободная проституция

Куртизанки

 

Свободные диктериады

 

Свободная проституция в Греции не исчерпывалась женщинами, которые содержались в разрешенных диктерионах, и в общественных диктерионах, созданных Солоном. В состав ее входили также свободные куртизанки, которых можно подвести под три резко различные категории: диктериады, подобные билетным проституткам нашего времени, занимались проституцией за свой риск; авлетриды, танцовщицы и флейтистки, которые давали представления на дому и показывались в публичных местах, и, наконец, гетеры, изящные женщины полусвета высокого или низкого ранга. Некоторые из этих последних играли известную роль в истории греческой литературы, искусства, философии и политики.

Вообще диктериады жили в предместье, Пирее. Одни из них нанимали комнаты в гостиницах и кабачках гавани, другие жили в небольших домиках вне городской черты. По законам Солона им запрещено было до захода солнца появляться внутри города, но вечером они свободно приходили туда и занимались своим ремеслом. Они наполняли улицы, общественные площади и тенистые аллеи Керамики[44], те самые, в которых некогда бывали гетеры и их любовники из афинской знати. Они сделали из этого сада место публичной проституции, которой они не переставали заниматься ни днем, ни ночью; сад превращался как бы в отделение площади Пирея; здесь они или старались «подцепить» прохожих, или приняв неподвижную позу сфинкса, старались возбудить их желания. Здесь громко торговались о цене и публично отдавались мужчинам под портиком храма, на тех самых лужайках, где некогда читал лекции Платон… Здесь же на надгробных камнях героев Греции, начиная со времен упадка Афин, мы замечаем, что только некоторые из диктериад продолжают носить установленное для них Солоном яркое платье. Большинство же одето в газовые плащи, которые их почти совершенно обнажают. Диктериады самого низкого разряда посещали дома свиданий (tegos или kamaleunas), конуры, вся обстановка которых состояла из брошенной на пол постели.

Свободные диктериады были из вольноотпущенниц и греческих девушек низших классов; большей частью это были приезжие из Азии и Египта. Большинство этих женщин влачило еще более жалкое существование, чем те, которые были заключены в диктерионах; всех их более или менее эксплуатировали сводники и они имели дело только с преступниками, матросами и вообще с подонками населения. Те, которые старела и теряли привлекательность от разврата и болезней, скрывались целый день, а ночью шныряли по улицам предместья и по темным аллеям кладбища. Их называли lukaina, волчицы. Они удовлетворялись платой в несколько монет, куском рыбы или стаканом вина. Несколько драхм получали те, которые сохранили остаток привлекательности и были еще молоды.

Наряду с этими несчастными существовал и другой класс диктериад, нечто вроде бродячих гетер, которые, благодаря красоте и оригинальности своего ума, пользовались большой известностью. Их требования были гораздо выше чем у рядовых диктериад. Они очень ловко умели использовать неопытность юношей и похоть стариков. Некоторые из них получали особые прозвища, напоминавшие о какой-нибудь привычке или недостатке их обладательницы. Таковы были прозвища: оленья самка, курица, муха, бородатая, коза, ворона, рыбачка. Были также: «Кормилица», которая содержала своих возлюбленных, «Лампада», которая пахла маслом, «Часы», которая предоставляла своим клиентам время (около 1/4 часа), за какое песок успевал опуститься в ее часах. Наконец, «Девственница», название, придуманное философом Тимоклесом. Эти прозвища — то же, что современные «баронесса», «обжора» или «решетка для стока» (la grille d'egout) и проч.

Ибо народы вымирают, цивилизация уничтожается, а проституция остается, как неизбежный выделительный аппарат человечества.

В смысле физическом проститутки эти представляли значительное разнообразие. Ксенах говорит о диктериадах следующее: «среди них встречаются фигуры стройные и толстые, высокие и низенькие; есть молодые, старые и женщины среднего возраста». С духовной же точки зрения можно сказать, что все они были настоящими диктериадами, хотя история и сохранила память о некоторых из них, игравших столь же видную, как и трудную роль Манон Леско или Маргариты Готье.

 

Авлетриды

 

Другой разновидностью куртизанок были авлетриды. Как и диктериады, это были чаще всего чужестранки. Они были артистками, музыкантшами и танцовщицами и выступали на больших публичных балах и в тавернах; можно было также приглашать их на дом[45]. Они танцевали, аккомпанируя себе на флейте, что приносило им немалый доход, но они смотрели на свои танцы и игру только как на средство для еще большего очарования, еще большего привлечения к себе мужчин. Этот вид проституции несколько напоминает современную нам проституцию маленьких театральных и кафе-шантанных артисток, хористок и фигуристок в балетах и феериях. Они охотно дарили свою благосклонность тем, которые делали им выгодные предложения, но это не были проститутки в обычном смысле этого слова. Часто, правда, в конце пира они отдавались тому, кто больше платил — продавались как бы с аукциона.

Авлетриды обладали несравненным даром внушать страсть и будить чувственность сладострастными звуками своей музыки, позами своих танцев и выражением своего лица. Но еще больше влияли они на чувственность своими ласками и поцелуями. Они пользовались большим успехом у греков, которые в силу своего темперамента предавались особенно утонченному разврату. Некоторые из древнегреческих историков, как Геопонт и Эпикрат, упоминают об авлетридах. П. Дюфур, ссылаясь на этих историков, приводит несколько интересных выдержек, — из которых можно заключить, что страсть к женщинам, была одинаково могуча как у афинян, так и во всей Греции вообще, от края до края. Надо отдать им справедливость: это были наиболее любящие и наименее жадные из всех куртизанок. «Они вызывали такие взрывы восторга своей опьяняющей музыкой, что слушатели в исступлении срывали с себя кольца и ожерелья и отдавали их авлетридам. Искусная флейтистка не успевала собирать дары, преподносимые ей за один вечер, когда она приводила всех в восторг своей музыкой. Случалось, что во время пира они получали в подарок всю золотую и серебряную посуду дома. Каким дождем цветов, драгоценных камней и золота осыпалась флейтистка за каждый новый, еще более опьяняющий мотив, танцовщица за каждое новое, особенно выразительное па или телодвижение, и с какой удивительной ловкостью ловили они на лету эти дорогие приношения! Таким образом, куртизанки этого рода обогащались особенно легко, и потому им не трудно было скопить себе солидное состояние — стоило только войти в моду.»

«Лучшие семьи в Александрии носили имена Миртионы, Мнезис и Потинии, говорит историк Полибий, несмотря на то, что Мнезис и Потиния были флейтистками, а Миртиона была одной из тех покрытых позором публичных женщин, которых мы называем диктериадами». Миртиона, как и Мнезис и Потиния, были любовницами Птоломея Филадельфийского, царя Египетского. Обаяние, которое внушали танцовщицы и музыкантши, заставляло забыть об их возрасте, звании и профессии. «Афиней рассказывает, что аркадийские послы были отправлены к царю Антигону, который принял их с большими почестями и устроил в их честь блестящее празднество. Послы эти, суровые и почтенные старцы, уселись за стол, пили и ели с суровым видом, не говоря ни слова. Но вдруг фригийские флейты подали знак к началу танцев; танцовщицы, закутанные в прозрачные ткани, вошли в залу, тихо покачиваясь на концах пальцев; затем движения их понемногу ускоряются, они снимают покрывала с головы, плеч, и наконец, обнажают все тело. Теперь они совершенно нагие, если не считать крохотных панталон, которые едва прикрывают среднюю часть туловища; танец делается все более сладострастным и жгучим[46]. Послы мгновенно воспламеняются при виде этого необычайного зрелища и, не считаясь с присутствием царя, покатывающегося со смеху, бросаются на танцовщиц, не ожидавших такого приема, но готовых выполнить долг гостеприимства». Любовь авлетрид не всегда была продажна. Женщинам этим были присущи некоторые возвышенные чувства, которыми они были обязаны благородству своего искусства (музыки, танцев) и независимости, какой они благодаря ему пользовались; заражаясь сами возбуждением празднества, на которое их приглашали, они переживали те же ощущения, какие сами вызывали у зрителей, возбужденных одухотворенностью их музыки и танцев, — и они пылали огнем неподдельной страсти в потому не позволяли третировать себя как обыкновенных проституток. Эти, обыкновенно красивые молодые флейтистки, всегда беззаботные, смеющиеся и увлеченные своим искусством, пользовались большой любовью афинского населения, которое шумными криками восторга встречало их появление на празднествах. Многие из них сделались особенно знамениты.

Боа была матерью евнуха Филетера, который был сначала правителем Пергама, а потом и воцарился в нем; Партениза, подала в суд жалобу на одного гражданина, который ее ударил, но жалоба ее была оставлена без последствий, так как выяснилось, что она во-первых куртизанка, а во-вторых чужестранка. Пиралис танцевала так легко, что получила прозвище птички; Сигея, против чар которой не могла устоять самая неприступная добродетель; Формезия, умершая в объятиях своей подруга-любовницы. Но самой знаменитой среди всех их была бесспорно Ламиа. Флейтистка родом из Египта, она покорила Птоломея, которому принадлежала вплоть до морского поражения, нанесенного ему царем Димитрием Полиоркетом. Попав в плен к победителю, она сразу же становится его любовницей и госпожой в полном смысле этого слова, всецело подчинив себе царя Македонии. Только смерть царя во время одной оргии прекратила это господство. Автор «Истории проституции» описывает по Афинею и Макону любовные уловки, к которым прибегала эта знаменитая флейтистка, чтобы покорить своего царственного любовника. «Она пользовалась с удивительным умением как днем, так и ночью: ночью она заставляла его признать, что равных ей нет на свете, днем она писала ему милые письма, забавляя его живыми и остроумными оборотами; она опьяняла его звуками флейты, но всего больше действовала на него лестью: «Могущественный государь, писала она ему, ты позволяешь, чтобы гетера писала тебе, ты не считаешь унизительным для твоего достоинства уделять несколько минут времени моим письмам, и ты отдаешь мне самого себя. О, мой повелитель, когда вне дома я слышу голос твой, когда я вижу тебя, украшенного короной, окруженного стражей, войском и послами, тогда, клянусь Венерой Афродитой, — тогда я дрожу и страшусь тебя; тогда я отвращаю от тебя свои взоры, как я отвращаю их от солнца, чтобы не быть ослепленной, тогда я узнаю в тебе, о Димитрий, победителя городов. Как взгляд твой ужасен и дышит воинственностью! Я едва верю глазам своим и говорю себе. — О Ламиа, неужели с этим человеком ты разделяешь свое ложе».

Плутарх в своей «Жизни знаменитых людей» очень подробно рассказывает историю любви Димитрия и Ламии. Он описывает македонского царя человеком такой совершенной красоты, с такой благородной, величественной осанкой, что ни художники, ни скульпторы не могли уловить черты его лица. Лицо его выражало одновременно мягкость и суровость, жестокость и притягательность; живость, гордость и пыл юности соединялись в нем с видом героя, с геройским величием и истинно царским блеском. Таков был герой Афин, победитель Ефеса, покоритель городов, супруг нескольких королев, но всего более развращенный любовник флейтистки. «В своем эротическом экстазе Димитрий доходил до того, что лежа ночью на ложе своей любовницы, галлюцинировал, слыша ее музыку, слыша вновь те мотивы, которые она играла ему во время ужина, восхищаясь особенно чарующими отрывками. (Ait Demetrium ab incubante Lamia concinne suavitergue subagitatum fuisse) — Нечистые испарения тела Ламии были Димитрию во много раз приятнее лучших благовоний Азии, cum pudendum manu confricavisset ac digitis contrectavisset». Плутарх приводит также несколько любопытных случаев, ярко рисующих нам власть Ламии над сыном Антигона. Впрочем, Ламиа была не единственной его любовницей — их у него было много. Так, например, великий греческий биограф и моралист приводит следующий случай. Однажды, узнав о болезни Димитрия, старик отец пришел его проведать. На пороге он столкнулся с прекрасным юношей, выходившим из покоев Димитрия. Войдя к сыну, старик сел у его постели и хотел измерить его Пульс, но Димитрий уверил отца, что жары у него больше нет. Я знаю об этом, сын мой, сказал Антигон; я даже, видел, как он выходи