XIII. Восстание исраилова 1940 года

 

Когда же в связи с войной усилилось существовавшее уже беспрерывно два десятка лет партизанское движе­ние в горах Чечено-Ингушетии, Советская власть реши­ла, что чеченцы и ингуши имеют связь с немцами. То обстоятельство, что теперь во главе антисоветского пар­тизанского движения в горной Чечено-Ингушетии стали люди с большим образованием и политическим кругозо­ром (это движение возглавлялось теперь юристом Майрбеком Шериповым и писателем Хасаном Исраиловым), дало НКВД повод строить свою лживую версию о том, что чечено-ингушским партизанским движением руково­дят немцы. Однако достаточно указать на тот общедо­ступный для проверки факт, что, находясь даже прямо у границ Чечено-Ингушской республики, немцы не перебро­сили в Чечено-Ингушетию ни одной винтовки, ни одного патрона. Перебрасывались только отдельные шпионы и большое количество листовок. Но это делалось везде, где проходил фронт. Но главное — восстание Исраилова на­чалось еще зимой 1940 года, т. е. еще тогда, когда Ста­лин находился в союзе с Гитлером.

Характерной чертой повстанческо-партизанского движения Чечено-Ингушетии за последнее десятилетие яв­лялось то, что вместо бывших духовных авторитетов — мулл и шейхов — во главе его постепенно становились люди чисто советские и политически вполне разбираю­щиеся во всех тонкостях как советской колониальной по­литики на Кавказе, так и ее империалистически экспансивных устремлений в мировом масштабе. Для карьеры советских и партийных сатрапов на Кавказе была откры­та дорога при одном условии: при их безусловной, идей­ной и физической поддержке сталинской колониально-империалистической политики против собственного на­рода. Многие становились на этот гибельный для своего народа путь подлинной измены и коллаборации, что в конце концов не спасало их от собственной гибели. Совет­ская власть в этом отношении ценит свои кадры совер­шенно так же, как ее разведка исчерпавшихся агентов: высасывает из них весь сок, а останки сжигает, чтобы не оставить следов для контрразведки.

Но находились и такие, которые, сознательно отка­зываясь от соблазнительных перспектив иллюзорной лич­ной карьеры, становились во главе общенационального, беспримерно тяжелого, а в глазах многих и безнадеж­ного дела борьбы за свободу своего истерзанного и поги­бающего народа. К категории таких молодых националь­ных вождей чечено-ингушского народа и принадлежали Хасан Исраилов и Майрбек Шерипов.

Хасан Исраилов родился в 1910 году в селении Нашхой Галанчожского района Чечни. В семье из шести бра­тьев он был самым младшим. В 1929 году он окончил в Ростове-на-Дону среднюю школу. В том же году, уже будучи комсомольцем, вступил в ряды ВКП(б). Но ак­тивно в политических делах не участвовал и целиком посвятил себя творческой деятельности в области худо­жественной литературы, к которой он имел не только личную страсть, но и большое призвание. Писал преимущественно стихи и пьесы. В силу этой своей профессии и не без внутренней потребности рассказать внешнему миру правду (насколько это возможно при советских ус­ловиях) Исраилов сделался постоянным корреспонден­том московской «Крестьянской газеты». Но статьи Исраилова в «Крестьянской газете», сильные по аргументации и резкие по духу, имели только одну тему: как местные советские и, партийные вельможи грабят чечен­ский народ. Под видом защиты общесоветских законов от местных исполнителей Исраилов умело критиковал эти самые законы на конкретных примерах и людях. Ко­нечно, такая «писательская карьера» не могла быть ус­пешной и безнаказанной. До того, до чего не додумались в Москве, додумались местные чекисты: весной 1931 года Хасан Исраилов был арестован и «за контрреволюционную клевету» и «за связь с бандой» осужден на 10 лет. Через три года, после энергичного вмешательства «Кре­стьянской газеты» и после того, когда выяснилось, что некоторые из чиновников, которых Исраилов критиковал как «грабителей и взяточников», оказались ими и на самом деле, Исраилов был освобожден и даже восстанов­лен в партии. После своего освобождения Исраилов уехал в Москву на учебу в Коммунистический универси­тет трудящихся Востока имени Сталина (КУТВ). Этим временем вышли две книги его художественных произ­ведений, написанных им в тюрьме.

Но Исраилов постепенно отходит от поэзии и перехо­дит к активной политической деятельности. Уже будучи в Москве, совместно с другими чечено-ингушскими работ­никами он подает заявление Советскому правительству, что продолжение нынешнего курса советской политики неминуемо приведет к развязке всеобщего народного восстания, поэтому Исраилов и его друзья требуют сме­ны курса и снятия с постов первого секретаря обкома ВКП(б) Егорова и народного комиссара внутренних дел Раева. Советское правительство пересылает заявление для «проверки» на место — этим самым шефам респуб­лики. «Проверка» кончается обычным результатом: но­вым арестом Иераилова и его друзей. Когда же в начале 1939 года Раев и Егоров были арестованы как «враги на­рода», Исраилова освобождают.

Исраилова вызвали в обком к новому секретарю об­кома Быкову и предложили подать заявление, чтобы вновь восстановить его в партии. Исраилов ответил, что подаст заявление на днях. Через неделю в обкоме и было получено его заявление. В этом заявлении Исраилова, однако, говорилось: «Вот уже двадцать лет, как Совет­ская власть ведет войну на уничтожение моего народа по частям — то как кулаков, то как мулл и «бандитов», то как «буржуазных националистов». Теперь я убедил­ся, что война отныне ведется на истребление всего на­рода. Поэтому я решил встать во главе освободительной войны моего народа. Я слишком хорошо понимаю, — писал в этом заявлении Исраилов, — не только одной Чечено-Ингушетии, но даже и всему национальному Кав­казу трудно будет освободиться от тяжелого ярма крас­ного империализма, но фанатичная вера в справедли­вость и законная надежда на помощь свободолюбивых народов Кавказа и всего мира вдохновляют меня на этот в ваших глазах дерзкий и бессмысленный, а по моему убеждению единственно правильный исторический шаг. Храбрые финны доказывают сейчас, что великая рабо­владельческая империя бессильна против маленького, но свободолюбивого народа. На Кавказе вы будете иметь вторую Финляндию, а за нами последуют другие угнетен­ные народы». Так писал Хасан Исраилов в январе 1940 года. Восстание в первые же дни имело успех. К на­чалу февраля 1940 года Хасан уже овладел Галанчожем, Саясаном, Чаберлоем и частью Шатоевского района. По­встанцы вооружались за счет разоружения и разгрома карательных отрядов.

После очищения большинства горных районов от большевиков был созван буквально вооруженный народ­ный съезд в Галанчоже и объявлено провозглашение «временного народно-революционного правительства Чечено-Ингушетии» во главе с самим Исраиловым.

Заключение советско-финского договора было силь­ным моральным ударом по движению Исраилова, однако Исраилов не терял надежды, что он будет поддержан не только другими народами Кавказа, но что в начавшейся мировой войне погибнет и Сталин под ударом объеди­ненных сил демократических держав. В своих воззваниях к народу Исраилов пророчит именно такой исход войны. Когда началась советско-германская война, разумеется, размах и масштаб восстания Исраилова разрослись. Новой ситуацией Исраилов воспользовался так, как это сделал бы любой другой на его месте, — он предлагал воспользоваться борьбой германского народа против большевизма для освобождения всего Кавказа и объявле­ния его полной независимости.

В феврале 1942 года, т. е. еще тогда, когда немцы находились у Таганрога (500 километров от Чечено-Ин­гушетии), юрист Майрбек Шерипов, брат известного на­ционального героя Чечни во время революции, поднял восстание в Шатое и Итум-Кале и присоединился к Исраилову. Тогда был создан объединенный военный штаб повстанцев и соответственно реорганизовано повстанче­ское правительство. Повстанцы уже имели сведения о практике Розенберга и Гиммлера в «освобожденной Ук­раине». Поэтому повстанческое правительство выпустило «воззвание к чечено-ингушскому народу» (июнь 1942 г.), в котором говорилось, что кавказцы ожидают немцев как гостей и окажут им гостеприимство только при полном признании ими кавказской независимости. Не без влия­ния таких и им подобных воззваний главное командова­ние немецкой кавказской армии издало специальный при­каз по армии, в котором указывалось на необходимость радикально иного поведения здесь немецкого солдата, чем это имело место на Украине и в других областях. Характерно также и заявление вместе с Северо-Кавказ­ским национальным комитетом представителя Восточно­го министерства в конце 1942 года. Этот представитель при Остминистериум заявил, что он уполномочен вож­дями восстания сообщить немцам, что если только «ос­вобождение Кавказа будет заключаться в замене одних, колонизаторов другими, то для кавказцев это явится лишь новым этапом продолжающейся национально-ос­вободительной войны».

Однако именно во время войны и большевики свиреп­ствовали в тылу куда успешнее, чем на фронтах. Извест­но, что, например, в 1941-1942 годах советская военная авиация совершенно бездействовала на передовой линии против врага, не говоря уже об абсолютном отсутствии советской авиации над вражеским тылом. Но зато она безоглядно и варварски бомбила собственный тыл. Так, в 1942 году весной советская авиация подвергла дважды воздушной бомбежке всю горную Чечено-Ингушетию. После этих бомбежек Красной Армии в горах Чечено-Ингушской республики было столько жертв среди жен­щин, детей и стариков, сколько их бывает у воюющей армии на передовом фронте. В некоторых аулах Шатоя, Итум-Кале и Галанчожа жителей, убитых воздушной и артиллерийской бомбежкой большевиков, числилось больше, чем оставшихся в живых. Найти там не раненого человека было редкостью. В те дни, когда Сталин уст­раивал этот ад над собственным народом, на Кавказе не было еще ноги ни одного немца. Даже тогда, когда нем­цы пришли на Кавказ (летом 1942 г.), они ни разу не вступали на чечено-ингушскую территорию.

Вполне понятно, конечно, что чеченцы и ингуши, по­стоянно, методически и прямо-таки провокационно ист­ребляемые Советской властью, глубоко презирали эту власть, но активно выступал против этой власти все-таки не весь народ, а только часть его. Женщины, дети, мла­денцы на руках, зародыши в утробах матерей и глубокие старики, чечено-ингушские коммунисты, чечено-ингуш­ские офицеры Красной Армии, стахановцы — «знатные люди республики», чечено-ингушские агенты НКВД и «герои социалистического труда» — ведь они не были ви­новаты перед Советской властью. И все-таки Сталин ис­полнил приказ Николая I, хотя и с запозданием больше чем на 100 лет: истребление горцев оказалось беспример­ным в истории всех войн и народов — поголовно все ос­тавшиеся в живых чеченцы и ингуши, балкарцы и кара­чаевцы в 1943-1944 годах выселены с Кавказа. Куда они выселены и вообще существуют ли хотя бы остатки этих народов все еще на свете где-нибудь в Сибири или в Средней Азии, об этом ничего не известно. Мир, кото­рый с таким затаенным дыханием следил за всяким колебанием температуры в больничных бюллетенях Косьенкиной, не интересуется даже адресом целых народов.

XIV. Как они были выселены

 

Вот как описывает выселение чеченцев и ингушей один из русских студентов-очевидцев, сообщение которого является во всех отношениях наиболее сглаженным и по другим источникам наименее «ужасным»:

«В 1943 году я прибыл в г. Грозный вместе с Гроз­ненским нефтяным институтом из Коканда, который был туда эвакуирован в 1942 году во время немецкого на­ступления…

Создать настоящие колхозы в Чечне, собственно, так и не удалось никогда. Хотя в аулах и были представители Заготзерна и Заготскота и даже колхозные председате­ли, но в действительности все выглядело так, как будто крестьяне являются самостоятельными.

В горах действовали «банды», которые пользовались поддержкой горных аулов. После ликвидации Чечено-Ин­гушской республики газета «Грозненская правда» писа­ла, что со времени существования Советской власти «банды» на территории Чечено-Ингушетии убили около 20 тысяч красноармейцев и партработников.

Когда во время войны эвакуировалось в горную Чеч­ню Грозненское военное училище, то чеченцы убили 200 человек слушателей этой школы. В конце 1943 года в городе распространился слух, что чеченцы и ингуши бу­дут выселены, но об этом только шептали друг другу. Во второй половине января и в первую половину февра­ля в Грозный начали прибывать в большом количестве особые части войск НКВД на трех- и пятитонных американских грузовиках «студебеккер». В газетах появи­лись воззвания к народу: «Приведем дороги и мосты в образцовое состояние!», или: «Поддержим нашу дорогую и любимую Красную Армию в ее горных маневрах!». Так войска заняли все горы, и каждый аул имел свой ма­ленький гарнизон.

Наступил день Красной Армии — 23 февраля 1944 го­да. Вечером того дня красноармейцы развели огни на площадях аулов и начали пение и танцы. Жители аулов, ни в чем не сомневаясь, собрались на это торжество как зрители. Когда таким образом, большинство жителей соб­ралось на площади, были арестованы все мужчины. Не­которые чеченцы имели оружие, и во многих местах на­чалась стрельба. Но сопротивление скоро было сломлено. Арестованные на площадях мужчины были заперты в сараи, и началась охота за теми, которые не были на пло­щади. Вся акция была проведена в два-три часа. Жен­щины не были арестованы, но их предупредили, чтобы они запаковали вещи и вместе с детьми были готовы на следующий день к выезду.

Одновременно в Грозном была объявлена мобилиза­ция студентов и домохозяек, которые не были заняты на фабриках. Вечером 23 февраля в общежитие института пришел директор, который предложил всем студентам собраться к шести часам утра у здания института. Мы должны были взять пару лишнего белья и питание на три дня. Появились также студенты педагогического институ­та. Когда собрались у института, мы увидели много «студебеккеров», наполовину нагруженных красноармейца­ми. Таким образом мы были по тщательно разработан­ному плану распределены по аулам, 20-30 человек на аул. Когда мы 23 февраля прибыли в аулы, нас удивила господствующая всюду тишина. Через полчаса после нашего прибытия на те же машины были погружены аре­стованные накануне мужчины, женщины и дети. Потом они были пересажены в товарные поезда, которые стояли наготове в Грозном. Чеченцы и ингуши были забраны все без исключения. Дагестанцев оставили в покое, в нашем ауле их было до семи-восьми человек.

Задача студентов заключалась в том, чтобы до при­бытия переселенцев из Курской и Орловской областей держать хозяйство в порядке. Мы должны были собирать скот, кормить его, принять зерно, инвентарь и т. д. В горных аулах эту акцию провели иначе. Отсюда был эва­куирован весь скот, и тогда сожгли аулы, чтобы лишить «бандитов» базы для существования. Днями можно было наблюдать в горах горящие аулы. Одновременно была объявлена амнистия для ушедших в горы, если они явят­ся добровольно. Фактически некоторые из них и явились, но были также выселены…» (Прометеус. 1949. № 3. Март. Аугсбург: Изд. Иван Тихойкий).

По свидетельству других очевидцев определенная часть чечено-ингушского народа была уничтожена на месте (группами расстреляны), а выселили главным об­разом женщин, детей и тех из мужчин, в лояльности которых не было сомнения даже у НКВД. Из имущества только женщинам разрешили забрать ручной багаж. Ужасная трагедия продолжалась и в пути. Погруженные в арестантские товарные вагоны люди не получали сут­ками не только пищи, но и воды. Так как путешествие продолжалось неделями и даже месяцами, то при отсут­ствии пищи, воды и медицинской помощи в переполнен­ных вагонах, где люди буквально сидели один на другом, начались массовые заболевания. По единодушному сви­детельству еврейских беженцев из Средней Азии среди переселенных уже в пути вспыхнул тиф, который скосил не менее 50 процентов выселенцев. Власть старалась только локализовать его на чеченцах и ингушах, чтобы таким «естественным» образом избавиться от все еще хватающихся за жизнь обреченных людей. Местному на­селению было категорически запрещено оказывать по­мощь умирающим подачей пищи, воды или даже медика­ментов. Даже простое проявление человеческого сочувст­вия погибающим женщинам и детям каралось арестами. Мои упорные старания установить хотя бы приблизительно процент погибших, умерших или расстрелянных чеченцев и ингушей во время всего этого кошмара оказа­лись тщетными. Очевидцы называют иногда такой высо­кий процент, что просто не хочется верить в реальность столь чудовищной инквизиции, даже на большевистской земле. Однако ниже 50 процентов не называет никто из опрошенных мною свидетелей.

Совершенно такая же была расправа над другими северокавказцами — балкарцами и карачаевцами. Бал­карцы (120 тысяч человек) и карачаевцы (170 тысяч че­ловек), не признававшие фактически никогда Советской власти, принадлежат к группе тюркских народов и вместе с другими северокавказскими племенами героически боролись за веру и независимость. Карачаевцы составля­ли свою отдельную Карачаевскую автономную область и по своему трудолюбию и самобытности являлись одним из самых сохранившихся кавказских народов.

На их территории побывали немцы, и они немцев при­няли совершенно так же, как их принимали в первые годы на Украине, в Белоруссии, Смоленске, т. е. с хле­бом-солью. В приходе немцев они хотели видеть избав­ление от деспотизма большевистского самодержавия, как этого жаждали и все народы СССР.