Основные случаи грамматического расхождения между ия и пя

 

Могут быть указаны три основных типа грамматического расхождения между ИЯ и ПЯ.

Первый случай — когда в языке подлинника встречается элемент, которому нет формально-грамматического соответствия в языке перевода (например, наличие артикля и разница между определенным и неопределенным артиклем, аналитические формы прошедшего времени в ряде романских и германских языков — при отсутствии этих явлений в русском языке).

Второй случай — когда в ПЯ есть элементы, не имеющие формального соответствия в ИЯ, а между тем неизбежно применяемые в любого вида текстах (например, форма вида глагола, широко развитая флективная система, наличие причастий активной формы прошедшего времени и пассивной формы настоящего времени в русском языке — при отсутствии этих грамматических средств в тех или иных романских, германских и др. языках),

Третий случай — когда в ПЯ есть грамматические элементы, формально соответствующие элементам ИЯ, но отличающиеся от них по выполняемым функциям.

Какие же конкретные средства фактически используются в подобных случаях и какие выводы могут быть сделаны из практики перевода? Обратимся к некоторым примерам, не исчерпывающим, конечно, всего богатства и разнообразия материала, но типичным, практически существенным.

 

 

ПЕРЕДАЧА ФУНКЦИИ ГРАММАТИЧЕСКОГО ЭЛЕМЕНТА ИЯ, НЕ ИМЕЮЩЕГО ФОРМАЛЬНОГО СООТВЕТСТВИЯ В ПЯ

А) ПЕРЕДАЧА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ ФУНКЦИИ АРТИКЛЯ

 

Отсутствие в русском языке артикля должно с точки зрения перевода учитываться прежде всего в связи с возможностью или невозможностью передать его функцию как средства, участвующего в актуальном членении предложения, т. е. выделении данного, предполагаемого известным, и нового, упоминаемого впервые в контексте, — тот смысл, который выражается в ИЯ благодаря различию между артиклем определенным и неопределенным (ведь роль артикля как принадлежности существительного и как приметы грамматического рода, передается флективными средствами русского языка, причем несоответствие в грамматическом роде слов, обозначающих одни и те же предметы и понятия, за исключением специальных и редких случаев, более существенных лишь в художественной литературе, не приводит к каким-либо смысловым расхождениям).

Разумеется, довольно часто встречается такое положение, когда функция артикля в условиях узкого замкнутого контекста, например, в заглавиях с их характерной краткостью, остается невоспроизведенной. Так, например, в заглавии романа Т. Драйзера "An American Tragedy" именно благодаря неопределенному артиклю подчеркивается типичность для Америки трагических событий, изображенных автором, подчеркивается то обстоятельство, что это - одна из многих таких же трагедий, постоянно разыгрывающихся в Америке, а русский перевод этого заглавия, пожалуй, стилистически единственно возможный, — «Американская трагедия»: то, что в подлиннике подчеркнуто уже заглавием, в переводе выявится только из содержания всего произведения в целом. Большинство русских переводов романа Мопассана „Une vie" озаглавлено «Жизнь», что передает краткость названия, конечно, стилистически тоже существенную, но вносит такой смысл, как будто дело идет о жизни в целом, может быть о жизни человечества, о жизни вообще, как будто в оригинале сказано „La vie", а между тем неопределенный артикль французского заглавия указывает на то, что речь идет об одной из человеческих жизней, об одной, пусть типичной, человеческой судьбе, и это может быть передано лишь более распространенным сочетанием слов «История одной жизни» (как и сделано в одном из новейших русских переводов).

Как видно из примера заглавия „Une vie" и его распространенного перевода, при передаче неопределенного артикля существует также возможность прибегнуть к помощи лексических добавлений, в частности, слова «один», «какой-то», «некий» и т. д.

Однако, кроме этой возможности, существует еще и другая— возможность грамматического, точнее, синтаксического порядка, применимая к переводу с разных.языков, обладающих категорией артикля. Сравним несколько аналогичных по составу предложений английского, немецкого, французского, испанского языков, где смысловая роль артикля в основном одинакова:

 

A man came round the comer. An der Ecke erschien ein Mann. Une femme sortit de la chambre. Un joven salió del hotel.

Из-за угла вышел (появился) человек.   Из комнаты вышла женщина. Из гостиницы вышел молодой человек.

 

В этих четырех случаях существительные сопровождаются неопределенным артиклем. Представим себе теперь ряд более или менее аналогичных фраз, отличающихся только тем,что в нихприменен артикль определенный:

 

The man still stood at the corner, Der Mann stand immer noeh an der Ecke. La femme sortit de la chambre. El joven salio del hotel.

Человек все еще стоял на углу.   Женщина вышла из комнаты. Молодой человек вышел из гостиницы.

 

Передача различия в артикле определенном или неопределенном в данных случаях вряд ли осуществима с помощью лексических средств, с помощью каких-либо отдельных слов. Но смысловая роль неопределенного артикля может быть отображена по-русски путем постановки подлежащего в конце предложения, которая выступает как одно из средств его актуального членения. В первом случае сама постановка подлежащего после сказуемого здесь уже может служить указанием на известную неожиданность, а тем самым и неопределенность действующего лица, его новизну. А в предложении, где на первом месте стоит существительное, воспроизведение порядка слов подлинника является передачей значения определенности, известности, выраженного артиклем, как во втором случае — здесь имеются в виду лица, уже знакомые читателю по предыдущему изложению1.

Вот некоторые примеры из переводной литературы. В переводе с французского (Мериме, «Кармен»):

 

„A moi n'appartenait pas 1'honneur d'avoir découvert un si beau lieu. Un homme s'y reposait déjà, et sans doute dormait lorsquej'y pénétrai".

«He мне принадлежала честь открытия столь красивых мест. Там уже отдыхал какой-то человек и, когда я появился, он, по-видимому, спал»2. (Перевод М. Л. Лозинского)

 

Здесь русское существительное, находящееся в конце синтаксического отрезка, соответствует французскому существительному с неопределенным артиклем, стоящему в начале фразы, и вдобавок сопровождается еще местоимением «какой-то». Синтаксическое и лексическое средства здесь, таким образом, дополняют друг друга, усиливая оттенок неопределенности и неожиданности, связанный с появлением нового действующего лица.

Но когда в дальнейшем опять упоминается этот человек, все еще остающийся незнакомцем («inconnu»), еще не названный собственным именем, однако, уже представленный читателю, в оригинале употребляется определенный артикль, а в переводе соответствующее существительное в функции подлежащего занимает первое место в предложении:

 

„L’inconnu, toujours sans parier, fouilla dans sa poche, prit son briquet, et s’empressa de me faire du feu".

«Незнакомец, все так же молча, порылся у себя в кармане, достал огниво и поспешил высечь для меня огонь»3.

 

Как показывает анализ переводов классических и современных произведений на русский язык, тот порядок русских слов, при котором подлежащее занимает первое место, а затем следует сказуемое, может быть признан типичным, максимально распространенным при передаче французских, немецких, английских, испанских и т.п. предложений, имеющих в начале подлежащее-существительное с определенным артиклем. Данный тип предложения является вообще, пожалуй, более частотным в этих языках, чем предложения с подлежащим-существительным, которому предшествует неопределенный артикль.

Еще несколько примеров синтаксической передачи роли неопределенного артикля при переводе с английского, немецкого и испанского языков:

 

"The son was returning with even more success than the community had hoped for". "The women and children and old men had gone... The greeting was over till the evening..." „Der Schulwart klingelte zum zweitenmal Mittag". „Der Junge sagte ruhig..." „Das Mädchen sah ihn erstaunt an".   „El niño hu a gesticulando lo mismo que un diablo". „Encuadernada en la puerta de la cocina apareció una muchacha...".

«Сын возвращался на родину, преуспев даже больше, чем от него ждали»1. «Женщины, дети и старики ушли.... Приветствия кончились - до вечера...»2. «Эконом позвонил на обед во второй раз»3. «Мальчик сказал спокойно...»4. «Девушка удивленно посмотрела на него»^3. «Мальчишка побежал, размахивая руками, как чертенок» 4. «В дверях кухни стояла девушка...» 4.

 

Надо, впрочем, сказать, что постановка подлежащего в начале предложения практикуется в переводе на русский язык часто и тогда, когда в подлиннике начальное существительное имеет артикль неопределенный, и тем самым как будто возникает противоречие сказанному выше о возможности синтаксической компенсаций смысловой роли артикля. В действительности противоречие часто оказывается мнимым, - если только наличие определения или определительного придаточного предложения, или связь с контекстом сообщает данному подлежащему большую конкретность, т.е. другими словами, ослабляется оттенок неопределенности, выраженный артиклем.

Сравним:

 

"Eine alte Frau in Nachtjacke öffhete die gegenüberliegende Tür, fragte ihn, wen er suchte".

«Старуха в ночной кофте открыла противоположную дверь и спросила, кого ему нужно»5.

 

 

Наличие определительных словосочетаний делает возможным вынесение группы подлежащего в начало предложения, так как указание на конкретизирующие признаки уже содержится в ней.

С другой стороны, постановка подлежащего в конце предложения возможна и при передаче существительного с определенным артиклем, если оно означает нечто единственное, неповторимое. Так, одна и та же фраза Гейне — „Die Sonne ging auf" — в разных переводах воспроизводится с разным порядком слов: «Солнце взошло» (Полн. собр. соч. СПб., 1904, т. 1, с. 145) и «Взошло солнце» (Собр. соч. М., 1957, т. 4, с. 39). Само значение слова «солнце» таково, что при постановке в конце этого простого предложения оно исключает возможность воспринять его по аналогии с теми случаями, когда постпозиция передает значение неопределенности.

Все эти примеры говорят о том, что синтаксические средства одного языка (в данном случае — русского) открывают возможности для передачи смыслов, выраженных в других языках с помощью артикля (элемента, которому нет формального соответствия в русском языке). Разумеется, данная возможность перевода отнюдь не является универсальной, т. е. ни в какой степени, при всей закономерности в ее применении,, не является практическим «правилом без исключений». Но с точки зрения теории, перевода, опирающейся на анализ разных случаев соотношения между языками, существенно то, что для передачи морфологического средства одного языка, не имеющего формального соответствия в другом языке, оказываются применимыми средства другого уровня -не морфологические, а синтаксические. При этом существенно, что для передачи специфического элемента ИЯ (артикля) применяется специфическое же средство русского языка как ПЯ (более свободный порядок слов).

Рассмотренный синтаксический способ компенсации артикля оказывается применимым для перевода с разных языков, где функции артикля однотипны и устойчивы на протяжении огромного Хронологического периода. Обобщающие замечания о возможности перевода здесь, таким образом, основаны на общности особенностей, представляемых категорией артикля в разных языках.

Последнее, конечно, не исключает тот факт, что другие функции того же артикля не совпадают в разных языках. Так, например, в немецком языке развита демонстративно-выделительная функция определенного артикля при имени собственном (например, „der Peter", „die Sophie" и т. д.) и та же функция лишь слегка намечена в языке французском (употребление определенного артикля при именах некоторых известных артистов, — например, „La Malibran"). При переводе на русский язык эта функция артикля утрачивается, независимо от степени ее применения в языке подлинника и единственное, что в некоторых случаях хоть отчасти может быть воспроизведено дополнительными лексическими средствами - это стилистические оттенки, связанные с нею (например, оттенок фамильярно-бытового просторечия, обычно присущий демонстративно-выделительному употреблению немецкого определенного артикля).

Б) ПЕРЕВОД КОНСТРУКЦИЙ С НЕОПРЕДЕЛЕННО-ЛИЧНЫМ МЕСТОИМЕНИЕМ

 

Подобно тому, как смысловая функция артикля при переводе на русский язык воспроизводится с помощью синтаксических, а отчасти и лексических средств, так и неопределенно-личное местоимение, присущее ряду романских и германских языков (французское „on", немецкое „man", английские "one" и "they" в неопределенно-личном значении), требует выбора формально отличных элементов для передачи его функции по-русски (за отсутствием прямого грамматического соответствия). Практическая грамматика французского, немецкого или английского языка для русских учит тому, что основным соответствием этой форме в русском языке служит, как правило, глагол-сказуемое в третьем лице множественного числа при отсутствии подлежащего (т. е. „on dit", „man sagt", "they say" и т. п., с одной стороны, и «говорят», с другой). И в ряде случаев эта возможность, действительно, закономерно реализуется в переводах.

В других случаях для передача оборота с неопределенно-личным местоимением ИЯ применяется безличное предложение русского языка: „on errtendit", „man horte" - «было слышно», „on constata", „man stellte fest" - «было установлено», „on dit", „man sagt", "they say" - «говорится» и т. д. Как при использовании глагола в 3-м лице множественного числа в бесподлежащном предложении, так и при использовании безличного оборота, форме неопределенно-личного местоимения прямого соответствия в русском языке нет. К тому же в каждом из тех языков, где есть неопределенно-личное местоимение, оно обладает специфическими смысловыми, а отчасти стилистическими особенностями: так, во французском языке местоимение «on» употребляется в просторечии как замена 1-го лица множественного числа, и это отражается на некоторых случаях его применения и в литературном языке, в повествовании от лица рассказчика. В немецком языке местоимение „man" при ссылке на предыдущее изложение в научном тексте (например, в таком предложении, как „man hat gesehen") предполагает неопределенную совокупность действующих лиц, т. е. имеет значение, типичное для этого местоимения, но при переводе на русский язык исключается возможность употребить односоставное бесподлежащное предложение («видели») или предложение безличное («видано»), и практически остается лишь употребить местоимение «мы». Таким образом, несмотря на разные конкретные значения французского и немецкого неопределенно-личного местоимения, данный способ их передачи по-русски совпадает.

Подобные случаи говорят о том, что на материале переводов мы вполне закономерно встречаемся с использованием целого ряда других возможностей помимо тех, какие предусмотрены элементарной практической грамматикой.

В качестве примера тех разнообразных способов, какие используются по-русски для передачи значения французского неопределенно-личного местоимения в конкретном контексте, может быть приведен перевод следующего отрывка из II главы книги Анри Барбюса «Огонь»:

 

„On attend. On se fatigue d’être assis; on se lève. Les articulations s’étirent avec des crissements de bois quijoue et de vieux gonds. L’humidité rouille les hommes comme les fusils, plus lentement mais plus à fond. Et on recommence, autrement, à attendre". „On attend toujours, dans 1’état de guerre. On est devenu des machines à attendre. Pour le moment c'est la soupe qu'on attend. Après ce seront les lettres. Mais chaque chose en son temps: lorsqu'on en aura fini avec la soupe, on songera aux lettres. Ensuite on se mettra à attendre autre chose".

«Ждем. Надоедает видеть. Суставы вытягиваются и потрескивают, как дерево, как старые дверные петли. От сырости люди ржавеют словно ружья, медленней, но основательней. И сызнова, по-другому, принимаемся ждать». «На войне ждешь всегда. Превращаешься в машину ожидания. Сейчас мы ждем супа. Потом будем ждать писем. Но всему свое время: когда поедим супу, подумаем о письмах. Потом примемся ждать чего-нибудь другого»1. (Пер. В. Парнаха)

 

Здесь для передачи неопределенно-личного местоимения использованы: 1) местоимение 1-го лица множественного числа «мы», 2) безличный оборот («надоедает сидеть») и 3) форма 2-го лица единственного числа в обобщенно-личном значении («встаешь», «ждешь», «превращаешься»). Выбор данных форм в этом примере, как показывает его анализ, не случаен и обусловливается контекстом, - образом всей солдатской массы, всего коллектива людей, о котором говорит Барбюс, ведущий, правда, повествование от своего имени, но все время мыслящий себя членом этого коллектива. Это и дает переводчику возможность переключать речьиз формы единственного числа в форму числа множественного, попутно пользоваться и безличным оборотом и формой 2-го лица единственного числа, а эти формы приурочены здесь к выражению действий, относящихся к целой совокупности людей. Решающим в этих поисках и в нахождении требуемого соответствия явился смысл всего высказывания, говорящего об отношениях между носителями действий.

Разумеется, особую трудность для перевода представляет тот, правда редкий случай, когда в оригинале подчеркивается смысловое и стилистическое различие в употреблении специального неопределенно-личного местоимения и личного местоимения 2-го лица в обобщенном значении. Различие это является особенно резким в английском языке, где местоимение 2-го лица практически представлено только формой множественного числа ("you") - ввиду выпадения из системы современного языка формы единственного числа ("thou"). Поэтому противопоставление "one" и "you" и может выступить с особой силой. Именно такое противопоставление встречается в романе Джека Лондона «Мартин Иден», в VII главе - в диалоге, происходящем между героем романа и Руфью, которая обращает внимание на неправильности его речи:

 

"...What is bооze? You used it several times, you know".

"Oh, booze", he laughed. "It's slang. It means whiskey and beer - anything that will make you drunk".

"And another thing", she laughed back. "Don't use 'you' when you are impersonal. 'You' is very personal, and your use of it just now was not precisely what you meant". "I don't just see that".

"Why, you said just now to me 'whiskey and beer - anything that will make you drunk' - make me drunk, don't you see?"

 

Хотя в издании романа в составе собрания сочинений писателя (перевод под ред. E. Д. Калашниковой1) это место и пропущено, как признанное, очевидно, непереводимым, перевести его с соблюдением известной разницы в стиле речи Мартина и Руфи все же было бы возможно:

 

«...Что такое пьянка? Знаете, вы несколько раз употребили это слово.

— О, пьянка, — засмеялся он, — это такое грубое словечко2. Это — когда пьют и водку, и пиво — все такое, от чего вы можете запьянеть.

— И вот еще что, — засмеялась она в ответ. — Не употребляйте «вы», когда говорите в отвлеченном смысле. «Вы» — это нечто очень личное, и вы употребили его как раз не в том значении, какое имели в виду.

— Я этого что-то не понимаю.

— Ну, ведь вы же только что сказали: «водку и пиво — все такое, от чего вы можете запьянеть», т. e. такое, от чего я могу запьянеть. Понятно?».

 

Конечно, передать неопределенно-личное местоимение, которого нет в русском языке, каким-нибудь специальным словом русского языка — задача неисполнимая, но передать разницу между английским "one" и "you" с помощью безличного оборота, с одной стороны, и предложения обобщенно-личного, с другой, возможно. Кроме того — и это здесь тоже играет решающую роль — мы опираемся на более широкий контекст.

Как явствует из соотношения между примерами, верный по смыслу перевод того или иного предложения, содержащего неопределенно-личный оборот, вообще был бы невозможен вне контекста, хотя бы узкого, т. e. вне связи с предшествующим и последующим предложениями.

Как при передаче смысловой функции артикля, так и при передаче конструкций с неопределенно-личным местоимением, грамматическим особенностям языка подлинника прямого соответствия в русском языке не оказывается, и тем не менее находится возможность компенсировать функции этих элементов оригинала, воссоздать их смысловую роль с помощью других элементов грамматического строя и добавочных лексических средств.

Как видно было из примеров, специфические элементы грамматического строя языка, на который делается перевод, т. е. элементы, не имеющие прямого соответствия в ИЯ, играют особо активную роль (например, свободный порядок слов русского языка при передаче смысловой функции артикля). Следует обратиться именно к этой категории грамматических элементов.