О разной сочетаемости слов В двух языках

 

Обширнейшую группу фразеологических единиц составляют переменные сочетания. Переводчик постоянно сталкивается с ними как в языке подлинника, так и в языке, на который он переводит.

Вопрос о норме сочетаемости слов того или иного языка — вопрос все еще новый и до сих пор относительно мало изученный. Он был поднят В. В. Виноградовым по отношению к тем фразеологическим единицам, которые он определил термином «фразеологические сочетания», и сформулирован так:

 

«...большая часть слов и значений слов ограничены в своих связях внутренними, семантическими отношениями самой языковой системы. Эти лексические значения могут проявляться лишь в связи с строго определенным кругом понятий и их словесных обозначений. При этом для такого ограничения как будто нет оснований в логической или вещной природе самих обозначаемых предметов, действий и явлений. Эти ограничения создаются присущими данному языку законами связи словесных значений. Например, слово «брать» в значении овладевать, подвергать своему влиянию, в применении к чувствам, настроениям - не сочетается свободно со всеми обозначениями эмоций, настроений. Говорится: «страх берет», «тоска берет», «досада берет», «злость (зло) берет», «ужас берет», «зависть берет», «смех берет»... Но нельзя сказать: «радость берет», «удовольствие берет», «наслаждение берет» и т. п. Таким образом, круг употребления глагола «брать» в связи с обозначениями чувств и настроений фразеологически замкнут»2.

Высказанное здесь наблюдение представляет большую важность и для теории перевода. Именно при переводе и при анализе, при оценке качества перевода (даже при условии правильной передачи смысла подлинника) постоянно возникает вопрос: можно ли так сказать? Может ли определенное слово сочетаться с теми или иными словами? Наряду с большим числом бесспорных случаев, когда бывает совершенно ясно, что то или иное сочетание слов, возникшее в результате перевода, допустимо, что оно имеет прецеденты в оригинальных текстах или хотя бы аналогично употребительным в них сочетаниям, или что оно, напротив, недопустимо, неприемлемо, — существует также обширнейший разряд случаев, когда получающееся сочетание сомнительно. Тогда и встает вопрос, можно ли так сказать? При этом оказывается, что подобный же вопрос может быть поставлен и по отношению к целому ряду переменных сочетаний, как бы выпадающих из нормы в пределах того или иного текста, что напрашивается замена их более устоявшимися сочетаниями и что, тем самым, граница между теми и другими является подвижной, зыбкой.

Хотя, казалось бы, возможности переменного сочетания слов не могут быть предусмотрены и по самому своему существу безграничны, однако, и им в ряде случаев ставятся пределы, во-первых, нормой сочетаемости данного языка и, во-вторых, общим характером системы того речевого (или также и индивидуально художественного) стиля, в котором они применены. При переводе это сказывается особенно ярко.

Вот заглавие передовой статьи газеты „Neues Deutschland" (14. X. 1952): „Die überiegene Stärke der deutschen Arbeiterklasse". Каждое из составляющих заглавие немецких слов (и притом в данной его грамматической форме) имеет точное и полное словарное соответствие в русском языке, однако сочетание слов: «Превосходящая сила немецкого рабочего класса» — неизбежно вызовет впечатление стилистической неестественности (по крайней мере, в газетном заглавии) и потребует перегруппировки хотя бы некоторых частей речи (например, «превосходящие силы немецкого рабочего класса» или «рабочего класса Германии»; «превосходство сил рабочего класса Германии»).

Первое предложение той же самой статьи „Deutschland steht an einem entscheidenden Wendepnnkt seiner Geschichte" не допускает дословного перевода (т. е. «Германия стоит (или «находится») на решающем переломном пункте (или «перепутье») своей истории»), просто потому, что так не говорят и не пишут. Перевести же можно так: «Германия переживает решающий момент своей истории» (или: «переживает переломный момент»). Характерно, что сочетание „entscheidender Wendepunkt", вполне нормальное по-немецки, вызывает при дословном переводе на русский язык фразеологически неестественное сочетание, воспринимаемое как тавтология (буквально: «решающий переломный пункт»). Или другой — притом простейший — случай перевода с немецкого на русский: словосочетание „schwere Gefahr" — требует передачи сочетанием «серьезная опасность», «большая опасность» и т. п., а соответствие дословное («тяжелая опасность») является невозможным ввиду несочетаемости данных слов. И таких случаев при переводе с любого языка на любой язык множество.

Или пример несколько иного типа, при котором возникающая трудность разрешается путем как лексической замены, так и грамматической перестройки- пример из текста французского классика (Бальзак- «Отец Горио»):

 

„Cette pension, connue sous le nom de la maison Vauquer, admet également des hommes, et des femmes, desjeunes gens et des vieillards, sans quejamais la médisance ait attaqué les mœurs de ce respectable établissement".

 

Дословный перевод отпадает по условиям фразеологической несочетаемости русских слов, буквально соответствующих французским (нельзя сказать: «Этот пансион... допускает одинаково мужчин и женщин, молодых людей и стариков»), сомнительно также, чтобы при переводе придаточного предложения можно было сказать: «злословие никогда не затрагивало (не нападало на) нравы этого почтенного заведения». Сравним два перевода:

 

«В комнаты эти, известные под названием «Дом Воке», пускают одинаково мужчин и женщин, молодежь и стариков, но злые языки не могли никогда сказать ничего худого о нравах этого почтенного заведения»1. (Перевод под ред. А. Кулишер.)

 

«Пансион, под названием «Дом Воке», открыт для всех — для юношей и стариков, для женщин и мужчин, и все же нравы в этом почтенном заведении не вызывали нареканий». (Перевод Е. Корша)2.

 

Переводы эти, из которых первый больше, чем второй, отступает от дословной точности (как в выборе лексики, так и по грамматическому оформлению), оба дают текст, бесспорный с точки зрения сочетаемости слов. Перевод же буквальный дал бы здесь в большинстве моментов или бесспорно неприемлемые сочетания (вроде «этот пансион допускает») или сочетания сомнительные.

Несовпадения в разных языках сочетаемости отдельных слов, соответствующих друг другу по словарному смыслу, отнюдь не служат препятствием для полноценного перевода; выход из положения достигается или путем замены слова, не сочетающегося с другим (например, «серьезная опасность» вместо буквального перевода «тяжелая опасность» для немецкого „schwere Gefahr" или «тяжелая рана» вместо «плохая рана» для английского "a bad wound"); или путем грамматической перестройки (как в примере из переводов повести Бальзака).

Разумеется, в практике работы путь к таким заменам не всегда легкий. Большие трудности возникают в особенности тогда, когда при переводе художественной литературы передаются переносные значения слов, часто связанные с необычным словоупотреблением, с необычным сочетанием переменного типа (об этом ниже, в главе шестой, разд. III).

Решение вопроса о выборе сочетания слов, допускаемого лексико-стилистической нормой, возможно, конечно, лишь применительно к тому или иному конкретному случаю в отдельности, ибо на данной стадии изучения все еще нет материала для более широких обобщений. Необходимо глубокое изучение допускаемых, реально встречающихся связей как можно более обширного круга слов, чтобы выносить оценочное суждение о приемлемости или неприемлемости при переводе тех или иных сочетаний. Вместе с тем не подлежит сомнению, что практика перевода и подробный анализ существующих переводов смогут выявить множество допустимых и недопустимых для отдельного слова сочетаний, которые иначе не были бы выявлены. При этом к требованиям лексико-стилистической нормы сочетаемости постоянно присоединяются и требования лексико-морфологического порядка.

Сравнивая переводы с подлинниками, постоянно приходится наблюдать вполне закономерные отступления от дословности, даже если она возможна по отношению к каждой из лексических единиц оригинала, взятых в отдельности: текст перевода то сужается, то расширяется, то перестраивается сравнительно с подлинником. Такие отступления бывают вызваны, с одной стороны, лексико-стилистическими требованиями (нормой сочетаемости) в языке перевода и, с другой стороны, необходимостью восполнять данные подлинника словами и словосочетаниями, выражающими факты той действительности, которая отражена иноязычным текстом.

Вот один такой случай, где, кроме того, приходится столкнуться с различием морфологических возможностей двух языков. Сравним немецкое предложение из учебника физики:

 

„Dieses Gesetz wird nach dem Namen seines Entdeckers das Ohm’sche genannt".

 

и русский его перевод:

 

«Этот закон называется законом Ома по имени ученого, открывшего его».

 

Немецкий язык допускает в более широких пределах, чем русский язык, образование с помощью соответствующего суффикса (-ег) имен существительных от того или иного глагола, которые обозначают производителя действия („erzeugen" - „Erzeuger", „erfinden"- „Erfinder", „siegen"- „Sieger", „entdecken"-„Entdecker"). И если в русском языке от целого ряда глаголов можно также образовать существительные со значением „nomen agentis" («изобретать» - «изобретатель», «производить» -«производитель»), то от других глаголов (как, например, и от глагола «открывать») удалось бы образовать лишь непривычный и неоправданный неологизм; последнее представило бы нарушение морфологической привычности соответствующего слова подлинника, употребленного в нейтральном научном тексте1. Отсюда необходимость при переводе употребить другое существительное, с которым могло бы сочетаться причастие от глагола «открыть». Это существительное — «ученый»—может быть выбрано на основе знания того, кто был Ом, т. е. знания фактов, подразумеваемых самим текстом.

Этот простой случай — один из многих и так же, как и пример переводов из Бальзака, рассмотренный выше, говорит о том, что выбор слов в переводе, поиски соответствий словам подлинника, сокращение или расширение текста перевода зависит не только от знания фактов, стоящих за ним, не только от сочетаемости тех или иных слов самих по себе, но и от грамматических категорий, свойственных им, от синтаксических функций, которые они выполняют.

Это заставляет обратиться к специально грамматическим вопросам перевода.

II. ГРАММАТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ПЕРЕВОДА