Комментарии к «буддистскому учению о Западном Небе»

 

«Единение с Буддой... достигаемое утратой собственной личности». Это утрата ложной или временной личности вследствие ее преобразования в абсолютное «Эго».

«Многие предпочитают размышлять во время медитации о рае Амитабхи, Будды мира, расположенном на Западе... дома, который они могут обрести... ибо такая надежда бытует среди буддистов. В связи с чем небезынтересно узнать, возникла ли эта вера под влиянием персов или христиан или... является автохтонной».

Нет никаких сомнений в том, что вышеназванные влияния здесь ни при чем, так же как бытовавшие в Индии знания зодиака, астрономии или архитектуры не были результатом «греческого влияния», как бы того не хотелось доктору Веберу и профессору Максу Мюллеру. В основе этой «веры» лежало знание — знание тайных эзотерических доктрин, которые проповедовал Гаутама Будда. Проблески этих учений до сих пор заметны даже в полуэкзотерических догматах школ Махаяна, Арьясангха и других.

«Буддистские сочинения начали переводиться на китайский около 67 года н.э.» Буддистские сочинения могли появиться в Китае не ранее 67 г. н.э. Но в китайской и тибетской истории, а также в буддистских источниках имеются вполне достоверные свидетельства и доказательства того, что доктрины Гаутамы достигли Китая уже в 683 году эры Цзинь, то есть в 436 г. до н.э. Разумеется, в этом случае мы пользуемся буддистской хронологией, а не фантастическими анналами западных востоковедов, которые основывают свои хронологические и исторические вычисления на так называемой «эре Викрамадитьи»198, хотя по сей день не знают, когда именно жил Викрамадитья.

«Вера в магические способности буддистов во многом объяснялась распространением их религии и не в меньшей степени суеверным почтением к их священным книгам...»

Точно так же мы можем сказать, что веру в новозаветные «чудеса» можно объяснить распространением христианской религии. И должен ли непредвзято мыслящий человек, пусть даже это будет миссионер, называть почтительное отношение буддистов к своим священным книгам «суеверным», если сам он насаждает такое же «суеверное почтение» к Библии, причем под страхом вечного проклятия?

«Акшобья, Будда, собрат Амитабхи и правитель Восточной Вселенной... эти двое Будд упоминаются вместе. Они... появились на свет одновременно».

И, должно быть, очень давно, поскольку оба эти имени упоминаются в Книге Дзиан в числе Дхиан Коганов (питри), «Отцов человека», соответствующих семи Элохимам.

«Парфянские евреи... возвращаясь в свою страну с празднования Пятидесятницы в Иерусалиме, приносили с собою христианские убеждения».

Вполне возможно, правильнее было бы сказать «гностические», а не «христианские». Евреи могли становиться гностиками, не порывая при этом с иудаизмом.

«Мир наказания (Нарака), который представляется буддистам тюрьмой — то раскаленной, как пламя, то холодной, как лед, и со всеми видами пыток и мучений». Которые, впрочем, всегда носят метафорический характер.

Буддисты никогда не допускали в своей философии возможности существования ада как некоего географического пространства. Авичи — это состояние, и все мучения в нем носят ментальный характер.

«Прощение обид, умиротворенность, сострадание... подлинно христианские качества». Они стали «христианскими» постольку, поскольку христиане восприняли их. Все эти добродетели Будда проповедовал за 600 лет до н.э., так же как другие китайские и индийские добрые люди и адепты следовали им и призывали к ним за тысячи лет до наступления буддийской эры, то есть до рождения Гаутамы. Так зачем же называть их «христианскими», если они — достояние всего человечества?

«Философия веданты видит источник перерождений и прочего зла в Боге, поскольку считает его причиной как добродетелей, так и пороков».

Философия веданты не утверждает ничего подобного и вообще ничего не говорит о существовании какого-либо бога (тем более с заглавной буквы «Б»). Однако в ведантизме есть секта вишишта-адвайта, приверженцы которой отказываются признать дуализм и потому, nolens volens, помещают источник всякого зла, как и всякого добра, в Парабрахман. Но Парабрахман это не «Бог» в христианском понимании, во всяком случае, в философии веданты.

«Буддизм... будучи атеистическим учением». Атеистическим постольку, поскольку он резонно отвергает идею существования какого-либо персонифицированного антропоморфного бога. Впрочем, в его тайной философии объясняются причины перерождений или «трансмиграции».

«Воздаяние следует за всяким действием в форме незримой судьбы, осуществляющей его». Эта «незримая судьба» — карма.

«...зарождение и укрепление веры». Будда выступал против слепой веры, предпочитая ей знание и здравый смысл.

«...относительно предполагаемого влияния христиан на восточные верования, и т.д.» Вернее было бы сказать, что ранние (или точнее — гностические) христиане испытывали на себе влияние буддистских доктрин, а не наоборот. Идея дэвакхана и прочие существовали в буддизме с самого начала. Ни о каком иноземном влиянии не может быть и речи. Нет никаких исторических подтверждений ни тому, что «Апостол Петр» проповедовал евангелие в Парфии, ни даже тому, что блаженный «Апостол», чьи реликвии хранятся в Гоа, вообще бывал в этих местах. Но зато является историческим фактом то, что за столетие до начала христианской эры буддийские монахи проникали в Сирию и Вавилон и что так называемый халдей Будхасп (бодхисатва) был основателем сабеизма или баптизма. Ренан в своей книге «Жизнь Иисуса» говорит, что [это была] «религия повторительных крещений, корень еще существующей секты, которую называют “христианами Святого Иоанна”, или мендеянами, у арабов — эль-мугтасила, то есть “крестители”. Арамейский глагол себа, откуда название сабеян, синоним βαπτιζω».

«...относительно вавилонских астрологов и предсказателей, проживавших в индийских портах и распространявших вавилонские и египетские учения при дворах раджей». Эта чисто «веберианская» теория натыкается на одно маленькое препятствие: нет никаких исторических свидетельств того, что «халдейские астрологи и предсказатели» когда-либо жили при дворах индийских раджей до времен Александра. Но вполне доказанным историческим фактом может считаться обратное: как указывает полковник Вэнс Кеннеди199, в Вавилонии были некогда широко распространены санскрит и брахманическое влияние.

ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ В ТИБЕТЕ

 

Европейцы так мало знакомы с происходящим в Тибете и даже в еще более доступном Бутане, что одна англо-индийская газета — из числа претендующих на осведомленность и неоспоримое право обсуждать любую дозволенную тему, неважно, известно ли им что-либо на сей счет или нет — выступила со следующим ценным сообщением:

Возможно, широкая общественность не знает, что деб-раджа Бутана, умерший в июне прошлого года, чья смерть хранилась в глубокой тайне до настоящего момента, вероятно, во избежание беспорядков, был нашим давним и авторитетным оппонентом 1864-1865 гг... Бутанское правительство состоит из духовного предводителя, именуемого дхурм-раджой и являющегося одним из воплощений Будды (?!!), который никогда не умирает, и светского правителя, называемого деб-раджой, у которого, повидимому, и сконцентрирована вся власть.

Трудно придумать более невежественное утверждение. Вполне понятно, что «христианские» авторы намного меньше верят в перевоплощение Будды, чем буддисты Цейлона, и, следовательно, не желают себя утруждать проверкой достоверности своих публикаций. Но, в таком случае, зачем вообще касаться этого вопроса? Ежегодно правительства тратят крупные суммы денег на спасение старинных азиатских рукописей и изучение подлинной истории древних религий и народов, и несмотря на это, людей постоянно вводят в заблуждение легкомысленным и небрежным изложением фактов, что не свидетельствует об уважительном отношении к науке и самой истине.

Пользуясь информацией, полученной непосредственно в нашей штаб-квартире, попытаемся дать правильную оценку ситуации. Нашими консультантами по этому вопросу были, во-первых, несколько очень просвещенных лам, во-вторых, европейский джентльмен-путешественник, пожелавший остаться неизвестным, а в-третьих, высокообразованный молодой китаец, воспитанный в Америке, который предпочел роскоши светской жизни и прелестям западной цивилизации относительные лишения религиозного и созерцательного образа жизни в Тибете. Двое последних являются членами нашего Общества, а китаец еще и «небесным» братом, не упускающим возможность переписки с нами. Только что от него было получено сообщение через Дарджилинг.

В настоящей статье мы коснемся только нескольких вопросов: выскажем свои возражения против странного представления о том, что бутанский дхарма-раджа является «одним из воплощений Будды», и укажем на некоторые наиболее примечательные по своей нелепости высказывания, которые позволяют себе суеверные авторы.

Разумеется, до сих пор не было известно, — и уж тем более в Тибете, — что духовный вождь бутанцев является «воплощением Будды, который никогда не умирает». Дугпа200, или «красные шапки», принадлежат к древней секте нингмапа, не принявшей религиозную реформу Цзонкапы в конце XIV — начале XV веков. Лишь после того, как некий лама, пришедший из Тибета в X веке, превратил их из приверженцев старой буддийской веры, тесно переплетенной с местным культом бон, в шаммаров, только тогда бутанцы, в противоположность реформированным гелугпа, создали упорядоченную систему перевоплощений. В дхарма-радже воплощается не сам Будда, или Сангиас, как его называют тибетцы, а совсем иная личность, речь о которой пойдет дальше.

Итак, что востоковедам известно о Тибете, его гражданских властях и особенно о религии и обрядах? Только то, что они почерпнули из противоречивой и почти всегда недостоверной информации, предоставленной несколькими римско-католическими монахами и двумя или тремя отважными путешественниками, от которых, в силу их незнания местного языка, едва ли можно ожидать охвата даже общей панорамы страны.

Миссионеры, украдкой проникшие в Лхасу201 в 1719 г., после непродолжительного пребывания там, в конечном итоге, были выдворены из Тибета. Письма иезуитов, Дезидери, Иоганна Грубера и особенно фра делла Пенны полны самых невообразимых нелепостей202. Безусловно, следует прочесть эти письма, написанные людьми еще более суеверными, чем сами невежественные тибетцы, которых обвиняют во всех беззакониях, чтобы уловить в них дух odium theologicum, присущий каждому христианину, в особенности католическому миссионеру, в отношении «язычников» и их веры; дух, начисто уничтожающий чувство справедливости. Где еще могли так явственно проступить их монашеский дурной нрав и мстительность, как не в Тибете, обители тайны, мистицизма и уединенного размышления?

Помимо этих нескольких предвзятых «историков», только пять европейцев ступали на землю Тибета. Из них трое — Богль, Гамильтон и Тернер, и проникли не глубже приграничных районов; Меннинг, единственный, насколько известно, европеец, побывавший в Лхасе203, умер, не поведав о ее секретах, по причинам, о которых догадывался (хотя никто с ними не соглашался) его единственный оставшийся в живых племянник-священнослужитель; и Чома де Кёрёш, который никогда не был дальше Занскара и монастыря Пхаг-дал204.

Стройная система перевоплощений Сангиаса (или Будды) началась с Цзонкапы. Этот реформатор, вопреки общему мнению, является воплощением не одного из пяти небесных Дхьяни, или божественных Будд, созданных, как утверждают, Шакьямуни после его ухода в нирвану, а Амиты — так звучит одно из китайских имен Будды. Записи, хранящиеся в монастыре-гомпа Ташилхумпо, свидетельствуют, что сам Сангиас воплотился в Цзонкапу после величайшего упадка, в который пришло его учение. До этого времени не было иных воплощений, кроме пяти божественных Будд и их бодхисатв; каждый Будда создал (читай: одарил своей духовной мудростью) по пять бодхисатв — к настоящему времени было всего только тридцать перевоплощений: пять Дхьяни и двадцать пять бодхисатв. Именно ввиду запрета, в числе прочих реформ Цзонкапы, на некромантию (которая по сей день практикуется в самых отвратительных обрядах бон местных жителей Тибета, с которыми «красные шапки», или шаммары, всегда были в дружеских отношениях), последние не признали его авторитет. Этот факт привел к разрыву отношений между двумя сектами. Полностью отделившись от гелугпа, дугпа («красные шапки»), будучи в явном меньшинстве, поселились в разных частях Тибета, главным образом, вдоль его границ и, в основном, в Непале и Бутане. Но в то время, как они сохранили своеобразную независимость в монастыре Шакья-Джонг — тибетской резиденции их духовного (?) главы Гонг-ссо Ринпоче — бутанцы продолжали оставаться вассалами далай-ламы. В 1774 г. в своем письме Уоррену Хастингсу таши-лама, называя бутанцев «грубым и невежественным народом», чей «деб-раджа находится в зависимости от далай-ламы», забыл сказать, что они являются также подданными его собственного государства вот уже более трех с половиной столетий. Таши-ламы всегда были более могущественными и почитаемыми, чем далай-ламы. Последние были учреждены таши-ламой Набанг-Лоб Сангом, шестым воплощением Цзонкапы, который сам является одним из воплощений Амитабхи, или Будды205. Это иерархическое подчинение, возникшее только во второй половине XVII века206, регулярно поддерживалось в Лхасе.

В вышеупомянутой книге мистера К.Р.Маркхама собраны те скудные сведения, которые когда-либо появлялись в Европе об этой terra incognita. В ней приводится один абзац, суммирующий в нескольких словах все ошибочные, на наш взгляд, представления востоковедов о ламаизме в целом и его системе постоянных перевоплощений в частности.

...В действительности, буддизм впервые начал прокладывать себе путь в Тибет как со стороны Китая, так и со стороны Индии примерно в период путешествия Хуан Цана; но он пришел туда в совершенно ином виде, чем несколькими столетиями ранее на Цейлон.

Традиции, метафизические гипотезы и новые догмы покрыли изначальные священные писания толстым слоем более поздних откровений. Таким образом, Тибет получил солидный объем истинных знаний, из которых он смог усвоить только определенную часть, в результате чего возникло общераспространенное верование. Поскольку древние рукописи были принесены на Цейлон сыном Ашоки, благочестивым буддистам Индии было открыто, что их Господь создал всех пятерых Дхьяни, или небесных Будд, и что каждый из них породил по пять бодхисатв, или существ, находящихся в стадии приближения к состоянию просветления. Тибетцы цепко ухватились за этот фрагмент буддийской религии и твердо верят в то, что бодхисатвы продолжают свое земное существование во имя человечества, последовательно проходя все этапы воплощения от колыбели до могилы.

Эта особенность их религиозного мировоззрения прошла длительное и постепенное преобразование прежде, чем приобрела свою современную форму207, но идею последовательности воплощений бодхисатв тибетцы восприняли благосклонно с самого начала. В то же время, как говорит Макс Мюллер, «самым важным элементом буддийской реформы всегда был ее социальный и моральный кодекс, а не метафизический аспект. Этот свод моральных законов, взятый сам по себе, является одним из самых совершенных в мире»; и именно это благо принес буддизм в Тибет (Вступление, с. XLV-XLVI).

«Благо» осталось и распространилось по всей стране, и не было более доброй, чистосердечной, простой и непорочной нации, чем тибетцы, как бы не клеветали на них миссионеры208. Тем не менее, народный ламаизм при сопоставлении с истинным эзотерическим, или тибетским буддизмом архатов, представляет не меньший контраст, чем снежное месиво на дорогах низин и сверкающие на солнце своей первозданной белизной одеяния высокогорных пиков209. Сейчас мы попытаемся, по возможности, продемонстрировать несколько таких ошибочных представлений о последнем.

Прежде чем будет наглядно показано, как бутанцы против своей воли попали в подчинение и почему их дхарма-раджа вынужден был согласиться на изучение и признание его «воплощений» в Лхасе, необходимо бросить ретроспективный взгляд на состояние тибетской религии на протяжении семи веков, предшествовавших реформе. Как уже было сказано, некий лама прибыл в Бутан из Кама — провинции, всегда считавшейся цитаделью и рассадником «шаммарских», или бонских210, обрядов — между IX и X столетиями и обратил население в веру, которую называл буддизмом. Но в те дни чистая религия Шакьямуни уже начала деградировать в тот ламаизм, или вернее, фетишизм, против которого четыре века спустя всей своей мощью восстал Цзонкапа, хотя прошло всего 300 лет с тех пор, как был обращен Тибет (за исключением горстки шаммаров и бонов), однако, эзотерический буддизм проник в эту страну намного раньше. Он начал вытеснять древние народные обряды еще в эпоху возобновления контроля брахманов Индии над буддизмом Ашоки и их молчаливого протеста против него, достигшего своего апогея в полном и окончательном изгнании из страны этой новой религии. Община аскетов, известных как бьянг-цюбы («достигшие совершенства», или «совершенные»), существовала и была известна еще до распространения буддизма в Тибете и упоминалась в добуддийских книгах Китая как братство «великих учителей с заснеженных гор».

Буддизм был введен в Бод-юле в начале VII века благочестивой китайской принцессой, которая, выйдя замуж за тибетского царя211, обратила его из религии бон в буддизм, и с тех пор он стал оплотом этой веры в Тибете, как Ашока девятью столетиями ранее в Индии. Именно он послал в Индию своего министра (согласно европейским востоковедам, а по тибетским историческим хроникам — своего родного брата), первого ламу страны. Этот брат-министр вернулся с «большим багажом истинных знаний, содержавшихся в канонизированных буддийских священных писаниях, составил тибетский алфавит на основе индийского дэванагари212 и приступил к переводу канона с санскрита (на который ранее он был переведен с пали, древнего языка Магадхи213) на язык своей страны» (см. «Тибет» Маркхама, с. xlvi)214.

При старом режиме и до начала реформы высоким ламам зачастую разрешалось вступать в брак, чтобы иметь возможность воплощаться в своих прямых потомках. Этот обычай был отменен Цзонкапой, предписавшим строгое целомудрие для всех лам. У ламы-просветителя Бутана был сын, которого он привез с собой. Этот лама обещал народу воплотиться в первом своем внуке, родившемся после его смерти. Примерно через год после кончины просветителя, — как гласит религиозное предание, бутанская жена его сына осчастливила мужа тройней — все трое оказались мальчиками! Это затруднительное обстоятельство, способное озадачить любых других казуистов, в полной мере выявило азиатскую метафизическую проницательность. Народу было объявлено, что дух покойного ламы воплотился во всех трех мальчиках. Один получил его ом, другой — его хан, а третьему достался его хунг, что в переводе с санскрита означает: буддха — божественный ум, дхарма — материя, или животная душа, и сангха — объединение двух первых в нашем мире феноменов. Именно эта чистая буддийская доктрина была искажена хитрым бутанским духовенством в угоду своим интересам. Так их первый лама приобрел тройное воплощение и стал тремя ламами, один из которых, как утверждают они, получил его «тело», другой — его «сердце», а третий — его «слово», то есть мудрость.

Эта иерархия нерасчлененной власти продолжалась до XV века, когда лама по имени Дугпа Шаб-тунг, побежденный гелугпа Ганден Труппы215, вторгся в Бутан во главе своей армии монахов. Покорив всю страну, он объявил себя ее первым дхарма-раджей, или ламой римпоче — тем самым положив начало третьей «драгоценности»216, в противоположность двум «драгоценностям» гелугпа. Но эта «драгоценность» так и не достигла высоты титула «Ваше Величество» и менее всего считалась «драгоценностью Знания, или Мудрости». Вскоре после своего самопровозглашения он был свергнут тибетской армией при поддержке вооруженных отрядов китайских «желтых шапок» и вынужден был принять выдвинутые условия. Одним из них было разрешение осуществлять духовное правление в Бутане через посредство «красных шапок», если он согласится воплотиться после своей смерти в Лхасе и будет делать это всегда. С тех пор ни один дхарма-раджа не был признан настоящим, если он не родился в Лхасе или на территории Ташилхунпо.

Согласно второму пункту договора, дхарма-раджам запрещалось публично демонстрировать свои занятия колдовством и некромантией; а третий пункт гласил, что ежегодно ими должна выплачиваться определенная сумма денег на содержание монастыря со школой, где сироты «красных шапок» и бращенные шаммары будут обучаться «правильной доктрине» гелугпа. То, что последние, вероятно, имели тайную власть над бутанцами, которые слывут одними из самых непримиримых врагов «красных шапок», подтверждается фактом повторного рождения ламы Дугпа Шаб-тунга в Лхасе и тем, что по сей день воплощенные дхарма-раджи посылаются в Бутан и официально вводятся в должность властями Лхасы и Шигацзе. Последние не интересуются делами администрации, за исключением духовного водительства, и полностью передали текущее правление в руки деб-раджи и четырех пен-лобов, именуемых в индийской официальной прессе penlows, которые, в свою очередь, находятся под непосредственным контролем лхасских должностных лиц.

Из вышесказанного легко понять, что ни один «дхарма-раджа» никогда не считался воплощением Будды. Слова «никогда не умирает» следует отнести только к двум великим перевоплощениям одного ранга — к далай-ламам и таши-ламам. И те, и другие являются воплощениями Будды, хотя первые обычно соответствуют воплощениям Авалокитешвары, высшего небесного Дхьяни. Тот, кто умеет разгадывать обескураживающие головоломки с помощью полученного ключа, легко распутает гордиев узел этих последовательных воплощений. Он знает, что Авалокитешвара и Будда едины в качестве Амита-фо (произносится Фо), а Амита-Будда идентичен первому. Содержание тайной доктрины посвященных «пхаг-па», или «святых людей» (Адептов), по этому вопросу еще нельзя открывать всему человечеству. То малое, что позволено обнародовать, можно найти в докладе о «Святых лха»217, который мы надеемся опубликовать в следующем номере.

СИМВОЛЫ, ТЕРМИНЫ, ОБРЯДЫ

ОЖИВШИЕ ИЗВАЯНИЯ

 

Уж не знаю почему (да это и не важно), но слово фетиш трактуется в словарях всегда в очень узком, ограниченном значении: как «объект, временно избранный для поклонения», «маленький идол, используемый африканскими дикарями», и т.д.

Дюлор в своей книге (Des Cultes qui ont precede et amene l’idolatrie) определяет фетишизм как «поклонение объекту, признаваемому людьми невежественными и слабоумными за вместилище или место пребывания бога или гения».

Все это, конечно же, очень здраво, глубокомысленно и разумно; но вот одна беда: не имеет ничего общего ни с истиной, ни с действительностью. Фетиш, разумеется, может быть идолом у негров Африки, как говорит Вэбстер; и слабоумных, невежественных людей среди тех, кто поклоняется этому фетишу, тоже, должно быть, немало; однако история свидетельствует, что теория, согласно которой некоторые объекты (как, например, статуи, изображения, амулеты) могут служить временным или даже постоянным пристанищем для «бога», «гения» или просто духа, признавалась и разделялась многими даже самыми просвещенными людьми. Ее создали отнюдь не невежды и слабоумные, коль скоро большинство мудрецов и философов древнего мира — от легковерного Пифагора, до скептика Лукиана — верили в ее истинность так же, как в наше цивилизованное, культурное и просвещенное время продолжают верить сотни миллионов христиан, невзирая на вышеуказанные ученые вердикты и совершенно независимо от того определения, которое мы попытаемся дать фетишизму сейчас.

Отправление причастия, таинство пресуществления «с предполагаемым обращением хлеба и вина во время евхаристии в тело и кровь Христову» однозначно превращают и хлеб, и вино, а заодно с ними и чашу причастия в фетиши — такие же, как дерево, или камень, или тряпочка для дикаря африканца. Каждый чудотворный образ, гробница или статуя святого, Девы Марии или самого Христа в римско-католической и греческой церквах должны, таким образом, рассматриваться как фетиши, поскольку чудеса, предположительно совершаемые Богом или ангелом, Христом или святыми, часто связываются в этих конфессиях с какими-либо статуями или иконами, которые (в случае если чудо признается подлинным) при этом на более или менее продолжительный срок необходимо превращаются во «вместилище или место пребывания» либо самого Бога, либо «ангела Господня».

Только «Словарь религий» (статья — «Фетишизм»)218 дает достаточно точное определение: Слово фетиш образовано от португальского feitico — «заколдованный», «очарованный», «заклятый»; отсюда — fatum (судьба), fatua (фея)... Более того, слово «фетиш» было и остается идентичным понятию «идол»; и, как говорит автор «Терафима идолопоклонников»219:

Фетишизм есть преклонение перед каким-либо объектом — неорганическим или живым, большим или миниатюрным, в котором (или в связи с которым) некий «дух» [добрый или злой — словом, невидимая разумная сила] проявляет свое присутствие.

Собрав для своей «Тайной Доктрины» кое-какой материал на данную тему, я хотела бы поделиться некоторой его толикой прямо сейчас в связи с вышедшим недавно теософическим романом «Падший идол»220, дабы засвидетельствовать, что это художественное произведение несомненно базируется на некоторых в высшей степени оккультных истинах эзотерической философии.

Образы всех богов древности — от самых древних, арийских, и до позднейших, семитских (еврейских), — представляли собою идолы и фетиши, как бы они ни назывались: терафим, урим и туммим, кабейри или херувимами, или богами-ларами. И если, говоря о терафимах (слово, которое Гроций переводит как «ангелы», что этимологически подтверждено Корнелием, добавляющим к тому же, что они «служили символами присутствия ангелов»), христиане позволяют себе называть их «посредниками, через которых проявляется божественное присутствие», то почему мы не можем сказать то же самое об идолах язычников?

Я прекрасно осознаю тот факт, что современный ученый, равно как и среднестатистический скептик, верят в «живые» образы римской церкви ничуть не больше, чем в «живой» фетиш дикаря. Но речь в данном случае идет вовсе не о вере или неверии. Я просто привожу свидетельство древности, охватывающей период в несколько тысячелетий, против скептицизма нашего XIX столетия — века спиритуализма и спиритизма, Шарко и его гипнотизма, психической «суггестии» и свирепствующей повсюду, хотя и не признанной, черной магии.

Нам, европейцам, следует прежде всего научиться уважать религию своих праотцов, изучая ее верования и их происхождение, а уж потом привлекать на ее защиту языческую древность с ее великой философией. Где мы встречаем в так называемой священной литературе Запада первое упоминание идолов и фетишей? В главе XXXI (и далее) книги «Бытие» — в Месопотамии, в Уре Халдейском, где предки Авраамовы — Серух и Терах — поклонялись маленьким глиняным идолам, которых называли своими богами; а еще — в Харане, где Рахиль похитила идолов (терафим) своего отца Лавана. Иаков, может, и запретил поклоняться этим богам, но мы видим, что спустя 325 лет после этого запрещения, Моисеевы евреи снова служат «богам аморреев» (И. Нав., XXIV, 14-15). Лавановы боги-терафимы по сей день существуют у некоторых мусульманских племен на территории Персии. Это маленькие статуэтки духов-охранителей или богов, с которыми советуются по любому поводу. Раввины поясняют, что Рахиль, похищая богов своего отца, могла преследовать лишь одну-единственную цель: не допустить, чтобы они подсказали Лавану, в каком направлении ушли она и ее муж Иаков, дабы отец не смог еще раз воспрепятствовать их уходу из своего дома. Таким образом, ею двигало отнюдь не благочестие и не страх перед Господом Богом Израилевым, но лишь боязнь того, что отец может призвать своих богов к себе на помощь. Более того, ее мандрагора была не чем иным, как еще одной разновидностью колдовского и магического инвентаря.

Но что же думали об этих идолах, коих Гермес Трисмегист называет «статуями, предвидящими будущее» («Асклепий»)221, различные классические и даже священные авторы?

Филон из Библа свидетельствует, что евреи советовались с демонами подобно аморитам, и что делалось это чаще всего с помощью маленьких статуй из золота, коим придавалось обличье нимф. К ним можно было обращаться в любое время, и они сообщали вопрошающему, что ему следует делать и чего остерегаться («Antiquities»)222. В «Moreh Nebhuchim» (кн. III) сказано, что переносные охранные боги язычников (dii portatiles vel Averrunci) более всего походили именно на этих еврейских богов-охранителей. Это были настоящие обереги или живые талисманы — simulacra spirantia у Апулея (книга XI); их ответы, данные в храме сирийской богини, слышал и записал сам Лукиан. Кирхер (иезуитский падре) свидетельствует также, что терафимы выглядели весьма причудливо и походили на языческих египетских cераписов; и Кедрен косвенно подтверждает это заявление Кирхера (в своем «Oedipus Aegyptiacus», Vol. III, pp. 474-75), говоря, что звуки «т» и «с» (подобно санскритскому «с» и зендскому «х») носили взаимозаменяемый характер, и потому cерафим (или cерапис) и терафим этимологически представляют собой почти одно и то же.

Что касается практического использования этих идолов, то, согласно Маймониду (Moreh Nebhuchim, lib. III, chap. XXIX), эти боги или образы считались наделенными пророческим даром и могли предрекать своим владельцам «все, что было для них полезным и благотворным».

Все эти образы, как нам говорят, имели форму младенца или маленького ребенка; лишь некоторые имели гораздо более крупные размеры. Это были обычные изваяния или идолы, которым была придана человеческая внешность. Халдеи обращали их к свету той или иной планеты, чтобы последняя наделила их своей силой и добродетелью. Эти идолы использовались в астромагических целях; прочие же, обычные терафимы — для некромантии и, в большинстве случаев, колдовства. С помощью магического искусства к ним «привязывали» души умерших (элементарии) и использовали их затем в качестве помощников в различных темных делах.

Уголино223 вкладывает в уста мудреца Гамалиила — учителя (или гуру) Святого Павла — следующие слова, заимствованные, как он сам говорит, из его «Capito» (гл. XXXVI):

Они [владельцы некромантических терафимов] умертвили новорожденного младенца, отрезали ему голову и поместили ей под язык посоленную и политую маслом маленькую золотую пластинку, на которой было выгравировано имя злого духа; а затем, повесив голову на стене своей комнаты, зажгли перед нею светильники, и распростерлись на полу, и разговаривали с ней.

Маркиз де Мирвиль убежден, что именно эти экс-человеческие фетиши имел в виду Филострат, когда перечислял известные ему примеры подобного же рода.

Известно, что голова Орфея, — сообщает он, — говорила с Киром; голова одного жреца-жертвователя из храма Юпитера Гоплосмия в Карии, будучи отделенной от тела, назвала, по свидетельству Аристотеля, имя своего убийцы, некоего Кевкида; а голова Публия Капитана, по Траллиану, в час победы римского консула Ацилия Глабриона над Антиохом, царем Азии, предсказала римлянам великие бедствия, ожидающие их в скором времени... (Pneumatologie. Des Esprits, etc., Vol. III, p. 252).

Диодор поведал миру о том, как эти идолы изготавливались для магических целей в глубокой древности. Семела — дочь Кадма — вследствие сильного испуга преждевременно родила семимесячного ребенка; и Кадм, следуя обычаю своей страны, решил дать ему (ребенку) сверхъестественное рождение, которое позволило бы ему жить после смерти. Кадм поместил тело ребенка внутрь золотой статуи и сделал ее идолом, для поклонения которому были учреждены особый культ и ритуалы (Diodorus Siculus. Historical Library, lib. I, 23, 4-5).

Комментируя вышеуказанный фрагмент в своей статье (Memoires de l’Academie des Inscriptions, Vol. XXIII, p. 247) Фрере подчеркивает:

Единственное, что заслуживает еще более пристального внимания, — тот факт, что описанное освящение Кадмом ребенка Семелы, произведенное, по утверждению орфиков, в соответствии с обычаями предков Кадма, в точности повторяет церемонию, описанную раввинами и изложенную Сельденом применительно к терафимам или домашним богам сирийцев и финикийцев. Маловероятно, однако, что евреи и орфики были близко знакомы друг с другом.

Таким образом, у нас есть все основания полагать, что многочисленные рисунки в «Oedipus» отца Кирхера, изображающие фигурки и головы с торчащими из-под языков, свесившихся из открытых ртов, металлическими пластинками, и есть настоящие и подлинные терафимы, как их описывает маркиз де Мирвиль. Опять же, ле Блан (Religions, Vol. III, p. 277) говоря о финикийских терафимах, сравнивает их с греко-фригийским палладиумом, содержавшим человеческие останки.

«Все мистерии обожествления, оргии, жертвоприношения и магия посвящались этим головам. Убивали ребенка — достаточно маленького для того, чтобы его невинная душа все еще оставалась соединенной с Анима Мунди — земной душой, — говорит он, — его голову бальзамировали и удерживали в ней его душу с помощью магии и заклинаний, что подтверждено убедительными свидетельствами»224.

А далее следовал обычный процесс — золотая пластинка и т.д., и т.п.

Это и есть та самая жуткая черная магия, говорим мы, и практиковали ее не кто иные, как дугпа прошлых эпох, отвратительные колдуны древности.

О средних веках известно лишь то, что к черной магии иногда прибегали некоторые римско-католические священники; в их числе — один доминиканский священник-отступник, состоявший на службе у королевы Екатерины Медичи — этой верной дщери римской церкви и одной из организаторов Варфоломеевской ночи. Эту историю рассказал Бодин в своем знаменитом сочинении о колдовстве (см.: De la Demonomanie des Sorciers, Paris, 1587); к тому же мы цитируем ее во втором томе «Разоблаченной Изиды». Папа Сильвестр II был публично обвинен кардиналом Бенно в колдовстве из-за своей «пророчествующей бронзовой головы». Эти головы и другие говорящие статуи — трофеи магического искусства монахов и епископов — были точными копиями живых богов древних храмов. Папы Бенедикт IX, Иоанн XX и Григорий VI и Григорий VII вошли в историю как колдуны и маги.

Но несмотря на все это обилие фактов, доказывающих, что латинская церковь украла у древних евреев все, включая их познания в черной магии, один из нынешних поборников древнего еврейства, а именно маркиз де Мирвиль, без стеснения публикует самые жуткие и грязные обвинения против евреев современных!

В своей беспощадной полемике с французскими символистами, пытающимися дать философское объяснение древним библейским обычаям и ритуалам, он заявляет:

Мы не говорим о тех символических значениях, которые изыскиваются для объяснения всех подобных традиций [человеческие терафимы и отрезанные головы младенцев] евреев-идолопоклонников, поскольку не доверяем этим объяснениям ни в малейшей степени. В то же время мы уверены, что «голова», с которой советовался в затруднительных случаях скандинавский Один, была терафимом, принадлежавшим к той же самой [магической] категории. Но еще больше мы уверены в том, что все загадочные исчезновения и похищения маленьких [христианских] детей, практиковавшиеся евреями во все времена и даже в наши дни, являются прямым следствием этого древнего и варварского некромантического ритуала... Пусть читатель вспомнит случай с Демасом и отцом Томасом

(Pneumatologie. Des Esprits, etc., Vol. III, p. 254).

Как все ясно и бесспорно. Несчастных обворованных израильтян открыто обвиняют в похищении и последующем обезглавливании христианских детей ради создания пророчествующих голов, которые служили бы их колдовским целям! Интересно, где еще фанатизм и нетерпимость постараются свить гнездо для своей odium theologicum?

На самом деле все обстоит с точностью до наоборот, поскольку совершенно очевидно то, что именно по причине столь вопиющег