Эзотерические аксиомы и размышления о духовном

 

В своей пространной рецензии на книгу Лилли «Будда и ранний буддизм» М.А.(Оксон), критик и наш уважаемый друг, пользуясь случаем, бросает еще один камешек в огород своих доброжелателей, то бишь теософов. На основании авторитетных (?) заявлений господина Лилли, который, похоже, знает все об этом предмете, рецензент опровергает и разоблачает утверждения и теории, выдвинутые и сформулированные теософами. Приведем цитату из его рецензии «Буддизм и западная мысль», опубликованной в октябрьском номере «Psychological Review»:

Каждому читателю, до сих пор внимательно следившему за моей мыслью, станет ясно, что буддийская вера пронизана тем, что я назвал отличительной, «характерной особенностью современного спиритуализма — присутствием и водительством почивших духов» [!?]192. Признаюсь, это меня поразило и несколько удивило и, можно сказать, приятно удивило, ибо я считал, что между восточным и западным образом мысли, равно как и верой, существует значительный антагонизм по этому вопросу. Мы слышали немало уничижительных слов об этой необычной статье о вере от некоторых из наших друзей, рассказывавших нам многое о теософских верованиях индусов и превозносивших буддийскую веру в умаление христианской, расточая похвалы первой и изрыгая хулу на последнюю... Как бы там ни было, но нам столь часто говорили, будто наша западная вера в действие умерших духов в этом мире есть невероятное заблуждение, что мы восприняли это как урок от тех, кто знает лучше нас. Во всяком случае, мы полагали, что такова была восточная вера. Что же до нас самих, то мы (по крайней мере, некоторые из нас) предпочитаем наш собственный опыт наставлениям тех, чьи догматические заявления столь же огульны, как и утверждения восточных экспертов.

Эти заявления и утверждения казались нам чрезмерными. Возможно — как мы склонны думать — умершие духи бездействуют на Востоке, но на Западе, во всяком случае, они действительно активны. И хотя мы далеки от непризнания истины, пронизывающей почти весь спиритуализм Востока, и сделали все возможное, дабы наши друзья расширили свой кругозор, приняв хоть частичку этой истины, все же грустно думать, что она столь абсолютно противоречит опыту Запада.

Господин Лилли немного меня утешает. В его книге я обнаруживаю не только весьма поучительное разнообразие воззрений, которые я могу с пользой и выгодой соотнести со своими собственными убеждениями и теориями, но и нахожу, что вера в посредничество почивших человеческих духов, которых все мы принимали за anathema maranatha Востока, в действительности является — на его взгляд — всепроникающим принципом буддизма! (ч. II, с. 174).

Далее критик переходит к «буддийскому спиритуализму... основной принцип» которого сводится к «вере в то, что живые могут входить в сношения со своими усопшими друзьями», говорит об адептах, являющихся «в высшей степени развитыми медиумами», и цитирует интересный отрывок из одной главы книги господина Лилли. Сей авторитет заявляет:

Я отчасти уже останавливался на этом сверхъестественном посредничестве, ибо оно исключительно важно для нашей темы. Буддизм представлял собою просто сложный механизм для противодействия злым духам при помощи духов добрых, действующих с наивысшей эффективностью посредством трупа или какой-либо части трупа главного помогающего духа. Буддийский храм, буддийские ритуалы, буддийская литургия — все они, похоже, зиждятся на одной-единственной идее — что мертвое тело, целиком или частично, необходимо. Но кто же они, эти помогающие духи? Любой буддист, древний или современный, сразу же признает, что дух, не достигший еще бодхи, или духовного пробуждения, не может быть хорошим духом. Ибо он все еще пребывает в областях камы (смерти, Купидона, страсти)193. Он не может творить добро; более того, он должен творить зло... Если справиться в таких книгах северного буддизма, как «White Lotus of Dharma» и «Lalita Vistara», то можно обнаружить, что добрые духи — это будды, преставившиеся пророки. Они являются из неких «сфер будд»...

Все это М.А.(Оксона) радует, поскольку он считает, что это подтверждает спиритуалистические теории и рассчитано на то, чтобы сбить с толку теософов. Но мы, однако, опасаемся, что, в конечном итоге, с толку будет сбит лишь господин Лилли. «Жизнь Будды, — говорит критик, — пронизана тем, что представляется мне бескомпромиссным спиритуализмом...»; и с триумфом добавляет: «Знаменательно то, что в этом разъяснении буддийского спиритуализма мы ни разу не встретили элементального или элементарного духа».

Ничего удивительного, ибо в буддийском и брахманическом эзотеризме они имеют свои собственные специальные и технические названия, на значение которых господин Лилли — если их смысл он понял столь же правильно, как и смысл слова кама — как раз и не обратил внимания, либо включил их в общий термин «духи». Мы даже не будем пытаться лично дебатировать этот спорный вопрос с нашим другом М.А.(Оксоном), ибо наш голос может иметь для него не больший авторитет, чем голос господина Лилли — для нас. Но мы все же скажем ему, что мы предприняли. Как только его талантливая рецензия дошла до нас, мы сделали в ней пометки и отправили оба номера журнала, поместившего ее, двум авторитетам на рецензирование и исправление ошибок. Мы склонны думать, что оба эти специалиста по вопросу эзотерического буддизма могут почитаться куда более крупными знатоками, нежели господин Лилли или любой иной европейский авторитет смеет надеяться когда-либо прослыть; ибо это:

Сумангала Уннанс, буддийский первосвященник Адамова Пика (Цейлон), учитель господина Риса Дэвидса, член нашего Генерального Совета и самый ученый толкователь южного буддизма; и Коган-Лама из Ринч-ча-дзе (Тибет), глава архивариусов тайных библиотек далай-ламы и ламы Римпоче из Таши-лхунпо — также член нашего Общества. Последний, к тому же, носит титул панчен (великий учитель) и является одним из ученейших теологов северного буддизма и эзотерического ламаизма. Он уже обещал показать, насколько ошибочны, в каждом конкретном случае, взгляды обоих — и автора, и его рецензента, сопроводив свое письмо несколькими замечаниями в адрес первого, которые вряд ли бы польстили его авторскому тщеславию. Надеемся, первосвященник Сумангала также поделится своими идеями о «буддийском спиритуализме», как только найдет свободное время — что, кстати, не так уж просто, учитывая его занятость. Но если после этого авторитет и ученость господина Лилли все же будут почитаться превыше авторитета двух ученейших буддийских толкователей южного и северного буддизма современности, то нам больше нечего будет сказать.

Между тем, никто не станет отрицать, что эзотерический буддизм и брахманизм едины, ибо первый происходит из последнего. Хорошо известно, что наиважнейшею особенностью реформы было, возможно, то, что Будда сделал адептство, или озарение (посредством практики иддхи в дхьяне), доступным для всех, тогда как брахманы ревностно лишали всех людей — не входящих в их высокомерную касту — этой привилегии познания абсолютной истины. Поэтому, в данной связи, мы приведем мнение одного ученого брахмана о спиритуализме, рассматриваемом с эзотерической точки зрения.

Автор нижеследующей статьи — а возможно, ни один мирянин в Индии, вне пределов внутреннего конклава адептов, не осведомлен лучше него в брахманических оккультных науках194 — разбирает в ней семеричный принцип человека, изложенный во «Фрагментах оккультной истины» и проводит для этой цели исчерпывающее сравнение между двумя эзотерическими доктринами — брахманской и буддийской, которые он считает «по сути идентичными».

Письмо написано им по нашей личной просьбе, без расчета на полемику. Отвечая нам, сам автор вряд ли думал, что письмо это когда-нибудь опубликуют. С его позволения, однако, мы с радостью спешим воспользоваться этой возможностью. К тому же, будучи лучшей рецензией, которую мы когда-либо могли получить по такому сложнейшему предмету, оно покажет М.А.(Оксону) и нашим прочим друзьям спиритуалистам, насколько глубоко такие авторы, как господин Лилли, уяснили «основной принцип» азиатских религий и философии. Во всяком случае, читатели смогут оценить, до какой степени современный спиритуализм — как он ныне представлен — являет собою «всепроникающий принцип» брахманизма, старшей сестры буддизма.

ТИБЕТСКИЕ ДОКТРИНЫ

 

Находящиеся на вершине горы могут видеть всех людей; подобно этому, разумные и свободные от страстей способны подняться выше рая Богов; и когда они оттуда видят подверженность человека рождению, смерти и страданиям, причиняющим ему боль, они открывают врата бессмертия.

Канджур,

«Тшедду чжодпайцом»

 

В январском номере «Theosophist» за 1882 год мы пообещали нашим читателям сообщить суждения преподобного высшего ламы — главы архивариусов библиотек, хранящих манускрипты с эзотерическими учениями, принадлежащие далай-ламам и таши-ламам Римпоче в Ташилхумпо (Тибет) — относительно некоторых выводов, к которым пришел автор книги «Будда и ранний буддизм». Благодаря братскому расположению ученика почтенного Когана, глубже которого никто в Тибете не сведущ в науке эзотерического и экзотерического буддизма, мы можем теперь сообщить некоторые из доктрин, имеющих прямое отношение к этим умозаключениям. По нашему твердому убеждению, письма ученого Когана и сопровождающие их примечания пришли как нельзя более кстати. Помимо многочисленных и разнообразных неверных толкований наших доктрин, нам неоднократно задавали изрядный нагоняй некоторые самые умные спиритуалисты за введение их в заблуждение насчет истинного отношения и веры индусов и буддистов по поводу «духов умерших». Действительно, согласно некоторым спиритуалистам, «вера буддистов проникнута характерной и специфической нотой современного спиритуализма — присутствием и опекой со стороны духов умерших», а теософы повинны в представлении этой веры в ложном свете. Например, они имели смелость утверждать, что эта «вера во вмешательство духов умерших людей» на Востоке была anathema maranatha, тогда как она является, «в сущности, всепроникающим принципом буддизма».

Что думает каждый индус любой касты и образования о «вмешательстве духов умерших», столь хорошо известно в Индии, что было бы пустой тратой времени повторять одно и то же. Существует несколько новообращенных в современный спиритуализм — такие, как Бабу Пири Чанг Митра, чья великая личная чистота жизни обеспечила бы ему безопасность таких сношений, даже если бы он не был безразличен к физическим феноменам, придерживаясь только чисто духовной, субъективной стороны этого общения. Но если исключить таких людей, мы смело подтверждаем то, что уже заявляли: нет индуса, который бы не чувствовал отвращения к самой идее повторного появления «духа» умершего — он всегда будет рассматривать его как нечистого; не считая этих исключений, ни один индус не верит, что, помимо случаев самоубийства или смерти от несчастного случая, ни один дух, кроме злого, не может вернуться на Землю. Поэтому, оставляя индусов вне рассмотрения, мы приведем представления об этом вопросе северных буддистов, надеясь со временем добавить к ним таковые и южных. Когда же мы говорим «буддисты», то не включаем бесчисленные еретические секты, которыми изобилуют Япония и Китай и которые потеряли всякое право на это название. С ними мы не имеем ничего общего. Мы подразумеваем только буддистов северной и южной церквей — так сказать, римских католиков и протестантов от буддизма.

Предмет, который рассматривает наш ученый тибетский корреспондент, основывается на нескольких конкретных вопросах, предложенных нами со скромною просьбой ответить на них, и на следующем параграфе из книги « Будда и ранний буддизм »:

 

Я отчасти уже останавливался на этом сверхъестественном посредничестве, ибо оно исключительно важно для нашей темы. Буддизм представлял собою просто сложный механизм для противодействия злым духам при помощи духов добрых, действующих с наивысшей эффективностью посредством трупа или какой-либо части трупа главного помогающего духа. Буддийский храм, буддийские ритуалы, буддийская литургия — все они, похоже, зиждятся на одной-единственной идее — что мертвое тело, целиком или частично, необходимо. Но кто же они, эти помогающие духи? Любой буддист, древний или современный, сразу же признает, что дух, не достигший еще бодхи, или духовного пробуждения, не может быть хорошим духом... Он не может творить добро; более того, он должен творить зло...

 

Северный буддизм отвечает, что добрые духи являются Буддами — умершими пророками. Они приходят с неких «полей Будд», чтобы беседовать с Землей.

Наш ученый тибетский друг пишет:

 

Позвольте мне сразу сказать, что монахи и миряне впадают в высшей степени нелепый и абсурдный пересказ Символа веры, народных верований Тибета. Сообщение капуцина делла Пенна о братстве «Чжангчуб»195 просто абсурдно. Беря из Канджура и других книг тибетских законов некоторые буквальные описания, он затем украшал их собственными интерпретациями. Так, он говорит о вымышленных мирах «духов», где обитают «Лха, подобные богам», добавляя, что тибетцы представляют себе, будто «эти места находятся в воздухе над великой горой, примерно 160 тысяч лиг высотою и 32 тысячи лиг в окружности, и состоящей из четырех частей: из хрусталя на восточной стороне, из красного рубина на западной, из золота на северной и из зеленого драгоценного камня — ляпис-лазури — на южной. В этих обителях блаженства они — Лха — остаются, сколько пожелают, а затем переходят в рай других миров».

 

Это описание больше напоминает — если память о времени хождения в миссионерскую школу в Лахуле мне не изменяет — «Новый Иерусалим, нисходящий от Бога с неба» в видении Иоанна — город, окружностью в «двенадцать тысяч фарлонгов», чьи стены были из «ясписа», здания из «чистого золота», основания стен «украшены всякими драгоценными камнями», а «двенадцать ворот — двенадцать жемчужин», нежели город Чжангчуб, будь то в Канджуре или в представлениях тибетцев. Во-первых, священный канон тибетцев — Канджур и Танджур — включает в себя тысячу семьсот семь различных трудов — тысячу восемьдесят три общедоступных и шестьсот двадцать четыре тайных тома; при этом первый состоит из трехсот пятидесяти, а второй из семидесяти семи фолиантов.

Я могу уверить теософов, что даже если бы они их случайно и увидели, то содержание этих томов никогда не может быть понято не получившим ключа к их особым знакам и их сокровенному смыслу.

Каждое описание местности в нашей системе фигурально; каждое название и слово намеренно завуалировано; и ученик, прежде чем получить дальнейшие указания, должен овладеть методом расшифровки, а затем пониманием и знанием эквивалента тайного термина или синонима почти для каждого слова нашего религиозного языка. Египетская демотическая или иератическая система — это детская игра по сравнению с расшифровкой наших священных головоломок. Даже в книгах, которые доступны массам, каждое предложение имеет двойное значение: одно предназначено для непосвященных, другое — для тех, кто получил ключ к Писаниям.

Если усилия таких благожелательных, усердных и добросовестных людей, как авторы «Buddhist record of Western World» и «Buddha and Early Buddhism», чьи поэтические гипотезы могут быть опровергнуты и опрокинуты с большой легкостью — завершились ничем, то поистине, старания предшественников и последователей аббатов Хука, Габе и прочих будут иметь печальный неуспех; ибо первые ненамеренно, а последние целенаправленно искажают несравненное и славное учение нашего благословенного учителя Сакьятхубпа196.

В «Theosophist» за октябрь 1881 года корреспондент информирует читателя, что Гаутама Будда, мудрец, «настаивал на том, чтобы посвящение было доступно всем достойным». Это верно; таков был исходный замысел, который в течение некоторого времени осуществлял великий Санггья, прежде чем стал Всезнающим. Но спустя три или четыре столетия после его освобождения от своей земной оболочки, когда Ашока, великий приверженец нашей религии, покинул этот мир, посвященные-Архаты из-за тайного, но упорного противостояния брахманов их системе вынуждены были покинуть страну и искать убежище за Гималаями. Так, хотя массовый буддизм до VII века и не распространился в Тибете, буддийские посвященные в таинства и эзотерическую систему арийских дважды рожденных, покидая свою родину — Индию, искали прибежища у добуддийских аскетов, которые обладали Благим Учением еще до времен Шакьямуни.

Эти отшельники жили за цепями Гималаев со времен незапамятных. Они были прямыми последователями тех арийских мудрецов, которые вместо того, чтобы сопровождать своих братьев-брахманов в доисторическом переселении от озера Манасаровара через Снежную гряду в жаркие равнины Семи рек, предпочли остаться в своих недоступных и неизвестных твердынях. Поистине, неудивительно, что арийская эзотерическая доктрина и доктрина наших Архатов оказываются почти идентичными. Истина, как и солнце над нашими головами, одна; но кажется, что этот вечный трюизм должно повторять постоянно, дабы заставить и темнокожих, и белых людей помнить это. Только эту истину нужно сохранить чистой и не загрязненной человеческими преувеличениями — ибо сами ее приверженцы стремятся приспособить ее, извратить и изуродовать ее прекрасный лик для собственных эгоистических целей; поэтому она должна быть спрятана подальше от глаз профанов. Со времен самых ранних всеобщих мистерий и вплоть до эпохи нашего великого Шакья Татхагаты Будды, сократившего и истолковавшего систему во имя спасения всех, Сам божественный Голос, известный как Гуань-инь, был слышен лишь в священном уединении предварительных мистерий.

Наш всемирно уважаемый Цзонкапа, завершая свой пятый Дам-нганг, напоминает нам, что «каждая священная истина, которую невежды неспособны понять в ее истинном свете, должна быть спрятана в тройном ларце, скрываясь, подобно черепахе, которая прячет голову в панцирь, и показывая свое лицо лишь тем, кто жаждет обрести состояние Ануттара-самьяк самбодхи» — самого милосердного и просветленного сердца.

Двойное значение существует даже в каноне, открытом народу, а совсем недавно — и западным ученым. Теперь я попытаюсь исправить ошибки — к сожалению, слишком намеренные у иезуитских авторов. Нет сомнений, что китайские и тибетские Писания, так называемые канонические книги Китая и Японии, некоторые из которых были переписаны нашими самыми знающими учеными, — а многие из них, будучи непосвященными, хотя и искренними и благочестивыми людьми, комментировали то, чего сами никогда правильно не понимали, — содержат множество мифологического и легендарного материала, больше подходящего для детских сказок, нежели для Религии Мудрости, которую проповедовал Спаситель мира. Но ничего из этого нельзя найти в каноне; и хотя эти книги и хранятся в большинстве библиотек ламаистских монастырей, их читают и безоговорочно верят им только доверчивые и набожные, которым простота не позволяет переступить порог реальности. К ним относится «Космос буддизма» («The Budhist Cosmos»), написанный бонзой Чин-Чжаном из Пекина; «Шин-Тао-ки» или «Повесть о просветлениии Татхагаты» Ванг-пу (VII в.); «Хишай Сутра» или «Книга сотворения»; разнообразные книги о небесах и преисподней и так далее — поэтический вымысел, объединенный символизмом.

Но труды, которые цитирует — вернее, неправильно цитирует — наш схоластический автор, монах делла Пенна, содержат не вымысел, а лишь информацию для будущих поколений, которые, может быть, к тому времени получат ключ к верному их прочтению. «Лха», которые «достигли состояния святости в этом мире» и о которых делла Пенна говорит лишь в насмешку, были просто посвященными Архатами, Адептами различных уровней, известными обычно под именем Бханте — Братьев. В книге, известной как «Аватамсака-сутра», в разделе о «Высшем Атмане — Я — как он проявляется в характере Архатов и Пратьекабудд», утверждается, что «поскольку от начала все чувствующие существа перепутали истину и приняли ложь, то поэтому возникло сокровенное Знание, названное Алайя-виджняна». «Кто обладает истинным сокровенным Знанием?» — «Великие Учителя Снежной горы», — таков ответ Книги Закона. Снежная гора — это «гора высотою в сто шестьдесят тысяч лиг». Давайте посмотрим, что это означает. Если просто опустить три последние цифры, то мы получаем сто шестьдесят лиг; тибетская лига составляет около пяти миль; это дает нам семьсот восемьдесят миль от определенного святого места по определенной дороге на запад. Это становится совершенно ясно, даже в описании делла Пенна, для того, в ком есть проблеск истины. «Согласно их закону, — говорит монах, — на западе этого мира находится вечный мир, рай, а в нем святой по имени Опадма, что означает святой Великолепия и Безграничного Света. У этого святого много учеников, которые называются “чжангчуб”, что означает — добавляет он в сноске — души тех, кто в силу своего совершенства не стремятся стать святыми, а подготавливают и наставляют тела вновь рожденных лам, дабы те могли помочь живущим».

Отсюда понятно, что эти предположительно умершие «чжангчуб» являются живыми Бодхисатвами или Бханте, известные народу Тибета под разными именами, среди которых и Лха — «духи», ибо они, предположительно, существуют более в духе, нежели во плоти. Умирая, они часто отрекаются от нирваны — блаженства вечного покоя или забвения личности, — дабы остаться в своих одухотворенных астральных «Я» ради блага своих учеников и человечества в целом.

По крайней мере, для некоторых теософов должно быть ясно, что я имею в виду, хотя некоторые непременно возразят против этого. И все же мы утверждаем, что для совершенно чистого «Я» после освобождения из физического тела не существует возможности остаться в земной атмосфере в его собственной личности, в которой он продвигался на земле. Из этого правила сделано только три исключения:

Святое побуждение, заставляющее Бодхисатву, шраваку или Рахата197 помогать живущим в достижении блаженства; в таком случае он останется, дабы наставлять их — как изнутри, так и извне. Во-вторых, те, кто — как бы ни были они чисты, безвинны и сравнительно свободны от греха в течение своей жизни — были настолько поглощены какой-то определенной идеей, связанной с одной из человеческих майя, что умирают с этой всепоглощающей мыслью. И, в-третьих, люди, в которых сильная и святая любовь — такая, как любовь матери к своим осиротевшим детям, — создает или порождает неукротимую волю, питаемую этой безграничною любовью, чтобы остаться среди живущих в их внутренних «Я».

Периоды, определенные для этих исключительных случаев, различны. В первом случае, благодаря знанию, обретенному в состоянии Аннутара-самьяк-самбодхи (самого святого и просветленного сердца), Бодхисатва не имеет установленного предела.

Привыкнув в течение жизни оставаться часами и днями в своей астральной форме, он после смерти обладает силой создавать вокруг себя собственное состояние, рассчитанное на сдерживание естественного стремления остальных принципов вновь воссоединиться с соответствующими элементами, и может спускаться на Землю и даже оставаться там века и тысячелетия. Во втором случае период будет длиться до тех пор, пока всепоглощающее магнетическое притяжение объекта мысли, сильно сконцентрированной в момент смерти, не ослабеет и постепенно не угаснет. В третьем случае притяжение разрушается либо смертью, либо нравственными недостатками любимого человека. Таким образом, оно не может длиться больше одной человеческой жизни.

Во всех иных случаях видений или каких бы то ни было взаимодействий «дух» оказывается злобным «бхутом» или, в лучшем случае, «ролангом» — бездушной оболочкой «элементария». «Благое Учение» отвергают на основании необоснованного обвинения, будто только Адепты претендуют на привилегию бессмертия. Но подобное требование никогда не выдвигалось ни одним восточным Адептом или посвященным.

Действительно, наши Учителя говорят нам, что «бессмертие условно» и что шансы Адепта, ставшего знатоком Алайя-виджняны — вершины мудрости, в десять раз выше, чем у тех, кто, не зная о потенциальных возможностях, сосредоточенных внутри своего «Я», позволяет им оставаться в спокойном бездействии, пока не становится слишком поздно пробуждать их в этой жизни. Однако знания и могущество Адепта на Земле не больше, чем те, что обретет средний хороший человек, достигнув своего пятого и особенно шестого цикла или круга. Наше теперешнее человечество пока находится на четвертом из семи великих кругов цикла. Человечество — дитя, едва вышедшее из пеленок, и самый высокий Адепт настоящей эпохи знает меньше, чем он ребенком будет знать в седьмом круге.

И как человечество в целом, так и человек в его теперешнем индивидуальном развитии — младенец. И так же, как трудно ожидать, что маленький ребенок, каким бы развитым он ни был, будет помнить свое существование с момента рождения день за днем, со всеми ежедневными переживаниями и различною одеждою, которую он должен был носить в каждый из них, так и никакое «Я», если только это не «Я» Адепта, достигшего состояния самма-самбодхи, во время которого озаренный видит длинный ряд своих прошлых жизней сквозь все свои предыдущие рождения в других мирах, никогда не сможет припомнить отдельные различные жизни, пройденные им. Но это время однажды должно прийти. Этот день настанет — если только человек не является безнадежным сенсуалистом, обрекающим себя на полное уничтожение после каждой из таких греховных жизней, — тот день, когда, достигнув состояния абсолютной свободы от греха и желания, он увидит и вызовет в памяти все свои прошлые жизни так же легко, как человек нашей эпохи, оглянувшись назад, пробегает взглядом, шаг за шагом, каждый день своего существования».

Мы можем добавить пару слов в пояснение фрагмента, относящегося к Гуань-инь. Эта божественная сила была в конце концов антропоморфизирована китайскими приверженцами буддийских обрядов в некое двуполое божество с тысячью рук и тысячью глаз и названо Бодхисатвой Гуань-ши-инь — Божество-Голос, что в действительности означает голос постоянно присутствующего скрытого божественного сознания в человеке, голос его истинного «Я», который можно полностью пробудить и услышать только благодаря великой нравственной чистоте.

Поэтому говорится, что Гуань-инь является сыном Будды Амитабхи, который породил того Спасителя, милосердного Бодхисатву, «Голос» или «Слово», распространенное повсюду, «Звук», который вечен. Он имеет то же мистическое значение, что и Вак брахманов. Если брахманы отстаивают вечность Вед, исходя из вечности «звука», то буддисты утверждают вечность Амитабхи, поскольку он был первым, кто удостоверил вечность Саморожденного, Гуань-инь. Гуань-инь — это Вакишвара, Божество-Голос брахманов. Оба происходят из того же источника, что и Логос греков-неоплатоников; «проявленное Божество» и его «Голос» обнаруживаются в человеческом «Я», его сознании; «Я» является невидимым Отцом, а «голос Я» — Сыном, и они родственны и состоят в парном соотношении. И Вакишвара, и Гуань-инь до сих пор играют важную роль в посвятительных ритуалах и мистериях в брахманической и буддийской эзотерических доктринах.

Мы можем также подчеркнуть, что Бодхисатвы и Рахаты не обязаны быть Адептами, а еще менее брахманами, буддистами или даже «азиатами» — это просто святые и чистые люди любой нации и веры, посвятившие свою жизнь тому, чтобы делать добро человечеству.