Дома и в пути . Питер Киох / 1992

 

Первая публикация: Sight and Sound, Vol2, №4, 1992, august. Печатается с разрешения автора.

Вы живете где-то неподалеку?

Да, немного восточнее. Я живу здесь уже пятнадцать лет.

Мне кажется, что в каждом следующем вашем фильме место действия все больше удаляется от Нью-Йорка. Сначала действие переносится в провинциальные американские городки, а ваш последний фильм [«Ночь на Земле»] и вовсе интернационален. Это случайность или обдуманный шаг?

Скорее случайность. Хотя, возможно, это связано с успехом моего первого фильма, «Вечные каникулы». У меня появилась возможность путешествовать. Потом меня стали приглашать на разные кинофестивали, хмне пришлось договариваться о прокате моих фильмов за рубежом, так что у меня появилось много знакомых помимо ныо-йоркских. Обычно я пишу сценарий, имея в виду определенных людей. «Ночь на Земле» — прекрасный тому пример.

То есть на сюжет ваших фильмов влияют образы героев?

Обычно я пишу сценарий для конкретных актеров и хорошо представляю себе образы, которые нам с ними предстоит создать. А потом постепенно складывается сюжет фильма.

Это, наверное, очень длительный процесс?

Не всегда. Какое-то время я просто думаю об актерах, которые будут играть в фильме, и у меня постепенно складываются их персонажи. А потом я довольно быстро пишу сценарий. Например, сценарий «Ночи на Земле» я написал дней за восемь—десять.

Уверен, что съемки этого фильма были связаны с массой трудностей.

Сложно было снимать только сцены в машине. Некоторые сложности были вызваны постоянными переездами с места на место. Обычно первые две недели съемок тратятся только на то, чтобы понять, как работать со съемочной группой, а в данном случае у нас была неделя на подготовку каждой истории и примерно десять дней на съемку, после чего нужно было собираться и ехать дальше. Ночная съемка зимой, на морозе, работа со съемочной группой, в которой никто не понимает по-английски, — все это вызывало дополнительные трудности. Но у нас были очень хорошие команды, потому что, набирая людей, мы в первую очередь смотрели не на их профессионализм, а на то, насколько им интересен наш проект. Так что у нас работали настоящие энтузиасты. Кто бы еще согласился снимать всю ночь, под открытым небом?

«Ночь на Земле» можно охарактеризовать как малобюджетную версию фильма Вендерса «Когда наступит конец света[13]» А Вы знали, что Вендерс снимал свой фильм одновременно с вами?

Я знал, что он занимается неким проектом и что съемки проходят в разных странах. Но фильмы получились очень разные: у него действие перемещается из одного города в другой, а у нас все истории разворачиваются одновременно, в одну и ту же ночь, каждая история привязана к определенному городу, они не пересекаются между собой.

В каждом эпизоде важным мотивом является слепота.

Да, причем на разных уровнях. Хотя я не слишком силен в подобного рода анализе, но могу утверждать, что этот мотив присутствует. Причем я обратил на него внимание только в процессе монтажа; когда я писал сценарий и снимал фильм, это было не так очевидно.

Не могли бы вы рассказать об этом чуть подробнее?

Мне многие говорили, что в фильме речь идет о людях, которые не видят происходящего вокруг них. В парижской истории слепота относится не столько к слепой девушке, сколько к водителю, который считает, что ее слепота — это слабость, дефект, физический недостаток. Он строит разговор с ней так, чтобы найти в ней эту слабость и таким образом упрочить свое изначальное представление о ней. Но ее нельзя назвать слабой. Она слепая — и все. Такой она родилась. В остальных историях герои тоже в каком-то смысле слепы — они не видят друг друга, не могут разобраться в собственной ситуации.

А нет ли здесь аллюзии на фильм «Бетти Блю», где Беатрис Даль выкалывает себе глаз?

Нет. Я и забыл, что в «Бетти Блю» есть такой эпизод, пока не пересмотрел этот фильм заново. Но это было уже после того, как я закончил монтаж «Ночи на Земле».

Уже в вашем первом фильме, «Вечные каникулы», где герой уезжает в Париж и его место занимает французский эмигрант, возникает еще один важный мотив — бездомность у оторванность от корней, эмиграция. Почему вас так интересует эта тема?

Меня часто спрашивают об этом. Не знаю. Студентом я год провел в Париже. Это была моя первая поездка за границу, и она сильно изменила мое представление о мире. Благодаря ей я решил стать режиссером, потому что в Париже я посмотрел огромное количество фильмов, которые мне никогда не удалось бы увидеть в Нью-Йорке, и понял, что кинематограф — это мое призвание.

«Страннее рая» — это фильм, снятый несколькими длинными планами, на протяжении всей картины камера почти не движется. Как вам кажется, усложнился ли с тех пор ваш режиссерский стиль?

Он меняется в зависимости от сюжета фильма. В «Ночи на Земле», например, очень важны диалоги. Действие происходит в машине, пространство ограничено, и герои не могут раскрыться, просто двигаясь в кадре, молча, как это было в фильме «Страннее рая». В «Ночи на Земле» мне больше всего нравятся моменты, когда герои молчат, и именно из этого молчания становится понятно, что между ними происходит. Поездку в такси не назовешь значительным событием в жизни. Если в кино кто-то из героев берет такси, мы видим, как он садится в машину, а в следующем кадре уже выходит из нее. Так что «Ночь на Земле» в каком-то смысле состоит из эпизодов, которые обычно вырезают из фильма. В фильмах «Страннее рая» и «Вне закона» мне тоже нравится то, что происходит в промежутке между событиями, которые мы привыкли воспринимать как значительные.

В вашем первом фильме присутствует определенная доля солипсизма и он организован вокруг одного персонажа. В «Ночи па Земле» много героев, много различных точек зрения. Такое чувство, что в каждом следующем вашем фильме появляется все больше персонажей, но сюжеты становятся короче, фильм состоит из нескольких миниатюр, герои буквально теснят друг друга на экране. Вы пытаетесь создать более широкую панораму жизни?

Нет. На самом деле это случайность. После «Таинственного поезда» я не собирался снимать еще один «цикл миниатюр» — называйте этот жанр как хотите, это не важно. У меня был сценарий фильма с одним главным героем. Но по различным причинам, о которых я сейчас не хотел бы распространяться, съемки этой картины пришлось отложить, и мне ничего не оставалось, как очень быстро написать новый сценарий.

По сравнению с остальными вашими картинами актерский состав этого фильма куда более впечатляющ: Джина Роуленде, Армин Мюллер-Шталь, Уайнона Райдер...

Джина и Уайнона попали в этот фильм по довольно странному стечению обстоятельств. Я как раз написал черновой вариант сценария; в лос-анджелесском эпизоде первоначально были герои-мужчины, и этот вариант не очень меня устраивал. Но получилось так, что актер, для которого я написал одну из ролей в этой новелле, неожиданно сообщил, что не сможет участвовать в съемках. А дня через два я познакомился с Уайноной и Джиной — с каждой по отдельности и совершенно случайно. Джина — одна из моих любимых молодых американских актрис. Я рассказал им, каждой по отдельности, о проекте, и обеим он показался интересным. Потом я переписал этот эпизод под них, принес им сценарий, и они согласились сниматься. Остальные роли я тоже писал для определенных актеров: для Рози Перес, Исаака Де Банколе, Беатрис Даль, Роберто Бениньи и трех финских актеров (всего их было четверо). Так что во время работы над сценарием я уже мысленно подобрал семьдесят процентов актеров, а остальные тридцать процентов нашлись по ходу дела.

Вы много импровизируете на съемках?

Обычно мы импровизируем на репетициях: порой мы репетируем эпизоды, которых нет в сценарии, но которые помогают построить образ. Когда мы разыгрываем эти сцены, у меня появляется много новых идей для сценария. А когда начинаются съемки, тут все зависит от актеров. Я предпочитаю импровизировать на репетициях, потому что тогда мы не бросаем деньги на ветер. Но некоторым актерам и на съемках нужна свобода. Роберто Бениньи все время нужно импровизировать, в этом вся суть его таланта. Джанкарло Эспозито тоже много импровизирует. А финские актеры, например, даже во время репетиций старались придерживаться сценария. Для меня настроение сцены гораздо важнее, чем точность диалогов. В конечном итоге я всегда старюсь прийти к диалогу, который устраивал бы и меня, и актеров, но существует бесчисленное множество способов выразить одну и ту же мысль, так что реплики можно менять, — главное, чтобы смысл от этого не менялся. Очень важно, чтобы диалог выглядел естественно и соответствовал образам героев.

Вы с самого начала придерживались этого метода или он вырабатывался постепенно?

Я всегда работал таким образом. Но за это время я научился показывать актерам на репетициях, что от них требуется, и стал больше придерживаться сценария. В каком-то смысле я работаю наоборот. Большинство режиссеров получают уже готовый сценарий, а потом кто-то другой занимается подбором актеров. Я же начинаю работу с того, что мысленно подбираю актеров для будущего фильма и на этой основе пишу сценарий. Я скорее продюсер, чем режиссер, в том смысле, что режиссер может подключиться к уже спланированному проекту, в то время как для меня работа над проектом начинается с того, что я представляю себе — пусть даже в общих чертах — человека, актера, его индивидуальные особенности. А из этого уже складывается образ того или иного персонажа. Такой подход мне кажется более органичным.

Ощущаете ли вы некое родство с Кассаветесом, Скорсезе и другими режиссерами, которые работают подобным образом?

Я восхищаюсь тем, как они работают. Скорсезе, кстати, живет здесь неподалеку. У него в фильмах очень сильные диалоги — они настолько реалистичны, что в его персонажей по-настоящему веришь. Язык — важнейшая для меня вещь. Мне нравится наблюдать, как в язык проникают элементы сленга, иностранные заимствования, как он видоизменяется под воздействием каких-то культурных влияний. Я люблю работать с другими языками. В «Таинственном поезде» герои говорят между собой на японском, которым я не владею. Я не говорю ни по-фински, ни по-итальянски, хотя итальянский немного понимаю.

Как же вы тогда пишете диалоги на иностранных языках? Объясняете актерам, какова основная идея, а они импровизируют?

Я пишу по-английски, а потом обращаюсь за помощью к переводчикам, друзьям или к самим актерам, чтобы правильно перевести все реплики. Язык — это своего рода код, который мы используем, так что если мы вместе с актерами переводим диалог и постоянно следим за тем, чтобы манера говорить соответствовала образу героя — например, финского рабочего, — то все получается как надо. К примеру, в парижском эпизоде «Ночи на Земле» водитель-африканец и пассажирка такси говорят совершенно по-разному. Девушка говорит на уличном жаргоне, это грубый, вульгарный французский язык. Водитель тоже говорит по-французски, но это скорее язык иммигрантов. Такие вещи очень важны, чтобы диалог выглядел правдоподобно.

Ваш стиль часто называют минималистским. Вы согласны с подобным определением?

Минимализм — это ярлык, который закрепился за определенной группой художников и фотографов. Какой-то особой близости к ним я не чувствую.

Но есть и писатели-минималисты: Раймонд Карвер, Энн Битти...

Наверное, когда меня называют минималистом, то имеют в виду, что в моих фильмах довольно простые сюжеты и поэтому стиль тоже не отличается сложностью. Конечно, стиль моих картин нельзя назвать византийским, вычурным, замысловатым. Он довольно простой. Можно сказать — редуцированный.

Согласны ли вы с тем, что при всем минимализме вашего кинематографического языка он заметно обогащается от фильма к фильму?

В «Ночи на Земле» смена кадров гораздо динамичнее, но мы так или иначе ограничены положением камеры — вариантов тут очень мало. Кроме того, в фильм почти не вошли городские виды, которые мы снимали из окна такси: когда я начал монтировать фильм, я не мог решить, куда их вставить. Я подумал, что прерывать диалоги героев, в которых заключается суть фильма, ради того, чтобы дать панораму города, — слишком поверхностный подход.

После выхода фильма «Страннее рая» ваш стиль и ваша эстетика сильно повлияли на американский независимый кинематограф, да и на независимое кино во всем мире — взять, например, фильмы братьев Каурисмяки. Лак вы можете это объяснить?

Это сложный вопрос. Я не знаю, в чем здесь дело — в моем влиянии или в том, что молодые режиссеры одинаково реагировали на модную тенденцию снимать красиво и быстро, — знаете, все эти приемы монтажа в духе фильма «Полиция Майами: отдел нравов», использование саундтрека в эпизоде, где герои не слушают музыку, в общем, эстетика канала «МТУ». Аки Каурисмяки — один из моих любимых режиссеров. Я с нетерпением жду выхода его нового фильма, «Жизнь богемы».

Считаете ли вы свои фильмы и американское независимое кино вообще некой альтернативой Голливуду, который постепенно вторгается и в мир андеграундного кино?

Мне нравится разное кино. В кинематографе диапазон жанров и стилей очень широк: от порнофильмов и боевиков с восточными единоборствами до картин Майкла Сноу, Стэна Брекхеджа и Скорсезе. Но в данный момент мне кажется, что цель Голливуда — постараться удовлетворить любые запросы и постоянно увеличивать прокат. Места для маргиналов остается все меньше и меньше.

Вы читаете рецензии на свои фильмы?

После «Таинственного поезда» я не читал почти ничего. Правда, если мне говорили, что вышла особо злобная рецензия, я старался ее найти — отрицательные отзывы всегда интереснее. Мнение других людей о моих фильмах я уважаю гораздо больше, чем свое собственное, потому что я настолько внутри них, что порой даже не знаю, нравятся мне мои фильмы или нет. После завершения фильма я никогда его не пересматриваю. К концу работы я уже не могу на него смотреть. Мне пришлось пересматривать последний фильм, когда его готовили на видео, — нужно было посмотреть качество копии и так далее, — но я вижу только картинку. Я настолько внутри этого, что уже не вижу сам фильм.

Значит, вам нравится рабочий процесс сам по себе.

Больше всего мне нравятся съемки: приходится работать в команде, где все люди очень разные, но всех связывает общая цель.

Над чем вы сейчас работаете?

Я пишу сразу два сценария, они очень разные. Раньше мне никогда не приходилось параллельно заниматься двумя проектами, но я уже сделал несколько набросков будущих сценариев и теперь обдумываю их. Я еще не садился за писание, потому что в последнее время пришлось много ездить по стране и за границу, заниматься продвижением этого фильма, готовить копии и прочее.

Какой из ваших фильмов вам нравится больше всего?

Наверное, «Вне закона», потому что атмосфера на съемках была очень веселая. Новый Орлеан сам по себе — место замечательное, но и отрывались мы, конечно, по полной. Теперь кажется фантастикой, что мы вообще что-то сняли: насколько я помню, каждый съемочный день заканчивался попойкой, так что я не знаю, как нам физически удалось сделать фильм. Я воспринимаю свои картины как домашнее видео. Сам фильм я уже не вижу — помню только, как мы его снимали.

В этом фильме была некая мифологическая подоплека: я вспоминаю сцену, в которой герои стоят на перекрестке. А в основе «Ночи на Земле», как мне кажется, лежит вращение Земли вокруг своей оси. Мою манеру построения сюжета можно назвать классической — я стремлюсь упорядочить события в соответствии с классической схемой. «Страннее рая» — это три акта с кодой, «Вне закона» — тоже: до тюрьмы, в тюрьме, побег из тюрьмы и финал. Я использую эту структуру формально, даже если в актах не соблюдаются классические законы развития: экспозиция, кульминация, развязка. В «Ночи на Земле» пересечение часовых поясов, присутствие одновременно в нескольких точках планеты, закат солнца в начале фильма и рассвет в конце — все это помогло мне придать фильму законченную форму.

Меня пригласили на обсуждение одного из ваших фильмов в колледж Бентли; интересно, вас они тоже позвали?

Да, позвали... Когда это будет?

Сегодня вечером.

 

Regis Filmmaker's Dialogue [14]: Джим Джармуш. Джонатан Розенбаум / 1994

 

Это интервью состоялось в рамках ретроспективы фильмов Джармуша в «Уокер-арт-сентр» в Миннеаполисе 4 февраля 1994 года. Собственность «Уокер- арт-сентр». © «Уокер-арт-сентр», 2000.

Когда вы начали интересоваться кинематографом? Как произошло ваше первое знакомство с кино?

Первый фильм, который произвел на меня по-настоящему сильное впечатление, — «Дорога грома» с Робертом Митчумом в главной роли. Я посмотрел его, когда был на каникулах во Флориде вместе с матерью и сестрой. Мы заехали в «драйв-ин» — такой кинотеатр, где фильмы можно смотреть, не выходя из машины. Мне было тогда лет шесть. До этого я смотрел только диснеевские фильмы вроде «Сына Флаббера». И вот я увидел настоящий фильм, с закрученным сюжетом, с погонями и насилием. Тогда я по-настоящему заинтересовался кинематографом, живым кинематографом.

В детстве вы часто ходили в кино?

Я вырос в Акроне, штат Огайо. Выбор фильмов там был небольшой. Там был один кинотеатр, он назывался «Стейт-театр», где по субботам шли дневные программы с фильмами вроде «Мухи» и «Нападения крабов- монстров». По субботам показывали две картины за сеанс, и мать частенько меня туда отводила — наверное, чтоб сплавить меня куда-нибудь на вечер. Так что я часто там бывал, мне там нравилось. Кроме этого кинотеатра, в Акроне было мало что интересного. Когда я уже был подростком, появился, как тогда говорили, арт-хаус — кинотеатр, где в будние дни крутили европейские эротические ленты, а в пятницу по вечерам у них шла программа под названием «Андеграундное кино». Мы с приятелями постоянно ходили на этот сеанс. У нас были поддельные удостоверения, так что с возрастом проблем не было. В этом кинотеатре мы много чего пересмотрели — «Девушки из Челси» Энди Уорхола, фильмы Стэна Брекхеджа, «Страсти по косяку»[15].

Это было в шестидесятые годы?

Да, в конце шестидесятых.

В какой момент вы поняли_у что хотите стать режиссером?

Я поступил в колледж, чтобы изучать литературу, я хотел стать писателем. На последнем курсе я поехал на стажировку в Париж, и вместо того, чтобы посещать лекции, я большую часть времени проводил в Синематеке и в разных других кинотеатрах. Вернувшись в Нью-Йорк, я совершенно не представлял, что мне делать дальше. В то время я начал серьезно интересоваться кинематографом, а мои литературные опусы стали все больше напоминать сценарии. Может быть, вы знаете книгу Берроуза «Последние слова Голландца Шульца»? Она во многом стилизована под киносценарий. Что-то похожее писал тогда и я. Потом я подал заявку в киношколу Нью-Йоркского университета. Даже не знаю, зачем я так старался, — у меня все равно не было денег, чтобы платить за обучение, и я на тот момент не снял еще ни одного фильма. До сих пор не понимаю, почему меня все-таки приняли. Я получил специальную стипендию на оплату обучения и стал изучать кино.

Интересно... Поездка в Париж, о которой вы говорили, была вашим первым заграничным путешествием?

Да. Если бы не эта стажировка, боюсь, я бы и до Канады не доехал — это же страшно далеко. Особенно если ты родом из Акрона.

Я спрашиваю об этом потому, что считаю совершенно уникальной одну особенность ваших фильмов: это фильмы американского режиссера, который чувствует себя дома лишь за пределами Америки. Это довольно необычно.

Вы правы, мне неуютно в Америке, но это не значит, что за ее пределами я чувствую себя как дома.

Эта формулировка даже лучше. Скажите, вы сняли «Вечные каникулы», еще будучи студентом киношколы?

Да. Я начал снимать этот фильм в качестве дипломного проекта в киношколе Нью-Йоркского университета. Тогда я получил стипендию от Фонда Луиса Б. Майера. Эти деньги предназначались для оплаты последнего года обучения, и их должна была получить непосредственно киношкола, но по ошибке эту сумму прислали мне. Вместо того чтобы заплатить за учебу, я израсходовал стипендию на съемки фильма. В итоге я снял «Вечные каникулы», но диплом мне так и не выдали. Им не понравилось, что я не заплатил за учебу. От фильма они тоже были не в восторге.

Это действительно был ваш первый фильм или до этого вы снимали короткометражки?

Да, в студенческие годы я снял два или три короткометражных фильма. Это были учебные работы. У меня они не сохранились; надеюсь, что они потеряны навсегда.

Получается, что бюджетом «Вечных каникул» был грант от Фонда Майера. Или у вас были какие-то дополнительные источники финансирования?

Кроме стипендии я еще взял кредит в банке, якобы на покупку машины. Общий бюджет фильма составил около двенадцати тысяч долларов.

У меня сложилось впечатление, что вы подбираете актеров для будущего фильма еще до того, как начинаете писать сценарий. То есть вы пишете сценарий для определенных актеров. С «Вечными каникулами» была такая же ситуация?

. Да. Я до сих пор не считаю себя настоящим режиссером — и в этом для меня нет ничего унизительного. В моих первых фильмах снимались мои друзья, и когда я писал сценарии, то писал непосредственно для них. И в каком-то смысле я до сих пор продолжаю это делать, хотя сейчас у меня есть возможность работать с профессиональными актерами, с более опытными людьми. Многое с тех пор изменилось: я снял несколько фильмов, много бывал за границей, познакомился с разными актерами. Так что мой круг общения стал гораздо шире, но метод работы остался прежним. Я пишу сценарий, уже представляя себе, какие актеры будут играть в фильме. Если мне не удается заманить какого-либо актера на съемки, я просто переписываю эту роль под другого исполнителя. Принципы работы не поменялись.

Актеры, которые снимались в фильме «Страннее рая», учились вместе с вами?

Нет. На самом деле люди, которые играют в этом фильме, еще не были тогда актерами — кроме Эстер Балинт. Джон Лури и Ричи Эдсон были музыкантами и до этого не снимались в кино, хотя Джон к тому времени уже снял несколько фильмов на восьмимиллиметровую пленку, в стиле Джека Смита.

А чем занимался Крис Паркер?

С Крисом я случайно познакомился на улице, мы были приятелями. Когда мы познакомились, ему было лет четырнадцать. В то время мы с ним почти каждый вечер ходили в клуб «CBGB». Это было в конце семидесятых. Крис Паркер мог заговорить кого угодно, у людей он неизменно вызывал доверие; он хорошо знал Хилли Кристал, который до сих пор является владельцем «CBGB»[16]. Ему каждый раз удавалось бесплатно пройти в клуб, потом он открывал служебный вход, через который обычно заносили аппаратуру для концертов, и проводил меня внутрь. У нас в то время не было денег, чтобы платить за вход. По крайней мере, деньги были далеко не каждый день. Крис интересовался разными музыкальными стилями, особенно бибопом и панк-роком. Странное сочетание, ничего не скажешь. Хотя сейчас я в чем-то его понимаю.

Думаю, этого вполне достаточно в качестве прелюдии к первому фрагменту, который мы с вами сейчас и посмотрим. Это отрывок из фильма «Вечные каникулы», где участвуют Крис Паркер и еще один актер, Фрэнки Фэйсон.

Похоже на шоу Джея Лино. (Смех в зале.)

 

[Первый фрагмент: «Вечные каникулы».]

Мне было бы любопытно узнать, откуда взялась эта история [о джазмене, который забыл, как играть «Где- то за радугой». — Авт.].

Ее рассказывал какой-то юморист, уже не помню кто. Я как-то услышал эту историю по радио, поздно вечером, и тут же вставил ее в фильм. Как звали автора, я, к сожалению, не помню. Так что теперь вы понимаете, почему в киношколе мне не хотели давать диплом. (Смех в зале.)

Но в то же время в этой сцене на стене висит постер «Невинных дикарей», это фильм Николаса Рэя, а Николас Рэй был одним из ваших преподавателей в киношколе.

Да.

Он как-то руководил вами в работе над этим фильмом?

Только из-за него я вернулся в Нью-Йоркский университет. Я учился по трехгодичной программе, и когда у меня кончились деньги — это было уже на третьем курсе, — я пошел к Ласло Бенедеку, режиссеру фильма «Дикарь», который был тогда директором киношколы, чтобы сообщить, что не смогу оплатить последний год обучения. А он сказал мне: «Слушай, у нас собирается преподавать Ник Рэй, ему нужен ассистент. Мне кажется, ты подойдешь». Я ответил: «Это здорово, но я как раз хотел сказать вам, что ухожу из киношколы. У меня нет денег, чтобы платить за учебу». А он говорит: «Знаешь что, приходи завтра и сам поговори с Ником, а я подумаю, как помочь тебе получить стипендию, чтобы ты мог продолжать учебу». Он имел в виду стипендию Луиса Б. Майера. Я пришел на следующий день, познакомился с Ником Рэем, который в то время был моим кумиром. Он спросил, согласен ли я быть его ассистентом. Так я и вернулся в киношколу.

Он помогал вам в работе над «Вечными каникулами»?

Он постоянно критиковал сценарий, говорил, что фильм слишком затянут, что в нем мало действия, что герой фильма должен убить свою девушку, что у нее в сумочке должен оказаться пистолет и т. д. И это при том, что тогда в сценарии было гораздо больше действия, чем в итоге осталось. Потому что всякий раз, когда Ник давал мне какой-нибудь совет, я шел домой и делал прямо обратное, я все время убирал из сценария моменты, которые ему нравились. Тогда я и сам не знал, почему так поступаю. Теперь я понимаю, зачем это делал: я не хотел, чтобы он воспринимал меня как марионетку, которой можно управлять. Каждый раз я приносил ему сценарий, в котором становилось все меньше действия, и наблюдал за его реакцией. Обычно он с ошеломленным видом говорил: «Еще дальше от того, к чему нужно стремиться». Но в конце концов, когда я принес ему окончательный вариант сценария, он сказал мне, что очень рад, что я не следовал его советам и выработал свой собственный стиль. Но тогда я делал это совершенно неосознанно.

Я заметил одну интересную особенность, своего рода фирменный знак вашего стиля. Эпизод, который мы сейчас посмотрели, по сути дела, представляет собой один очень длинный план. Пару раз вы, кажется, даете обратный кадр с Крисом Паркером, но в остальном предоставляете актеру полную свободу в кадре. Это ваше осознанное решение? Повлияла ли на подобную манеру съемки финансовая сторона?

Конечно. Я отлично помню, что снял только один дубль этого длинного эпизода, потому что у меня не было возможности снять второй и потом выбрать. Изначально я избрал такой стиль именно из финансовых соображений. А еще я тогда находился под сильным впечатлением от фильма Эймоса По «Иностранец», это был своего рода панк-фильм; Эймос снял его в семьдесят седьмом или семьдесят восьмом году за пять тысяч долларов, или около того. По и его друг Эрик Митчелл, мои хорошие приятели, постоянно говорили мне: «Давай, Джим, ты тоже можешь снять фильм». По и Митчелл были для меня источником вдохновения, снимали они похожим образом, и тоже из финансовых соображений. Кстати, этот эпизод снимался в фойе кинотеатра «Сент-Маркс» — сейчас его уже нет, его закрыли, — где я в то время работал билетером. Это был дешевый кинотеатр, и я, как новичок, был там мальчиком на побегушках. Мне могли сказать: «Джим, возьми-ка фонарик, спустись в зал и объясни вон тем орлам, что траву у нас не курят. (Смех в зале.)

На самом деле, я не узнал кинотеатр, когда смотрел этот эпизод, но «Сент-Маркс» как нельзя лучше подходит для этого фильма, потому что он находился в Нижнем Ист-Сайде. Помнится, я смотрел там «Красную линию 7000» Говарда Хоукса. Кстати, странно, но в этом эпизоде звучит музыка не из «Невинных дикарей». По-моему, это саундтрек к какому-то фильму Серджо Леоне?

Да. На этом сеансе показывали два фильма, второй постер просто не вошел в кадр. Это музыка из фильма «Хороший, плохой, злой».

Как развивались события после окончания съемок? Вам сразу удалось показать фильм или это потребовало от вас каких-то дополнительных усилий?

В Нью-Йоркском университете как раз проводился студенческий кинофестиваль, и я отдал его туда. Комиссия запретила мне участвовать в фестивале и вернула фильм. Мало того, я получил от них очень неприятное письмо, общий смысл которого сводился к вопросу: «Что за дерьмо вы прислали?» Я растерялся: В то время я играл в рок-группе, и я подумал: «Ладно, я снял один фильм, больше я не собираюсь этим заниматься, потому что все равно мне никто не даст этим заниматься, но, по крайней мере, я снял собственный фильм». А потом фильм посмотрел Марк Уайз и сказал, что хотел бы показать его на кинофестивале в Мангейме, в Германии. Я тогда вообще не догадывался о существовании кинофестивалей — ну, слышал краем уха про Каннский фестиваль, и все. Я сказал: «Круто!» — и мой фильм показали в Мангейме. Но это было еще не все. Уайз сказал: «Они пришлют тебе билет на самолет, так что ты сможешь приехать в Германию и присутствовать на фестивале». Я страшно удивился. Я не предполагал, что из этого фильма может получиться бесплатная поездка в Германию. Я отправился на фестиваль, и там фильм получил премию — что-то около двух тысяч долларов. На тот момент у меня не было никаких денег, я уже несколько месяцев не платил за жилье, и за мной уже охотились мафиозного вида домовладельцы. И вот я вернулся в Америку с двумя тысячами долларов. А потом компания «WDR» купила у меня права на прокат фильма на немецком телевидении. Таким образом, фильм полностью окупился. Потом я получил приглашение на Берлинский кинофестиваль и на фестиваль в Роттердаме. И потом все завертелось. -

Помнится, один из номеров немецкого киножурнала «Фильмкритик» был полностью посвящен вашему фильму.

Да, я был в шоке.

И на тот момент фильм ни разу не показали в Соединенных Штатах — кроме, конечно, просмотра в Нью- Йоркском университете?

Его и на сегодняшний момент ни разу не показали в Соединенных Штатах. (Смех в зале.)

Это очень интересно. Еще до выхода на экран фильма «Страннее рая» вы уже получили довольно широкую известностъ в Европе. Насколько я знаю, «Рай» изначально представлял собой короткометражный фильм, а затем вы решили сделать его полнометражным. Это действительно так?

Да.

Еще я знаю, что на разных этапах вам помогали такие режиссеры, как Вим Вендерс, Жан-Мари Штрауб и Даниэль Юйевял отдавали какое-то количество неиспользованной пленки и уже отснятого материала. Как вам удалось это устроить? Ник Рэй пригласил меня в качестве ассистента на съемки фильма Вима Вендерса «Молния над водой». Там я, конечно, встретился с Вимом, но я был единственным членом съемочной группы, которого пригласил Ник, а не Вим, так что на съемках меня воспринимали как аутсайдера. Я начал снимать «Вечные каникулы» на следующий день после смерти Ника. Фильм был снят за десять дней. Вим посмотрел его, а полтора года спустя он и его тогдашний коллега Крис Северник сказали мне, что у них осталась неэкспонированная пленка после съемок фильма «Положение вещей». Они предложили мне пленку, и Вим сказал, что тем самым какая-то часть расходов уже покрыта и что пленки хватит на получасовой или сорокаминутный фильм. Я написал сценарий первой части «Страннее рая» именно потому, что у меня уже была эта пленка. А потом Жан-Мари и Даниэль дали мне еще пленки, которую можно было использовать для затемнений. Так что они тоже мне очень помогли. Когда я монтировал первую часть, то параллельно уже писал сценарий для полнометражной версии, так что, когда короткометражный фильм был готов, у меня уже был написан сценарий, с которым можно было продолжать работу. И тут мне снова помогли — на этот раз это был Пол Бартел, который одолжил мне денег, чтобы я смог выкупить у Криса Северника правана первую часть. С правовой точки зрения Крис вел себя сомнительно — например, отдал пленку в лабораторию под своим именем. Видимо, он решил ее придержать и без выкупа отдавать не собирался. Пол Бартел, с которым я совершенно случайно познакомился тоже, кажется, на кинофестивале, тогда как раз выпустил очень успешный фильм «Поедая Рауля». Он спросил, в чем проблема, я объяснил ему ситуацию, и он сказал: «Что ж, рад поддержать начинающих режиссеров, тем более что могу себе это позволить. У меня есть какие-то деньги, вернете через год». Он сыграл роль ангела-хранителя. До этого я не мог найти финансирование, потому что права на фильм мне не принадлежали. А потом я получил деньги от немецкого телевидения, и у меня появился продюсер в Германии, Отто Грокенбергер, который помог мне профинансировать оставшуюся часть фильма. Так что в ту пору меня окружали замечательные люди, которые очень мне помогли. Не знаю, зачем они это делали, но без их помощи фильм не получился бы.

Меня всегда интересовал венгерский аспект фильма. Это как-то связано с вашей семьей, с вашими корнями? Или с кем-то из ваших знакомых?

Тут две причины. Во-первых, мои предки со стороны отца — чехи; моя бабушка, которая была очень похожа на тетю Лотти из фильма, — чешка. Во-вторых, Эстер Балинт работает в нью-йоркском театре «Сквот», это экспериментальная театральная труппа из Будапешта, мои хорошие друзья. Многие мои знакомые часто бывали в этом театре, общались с актерами. Вся труппа жила в огромном доме на Двадцать третьей улице, там же находился и театр. Мне кажется, здесь сказались оба этих обстоятельства.

Похожеу что сейчас самое время посмотреть второй фрагмент. Это отрывок из первой части фильма «Стран нее рая». Незадолго до этого Эстер Балинт появляется в Нью-Йорке и останавливается у своего двоюродного брата Уилли. Ее героиню зовут Ева. В этом эпизоде она знакомится с другом Уилли, Эдди, которого играет Ричард Эдсон.

[Второй фрагмент: «Страннее рая».]

Я заметил, что в этом эпизоде тоже присутствуют своего рода киноцитаты. Когда Эдди читает вслух газету, там фигурирует название фильма, «Токийская история».

Да, это все клички скаковых лошадей. Я использовал названия нескольких фильмов Одзу — «Поздняя весна»...

Да, и еще «Соблазн».

Точно. Там несколько названий.

Вам не кажется, что ваша манера съемки в чем-то сродни простоте Одзу: просто поставить камеру перед героями и...

Да, здесь есть сходство. У меня очень противоречивые вкусы. Мне нравятся чистые, беспримесные вещи: фильмы Одзу, Карла Дрейера, кое-что из вещей Джозефа Корнелла или Сая Твомбли, музыка Антона Веберна. Или группа Ramones. Простые вещи производят на меня сильное впечатление. Но, с другой стороны, меня привлекает пестрое, беспорядочное: музыка Blue Cheer, картины Джексона Поллока или Де Кунинга. Мне нравятся такие фильмы, как, например, «Король Нью-Йорка» или «Окольный путь». Пестрота в искусстве меня тоже привлекает, но моя собственная эстетика движется скорее к чистоте форм.

Знаете, что мне напомнили затемнения в фильме «Страннее рая»? Они чем-то похожи на блюзовые рефрепы. Это своего рода границы между сценами. Вы воспринимаете каждую сцену как единое целое. Как долго вы монтировали эти затемнения? Я имею в виду хронометраж и прочее.

Я очень долго выяснял для себя, сколько должны длиться эти затемнения. На самом деле они не все одинаковой длины. Этот прием был изначально предусмотрен в сценарии, потому что я хотел избежать слишком прямолинейного монтажа. Затемнения — как блюзовый рефрен, как дыхание, вдох и выдох: один образ исчезает, и его постепенно сменяет другой. Я с самого начала решил использовать этот прием, но при монтаже мы варьировали длину затемнений.

В вашем фильме очень длинные планы; это усложнило или, наоборот, облегчило съемочный процесс?

И то и другое. Мне кажется, длинные планы удобнее для актеров, потому что длинный план создает почти театральную ситуацию, у актеров больше времени для создания образа. Мне помогло то, что мои актеры раньше никогда не снимались в кино, да и сам я тогда был начинающим режиссером. Но с другой стороны, длинные планы вызывали затруднения в работе, потому что у нас было очень мало пленки, и если бы кто-то из нас ошибся, весь дубль пошел бы насмарку. Так что здесь были и плюсы, и минусы.