Не является ли делом врача сохранение жизни.

Если лечение не имеет результата, то обязанностью вра­ча является облегчение страданий пациента.

Опубликованные в 1996 г. результаты независимого ис­следования показали, что врачи в Нидерландах с должной тщательностью подходят к принятию решений в вопросах окон­чания жизни пациента.

Может ли пациент из другой страны приезжать для осу­ществления эвтаназии в Нидерланды?

Это невозможно в силу необходимости наличия довери­тельных отношений между лечащим врачом и пациентом. Про­цедура регистрации и проверки каждого случая применения эвтаназии требует того, чтобы просьба пациента о примене­нии эвтаназии была сделана им по собственной воле и была им хорошо взвешена, при этом речь также должна идти о неизлечимых и невыносимых страданиях, испытываемых па­циентом. Чтобы быть в состоянии дать свою оценку этим ас­пектам, врач должен хорошо знать пациента. Это означает, что пациент должен в течение определенного периода нахо­диться под наблюдением данного врача.

Удовлетворение просьбы о применении эвтаназии пред­ставляет для врача тяжелую эмоциональную нагрузку. Врачи принимают такое решение не без раздумий. Также и с этой точки зрения время, в течение которого пациент находится под наблюдением, играет важную роль для установления лич­ного контакта между пациентом и лечащим врачом.

Может ли с просьбой об эвтаназии обращаться несовер­шеннолетний?

В законе содержится положение относительно обращения несовершеннолетних с просьбой о применении эвтаназии или

458 Часть VI. Антропология права и современная цивилизация

Глава 15. Эвтаназия

 

об оказании помощи при самоубийстве. Это положение согла­суется в том, что касается разделения на возрастные катего­рии, с существующими правилами о врачебном уходе для несовершеннолетних. Пациенты от двенадцати до шестнадца­ти лет могут обращаться с просьбой о применении эвтаназии, однако при этом требуется также согласие родителей или опекуна. Шестнадцати-семнадцатилетние принимают такое решение, в принципе, самостоятельно, но их родители дол­жны участвовать в формировании этого решения. В случаях, когда речь идет о пациентах-подростках, также может иметь место ситуация неизлечимых и невыносимых страданий. При удовлетворении просьбы несовершеннолетнего о применении эвтаназии врач также должен выполнять указанные требо­вания должной тщательности.

На практике выяснилось, что эвтаназия применяется, в первую очередь, к больным раком в терминальной стадии (90%). Также и в случаях обращения несовершеннолетних с просьба­ми о применении эвтаназии речь идет большей частью о се­рьезно больных подростках, страдающих от рака. В этих очень редких случаях родители или опекун могут присоединиться к такой просьбе. На практике всегда имеет место детальное обсуждение ситуации между лечащим врачом, пациентом и родителями или опекуном. Почти всегда в этих особых случа­ях удается достичь консенсуса.

Противоречит ли нидерландский закон об эвтаназии меж­дународным договорам об охране права на жизнь?

Нидерландские власти придерживаются того мнения, что этот закон не противоречит международно-правовому обяза­тельству охранять право на жизнь от посягательств на это право со стороны властей или граждан.

Это обязательство изложено, в частности, в ст. 6 Пакта ООН о гражданских и политических правах и в ст. 2 Европей­ской конвенции о правах человека. В основе этих положений лежит уважение феномена жизни. Эти договоры отказывают властям и другим институтам и лицам в праве лишать кого-либо жизни против его воли (за исключением известных чрез­вычайных ситуаций).

Эти положения не ориентированы на сохранение состоя­ния неизлечимых и невыносимых страданий. Они представля­ют индивидууму защиту от посягательств на его право на жизнь. Ни из текста, ни из предыстории закона не следует наличия неправомерного нарушения этого права. Государ­ства — участники договоров обладают большой степенью сво­боды для обеспечения охраны жизни в рамках своих собствен­ных правовых систем — таково общепринятое понимание ука­занных сформулированных в общих выражениях положений. Универсальный запрет применения эвтаназии и оказания по­мощи при самоубийстве не может быть, таким образом, осу­ществлен исходя из этих договоров, однако охранный аспект этого закона должен выдерживать проверку на выполнение нормы "уважение жизни". Закон использует эту норму как исходный пункт. Применение эвтаназии по собственной просьбе пациента не представляет собой какой-либо формы преднамеренного лишения жизни в том смысле, как об этом говорится в вышеуказанных статьях договоров.

Закон об эвтаназии не противоречит международным до­говорам и изложенным в них фундаментальным правам че­ловека. Нидерландское правительство самым активным об­разом поддерживает эти права, но в рамках этой поддерж­ки оно не считает, что индивидуум не имеет возможности принять собственное решение о том, стоит ли свою жизнь продолжать или нет. Самоубийство в Нидерландах, в проти­воположность некоторым другим странам, также не нака­зуемо".

Завершим этот скорбный сюжет еще одним вопросом, который задает Ю. А. Дмитриев: можно ли защитить права человека после его смерти?¹ Мы бы поставили проблему еще в более широком смысле: обладает ли человек правами и после физиологической смерти?

Напомним, что Всеобщая исламская декларация прав человека в первой же статье "Право на жизнь" (во второй ее части) предписывает: "После смерти, как и при жизни,

¹ См.: Дмитриев Ю. А. Можно ли защитить права человека после его смерти? // Право и политика. 2001. № 6.

460 Часть VI. Антропология права и современная цивилизация

неприкосновенным остается священный характер тела чело­века. Верующие должны следить за тем, чтобы с телом скон­чавшегося человека обходились с должной торжественнос­тью". Нет нужды приводить вопиющие факты надругатель­ства над памятью усопшего и чувствами его родственников, в которое превращается нередко так называемый погре­бальный обряд — эти факты, увы, может привести каж­дый. Мало кто даже из юристов знает о существовании Федерального закона 1996 г. "О погребении и похоронном деле" (который, правда, не устанавливает обязанности го­сударства предать земле останки покойного, а переклады­вает ее на "специализированные службы по вопросам по­хоронного дела"). Между тем право на достойное погребе­ние в соответствии с традициями, волей покойного или его родственников свято соблюдалось в обычном праве всех времен и народов. Коль скоро законодатель счел возмож­ным вмешаться в святая святых бытия человека, граждане вправе ожидать если не помощи государства, то хотя бы установления более жесткой ответственности, вплоть до уголовной, за нарушение достоинства личности при погре­бении, например, установив эту ответственность по анало­гии с таким уголовно наказуемым деянием, как разврат­ные действия. Пока что ст. 244 УК РФ устанавливает ответ­ственность только за надругательство над телами умерших и местами их захоронения. (В этой связи возникает вопрос об оценке, как правовой, так и моральной, действий влас­тей в отношении тел погибших моряков атомной подводной лодки "Курск", когда морской обычай отдавать морю тела погибших моряков вступил в острое противоречие с необ­ходимостью установления причин катастрофы и желанием воздать необходимые почести мученикам.)

Современная правовая доктрина прекращает правоспо­собность граждан моментом смерти¹, и это логично, так же как и логично ограничивать дееспособность граждани-

¹ См.: Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малъко. М., 1997. С. 484.

 

Глава 15. Эвтаназия

на его совершеннолетием, а в отдельных случаях по ре­шению суда и другими условиями (душевная болезнь, ис­полнение вступившего в законную силу приговора суда и т. д.).

Но вот такая категория, как правосубъектность, т. е. воз­можность и способность лица быть субъектом права, вряд ли укладывается в жесткую логику "нет человека — нет про­блемы". Срочная и бессрочная охрана гражданским законо­дательством ряда имущественных и неимущественных прав граждан после их смерти, таких, как исполнение завеща­тельной воли умершего, охрана авторских прав и т. п., долж­на, по нашему убеждению, распространяться и на права, обеспечивающие индивидуализацию личности (право на честь, достоинство, деловую репутацию), ее автономию (пра­во на неприкосновенность частной жизни) — еще одно пер­спективное направление исследований как антропологии пра­ва, так и конституционного и гражданского права. При этом представляется, что проблема посмертных прав личности должна решаться совместными усилиями юристов, филосо­фов, медиков¹.

Итак, мы завершили свой обзор личностных прав чело­века в том виде, в каком они сформулированы на пороге но­вого века и нового тысячелетия. Согласимся: эти права пред­стают сегодня совсем в ином виде, чем, скажем, два-три десятилетия назад. Решать новые проблемы, связанные с этими правами, традиционными подходами позитивного права представляется малопродуктивным. Следовательно, современ­ное право должно искать ответ на них в тесном сотрудниче­стве с антропологами, медиками, биологами, философами, ведь сегодня как никогда проблемы права тесно переплелись с вопросами морали и справедливости, свободы и ответствен-

¹ Для более углубленного изучения проблемы рекомендуем: Вигаев И. В. Проблема личного бессмертия. Новосибирск, 1990; Калиновский П. Пе­реход: Последняя болезнь, смерть и после. М., 1991; Моуди Р. Жизнь после жизни. М., 1990; Рязанцев С. Указ. соч.

462 Часть VI. Антропология права и современная цивилизация

ности человека¹. Запрет противоречащих традиционной мо­рали проявлений иной морали, ханжеское игнорирование но­вых проблем бытия человека в самых интимных его сферах лишь задержали развитие права, заставили искать иные, неправовые, пути их решения. Следует ли продолжать идти по этому пути? Думается, настало время переходить от раз­говоров о биоэтике к разработке норм биоправа.

¹ Рекомендуем публикации: Инглхарт Р. Постмодерн: Меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. 1997. № 4; Шацкий Е. Протолиберализм: Автономия личности и гражданское общество // Полис. 1997. № 5—6.

Заключение

Вклад антропологии права в "перспективное право"

Чем больше углубляешься в проблематику современ­ной антропологии права, тем больше убеждаешься, что проблематика эта расширяется на наших глазах: все боль­ше сфер жизни современного человека требуют переос­мысления с точки зрения как их правового регулирова­ния, так и поиска новых способов решения конфликтов человека с реальностью. Еще десять лет назад не стояли с такой остротой проблемы "виртуализации" бытия челове­ка через Интернет и новые информационные технологии; генетически модифицированных продуктов питания; защи­ты от климатических катаклизмов в связи с "парниковым эффектом" и т. д. Возможно, если возникнет потребность во втором издании данной работы, мы коснемся и этих проблем, а сейчас попытаемся кратко определить, в чем может состоять вклад антропологии права в развитие пра­ва в обозримой перспективе.

Но сначала оглянемся назад. В первых разделах мы име­ли возможность убедиться, что нормативность различных обществ имеет разные выражения: одни отдают предпочте­ние Закону, другие - - судебному прецеденту, творящему право, третьи -- обычаю. Право присутствует повсюду, но в разной "дозировке" и в различной форме. Мы убедились так­же, что сейчас мы вновь ставим себе те же вопросы, что ставили перед собой далекие предки: право и справедли­вость, право и мораль... Изменились "лишь" понятия спра­ведливости и морали.

Мы не случайно уделили столько внимания и истори­ческим аспектам эволюции правового бытия человека, ибо история правового развития человека дала нам возможность, с одной стороны, проследить зарождение автономной лич­ности в условиях, когда, казалось бы, все обстоятельства складывались в пользу его поглощения социумом, в кото-

Заключение

Заключение

 

ром протекала жизнь человека; с другой стороны, увидеть, что автономность личности по отношению к другим обще­ственным структурам чаще всего не становилась самоце­лью, а была лишь естественным условием раскрытия лич­ных способностей в максимально возможной полноте. Заду­маемся на миг над такой закономерностью: почему на самых передовых позициях духовного, культурного и материаль­ного прогресса оказались страны, не очень-то наделенные природными богатствами, особо благоприятным климатом, мирными соседями и т. д.? Не в силу ли того, что человеку в них были достаточно рано обеспечены, в том числе (и прежде всего) средствами права, личные и личностные права, возможность свободного и безопасного предприни­мательства, владения, пользования и распоряжения соб­ственностью, передачи ее по наследству, возможность из­бирать и контролировать своих представителей в органах власти, исповедовать те ценности, которые казались граж­данину наиболее адекватно отражающими его происхож­дение, статус и традиции предков при уважении ценностей "другого"?

Недавно наткнулся на ворчливую сентенцию очень це­нимого и уважаемого мною О. В. Мартышина: "Жизнь вся­кого мало-мальски организованного общества и государ­ства предполагает согласование прав и интересов на осно­ве их взаимного ограничения, отвечающего потребности сосуществования, а вовсе не утверждение приоритетов. Ставить свое право выше права части или всего обще­ства — признак необузданного эгоизма и индивидуализма. Это антиобщественная позиция. Сторонники ее не заду­мываются над тем, на какую почву падает это семя в ус­ловиях глубочайшего кризиса, потрясшего Россию. <...> Права и законные интересы граждан должны быть гаран­тированы государством (это очевидно), но не в ущерб ин­тересам других людей, объединений и всего общества. Приоритет прав личности -- общественно опасный тезис"¹.

¹ Мартышин О. В. Теория государства и права в постсоветское десяти­летие: Некоторые итоги // Право и политика. 2000. № 7. С. 9.

Озабоченность перспективой разгула анархизма в кризис­ной ситуации в России можно понять, но вот согласиться с тем, что гражданин должен знать свое место и не высо­вываться со всякими там приоритетами своих прав — вряд ли. Как человек широкого кругозора, О. В. Мартышин, ви­димо, не может не знать того, что утверждение приори­тета прав и свобод человека перед правами коллективны­ми, будь то нация, государство, международное сообще­ство, -- явление универсальное и необратимое. Отрицать это хотя бы применительно к России -- значит сталкивать ее опять на обочину исторического развития. Лично у меня вызвало невеселые размышления чтение результатов ис­следования российских и французских социологов права о представлениях о праве и законе у французских и рус­ских школьников: если для французских подростков закон — это прежде всего мера дозволенного, у российских - - ка­талог запретов; если в ответах русских доминирует интер­претация власти как "силы", в ответах французов -- как системы управления, администрации¹ и т. д. Надо ли и даль­ше консервировать приоритет общественного (читай: го­сударственного) над личным?

Хотят это признать или нет "государственники" вся­ких оттенков, но право рубежа веков и тысячелетий — это прежде всего "право человека". Это, пожалуй, самое пер­спективное направление современного права. Нам всем пред­стоит научиться "мыслить право по-другому": "Право, бо­лее тесно связанное с моралью, менее императивное, бо­лее гибкое и менее объемное"² — с таким мнением нельзя не согласиться.

В летней школе по юридической антропологии в Зве­нигороде мой тезис о том, что государство должно отра­жать социологическое многообразие составляющих его ча­стей, не вызвал никаких возражений, как не вызывает их и другой тезис: "Современные общества, в большей степе-

¹ См.: Курилъски-Ожевен Ш., Арутюнян М. Ю., Здравосмыслова О. М.
Образы права в России и Франции. М., 1996.

² Rouland N. Aux confins du droit. P., 1991. P. 29.

Заключение

Заключение

 

ни, чем традиционные, являются сегментарными общества­ми, в которых каждый сегмент (страта, группа, корпора­ция) обладает способностью к правовой секреции"¹. Все бо­лее усложняющаяся система позитивного права вызывает поиск более ясных и эффективных процедур решения об­щественных конфликтов, адаптированных к различным сло­ям населения.

Примечательно, что российские законодатели (давай­те хоть раз их похвалим!) интуитивно ли, сознательно ли принимают наряду с законами, адресованными всему обще­ству, также и законы, отражающие специфические инте­ресы отдельных категорий: законы о реабилитации жертв политических репрессий, о беженцах, о вынужденных пе­реселенцах и т. д. — значит, они "улавливают" обществен­ные потребности в таких законах. Антропология права мо­жет оказать в этом направлении неоценимую услугу по вы­явлению и осмыслению этих потребностей и переводе их на язык права — в теме, посвященной вызовам современной цивилизации, мы постарались пояснить эту мысль конкрет­ными примерами.

Наконец, last but not least, яркий пример работы пра­ва на перспективу дает современное международное пра­во, облекающее свои конвенции и пакты в краткие и чет­ко сформулированные нормы, нередко нормы "на вырост", на "подтягивание" государств к уровням мировых стандар­тов. Международное право дает также важный с методо­логической точки зрения образец правового плюрализма, сочетая элементы различных правовых систем, вводя в нормативный оборот утвердившиеся правовые обычаи. Со­здав органы контроля за выполнением государствами сво­их обязательств по соблюдению прав человека, что само по себе является революцией в правопонимании, между­народное право вызвало к жизни еще один феномен: на­правляя заявления в органы международного контроля, гражданин прямо или косвенно становится субъектом пра-

восозидания, побуждая мировое сообщество и отдельные государства вносить коррективы в существующий право­вой массив. Можно ли было это представить еще несколь­ко десятилетий назад?

Масштабность проблем, стоящих перед современным че­ловеком, дает и антропологии права (юридической антрополо­гии) шанс стать одной из ведущих отраслей права XXI в. В этом смысл работы антропологии права на перспективу.

¹ Ковлер А. И. Ценностные и стратегические перспективы правового плюрализма // Человек и право. М., 1999. С. 110.