Психология публичного выступления

Жизнь заставила меня обратиться и к этой теме. Дорогой читатель! Простите меня, что часто ссыла­юсь на личный опыт. Дело в том, что эта работа являет­ся результатом моих научных исследований и обобще­ния клинического опыта и опыта консультирования. И если бы все то, что происходило со мной, происходило бы только со мной, я вряд ли писал бы о себе. Но нечто подобное наблюдалось у многих пациентов и клиентов. Так какая разница, чей случай я опишу? Да и исследо­вания психологии литературного творчества говорят, что писатель обычно пишет о себе.

Так вот, позднее начало педагогической карьеры (на пятом десятке) не давало возможности постепенно на­бирать педагогический опыт, как это делали мои более удачливые приятели, ставшие педагогами в 25-30 лет, а к 40 годам достигшие мастерства. Мне надо было все делать быстро. Тем более что сразу же у меня была боль­шая лекторская нагрузка и частые выступления перед незнакомыми аудиториями (отсюда название части: «Я и ОНИ»). Неудачные выступления приводили к тому, что не удавалось завязать длительных деловых контак­тов с интересующими меня людьми. Особенно тяжелы были мои выступления перед учеными мужами: билось сердце, перехватывало дыхание, пересыхало в горле. Я вынужден был выступать по бумажке, а если и без бу­мажки, то все равно по «бумажке», ибо выучивал текст наизусть. Выступления оказывались скучными. Да и в беседе один на один я также мало кого мог убедить. Так, например, в 1982 году мне грозило увольнение с рабо­ты, хотя именно тогда я высказал те идеи, которые сей­час признаны научным миром. Итак, я вынужден был готовить себя по науке. А когда в стране начались пре­образования, появился еще один источник стресса у наших политических деятелей: необходимость убеж­дать народ в своих достоинствах. Я стал консультиро­вать кандидатов в депутаты. Пользовались моими услугами и руководители при составлении речей, подготов­ке деловых переговоров, завязывании новых контактов.

Пройдя речевую подготовку, я стал иначе беседовать с людьми: больными, учениками, близкими. Думается, сейчас я приношу им меньше огорчений. По крайней мере теперь более уверен, что то, о чем говорю, слушате­ли и собеседники понимают так же, как и я. Конечно, не всегда все принимают, но во всяком случае становит­ся ясным тот пункт, по которому мы расходимся.

Еще один эффект: педагогическая и лечебная деятель­ность стала приносить радость и не восприниматься как работа. Сейчас иногда я читаю лекции по восемь часов в день, и особого утомления нет. А ведь в основном при­ходится иметь дело с людьми малознакомыми или со­всем незнакомыми (ОНИ). Довольно часто я слышу от знакомых педагогов разного уровня квалификации, что каждая лекция для них – экзамен. Но это же ужасно! Каждый день быть в бою минимум три часа!

У меня нет оснований подозревать их в кокетстве. Я пони­маю, что все дело в плохой психологической подготовке.

Думаю, этот материал будет и полезен не только тем, кто часто стоит за трибуной, но и тем, кто часто обща­ется с малознакомыми людьми, потенциальными дело­выми партнерами, будущими мужьями и женами и т. п. Ведь если долго вести разведку, можно остаться одно­му. Основное внимание здесь уделено психологии пуб­личного выступления и ораторским приемам. В резуль­тате вы познакомитесь с новой методикой публичного выступления, а может быть, и новым состоянием души, которое мною названо «интеллектуальный транс». Я не претендую на полное изложение проблемы, но хоте­лось бы увлечь вас в волшебный мир слова, чтобы, по­знавши его тайну, «убеждая, побеждать». А если мне это удастся, вы найдете более солидные руководства или придете в нашу школу ораторского искусства.

Немного истории

«В начале было Слово, и слово было у Бога, и Слово было Бог... Все через него начало быть, что начало быть. В нем была жизнь...» Так начинается Евангелие от Иоанна. А вот еще несколько изречений из Библии. «Если подуешь на искру, она разгорится, а если плюнешь на нее, угаснет: то и другое исходит из уст твоих». «Удар бича делает рубцы, а удар языка сокрушает кости». «И глупец, когда молчит, может показаться мудрым».

А Сократ как-то сказал красивому молодому челове­ку: «Теперь, чтобы я смог тебя увидеть, скажи мне что-нибудь».

Ему принадлежит и следующее рассуждение: «...Не следует лечить тело, не леча душу... Ибо все – и хорошее, и плохое – порождается в теле душою... Потому-то и надо прежде всего и преимущественно лечить душу, если хо­чешь, чтобы голова и все остальное тело хорошо себя чувствовали. Лечить же душу должно известными за­клинаниями, последние представляют собою не что иное, как верные речи (здесь и далее выделено мною. – М.Л.): от этих речей в душе укореняется рассудительность, а ее укоренение и присутствие облегчают внедрение здоровья и в области головы, и в области всего тела». Вообще, древние греки почитали владеющих словом. Вот что говорил Одиссей своему обидчику:

Боги не каждого всем наделяют: не каждый имеет вдруг и пленительный образ, и ум, и могущество слова; тот по наружному виду внимания мало достоин – прелестью речи зато наделен от богов; веселятся люди, смотря на него, говорящего с мужеством твердым или приветливой кротостью; он украшенье собраний; бога в нем видят, когда он проходит по улицам града. Тот же, напротив, бессмертным подобен лица красотою, прелести ж бедное слово его никакой не имеет. Так и твоя красота беспорочна, тебя и Зевес бы Крате не создал, зато не имеешь ты здравого смысла.

Теперь обратимся к древнеримскому писателю Апу­лею: «Язык, осужденный на вечное молчание, прино­сит пользы не больше, чем нос, постоянно заложенный насморком, уши, забитые грязью, глаза, затянутые бель­мом. Что пользы от рук, которые закованы в кандалы, от ног, которые стиснуты колодками?.. Конечно, от употребления меч начинает блестеть, а оставшись без дела ржавеет; точно так же и слово: спрятанное в нож­ны молчания, оно слабеет от длительного оцепенения.

Впрочем, развивать криком человеческий голос – на­прасный труд, пустая трата времени, слишком уж он несовершенен во многих отношениях. Ведь человечес­кому голосу недоступны ни грозный рев трубы, ни тро­гательная жалоба флейты, ни милый шепот свирели, ни далеко разносящиеся сигналы рога. Я уже не говорю о многих животных, чей безыскусственный крик вызы­вает восхищение своим разнообразием; например, важное мычание волов, пронзительный вой волков, пе­чальный слоновий рев, веселое ржание скакунов, а к тому же и птиц возмущенный крик, и львов негодующий рык, и все остальные звуки того же рода, угрожающие и мир­ные, которые исторгает из глоток живых существ жес­токая ярость или радостное наслаждение.

Вместо всего этого человеку дан свыше голос, кото­рый, правда, не столь могуч, как у зверей, но зато до­ставляет больше пользы уму, чем наслаждения уху. Поэ­тому применять его следует как можно чаще».

Я буду цитировать многих авторов, известных орато­ров для того, чтобы дать образцы красивой речи. Те, кто всерьез займется изучением приемов ораторского ис­кусства, сможет использовать сравнения и метафоры из приведенных отрывков для обогащения своей речи.

В обучении ораторскому искусству можно выделить три этапа. На первом оратор читает текст, не отрываясь от него. И не следует стесняться этого. Если в тексте дело, будут слушать. На втором этапе уже накоплен опыт публичных выступлений. Оратор выступает без конспек­та, то опять утыкается в него. На третьем этапе – не глядя в бумажку. Но и теперь можно выходить к слуша­телям с полным текстом лекции или выступления. Текст – это как лонжа для циркового акробата, работающего под куполом цирка. Текст удобно иметь еще и потому, что он, как нить Ариадны, может вывести на свет основной идеи, когда оратор будет делать отступления от основной темы. А отступления необходимы для того, чтобы речь была яркой, образной и запоминалась.

Как заметил Цицерон, великий оратор древности, каждый, кто решается на публичное выступление, должен: научить слушателя, доставить ему наслажде­ние и повести за собой. Об этом я писал в главе «Пси­хологическая диета», но не исключено, что кто-то на­чал чтение книги с этого раздела, так что можно и по­вторить. В соответствии с этим выделяются три красно­речия: Низкий (тонкий, простой) – для доказательства. Он уместен в педагогическом процессе. Средний – для услаждения. Он хорош в торжественных обстоятельст­вах. Высокий (бурный) – для подчинения слушателя, ве­дения его за собой. В последнем проявляется вся сила оратора.

Типы ораторов

Оратор простого стиля скромен и прост. Его язык близок к обиходному. Когда его слушаешь, создается впечатление, что сам бы так сказал, если бы знал суть дела. Но эта простота кажущаяся. Когда сам выходишь на трибуну и пытаешься рассказать даже то, чем зани­маешься ежедневно, получается нечто несвязное. Серд­це бешено стучит, покрываешься потом. Слушатели за­нимаются чем угодно, только не слушают. До сих пор помню, как на одной из первых своих лекций я пытался объяснить, что такое спектральный анализ, которым занимался несколько лет и знал достаточно хорошо. Мой учитель потом спросил меня с известной долей иронии:

«Миша, о чем это ты там говорил?» И он был прав! Потом я понял, в чем трудности. Они не столько в незнании, сколько в психологии.

Все мы неплохие ораторы. Посмотрите, как мы гово­рим один на один или в небольших знакомых компа­ниях. Но здесь же ОНИ, эти незнакомые ОНИ. Кто его знает, что от них ждать! Возникает тревога, которая мешает спокойно выступить и толково рассказать то, о чем ты пять минут назад спокойно рассуждал со своим приятелем. Поэтому прежде чем переходить к изложе­нию правил риторики, давайте снимем это предстарто­вое волнение – разберемся в его причинах.

Психологический анализ такого состояния показы­вает, что на неосознаваемом уровне имеются желание понравиться всем и недоверие к людям, жажда стопро­центного успеха. Вот именно эти теоманические идеи (т. е. идеи, реализация которых принципиально невоз­можна). Они вытесняются в бессознательное и прояв­ляются в виде тревоги. Как их ликвидировать, описано в главе «Психологическая диета». Как только человек поймет, что неудача дает ему больше в плане личност­ного роста, чем успех (анализ ошибок, очищение соци­ального окружения от тех, кто над ошибкой или неуда­чей смеялся и т. п.), тревога уйдет, и можно приступить к овладению ораторским искусством. В общем, успокой­тесь, настройтесь на неудачу в первый раз, я вам гаран­тирую провал. Даже сейчас, имея большой опыт пуб­личных выступлений, я раз в три-четыре месяца прова­ливаю лекцию, и, как видите, жив и даже стал здоровее. Далее на конкретных примерах будет показано, как ра­ботать над ошибками.

 

Итак, хотя низкому стилю и не свойственно особое пол­нокровие, все же он должен обладать известной сочнос­тью, чтобы, несмотря на отсутствие больших сил, про­изводить впечатление крепкого организма. При низком стиле оратор свободен от оков ритма. Речь должна быть свободной, даже несколько несвязной, но не беспоря­дочной. «Подгонкой» слова к слову можно пренебречь. Начинающие ораторы стараются нигде ни разу не спотк­нуться. Речь у них «каллиграфическая», что называет­ся без сучка и задоринки. Слушатели от такой речи великолепно засыпают, хотя изредка и стараются про­дирать глаза.

Но необходимо очень тщательно отнестись к осталь­ному, раз в этих двух моментах можно чувствовать себя свободнее. Как вы думаете, какие должны быть фразы: длинные или короткие? Лучше говорить короткими фразами. Конечно, они просты, но эта простота продуманная. Как писал Цицерон, про некоторых женщины говорят, что они не наряжены и что именно это-то им к лицу, так и эта простая речь нравится без всяких прикрас. И тут и там происходит нечто, от чего и то и другое выигрывает в привлекательности – и женщина, и речь. Далее следует устранить всякое бросающееся в глаза украшение. Наконец, и всякие искусственные средства для наведения белизны и румянца придется отвергнуть. Останутся только одно изящество и опрятность. Про­читайте еще раз отрывок. Как здорово написано! И вот уже тысячи лет работы Цицерона вызывают восхищение.

Но пойдем дальше. Речь такого оратора чиста, ясна и понятна, говорит он, предусмотрительно выбирая при­личествующие случаю выражения. Оратор бросает остроумные, быстро смещающиеся мысли, извлекая ихиз никому неведомых тайников, и осторожен в использо­вании арсенала ораторских средств (это его основное качество).

Оратору низкого стиля позволительно пользоваться двумя приемами – риторическим вопросом и метафорой, сравнением. Но и здесь следует соблюдать меру.

Почему необходимо пользоваться риторическим во­просом? Вот видите, и в письменной речи он приме­ним. Во-первых, задавая вопрос, я как бы принуждаю слушателя думать, ставлю его во взрослую позицию. Слу­шатель обдумывает вопрос, и если я потом делаю не­большую паузу, он сам находит ответ. Через несколько секунд он от меня получает подтверждение, что мыс­лил правильно! Следовательно, во-вторых, у него воз­никает чувство радости. Процесс слушания становится творческим. В него постепенно втягивается все большее количество слушателей. Это происходит по механизмам идентификации. Иногда я прошу слушателей вслух от­ветить на риторический вопрос. И что я делаю, когда получаю правильный ответ? Правильно, хвалю ответив­шего. Так создается атмосфера творчества. В такой ат­мосфере у слушателей в кровь выбрасываются морфиноподобные вещества – эндорфины, которые способствуют усвояемости идей. Слушатели начинают думать так не потому, что я сказал, а потому, что убедил. Теперь, когда они услышат противоположное мнение, то без доказательств уже не откажутся от той идеи, к правильности которой пришли сами. Я просто помогал.

Второй ораторский прием, который позволителен оратору низкого стиля, – это метафора, сравнение. Об­ратите внимание на свежесть метафор древних авторов. Кажется, что все это написано сегодня.

Давайте поучимся строить метафоры и сравнения. Здесь можно сформулировать два правила.

Правило первое: учет знаний слушателей. С чем срав­нить устройство организма, если я говорю об этом с про­изводственником? Конечно, с заводом. Организм уст­роен как завод. Его снабжают сырьем, после обработки которого получается готовая продукция, а отходы необ­ходимо как-то ликвидировать. Если я говорю о воспи­тании со строителями, то сравниваю его с постройкой здания, а если этот разговор идет с крестьянином, то с выращиванием растений.

Правило второе: наглядность метафоры. Когда я срав­ниваю человека, живущего по жестким правилам, кото­рый четко знает, что такое хорошо, а что такое плохо, то помещаю его на гладкий вертикальный столб. Человек изо всех сил карабкается по нему вверх, а жизнь его стал­кивает вниз. Видны все его муки и тщетность усилий. После этого легко понять, почему, когда обстоятельст­ва меняются в лучшую сторону, самоощущение такого человека не меняется. А теперь, пожалуйста, подумай­те, не живете ли и вы на этом столбе? Хотите изменить положение? Повалите столб на землю. Теперь мне уже не надо судить, хороши вы или плохи, дорогой читатель. Мне просто нужно решить, хороши вы или плохи для меня. Задача, с которой я смогу справиться. Для меня вы хороши! Вы ведь купили мою книгу, читаете ее и уже почти подошли к концу. Конечно, для меня вы хороший и умный человек и я буду с вами общаться. А какой вы есть на самом деле, пусть судит Бог. Мне теперь уже не нужно говорить, что Н. – плохой человек. Просто он не подходит мне. Так при помощи метафор можно способ­ствовать психологической коррекции, и речь становит­ся увлекательной.

 

Средний стиль используется на торжественных приемах и других ритуалах и предназначен в основном для услаждения слуха. У нас сейчас не то время, поэтому об ораторе среднего стиля поговорим в лучшие времена.

 

Оратор высокого стиля. Опять вернемся к М. Ци­церону. Третий род – тот пышный, неистощимый, мощ­ный, красивый, который, конечно, и обладает наиболь­шей силой. Это и есть как раз тот, восхищаясь красота­ми речи которого, люди дали красноречию играть та­кую крупную роль в государстве, но именно такому крас­норечию, которое неслось бы с грохотом в мощном беге, которое казалось бы парящим выше всех, вызывало бы восхищение, красноречию, до которого подняться они не имели бы надежды. Оно то врывается в мысли, то вкрадывается в них, сеет новое убеждение, исторгает укоренившееся. Но есть большая разница между этим родом красноречия и простым. Кто усовершенствовал­ся в том простом и точном стиле, чтобы говорить умно и убедительно и не задаваться более высокими целями, тот, уже одного этого добившись, становится крупным, если не величайшим оратором: ему меньше всего гро­зит опасность очутиться на скользкой почве, и, раз встав на ноги, он уже никогда не упадет. Оратору среднему, если он свой стиль в достаточной мере обеспечил соот­ветствующими средствами выражения, не придется бо­яться сомнительных и рискованных моментов в оратор­ском выступлении, даже если у него, как это часто слу­чается, иногда не хватит сил: большой опасности для него не будет, ибо с большой высоты ему не придется падать. А этот наш оратор, которого мы ставим выше всех, мощный, решительный, горячий, если он рожден лишь для этого одного рода красноречия или если он упражняется в нем одном, не попытавшись сочетать своего богатства с умеренностью двух предшествующих родов, то он достоин глубокого презрения. Ибо тот про­стой оратор, говоря проницательно и хитро, кажется уже во всяком случае мудрым, средний кажется приятным, этот же со своим неистощимым пылом, если в нем нет ничего другого, производит впечатление человека не в своем уме. Раз человек не может сказать спокойно, про­сто, стройно, ясно и отчетливо, и, не подготовив слуша­телей, начинает зажигательную речь, получается впечат­ление, будто он безумствует на глазах у здоровых и как бы предается пьяному разгулу среди трезвых.

Истинно красноречив тот, кто умеет говорить о будничных делах просто, о величавых – величаво, а о сред­них - стилем промежуточным между обоими.

Ниже опишу несколько ораторских приемов высо­кого стиля и на примере одной публичной лекции по­стараюсь показать, как переходить от низкого стиля к высокому. Сейчас же хочу привести еще одну метафо­ру, которая покажет соотношение стиля низкого, сред­него и высокого. Если сравнить ораторское искусство с фигурным катанием, низкий стиль соответствует сколь­жению, средний – поддержкам, а высокий – прыжкам. Я лично упражнялся только в низком стиле и сам не за­метил, как временами стал говорить высоким, точно так же как долго занимался пешей ходьбой и неожиданно понял, что неплохо бегаю.

А теперь рассмотрим некоторые психологические приемы, которые помогают завладеть вниманием слу­шателей.

В плане целенаправленного моделирования эмоций вызывание удивления, интереса, а потом радости (удив­ления, гнева, интереса, радости) позволяет удержать внимание аудитории. Человек, прошедший нашу под­готовку, постарается не стоять за трибуной, а если ему нужны записи, оних захватит с собой и, не стесняясь, в случае нужды будет пользоваться ими.

Послушайте рассказ одного ученика из нашей шко­лы ораторского искусства.

«Конференция проходила в большой аудитория, заполненной участниками всего на треть. Трибуна отстояла от первого ряда, кстати, почти пустого, метра на три-четыре. На сцене, кото­рая находилась еще дальше, стоял стол, на которым сидел президиум. Зная, что лучше читать выступление, когда от первого человека тебя отделяет не более полутора-двух метров, я вышел из-за трибуны, прихватив записи, и подошел на деловое расстояние к слушателям первого ряда (выделяют четыре дистанции: интимное – до 40 сантиметров, деловое – 40 сантиметров – 2 метра, публичное – для лекций – 2-4 метра, общественное – для митингов и демон­страций – более 4 метров) для того, чтобы я мог, для установления психологического контакта, отойти на публичное расстояние. Но председательствующий велел мне вернуться за трибуну. Я встал за трибуну, приподнял ее и котел вместе с ней а первому ряду. В зале мгновение наступила тишина. Пока я перемещался вместе с трибуной, многие участники конференции пересели поближе. Первый ряд был заполнен. Теперь я понимаю, насколько важно вызвать в зале удивление. А это необязательно делать словами».

Действительно, движение, перемещение очень помо­гают вызвать удивление и тем самым удержать внимание слушателей. Когда я рассказываю о психологии судьбы, о позициях комплекса «Я, ВЫ, ОНИ, ТРУД», то ста­новлюсь в аудитории на стул с четырьмя ножками. Тогда видно, что неполноценность или отсутствие одной из них делает человека зацикленным на своих межличност­ных проблемах. Все силы уходят на удерживание рав­новесия. На продуктивную деятельность их уже не хва­тает. Демонстрируя переход от низкого стиля к высо­кому, когда аудитория уже завоевана, можно подняться и на стол. Я это продемонстрировал во время подготов­ки к проведению избирательной кампании кандидатов в депутаты. При этом я заявил, что, выступая перед тол­пой, необходимо быть выше всех. Ленин ведь тоже в свое время стоял на броневике. Дело было в 1990 г., а место проведения – зал заседаний бывшего Ростовского област­ного совета. Газеты тогда писали, что деревянная душа этого парадного стола возмущалась подобным обращени­ем. Просто она молчала, потому что не могла говорить.

Можно моделировать эмоции с помощью самой речи. Главное – избегать банальностей.

Расскажу об одном своем выступлении в застойные времена.

На одним из совещаний в обществе «Знание» под­нимался вопрос, как лучше вести агитацию и пропаган­ду. Высказывалось мнение, что мало наглядной агита­ции и надо увеличить количество схем и плакатов. Тогда, дескать, усвояемость идей будет выше. Я выступил и сказал примерно следующее: «Если бы я работал в ЦРУ и проводил идеологическую диверсию против СССР, то своих агентов внедрял бы в учебные учреждения на должность преподавателей общественных наук. Они должны были бы выполнять все инструкции наших ру­ководителей, но с единственным условием – проводить занятия скучно. Тогда автоматически будут усвоены прямо противоположные идеи. Скучных преподавате­лей я назвал бесплатными наемниками империализма.» Через несколько дней со мной беседовал сотрудник КГБ. Но он оказался умным человеком. Кроме того, мне помог наш классик. Через неделю я читал в КГБ лек­цию о психологии общения. Значит, не всякий аппа­ратчик виноват, что он аппаратчик.

А теперь процитирую классика, а вы попытайтесь угадать, кто это.

«Слог профессора должен быть увлекательный, огнен­ный. Он должен в высочайшей степени овладеть вниманием слушателей. Если хоть один из них может предаться во время лекции посторонним мыслям, то вся вина падает на профессора: он не умел быть так занимате­лен, чтобы покорить своей воле даже мысли (здесь и далее выделено мною. – МЛ.) слушателей. Нельзя вообразить, не испытавши, какое вредное влияние происходит от того, если слог профессора вял, сух и не имеет той живости, которая не дает мыслям ни на минуту рассыпаться. Тогда не спасет самая ученость – его не будут слушать; тогда никакие истины не произведут на слушателей влияния, потому что их возраст есть возраст энтузиазма и сильных потрясений; тогда происходит то, что самые ложные мысли, слышимые ими стороною, но выраженные блестящим и привлекательным языком, мгновенно увле­кут их и дадут им совершенно ложное направление... Рассказ профессора должен делаться по временам возвышен, должен сыпать и возбуждать высокие мыс­ли, но вместе с тем должен быть прост и приятен для всякого. Он не должен довольствоваться тем, что его понимают некоторые; его должны понимать все. Что­бы быть доступнее, он не должен быть скуп на сравне­ния. Как часто понятное еще более поясняется сравне­нием! И поэтому эти сравнения он должен всегда брать из предметов, самых знакомых слушателям. Тогда и идеальное и отвлеченное становится понятным». Это цитатаН. В. Гоголя, а фраза, которую я выделил, позво­лила сотруднику из КГБ отстоять меня.