Номер страницы предшествует странице - (прим. сканировщика).

27 страница

 

В «Общей теории Духа как чистого акта» актуализм суммируется в двух понятиях: «первоначала»; «последнего предела».

 

1. Нет многих понятий, но есть одно понятие, ибо нет многих реальностей, а есть одна действительность, хотя и во множестве моментов. Подлинное понятие реальности, стало быть, не в множестве понятий, а в одном-единственном, внутренне определенном понятии, развернутом во множестве позитивных моментов. Поскольку единство зависит от субъекта, вырабатывающего понятие, то множественность понятий о вещах иллюзорна. Суть всего — понятие субъекта. Так что истинное понятие — это conceptus sui.

 

2. Второй момент доктрины Джентиле — абсолютный формализм. Если всю материю и форму понимать так, как их понимал Кант, то получается, что вся материя абсорбирована формой. «Материя (опыта) положена и разрешена формой. Так что единственная материя, которая в духовном акте может быть, и есть сама форма в виде активности. Не позитивное как положенное, а позитивное, поскольку себя полагает, есть сама форма».

 

Два этих понятия в последнем анализе совпадают. Понять мысль как абсолютную форму равнозначно тому, чтобы понять ее как conceptus sui. Дух — самополагание в мысли, все разрешается в диалектике мышления.

 

Актуализм предлагает свое толкование ошибки и зла, того, от чего человеческий дух всегда отворачивался. Зло — то, что Дух находит пред собой как отрицание себя самого. Однако Дух не может не отторгать от себя это отрицание, поэтому его жизнь — отрицание отрицания. Выходит, что так понятое зло — внутренняя пружина, мотор развития Духа.

 

То же можно сказать об ошибке. Понятие — не то, что уже дано, оно — самополагающее позитивное, «autoktisis» (процесс самопорождения), существенный момент которого — собственное отрицание. В нем источник ошибки против истины. «Какую бы ошибку мы ни взяли, — пишет Джентиле, — увидим в итоге благо как таковое, когда станет очевидным, что никто уже не хочет поддерживать то, что признано ошибочным». Ошибка — момент истины, более того, признанная ошибка — единственный путь к истине. Ошибка позитивна, когда она преодолена, в этом случае она предстоит нашему понятию как его небытие. Небытие в виде, например, страдания — не реальность, которая противостоит Духу как понятию о самом себе. Это все одна и та же реальность, но — после ее самореализации — в ее идеальном моменте. То же можно сказать и об ошибке моральной, и об ошибке теоретической.

 

 

Получается, что ошибка и зло выполняют функцию горючего: возгорание Духа невозможно без истребления зла Пламя питается горючим, но и пожирает его. Дух потому и благ, и истинен, что способен побеждать зло, преодолевая и истребляя его.

 

Актуализм, по Джентиле, раскрывает и объясняет также природу как предмет «понятия о самом себе». В самом деле, понятие реализуется как полагание себя в качестве субъекта и полагание себя в качестве объекта «Это есть Я, — пишет Джентиле, — духовная реальность: тождество себя с собой, но не как непосредственное тождество самому себе, а скорее как рефлексия — в сращении с другим и нахождении себя в другом. Без бытия в Другом не было бы и самобытия, ибо Я есть постольку, поскольку есть Другое. Так и Другое без Я было бы иным, ибо Другое немыслимо иначе, как в тождестве с субъектом».

 

Диалектическая структура предполагает, что понятие реализует себя в прохождении трех следующих ступеней: 1) субъективная реальность, чистый субъект; 2) объективная реальность, чистый объект; 3) реальность Духа как единство, или процесс мышления, имманентность субъекта и объекта в Духе.

 

Заметим: субъект непременно должен быть, иначе кто бы думал? Объект по необходимости должен быть, иначе не о чем было бы думать. Но истинная реальность — мышление, Дух — в ней и для нее есть и объект, и субъект. «Ничего нет вне реальности мышления». Первый и второй моменты обретают реальность только в третьем, и это вечно живой синтез. В «Системе логики» Джентиле представляет развернуто это единство в трех моментах «монотриады», напоминая, что она часто использовалась «в теологии, мистицизме, но после позитивистской критики приказала долго жить вместе с метафизикой. Но теология — не мистицизм и не религия, скорее это корректная философия».

 

В «Общей теории Духа» Джентиле рассматривает историю мира как утверждение человечности во времени и пространстве, вечную победу духа над природой, разрешения природы в дух. Вспомним «вечную идеальную историю» Вико. «Природа, увиденная извне, есть предел Духа. Кажется, что она правит, на самом деле природа — как вечное прошлое в нашем вечно настоящем». Природа и история, таким образом, совпадают.

 

«Я вовсе не Я, — продолжает Джентиле, — без того, чтобы не быть всем во всем, о чем думаю; мыслимое — всегда одно, ибо в нем есть Я. Простая множественность всегда принадлежит абстрактно понятому сознанию: в реальности все упирается в единство Я. Истинная история не та, что раскрывается во времени, а та, что

 

 

улавливается вечным актом мышления, в котором она себя реализует. .. Идеализм вновь нашел Бога, обратившись к нему, но не ценой отказа от конечных вещей: без них мы снова потеряли бы Бога. Их надобно только уметь переводить с эмпирического языка на философский, поскольку конечное — это всегда реальность самого Бога. Так мир перерастает в вечную теогонию, наполняющую изнутри наше бытие».

 

Последний штрих для уяснения картины. Трем моментам единственной категории Духа соответствуют, по Джентиле: 1) искусство (субъективному моменту); 2) религия (объективному); 3) философия (синтезу).

 

3.4. Природа актуализма Джентиле

 

На последних страницах « Системы логики» Джентиле решительно отклоняет некоторые попытки определить суть его философии. Кроче называл актуализм «мистикой». Джентиле парирует, что из мистики он удерживает все позитивное в понимании реального как Божественного Абсолюта. Но и выводит все негативное: мистицизм не знает различений.

 

Некоторые квалифицируют актуализм как «черствый панлогизм», сводящий все различия в абстрактно единую мысль. Но ведь все философы, возражает Джентиле, начиная с элеатов, приходили к единству через различия. В этом смысле любой из них — панлогист.

 

Другие считали актуализм «пантеизмом». В пантеизме Бог понят как природа, но актуализм, говорит Джентиле, — это критика любой формы пантеизма. По правде говоря, пантеизм спинозистского типа так или иначе присутствует у Джентиле. Если пантеизм отрицает трансценденцию, редуцируя мир к Богу (даже в диалектическом смысле), то утверждение Джентиле: «Конечное — это всегда Божественная реальность» — означает пантеизм.

 

Были обвинения и в теологизации философии. «Так почему бы нет? — спрашивает Джентиле. — Но ведь теологи никогда не знали Бога, они общались с тенью, думая, что это Бог». И теологизировать, говорить о Боге — не так уж и плохо, если понять, что Бог, помимо теологической мысли, есть особым образом постоянно напряженное мышление того, кто, не удовлетворяясь интеллигентскими играми, живет всерьез жизнью универсума, и потому ему дано чувство значимости такой ноши и ответственности. В конце концов, что значат без этого имена, этикетки, характеристики? Важно мыслить: «Мыслить — наивысшая из добродетелей», — говорил Гераклит. «Мыслить — жить в отрицание смерти». Бессмертие дано только в мысли — такова позиция Джентиле.

 

 

3.5. Заключение

 

Джентиле оказал огромное влияние на итальянскую культуру первой половины XX века. С мнением известного философа и политика считались многие в различных структурах власти. В университетских кругах его слово часто было последним. Однако за пределами Италии теория актуализма не оставила сколько-нибудь заметного следа. Что же это — не «провинциальный» ли феномен на гребне политического и культурного влияния личности Джентиле? Вряд ли, ведь философский талант его несомненен. Возможно, все дело в том, что спекулятивная мысль Джентиле слишком монологична. «Мысль, мыслящая вслух», виртуозом которой он был, оказывала на умы воздействие почти гипнотическое. Но этот эффект исчез со смертью автора, и последующая философская мысль утратила к нему интерес.

 

Кроче заметил, что актуализм как система настолько же действенна как мышление об Абсолюте, насколько малоэффективна для понимания конкретной реальности. Трудно не согласиться с этим. Вдумаемся, например, в следующие строки: «Смерть... пугает, ибо она не существует, как нет ни природы, ни прошлого, ни снов. Существует человек, видящий сны, но не существует того, что ему снится. Смерть есть отрицание мысли, но не может быть актуальным то, что поддается отрицанию, только мысль умеет отрицая утверждать. Мысль поэтому... нельзя понять иначе как бессмертие, поскольку она бесконечна».

 

Что проясняет эта страница? Объясняет ли она факт смерти, нелепой и чудовищной, от руки наемного убийцы, жертвой которой стал сам Джентиле? Или безмерную трагедию Второй мировой войны, массовые убийства и концентрационные лагеря? Можем ли мы сказать вместе с Джентиле, что этот трагический опыт — «негатив», материал, горючее, от которого воспламеняется Дух? Настаивать на этом было бы кощунственно. Поэтому итальянская, как и в целом европейская философия в дальнейшем приняла совсем иное направление.

 

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

ВКЛАД ИСПАНИИ В ФИЛОСОФИЮ XIX ВЕКА

 

 

Жизнь есть критерий суждений об истине.

Мигель де Унамуно

 

Человек науки должен непрерывно сомневаться в собственных истинах.

Хосе Ортега-и-Гассет

 

Глава восемнадцатая

Мигель де Унамуно и трагическое чувство жизни

 

1. ЖИЗНЬ И СОЧИНЕНИЯ

 

Мигель де Унамуно родился 29 сентября 1864 г. в Бильбао. После школы он поступил в университет, и через три года двадцатилетний юноша получил диплом доктора филологии (по специальности баскский язык). В 1891 г. его пригласили преподавать греческий язык в университет Саламанки, ректором которого он стал в 1901 г. В этом же году он начал преподавать испанскую литературу и писать собственные сочинения. Из его произведений назовем «En torne al casticisme», («0 пуризме», 1902), «Жизнь Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу, объясненная и комментированная Мигелем де Унамуно» (1905), «Моя религия и другие очерки» (1910).

 

Тема крушения философского оптимизма заявлена в книге «О трагическом чувстве жизни у людей и народов» (1913). Кризис позитивистского и идеалистического рационализма и молчаливое отчаяние роднят Унамуно с Кьеркегором. «Начало всей философии, — пишет он, — заключается в вопросе, значит ли что-нибудь определенное факт смерти каждого из нас. Трагическая история человеческой мысли есть не что иное, как борьба между разумом и жизнью». Разум призывает смириться перед неминуемой смертью, а жизнь пытается вынудить разум удовлетворить собственные стремления.

 

В 1914 г. Унамуно лишили ректорства, сохранив, впрочем, за ним кафедру. Государственный переворот 1923 г. привел диктатора Примо де Риверу к власти. На конференции в Бильбао философ выступил с критикой как Альфонса XIII, так и диктатора. В феврале 1924 г. Унамуно был арестован и доставлен на остров Фуэртевентура (Канары), откуда вскоре бежал во Францию. В Париже написана книга «Агония христианства». После падения Примо де Риверы Унамуно вернулся к преподаванию в Саламанку. В 1931 г. была провозглашена республика, он стал депутатом кортесов. В год начала гражданской войны в Испании 31 декабря 1936 г. Унамуно умер. «Он всегда был в объятиях смерти, его вечной подруги-соперницы, — заметил как-то Ортега-и-Гассет. — Вся его жизнь, вся философия были... meditatio mortis (размышлением о смерти). В наши дни повсюду заметно преобладание такого настроения, Унамуно можно назвать его предтечей».

 

 

2. СУЩНОСТЬ ИСПАНИИ

 

Работа Унамуно «О пуризме» посвящена Испании. Автор критикует в ней тех писателей, которые, вздыхая о потере Кубы, говорили о «возрождении Испании», но это оставляло равнодушным сам испанский народ вследствие его «христианского здоровья». Испания — не нарисованный образ, не журнальные истории и не фантазмы, а молчаливая жизнь миллионов людей, которые с восходом солнца обрабатывают землю, создавая основу жизни, поверх которой бегут волны истории. Унамуно интересует не идея Испании и не ее история. Имеет значение только индивидуальная судьба человека, «единственно гуманная вещь из всего существующего», то, о чем даже не догадываются пишущие о «возрождении Испании».

 

Не интеллектуальные фантазии и не историографическая реконструкция занимают Унамуно, а народ, который работает, думает, страдает и поет. В его песнях — запах земли, это небо и это море. Народ жив традицией, испанская традиция вечна, ибо она скорее человеческая, чем испанская. Какой смысл в попытках европеизировать или подчинить ее? Отсталый народ? Возможно. «Пусть бегут другие, — отвечает Унамуно, — рано или поздно выдохнутся и остановятся». Народ погряз в невежестве? Может быть, зато «народ знает много того, чем пренебрегают общественные лидеры». «Незнание — божественная наука: оно скорее мудрость, чем наука». Разве крестьянин из Тобозо не умирает более счастливым, чем рабочий Нью-Йорка? «Да будут прокляты достижения прогресса, заставляющие задыхаться людей от работы, от науки!» В работе «О пуризме» мы находим критику интеллектуалов, которые за экономическими и социологическими графиками не желают видеть человеческих страданий.

 

 

3. ПРОТИВ «ВЛАСТИ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ РАЗУМА»

 

Не разум, а воля создает для нас мир, заявляет Унамуно в работе «Жизнь Дон Кихота и Санчо». В старый афоризм «Nihil volitum quin praecognitum» («Нельзя хотеть того, что не познано») следует внести поправку: «Nihil cognitum quin praevolitum» («Нельзя познать то, что не стало желанным»). Более того, разум приходит после действия, интеллект следует за волей. «Именно жизнь есть критерий наших суждений об истине, а не логическая согласованность рассудка. Если моя вера ведет меня к росту, жизненному творчеству, то кому и зачем нужны доказательства моей веры? Если математика служит убийствам, то, значит, она становится ложью. Если вы после долгого пути почувствуете смертельную жажду и увидите чудо-мираж, то, что мы называем водой, то вы броситесь к ней и почувствуете себя рожденными заново, если вы утолите жажду. Мираж был истиной, а истина — водой. Истина — все то, что заставляет так или иначе действовать».

 

В качестве противоядия от чумы здравого смысла Унамуно предлагает «настоящее безумие», которого нам всем так не хватает. «Твоя вера будет твоим искусством, твоя вера будет твоей наукой». Именно поэтому гробницу рыцаря Безумия необходимо спасти от «власти джентльменов Разума». Дон Кихот становится безумным только по причине зрелости духа. Это вечный пример «духовной щедрости». Итак, безумие героя противостоит ничтожеству здравого смысла, рыцарство — научному интеллектуализму и философскому рационализму. «И так ли уж непохож на Дон Кихота такой рыцарь Христа, как Игнатий Лойола?»

 

4. ЖИЗНЬ НЕ ПРИЕМЛЕТ ФОРМУЛ

 

Человечество не существует реально, есть только конкретный человек. А жизнь конкретного человека не нуждается в оправдании. Все живое иррационально, читаем мы в книге «О трагическом чувстве жизни», в то время как все рациональное противожизненно. Жизнь не приемлет формул, конкретный человек нестабилен, ибо абсолютно индивидуален. Он в принципе не выводим из той или иной теоретической дефиниции. «Я не подчиняюсь разуму, — заявляет Унамуно, — я восстаю против него». Что говорит наука о смысле жизни и о нашей жажде бессмертия? Ничего, именно поэтому жизнь и рациональная истина противоположны. Понятия слишком тесны для того, чтобы выразить смысл жизни, они «трагичны» и «агонистичны» в точном смысле греческого термина (агон — спор). Жизнь, существование превосходит всякую попытку разума объяснить их. Если мыслители отдают себе отчет в том, что

 

 

наш разум ограничен, то и тогда они находятся в непрерывной борьбе с самими собой, с требованиями собственного разума. Настоящий интеллектуал тот, кто никогда не удовлетворен ни самим собой, ни другими. Понятие «трагического», таким образом, противостоит понятиям точности, достоверности и удобства

 

В свете таких предпосылок понятно недоверие Унамуно к философским системам, сводящим материю или идею к духу. Наша воля, аффекты, чувства и тревоги рождаются раньше рефлексии. Философские теории, пытающиеся обосновать поведение и чувственный ряд жизненных явлений, всегда опаздывают, ибо они апостериорны, судят вдогонку событиям. В науке нет ничего такого, перед чем следует пасть на колени. Ее поддерживает вера в разум, рационально не обосновываемая, как и любая другая вера. Кроме того, наука существует только в сознании личности и благодаря ей. Философы и ученые, генерирующие и меняющие идеи, ведут непрекращающуюся войну между собой и будоражат умы людей.

 

5. УНАМУНО: «ИСПАНСКИЙ ПАСКАЛЬ» И «БРАТ КЬЕРКЕГОРА»

 

Унамуно не принимает и теологический рационализм томизма. Эта философия могла торжествовать только потому, что «вера, т.е. жизнь, уже потеряла уверенность в себе», писал он в сочинении «О трагическом чувстве жизни». Бог существует не потому, что для этого есть рациональное основание, а благодаря живущей в нас неистребимой воле победить смерть. Ощущение смерти и нежелание покориться ей, расстаться с жизнью — в этом источник трагического чувства жизни. Это чувство заставляет человека вновь и вновь создавать «живого Бога». Идея бессмертия, полагает Унамуно, поддерживает католицизм, несмотря на рационализм схоластики.

 

«Никто не сможет убедить меня разумными доводами ни в существовании Бога, ни в Его несуществовании» («Моя религия и другие очерки»). Доводы атеистов еще более поверхностны, чем теистов. Ответ агностика «не знаю» — еще глупее. Ясно, что «я никогда не узнаю, но хочу знать. Хочу, и все тут!»

 

Христианин в душе, Унамуно требовал уважения к имени Бога от каждого, кто его произносит. Бог — тот, кто обращается к сердцу, это Бог Авраама, Исаака, Иакова, а не Бог философов и теологов. В «Агонии христианства» Унамуно называет себя «испанским Паскалем», как несколькими годами раньше называл «брата», вся жизнь которого прошла во внутренней борьбе с отчаянием (Кьеркегора).

 

 

Жизнь и борьба (= агония) — вот что такое христианство. Не мысль, а вера, умирая, воскресает в неостановимом потоке внутренних тревог и надежд личности.

 

6. ЗНАЧЕНИЕ ФИЛОСОФСКОГО ТВОРЧЕСТВА УНАМУНО

 

Благодаря Унамуно в центре философской рефлексии оказалось чувство времени и его разъедающая сила. В обществе, где доминировали буржуазный оптимизм и философская эйфория, время чаще трактовали в духе обогащения прошлого настоящим, уже беременным обещаниями грядущих побед. В Унамуно живет, как справедливо заметил Н. Аббаньяно, чувство «неустранимой неопределенности жизни и веры, которые потому и неопределенны, что находятся в вечной борьбе, действием силящиеся утвердить и доказать себя». Проблема бессмертия до крайности обострила в иррационализме тенденцию к ожесточению. Унамуно, напротив, в требовании и воле к бессмертию увидел яркую форму торжества жизни над смертью, а в иррациональном характере этой потребности и веры — осуждение разума. Благодаря Унамуно из забвения был вызволен Кьеркегор, Европе того времени почти неведомый. Традиция, начатая Паскалем, Шлейермахером, Кьеркегором, вновь привлекла к себе внимание общества. Экзистенциализм укрепил свои позиции не без помощи датского мыслителя и его испанского последователя.

 

Глава девятнадцатая

Хосе Ортега-и-Гассет и философский диагноз западной культуры

 

1. ЖИЗНЬ И СОЧИНЕНИЯ

 

Хосе Ортега-и-Гассет родился в Мадриде 9 мая 1883 г. Его отец был редактором либерального журнала. Диплом по философии Хосе получил в Мадриде в 1904 г. Годом раньше он познакомился с Унамуно. Испанию тогда, казалось, мало интересовали события в мире. Мадрид варился в собственном соку и наслаждался самим собой. Возможно, поэтому молодой философ отправился в Германию. «Я понял, — писал Ортега, — что моя Испания должна впитать немецкую культуру или хотя бы проглотить ее... Я и не думал о долгом путешествии пилигрима, мечтающего поцеловать ногу Римского Папы. Все наоборот. Я летел за добычей... Испания нуждалась в немецкой культуре. Я настолько отождествлял себя с моей страной, что свои аппетит и голод считал ее нуждами».

 

В Германии Ортега слушал лекции в Лейпциге, Берлине, Марбурге (Г. Когена и П. Наторпа). Вернувшись в Мадрид в 1907 г., он некоторое время преподает в магистерской школе, а в 1910 г. становится профессором метафизики Мадридского университета. Первое его сочинение — «Размышления о "Дон Кихоте"» (1914), затем появляются «Испания со сломанным хребтом» (1922), «Тема нашего времени» (1923). В 1923 г. он основал журнал «Ревиста де Оксиденте». В знак протеста против ареста студентов диктатором де Риверой Ортега оставил университетскую кафедру. Появившаяся в 1930 г. книга «Восстание масс» получила необычайный резонанс. Будучи в изгнании во время войны, он написал еще несколько работ: «Вокруг Галилея» (1933), «Идеи и верования» (1940), «История как система» (1941). Вернувшись на родину в 1946 г., он вместе с учеником Хулио Мариасом основал Институт гуманитарных исследований. Философ умер в Мадриде 17 октября 1955 г. Альбер

 

 

Камю назвал Ортегу «самым великим европейским писателем после Ницше». «Восстание масc Р. Треве назвал «предостерегающим голосом». Реформа философии, актуальность которой хорошо понимал Ортега, указывала, что «разум может быть услышан, но не там, где ему назначили быть интеллектуалы-лицемеры».

 

2. ИНДИВИД И ЕГО «ОБСТОЯТЕЛЬСТВА»

 

«Я есть я и мои обстоятельства» — такова концепция человека, к которой Ортега приходит в «Размышлениях о "Дон Кихоте"». «Все вещи и существа вселенной формируют наше окружение»: место, время, общество, куда нас забросила судьба. Эта физическая и социальная реальность становится вечным источником забот и проблем. Пытаясь разрешить проблемы, человек вынужденно конструирует свою экзистенцию, реализуя тем самым проект, который он выбрал. Человек борется с трудностями, изобретая идеи, инструменты, роли, стили жизни. Отталкиваясь от обстоятельств, человек изобретает человека и открывает мир культуры и истории.

 

Все это было бы невозможно без фантазии — того, что делает человека проектирующим существом, меняющим себя и среду. Эти проекты разрабатываются во внутреннем мире с учетом ситуации. Следовательно, фантазия — основа индивидуальной свободы, она вносит момент нестабильности и неопределенности. Жить — значит «упражняться в свободе», решая, чем же мы хотим быть в этом мире. Смысл жизни состоит в принятии каждым собственных неустранимых обстоятельств. «Человек есть существо, обреченное перевести необходимость в свободу».

 

3. ПОКОЛЕНИЯ КУМУЛЯТИВНЫЕ, ПОЛЕМИЧЕСКИЕ И РЕШИТЕЛЬНЫЕ

 

Свободу человек реализует не в пустоте: свои решения он принимает в рамках институтов, стабильных ролей и ожиданий, признанных иерархий. Все это выбрано людьми прошлого и предложено настоящему. Судьба человека — это его действие. Действия, движимые верой и идеями, преобразуют физическую и социальную реальность. Однако человеку не дано завладеть счастьем. Человек — существо историческое, его природа — это его история, т.е. то, что порождено действием, — свободный проект и самоконституирование.

 

 

Действуют всегда только индивиды, но индивид — составная часть определенного поколения. Конечно, поколение воплощается в людях, разделяющих один и тот же горизонт, пространство, время и проблемы. Есть кумулятивные (накопительные, неноваторские поколения). Есть поколения полемические, противоположные первым. Социальные изменения, подчеркивает Ортега, не происходят мгновенно, разрыв с прошлым часто не настолько реален, насколько кажется. Действительно революционны поколения «решительные», ибо несут новую конфигурацию коллективных феноменов.

 

В любом поколении выбирает меньшинство — люди, наделенные фантазией и мужеством. Они ведут пассивное большинство (миметические массы). Очевидно движение истории. Однако оно не вписывается в детерминистские схемы, наподобие тех, какие мы находим у Конта, Гегеля и Маркса. Ход истории понятен, если иметь в виду поступки творческих личностей, которые, понимая нужды масс, меняют идеи и привычки.

 

4. КОГДА ИДЕИ СТАНОВЯТСЯ «ВЕРОВАНИЯМИ»

 

Человек больше, чем мышление, поскольку он еще и страсть, страх, тревога, желание. Когда Гёте говорил, что «вначале было действие», то это была малообдуманная фраза. Действие невозможно, если ему не предшествует проект, набросок действия. Человека нет без идей, они необходимы для решения проблем, непрерывно возникающих сомнений. Человек обязан понимать, что происходит вокруг, он не может жить вслепую. Если философия может предложить анализ этических положений, ценностей и идеалов, при помощи которых люди ориентируются в жизни, понимая ее смысл, то наука, со своей стороны, должна стать действенным инструментом информирования человека о состоянии среды, в которой он живет.

 

Ортега различает верования и идеи-изобретения. «В идеях-изобретениях заключены наиболее строгие научные истины, можно сказать, мы создаем их, утверждаем, обсуждаем — это наши творения». «Верования», напротив, — базовые, полученные в наследство от прошлого идеи, «молчаливое наследие». «Не мы располагаем идеями, идеи — мы сами», содержание жизни, нашего мира и нашего бытия.

 

 

Кто-то из нас, будучи дома, решил выйти на волю: двинулся по направлению к двери, повернул ключ, открыл дверь, спустился по лестнице. Все это — осознанные действия. Но важно то, что сам акт решения наступил раньше мысли о нем. Речь идет о вере в то, что за порогом наверняка есть куда-то ведущая и зовущая нас дорога. Когда мы шагаем по улице, еще раз поясняет свою мысль Ортега, мы автоматически огибаем здания и делаем это не потому, что наш ум постоянно дает команды: «Стены непроницаемы, обойди». Каждый момент жизни предполагает множество подобных автоматизмов, в основе которых лежат верования.

 

Мы помещаем реальность внутрь схем, образованных верованиями. Для нас сегодня Земля есть то, что о ней говорит астрономия. Для грека V в. до н. э. Земля была матерью Деметрой. Земля-планета и Мать-Земля сконструированы верованиями наших предков с целью «найти успокоение, не быть задушенными бесконечным страхом». Наше окружение — верования и проблемы — результат традиции, наследственный капитал. «Сознавать себя наследником — значит иметь историческое сознание».

 

5. ПРИРОДА И РАЗВИТИЕ НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ

 

Верования лишены абсолютно надежного характера. Эти «консолидированные мысли» бессознательно управляют нами. Иногда пропасть сомнений открывается в них. Мы чувствуем, как земля уходит из-под ног, когда начинается борьба между непримиримыми верованиями. Пошатнувшаяся и ослабевшая вера заставляет человека хвататься за спасательный круг интеллекта, изобретать новые идеи. Научные идеи в этом смысле суть удавшиеся фантазии. «Треугольник и Гамлет имеют одну и ту же родословную. Они — дети безумной семьи», т.е. фантазии. Судьба человека — быть рассказчиком. Изобретая гипотезы и теории, он проверяет их, отбрасывая ошибочные, не замечая, что именно ошибки — настоящее сокровище. Все, чего человек достиг, он достиг силой ошибок, ибо проверены миллионы ложных, никуда не ведущих путей, откуда он, жалкий и безумный, должен вернуться назад.

 

По крайней мере, теперь точно известно, что все те мировые проблемы, которые человек напридумал, не есть реальность. Накопленный опыт ошибок сузил область поиска выхода. «Важно не забывать ошибки — в этом история».

 

 

Идеи нуждаются в критике, как легкие в кислороде. Самая сильная критика предполагает факты. Факты науки не есть голые и жесткие факты, ибо они теоретически обработаны. «Реальность не дана, в ней нет ничего подаренного. Это конструкция, сделанная человеком из подручного материала». Высшая истина — очевидность, но ценность очевидности, в свою очередь, — это уже теория, интеллектуальная комбинация. «Человек науки, — писал Ортега в работе "Вокруг Галилея", — обязан непрерывно сомневаться в собственных истинах». Истины ценны только в той мере, в какой у них есть сопротивляемость скепсису. Непрерывный конфликт с сомнением и есть проверка. Эпистемологию Ортеги нельзя путать с прагматической эпистемологией. Истина безотносительна и не зависит от субъективных условий, уверен он. «Не может быть истины для одного и истины для другого».

6. «ЧЕЛОВЕК-МАССА»

 

Роль, которую сыграл «Общественный договор» Руссо для XVIII века, а «Капитал» Маркса для века XIX, аналогична роли книги «Восстание масс» для XX века. Диагноз, поставленный Ортегой западной цивилизации перед Второй мировой войной, не был оптимистичным. Цивилизация больна, и болезнь называется «человек-масса». Количественный рост населения и рост уровня жизни на основе достижений техники и индустрии оказал разрушительное влияние на главную ценность западной цивилизации — индивидуальное начало. «То, что обогащало мир и людей, богатство, питавшее главным образом это чудное растение — человечество», стало исчезать. Цивилизация противопоставляла индивидуальное коллективному как более высокую ценность, ее питала вера в то, что «каждое человеческое существо должно быть свободным, чтобы исполнить свое личное, не сводимое к судьбе, назначение».