Искусство изучения физиогномики»

 

Рамо сравнивали с Вольтером. Сначала по внешнему виду (Гримм), а вскоре и по моральным качествам. Это весьма соблазнительная параллель, но, увы, не совсем соответствующая действительности. Рамо очень высокого роста, выражение его малоподвижного лица почти непроницаемо и улыбка не является его сильной стороной. Если глаза его, по свидетельству Маре, «сверкали огнем, которым пылала его душа», то голос его, суровый и жесткий, был не очень приятен («грубый голос» — утверждает Пирон). С виду высокомерный, по характеру резкий, Рамо проявляет себя лишенным остроумия и даже ума, по крайней мере в том смысле, в каком это понимали в XVIII веке. Он был, по словам не любившего его Колле, «самым неучтивым, самым грубым и самым необщительным человеком своего времени».

Художники не преминули соблазниться «натурой», столь ярко охарактеризованной. И тут им пришлось столкнуться с неожиданным соперником в лице Гёте. Никогда лицо Рамо не было обследовано с такой тщательностью, от лба и висков до подбородка, щек и даже уголков рта. Из широко известной страницы, в которой Гёте обнаруживает свою недавно вспыхнувшую (1770) страсть к Лафатеру и его странному трактату об «искусстве изучения физиогномики», мы для памяти ограничимся напоминанием только начальной фразы: «Полюбуйтесь этим чистым разумом! — но я бы не хотел употреблять слово разум! Полюбуйтесь этим умом, чистым, прямым, чутким, ничем не скованным, без мучительных поисков самого себя!». На самом деле было бы необходимо привести целиком следующее за этим длинное описание, соединение всех портретов Рамо, оставленных нам его современниками — Кармонтелем, Аведом, Латуром и, наконец, в годы глубокой старости — Грёзом и скульптором Каффиери. Этому последнему, слишком распространенному произведению искусства, показывающему нам Рамо с потухшим, пустым взглядом, мы, без сомнения, предпочтем оба сделанные с натуры наброска Кармонтеля — один карандашный, другой гравированный в черных и белых тонах. Чувственный и живописный Рамо работы Аведа удивляет, между тем он достоверен: ошибочным оказывается наше умозрительное представление о Рамо, а вовсе не работа портретиста, известного своей тщательностью. Что же касается гениального Латура, предполагаемого автора возможного портрета Рамо, то мы, по примеру экспертов, будем рассматривать его работу лишь с оговорками.

Но пришло время распрощаться с биографами и художниками, вызванными нами в качестве свидетелей, и предоставить Рамо самому объяснить нам, кто он и кем бы хотел быть. Он так ловко справляется с этим, что его невольного самовоспроизведения хватило бы и Гёте и Лафатеру, опытным в «искусстве изучения физиогномики», чтобы с точностью восстановить изображение нашего героя.

«Искусство я стремлюсь скрыть самим искусством».

«Музыка должна обращаться к душе».

«Можно судить о музыке только посредством слуха: и разум в этом случае может пользоваться авторитетом только поскольку он согласуется со слухом».

«Этот принцип неисчерпаем и связан с теологией столько же, сколько и с геометрией».

«Когда мы сочиняем музыку, не время вспоминать правила, которые могут держать в рабстве наше вдохновение...»

«...Силу этого вдохновения, которое формирует, покоряет и видоизменяет по собственной воле».

«Подлинная музыка — язык сердца».

«Хороший музыкант должен перевоплощаться во все характеры, которые он желает обрисовать».

«Я рискнул, мне повезло, я продолжил».