Книга 11. Глава 27. О бытии и знании, и о любви к тому и другому

 

…А как велика любовь к знанию и насколько природа человека не желает обманываться, можно понять из того, что всякий охотнее желает плакать, владея здравым умом, чем радоваться в состоянии помешательства. Эта великая и удивительная способность, кроме человека, не свойственна никому из смертных одушевленных существ. Некоторые из животных владеют гораздо более острым, чем мы, чувством зрения для созерцания обычного дневного света, но для них недоступен этот нетелесный свет, который известным образом озаряет наш ум, дабы мы могли правильно судить обо всех этих вещах: для нас это возможно настолько, насколько воспринимаем мы этот свет. Впрочем, и чувствам неразумных животных присуще если и не знание, то, по крайней мере, некоторое подобие знания. <…> В деревьях нечто подобное чувствам представляет то, что они питаются и рождают. <…> Мы воспринимаем… телесным чувством …судим… уже не телесным чувством. Ибо у нас есть иное чувство — внутреннего человека. <…>

Книга 21. О предназначенном конце дьявольского града, то есть вечном наказании осужденных, и о человеческих доводах против этого предмета со стороны неверующих. Глава 16. Под какими законами благодати находятся возрожденные всех возрастов

…Милосердие Божие к сосудам милосердия, предуготованным к славе, так велико, что даже первый возраст человека, то есть младенчество, подчиняющееся плоти без всякого сопротивления, и второй, называемый детством, в котором разум еще не начал борьбы с плотию и находится под влиянием почти всех порочных удовольствий, так как дитя по слабости ума еще не способно к наставлению, хотя уже владеет даром слова и видимо вышло из младенчества, даже эти два первых возраста, если они приняли таинства Ходатая, то есть переведены от власти тьмы в царство Христово, хотя бы и умерли в этих летах, не только не предназначаются к вечным мукам, но даже не претерпевают по смерти никаких и очистительных наказаний. Для них достаточно одного духовного возрождения, чтобы по смерти не вредило им то обстоятельство, что плотское рождение сопряжено со смертью. Но как скоро дитя вступает в возраст, в котором начинаются обучение и возможность подчинения Закону, оно должно начинать борьбу с пороками и вести ее настойчиво, чтобы не склониться к грехам, уже заслуживающим осуждения. И если эти пороки привычкой к победам еще не усилились, они легко побеждаются и уступают, а если привыкли побеждать и властвовать, то победа над ними становится весьма трудной. Истинно и искренне победа эта достигается только под условием услаждения истинной праведностью, которая существует лишь в Христовой вере. <…>

Книга 22. О предназначенном конце Града Божия, то есть о вечном блаженстве святых; подтверждается вера в воскресение тел и объясняется, каково оно будет. После речью о том, как святые будут проводить жизнь в бессмертных и духовных телах, сочинение заканчивается. Глава 22. О злополучиях и несчастиях, которым стал человеческий род повинен за прародительское преслушание и от которого никто не освобождается иначе, как только благостию Христовой

…Дела людей порочных… происходят от того корня заблуждения и извращенной любви, с которым рождается всякий потомок Адама. Кто, в самом деле, не знает, с каким незнанием истины, обнаруживающемся уже в детях, с каким запасом суетных желаний, начинающих открываться уже в ребенке, является человек в эту жизнь, так что если бы оставить его жить, как он хотел бы, и делать все, что желал бы, то он или всю жизнь, или большую ее часть провел бы в преступлениях и злодеяниях, которые я припомнил и которых не мог припомнить.

Но так как промышление Божие не совсем оставляет осужденных, и Бог не затворяет во гневе щедроты Свои,[75] то в самих чувствованиях человеческого рода против той тьмы, с которой мы рождаемся, бодрствуют и[76] наклонностям противостоят запрещение и обучение, сами, впрочем, исполненные трудов и скорбей. Ибо что значат эти многоразличные устрашения, к которым прибегают для обуздания суетности детей? Что такое эти педагоги, учителя, эти хлысты, ремни, лозы, эта дисциплина, которой, по словам Священного Писания, нужно сокрушать ребра любимого сына, чтобы он не вырос непокорным: ожесточившись, он едва уже может быть обуздан, а пожалуй, и вовсе не может?[77] Что достигается этими наказаниями, как не искоренение невежества и обуздание злого пожелания, с каковыми пороками мы являемся на этот свет? Что значит, что запоминаем мы с трудом, а забываем без труда, — приобретаем знания с трудом, а невежествуем без труда, деятельны с трудом, а ленивы без труда? Не видно ли отсюда, к чему, как бы собственной своей тяжестью, бывает склонна порочная природа и в какой помощи она нуждается, чтобы освободиться от этого? Праздность, недеятельность, леность, небрежность суть именно такие пороки, благодаря которым мы бежим от труда, потому что и самый труд, даже труд и полезный, представляет собой наказание. <…>

Творения Блаженного Августина, епископа Иппонийского / Пер. с лат. Изд. 2-е. Киев, 1905–1910. Ч. 3–6. С. 219–220, 282, 371–372.

 

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

 

1. Чем отличен человек от всего остального мира?

2. Почему обучение соединено с запрещением и наказанием?