Славянский Исторический тип.

 

Общихъ разрядов культурной деятельности, въ обширном

смысл этого слова не могущих уже быть подведенными один

подъ другой, (которые мы должны, следовательно, признать за

высшие категории деления)—насчитывается ни более ни менее

четырехъ, именно:

1) Деятельность религиозная, объемлющая собою отношенія

человека к Богу,—понятіе человека о судьбах своих, как

нравственнаго неделимого въ отношении къ общим судьбам                             человечества и вселенной, то есть, выражаясь бол е общими терминами:

народное мировозрение, не как теоретическое, более

или менее гадательное знание, во всяком случае деступное только

не Многим,—а какъ твердая вера, составляющая живую основу

всей нравственной деятельности человека.

 

 

2) Деятелъпосшь культурная^ въ тесномъ смысл этого слова

объемлющая отношения человека к внешнему миру, во первых^

теоретическое, научное, во-вторыхъ, эстетическое, художественное

(при чемъ, конечно, к внешнему міру причисляется и сам

человек, как предмет исследования, мышления и художественного

 воспроизведения), и в третьих, техническое, промышленное,

то есть добывание и обработка предметов внешнего мира, применительно къ нуждам человека и сообразно с познаніем

как этихъ нуждъ, так и внешнего мира, достигнутымъ путем-

теоретическимъ.

3) Деятельность политическая, объемлющая собою отшшения

людей между собою, какъ членов одного народнаго целого и отношения

йошенія этого целого, как единицы высшего порядка, к другим

 народамъ.

4) Деятелъность общественно-экономическая, объемлющая собою

отношения людей между собою не непосредственно, как

нравственныхъ и политических личностей, а посредственно—

применительно к условиям пользования предметами внешнего

мира, следовательно, и добыванія и обработки их≫__

 

Обращаюсь теперь к міру Славянскому, и преимущественно

къ Россш, какъ единственной независимой представительнице его,

с тем, чтобы разсмотреть результаты и задатки еще начинающейся

только его культурно-исторической жизни, с четырех принятых

 точек зрения;

1 религии,

2 культуры,

3 политики

 4.общественно- экономическаго строя,

дабы таким образом уяснить, хотя бы в самыхъ общих чертахъ,

чего в праве мы ожидать и надеяться от Славянскаго культурно-историческаго типа, въ чемъ можетъ заключаться особая славянская цивилизация, если она пойдетъ по пути самобытнаго развитія?

 

Религія составляла самое существенное, господствующее (почти

исключительно) содержаніе древней русской жизни, и в настоящее

время въ ней же заключается преобладающий духовный интерес

 простых русских людей; и по истине, нельзя не удивляться

невежеству и дерзости тех, которые могли утверждать

(в угоду своимъ фантазиям) религиозный индифферентизм русского

 народа.

Со стороны объективной, фактической, русскому и большинству

прочих славянских народов достался исторически жребий быть

вместе с Греками главными хранителями живого предания религиозной

 истины—православия, и таким образомъ, быть продолжателями

великаго дела, выпавшаго на долю Израиля и Византии, —

быть народами богоизбранными.

 

 Со стороны субъективной, психической,

Русскіе и прочіе Славяне одарены жаждою религиозной

истины, что подтверждается как нормальными проявленіями, так

и самыми искаженіями этого духовнаго стремленія.

 

Мы уже указали на особый характер принятія христіанства

Россией, не путем подчинения высшей по культуре христианской

народности, не путем политическаго преобладанія над такою

народностью, не путем деятельной религіозной пропаганды,—а

иутем внутреннего недовольства, неудовлетворения язычеством и

^свободного исканія истины.

 

Самый характеръ Русских и вообще Славян, чуждый насильственности, исполненный мягкости, покорности, почтительности,

имет наибольшую соответственность с христианским идеаломъ.

С другой стороны, религіозные уклоненія, болезни Русскаго народа, —

раскол старообрядства и секты, увазываютъ: первый—на

настойчивую охранительность, не допускающую ни малейших

перемен к самой внешности, в оболочке святыни; вторые же,

особенно духоборство, —на способность к религиозно-философскому

мыщлешю.

 У другихъ Славянских народов мы видимъ гуситское

религиозное движеніе—самую чистую, идеальную из религиозных

 реформ, в которой проявлялся не мятяжный, преобразовательный

дух реформы Лютера, Кальвина, а характеръ реставрационный,

 восстановительный, стремившійся к возвращенію

к духовной истине, некогда переданный св. Кирилломъ и Мефодием.

 С другой стороны, и у западных Славян, в глубоко-искажающем

 Влияни латинства на польскій народный характеръ

видимъ мы опять доказательство, что религиозное ученіе не скользит

 у Славянскихъ народовъ по поверхности, а способно выказать

на его благодарной ниве вполне все, что въ нем заключается,

при чем, посеянное зерно, смотря по его специфическим

особенностямъ, выростает в добрый плод, или въ плевелы и

волчцы.

 

Правда, что религіозная д ятельность Русскаго народа была

по преимуществу охранительно-консервативною, —и это ставится

ему некоторыми въ вину.

 

 Но религіозная д ятельность есть охранительная

по самому существу своему, какъ это вытекаетъ из

самаго значенія религии, которая—-или действительное откровение,

или по крайней мере почитается таковым верующими.

 

 На самом деле, или, по крайней мере, во мнении своих поклонников,

 религія непременно происходитъ с неба, и потому только

и достигает своей цели — быть твердою, незыблемою основою

практической нравственности, сущность которой состоит не в

чем ином, как в самоотверженности, в самопожертвовании,

возможных лишь при полной достоверности тех началъ, воимя

 которых он требуются.

 Всякая же другая достоверность, философская, метафизическая и даже положительно-научная, недостижима:

для немногихъ избранных, умственно развитыхъ, потому,

что им известно, что наука и мышление не завешимы,

что они не сказали и никогда не скажугъ своего последнего слова,

что, следовательно, к результатам их всегда примешано сомнение,

 возможность и необходимость пересмотра, переисследования,

и притом в совершенно неопределенной пропорции; для массы

же,—но той еще более простой причине, что для нее она недоступна.

 

Поэтому, какъ только религія теряетъ свой откровенный характера

она обращается, смотря по взгляду на достоинство ее

догматическо-нравственяаго содержанія, —или въ философскую систему, или в грубый предрассудок.

 

Но если религія есть откровеніе, то очевидно, что развитіе ея

можетъ состоять только въ раскрытіи истинъ, изначала въ ней

содержавшихся, точн йшимъ ихъ формулированіемъ, по поводу

особаго обращенія вниманія на ту или другую сторону, ту или

другую часть религіознаго ученія въ изв стное время. Вотъ внутренняя

причина строго-охранительнаго характера религіовной

д ятельности всех тех народов, которым религіозная истина

была вверена для охраненія и передачи в неприкосновенной чистоте

 другим народам и грядущим поколеніям.

 

Если таковъ характеръ истинной религіозной деятельности

вообще, то это относится съ особенною силою къ православному

христіанству посл отделенія Западной Церкви.

 

 По православному

ученію непогрешмость религіознаго авторитета принадлежитъ

только всей Церкви, а следовательно и раскрытіе истинъ, заключающихся

в христіанстве, может происходить не иначе, как путем

вселенскихъ соборов, — единственныхъ олицетворений

Церкви,—собиранию коих с восьмого века препятствовали исторические обстоятельства.

 

Следовательно, строго-охранительный образ действія и требовался именно от тех, кому была вверена религіозная истина; иначе порвалось бы живое преданіе того, в каком моменте развитія (или правильнее раскрытія религіозной истины) находилось вселенское православіе перед латинским расколом; затярялась бы та точка, к которой всякій жаждущій истины могъ бы обратиться с полною уверенностью, что он

найдет в ней всю вселенскую истину—и ничего кром нее.

 

С этой точки зренія, само русское старообрядство получает

значеніе, какъ живое свидетельство того, как строго проводилась

эта охранительность.

 

 Где незначительная перемена обряда могла показаться новшеством,

возмутившимъ совесть милліоновъ верующих, там конечно были осторожны в этом отношеніи; и кто знаетъ, отъ сколькихъ неблагоразумныхъ шаговъ удержало нас старообрядство, после того какъ европейничанье охватило русскую жизнь!

 

Итак, мы можемъ сказать, что религіозная сторона культурной

 деятельности составляетъ принадлежность Славянскаго культурного

 типа и Россіи в особенности, — есть неотъемлемое его достояніе,

как по психологическому строю составляводихъ его народов,

так и потому, что им досталось храненіе религіозной

истины;—-это доказывается как положительною, так и отрицательною стороною религіозной жизни Россіи и Славянства.

 

Если' обратимся къ политической стороне вопроса,—к тому,

насколько Славянскіе народы выказали способности к устройству

своей государственности, мы встречаем явленіе весьма неободрительное, с перваго взгляда.

 

Именно, все Славянскіе народы, за исключеніемъ Русскаго, или не успели основать самостоятельных государств,

или, по крайней мере, не сумели сохранить своей самостоятельности и независимости.

 

Недоброжелатели Славянства выводятъ изъ этого ихъ политическую несостоятельность.

 

Такое заключеніе не выдерживаетъ ни малейшей критики, если

даже не обращать вниманія на те причины, которыя препятствовали

доселе Славянам образоваться в независимыя политическія

тела,(государства), а принять факт, как он существует.

 

 Фактъ этот говорит, что огромное большинство Славянских племенъ (по меньшей мере две трети их, если не более) образовали огромное,

сплошное государство, просуществовавшее уже тысячу лет и все

возраставшее и возрастающее в силе и могуществе, несмотря

на все бури, которыя ему пришлось выносить во время его долгой

исторической жизни.

 

Одним этим фактом первой величины доказан политическій смысл Славян, по крайней мере значительного большинства их.

 

Когда Германская имперія, после неслишком продолжительного

 века своей славы и могущества, обратилась в политический

monstrum, (политеческий монстр) в праве ли были бы мы заключить, что германское племя не способно къ политической жизни? —Конечно нет; ибо, тоже германское племя образовало могущественную Британскую

имперію, и по одному этому, политическое нестроеніе Германіи

должны бы мы были приписать невыгоднешим внешним и внутренним

 условіям, в которых находилась временно эта страна, а не коренной неспособности,—что и подтвердилось содержащим глубокій политическіи смысл образом действій Пруссіи, котораго она держится уже с давнихъ временъ (по крайней мере со времени Великаго Курфюрста) {Фридрих Вильгельм Первый 1628-1688 годы} и который увенчался на наших глазах действіями Бисмарка.

 (Обьединение Пруссии В Германскую Империю 1871 год).

 

В этомъ сужденіи о политической неспособности Славян сказывается

таже недобросовестность, или, в лучшем случае,—тот же

 оптическій обман, как и в сужденіях о мнимом недостатке единства

  Русскаго государства, потому де, что в состав его входитъ, может быть, около сотни народовъ разныхъ наименованій.

 

При этом забывается, что все это разнообразіе исчезает

передъ перевесом Русскаго племени, — если к качественному

анализу явленія присоединить и количественный.

 

 Если бы все западные и юго-восточные Славянскіе народы были действительно неспособны къ политической жизни, то все-таки за

Славянским племенем вообще должно было бы признать высокій

политически смыслъ, в виду одного лишь Русскаго государства.

 

Но справедлива ли мысль о государственной неспособности

других славянскихъ народностей, кроме русской? Западныя

Славянскія племена, еще в эпоху гибкости и мягкости, которыми

отличается этнографическій період народной жизни, находились

под непрестанным враждебным политическим и культурным

воздействіем ранее их сложившихся народов романо- германского

скаго культурнаго типа.

 

Несмотря на это, образовалось уже въ девятом веке могущественное

Моравское (венгерское) государство, получившее было и зародыши

самобытной культуры—в православіи и славянской письменности,

но которые после были в нем вырваны враждебным немецко-

католическимъ вліяніемъ.

 

 Нашествіе Угровъ разорвало связь между западными Славянами.

 

Южная часть ихъ не могла отыскать

центра своего тяготения под вліяніем Византіи, вторгнувшихся

Турок, захватов Венеціи, мадьярских завоеваній, австрійской марки.

 

Северная часть, получив духовное оживление реформою Гуса, успела образоваться во время Подибрада в особое благоустроенное государство; но мог ли устоять этот славянскій остров, или выступ, среди немецкаго разлива, не опираясь на всю силу соединеннаго Славянства?

Не могъ, точно также, какъ не можетъ и теперь без прямаго

и деятедьнаго участія Россіи въ его судьбе.

 

Независимое быие Польши было нродолжительнее, но, если

Польша была более других западных славянских стран свободна

от непосредственнаго внешнего нолитическаго давленія

романо-германского міра, зато она более всех подчинилась

нравственному культурному господству Запада, действовавшего путем

 латинства и феодальнаго соблазна, на ее высшія сословія;

и такимъ образом, сохранив до поры до времени свое тело, потеряла

свою славянскую душу, а чтобы обрести ее, должна была

войти в тесное, хотя к сожалению, и недобровольное, соединение

 с Россией.

 

Если, поэтому, из всех Славян один Русскій народ успел

устроиться в крепкое государство, то обязан этим столько

же внутреннимъ свойствам своим, сколько и тому обстоятельству,

что, по географическому положенію занимаемых им стран,

ему дано было пройти первые формы своего развитія въ отдалении

 от возмущающаго вліянія чуждой западной жизни.

 

В примере Малороссіи, долго разъединенной с остальною

Россіей, и добровольно соединившейся с нею посл отвоеванія

своей независимости, видимъ мы доказательство, что не одно великорусское племя, как думают некоторые, одарено глубоким

политическимъ тактом; и поэтому можем надеяться, что, при

случае, такой же смысл и такт выкажут и другіе Славяне,

добровольно признав, после отвоеванія своей независимости, гегемонию

 Россіи в союзе; ибо, в сущности, обстоятельства, в

которыхъ находилась Малороссія во времена Хмельницкаго, и

западные Славяне теперь,—весьма сходны.

 

 Народный энтузіазм, благопріятное стеченіе обстоятельств, геній предводителя, выдвинутаго вперед народным движеніем, можетъ быть и могут доставить имъ независимость, какъ при Хмельницком, но сохраненіе ее, а, главное, сохраненіе общаго славянскаго характера

жизни и культуры невозможно безъ теснаго взаимнаго соединенія с Россіей.

 

Чтобы ни сказало будущее, уже по одному тому, что до сих пор

 проявлено Славянами, и преимущественно русскою отраслью

их, въ политической деятельности, мы в праве причислить племена

эти к числу наиболее одаренных политическим смыслом семейств (типов) человеческого рода.

 

Мы считаемъ уместно обратить сдесь вниманіе и на особый

характер этой политической деятельности, как она выразилась

в возрастаніи Русскаго государства.