Изображается как гражданское общество.

(Цитируется по Сахлинсу 1976b: 101-2)

Маркс был только

fi

первым из многих, кто признал,что Гоббс и Мальтус, борющиеся с
суровыми реалиями английского общества во время его трансформации в рыночную экономику,
были теоретиками, которые глубоко

fl

Повлиял на Дарвина.

Томас Гоббс, сформировавшийся в хаотичном семнадцатом веке в Англии, был больше
напуган социальными беспорядками, чем тиранией короля,и он написал свой великий опус "
Левиафан", чтобы выступить за сильное центральное правительство. “Естественное состояние” пугает;
без какого-то центрального и абсолютного авторитета правит хаос, потому что человеческой природе нельзя
доверять. Или, скорее, индивидам можно доверять только вожделению власти: “постоянное и
неугомонное желание Власти после власти, которое прекращается только после смерти” (Гоббс [1651] 1985:
161). Мирное сосуществование невозможно без центральной власти. “Агейн, у мужчин нет
удовольствие (но, напротив, великая радость) в компании, где нет
силы, способной внушить им всем благоговейный трепет” (там же: 185). Это не просто фактическое насилие, которое
составляет состояние вечной войны; это “известная склонность к нему” (там же: 186).

Более мрачный, более желчный взгляд на человеческую природу трудно себе представить. Все начинается
с космологии атомизма, с реальности, состоящей из отдельных индивидуумов, которые могут действовать только
на конкурентной основе. В истории Гоббса индивид предшествует обществу; разъединение лежит в
основе его вселенной, как и у философов-механиков, чьи убеждения Гоббс
стремился примирить с религией (Мартинич 1992: 15). Безжалостность, которую он обнаружил в
основе человеческой натуры, была слишком очевидна при его жизни, поскольку давняя традиция
английского индивидуализма (Macfarlane 1978) усилила

fi

ред.во время перехода Англии к
рыночной экономике, с усилением конкуренции за рабочие места, усилением конкуренции среди торговцев
за позиции на мировом рынке, голодом, политическими и религиозными потрясениями. Поместные
землевладельцы огораживали земли, ранее обрабатывавшиеся арендаторами или крепостными, и превращали
их в пастбища для овец, чья шерсть была ценна для внезапно открывшегося иностранного
рынка. Перемещение населения с земли привело к росту числа краж и насилия.
Англия времен Гоббса была полна борьбы за выживание.

Но смысл, который Гоббс вкладывал во все это, был теологическим. И вот в чем ирония его жизни: что

Хотя он презирал пуритан за то, что они привели к политической анархии и

fl

После их
революции, чтобы жить в изгнании с королевской семьей, Гоббс провозгласил бы самый основной принцип
пуританской кальвинистской веры, идею о том, что человеческая природа пала. Его “естественное состояние” было
эквивалентно кальвинистскому взгляду на Адама и Еву после изгнания из сада:
они вели проклятое существование, были бессильны улучшить свою судьбу и передали свою порочность
всем своим потомкам. Какими бы ни были его сомнения в религии, Гоббс был
убежденным кальвинистом (Мартинич 1992; Горский 2003).

7

Его видение никогда не отклонялось от
пессимистического взгляда на человеческую душу, “обремененную пороками”, как учил Кальвин, и
“совершенно лишенную всякого добра” (цитируется по Мартинич 1992: 4).

ЭТОТ

ЖИВОТНОЕ

ПРОТИВ

ЭТОТ

ОБЩЕНИЕ

197

Кальвин (и Лютер тоже) научился своему пессимизму у Августина, который настаивал
на полной порочности людей после грехопадения. Ирония реформаторов, таким образом, заключается в том, что
они могли отделиться от позднесредневековой Церкви (в их акценте на благодати
для всех) только путем возрождения этого столпа раннесредневековой Церкви, Августина. Как
правильно понимает Салинс, Августин лежит в основе западной истории природы. В частности,
настойчивое утверждение Августина о развращенности человеческой природы и, как следствие, развращенности-
определение природного мира также было определяющим. После грехопадения, учил Августин,
non posse non pecare: мы не можем не грешить. Это самоненавистническая точка зрения, которая необычна среди
культур; она “не кажется общей заботой человечества”,
сухо замечает Салинс (1996: 396). В то время как другие прослеживают свое происхождение от богов, западная культура уникальна
тем, что прослеживает свои истоки до безжалостной дикости (Sahlins 1976b: 100). Это убеждение,
отмечает Салинс, основывается на идее Бога,который живет вне природы и который создал мир
не из божественности или даже из материи, а ex nihilo, из ничего (Сахлинс 1996: 396).

В то время как Салинс подчеркивает корни Августина в Книге Бытия, следует также сказать, что
Августин, чтобы прийти к своему утверждению о всеобщей порочности, должен был прочитать историю
падения через призму Платона. Образ инстинктивного аппетита в "Федре" в виде
непокорной лошади, которую держит в узде возница разума, присутствовал в ментальной обстановке
неоплатонической культуры, хотя Августин, как и другие ранние христиане, преувеличивал
расстояние между разумом и телом больше, чем другие авторы поздней античности. Греческий
дуализм разума и инстинкта, проходивший через Августина, позднее реформаторов, и далее
по мнению Гоббса, это составляет основу современного представления о том, что цивилизация может развиваться только
тогда, когда люди обуздывают свои естественные желания и склонности (см. также Пламвуд 1993:
43 120-24).

Хотя Гоббс был, мягко говоря, пессимистичен в отношении человеческой природы, он все же видел естественную
проверку всего насилия. Поскольку люди равны и одинаково жестоки, они
в конечном итоге приходят к непростому перемирию. Личные интересы уравновесятся,если все будут преследовать их одинаково,
хотя лучшим способом остается абсолютная власть суверена. Таким образом, социальный контракт
состоит в согласии с абсолютной центральной властью для предотвращения войны за власть и
собственность, развязанной эгоистичными индивидами.