Царь Петр считал своим долгом заниматься и организацией духовного просвещения народа божьего

В новейшее время сделалось известным, что Петр при составлении «Духовного Регламента» принимал самое деятельное участие. Редакция этого важного памятника, быть может, должна считаться еще более трудом Петра, нежели трудом Феофана Прокоповича. Тут, между прочим, сказано: И если посмотреть на мимошедшие века чрез историю как чрез зрительную трубу, то увидим все худшее в темных, а не в светлых учением временах».

5.4.3.1. Простой народ не знает, как различается власть духовная от самодержавной, в чем сила правой веры

При замене патриаршества коллегиальным управлением, то есть Синодом, излагалось превосходство нового учреждения следующим образом: «От соборного правления нельзя опасаться отечеству мятежей и смущения, какие могут произойти, когда в челе церковного управления находится один человек: простой народ не знает, как различается власть духовная от самодержавной, и, удивленный славою и честию верховного пастыря церкви, помышляет, что этот правитель есть второй государь, Самодержцу равносильный, или еще и больше Его, и что духовный чин есть другое лучшее государство [в этом проявляется в миру манихейская ересь!], и если случится между патриархом и Царем какое-нибудь разногласие, то скорее пристанут к стороне первого [ в отвержение догмата о царской власти (по невежеству, по неведению об этом догмате правой веры)! ], мечтая, что поборают [166] по Самом Боге». Таким воззрением на отношение …[Царской] власти к духовной обусловливалась несколько скромная роль последней. Понятно, что Петр был очень доволен деятельностью Феофана Прокоповича, во всем поддерживавшего и отстаивавшего взгляды Государя. …

[Будущий святитель] Дмитрий как составитель Четьих-Миней пользовался уже некоторой известностью, когда он в 1700 году был вызван из Малороссии и сделан митрополитом Тобольским. Он, однако, не мог свыкнуться с мыслью об отправлении в Сибирь, заболел с горя, и Петр позволил ему остаться в Москве, а в 1702 году он получил место Ростовского митрополита [167]. Здесь он до гроба трудился на пользу духовного просвещения, завел училище при своем архиерейском доме для лиц, готовившихся к духовному званию, сам исполнял учительские обязанности, в то же время продолжая свои научные занятия и поддерживая светскую власть в деле преобразования [168].

Рассказывают о Дмитрии следующий случай. Однажды в 1705 году, когда после обедни он шел из собора домой, к нему подошли два человека, не старые, но с бородами, и сказали ему: «Владыка-святый, как ты велишь? Велят нам по указу Государеву бороды брить, а мы готовы головы наши за бороды положить: лучше нам пусть отсекутся наши головы, чем бороды обреются? Изумленный митрополит не нашел, что вдруг отвечать им от писания и спросил: “Что отрастет — голова ли отсеченная, или борода обритая?” Те, помолчав, отвечали: “Борода отрастет, а голова нет”. “Так вам лучше не пощадить бороды, которая, десять раз обритая, отрастет, чем потерять голову, которая, раз отсеченная, уже не отрастет никогда, разве в общее воскресение”, — сказал митрополит и пошел в свою келью.

Но за ним пришло много лучших горожан, и был у них длинный разговор о брадобритии. Тут митрополит узнал, что многие, обрившие по указу, сомневаются о спасении, думают, что потеряют образ и подобие Божие. Митрополит должен был увещевать их, что образ Божий и подобие состоят не в видимом лице человеческом, но в невидимой душе, притом бреются бороды не по своей воле, по указу Государеву, а надобно повиноваться властям в делах, непротивных Богу и не вредящих спасению. После этого разговора Дмитрий счел своей обязанностью написать рассуждение «Об образе Божии и подобии в человеце», которое несколько раз печаталось по приказанию Петра. Кроме того, он писал духовные драматические сочинения, или мистерии «Розыск о раскольничьей Брынской вере» и пр. [Святитель] Дмитрий скончался в 1709 году; в гробу под голову и под все тело, по его завещанию, постланы были его черновые бумаги. Кроме книг у него ничего не осталось. [169]…

… Феофан Прокопович был настоящим единомышленником Царя. [170] …В первый раз он своим красноречием обратил на себя внимание Царя во время пребывания последнего в Киеве в 1706 году; затем он произнес замечательную проповедь после Полтавской битвы. Он был при Петре во время Прутского похода. В 1715 году он, по желанию Петра, переселился в Петербург, где несмотря на козни многочисленных противников сделался полезным сотрудником Петра. [Другими словами, будучи настоящим единомышленником Богопомазанника и двигаемый тем же Духом Святым, архиепископ Феофан сделался полезным поборником по Самом Боге. ]

Тотчас же после приезда в Петербург Феофан в одной проповеди намекнул на недоброжелателей Петра, на противников нововведений: «Помыслит бо кто — и многие мыслят, что не все весьма люди сим долженством обязаны суть, но некии выключаются, именно же священство и монашество. Се терн, или, паче рещи, жало, но жало сие змиино есть, папежский се дух» и пр.[171] [Ничтоже дивно, если обличаемые Феофаном в папизме его не раз обвиняли в склонности к протестантизму.] Феофан не мог надивиться фарисейству, являемому в страсти к внешней обрядности, к богословским [пустопорожним и буквоедным] прениям в народе и сильно ратовал против нетерпимости. [Не секрет, что и нетерпимость эта, якобы религиозная, была (она встречается и ныне) более похожа на жидовскую кагальность, и обнаруживает в нетерпимцах столько же невежества в вере и ревности не по духу, сколько же и страха утратить внешность, обрядность, ибо у многих это все, что осталось от православия.] …Петр оставался в близких сношениях с Феофаном, бывал его частым гостем и любил беседовать с ним о вопросах духовной администрации. Вместе с Феофаном Петр трудился над составлением «Духовного Регламента».

Царь объявил, что «для лучшего управления мнится быть удобно Духовной Коллегии». Яворский не разделял этого мнения Государя; Феофан же разделял его и потому должен был принять на себя составление регламента для новой коллегии.

5.4.3.2. Петр Великий особое внимание обращал на необходимость образования и просвещения духовенства

В «Духовном Регламенте» особое внимание обращается на необходимость образования и просвещения в духовенстве. Недаром иностранцы, бывавшие в России, в своих записках в один голос осуждали грубость нравов и невежество духовенства. Недаром и русские патриоты, как, например, Иван Посошков, постоянно требовали мер для поднятия уровня духовного просвещения. Замечательные представители, как, например, Феодосий, митрополит новгородский, Феофан Прокопович, заботились об учреждении школ, семинарий для духовных лиц и пр. Из множества узаконений и предписаний правительства, из переписки Царя с Курбатовым, Питиримом и др. мы узнаем, что лучшие люди того времени думали о реформах в быте духовенства. [Из дальнейшего содержания видим, что не столько о быте была главная забота искренних печальников (это иностранцы упирали на грубость нравов и несовершенство быта), сколько царевы сподвижники заботились о важнейшем для духовенства: о просвещении и научении его правоверию.]

Заведовавший Монастырским приказом Мусин-Пушкин постоянно заботился об открытии школ. Почти столь же резко, как в сочинениях Маржерета, Олеария, Коллинса, Перри и др., хотя и в других выражениях, в «Духовном Регламенте» говорилось о невежестве духовенства, о необходимости улучшения быта священников и монахов, об упадке просвещения, об обязанности архиереев заботиться об истреблении всех существующих суеверий. Далее подробно говорилось об учебных предметах в духовных школах, об обязанностях учеников, о методе учения, о строгих мерах поощрения к прилежному и успешному учению. [То есть главной заботой Петра Великого по отношению к священству являлось научение пастырей правой вере, что должно было привести к полному истреблению суеверий в народе.] Для учреждения большой духовной семинарии был назначен дом и определены значительные денежные средства. Кончина Петра прервала работу по приготовлению этого полезного предприятия…

В первое время существования Синода возникали разные спорные вопросы о круге деятельности, о размерах компетентности нового учреждения. Царь часто должен был по собственному усмотрению решать такие вопросы. Бывали случаи столкновений между Сенатом [ царством ] и Синодом [ священством ]. Вообще же деятельность обоих высших учреждений свидетельствовала о том, что сановники, которым было вверено управление делами, были в состоянии руководствоваться соображениями Царя, следовать Его указаниям, трудиться в Его духе. [В этом и заключается симфония власти между священством и царством. ] После кончины Его и в Сенате, и в Синоде было заметно отсутствие инициативы Царя-преобразователя, эксперта-дельца, сильного волей и одаренного проницательным умом администратора.

5.4.3.3. «Господь действительно дал Царям власть над народами, но над совестью людей властен один Христос», а потому…

Образ действий Петра в отношении к раскольникам, с одной стороны, обнаруживает Его религиозную терпимость; с другой — свидетельствует о желании Государя во всех отношениях руководствоваться интересами светской политики. [Правильнее сказать, что Он, являясь земным Главой земной Церкви, всегда помнил о неотделимости Церкви и Царства [172] (как средство невозможно отделить от цели[173]) и действовал в соответствии со своим Царским служением. Церковь в своем учении никогда не отступала от принципа единения священства и православного царства, по принципу неслиянности и нераздельности божественного и человеческого в земной жизни, вытекающего из догмата Боговоплощения. По этому учению следует, что любая попытка отделения интересов Церкви от интересов православного Государства, точнее, духовного делания православного христианина от выполнения им своих гражданских обязанностей, приводит ревнующих об этом в положение и состояние секты манихействующих, ревнующих о небесном, но отвергающих земное.]

Высказанное Петром относительно иностранцев правило, что правительство «охотно предоставляет каждому христианину на его ответственность пещись о блаженстве души своей по мнению Петра, могло относиться и к раскольникам; Петр …[ уважал и строго соблюдал царственную свободу (дар Божий) каждого человека. ] При свидании с польским королем в Биржах в 1701 году Петр был в церкви и внимательно приглядывался к католическому богослужению, расспрашивая, что значит то или другое действие. Один из польских сенаторов заметил Ему, что в Его власти соединить церковь греческую с латинской. Царь отвечал: «Господь действительно дал Царям власть над народами, но над совестью людей властен один Христос, и соединение церквей может совершиться только с Божией воли».[174]

В следующем году Царю случилось ехать из Архангельска к Финскому заливу через Виг, где жило много раскольников. Когда разнеслась страшная весть о приближении Петра, одни из братьев и сестер начали готовиться к смерти, приготовили смолу и солому в часовне, другие собирались бежать; но гроза прошла; когда Государю доложили, что по Выгу живут раскольники, то Он сказал: “Пускай живут”, — и проехал далее. Другой раз Он спросил: “Каковы купцы из раскольников, честны ли и прилежны ли?” Когда Ему отвечали, что честны и прилежны, то Он сказал: “Если они подлинно таковы, то по Мне [ пусть ] веруют чему хотят, и когда уже нельзя их обратить от суеверия рассудком, то, конечно, не пособит ни огонь ни меч; а мучениками за глупость быть — ни они той чести недостойны, ни Государство пользы иметь не будет ”.

Зато Петр требовал, чтобы раскольники работали усиленно на железных заводах близ Выговской пустыни, объявляя при этом, что «за то царское величество дал им свободу жить в той Выговской пустыне и по старопечатным книгам службы свои к Богу отправлять». Когда раскольники жаловались на некоторые притеснения, Меншиков в 1711 году издал указ, «чтобы никто общежителям Андрею Денисову с товарищи и посланным от них обид и утеснения и в вере помешательства отнюдь не чинили под опасением жестокого истязания». …

Из переписки Геннина с Царем видно, что духовенство относилось к раскольникам гораздо строже, чем Царь. Когда был арестован раскольник Данила Викулич, Геннин опять заступился за раскольников, и Царь велел выпустить Викулича. Основной взгляд Петра на дело заключался в проповедуемом Им правиле: «С противниками Церкви с кротостью и разумом поступать по апостолу... и не так, как ныне, жестокими словами и отчуждением».[175] За то Петр требовал от раскольников двойной подати и этим перенес, так сказать, вопрос о расколе из области Церкви на почву государственного хозяйства. Раскольники сделались достойными внимания с точки зрения финансов, бюджета. Но в то же время правительство не переставало действовать путем обучения, просвещения, причем некоторая строгость была соединена с кротостью. Для этой цели Петр желал воспользоваться игуменом Переяславского монастыря Питиримом, бывшим прежде раскольником и потому хорошо знавшим своих прежних собратий, для обращения раскольников увещевательными средствами. …

Склонность правительства к кротким мерам не была, впрочем, общим правилом. До 1744 года и после много было принято мер довольно строгих в отношении к раскольникам. Петр … [Великий, как и положено быть Императору, владыке многих народов, отличался уважением к свободе исповедания веры]; но Он хорошо знал, что раскольники были самыми отчаянными противниками преобразований, самыми ревностными распространителями учения о новых временах как временах антихриста, знал, что эти люди толпами бегают и скрываются в лесах и пустынях, лишая Государство рабочей силы, уклоняясь от службы.

…Нужно было наблюдать за расколом, усиливать контроль относительно числа раскольников, привлекать их к участию в государственных повинностях. В 1716 году было объявлено Сенатом: «Чтоб все люди у отцов своих духовных исповедовались повсягодно». На тех, кто не исполнял этого требования, «класть штрафы против дохода с него втрое, а потом им ту исповедь исполнить же».

Переписать всех раскольников[176] было дело чрезвычайно трудное. Раскольники считали, не без основания, опасным делом объявить себя раскольниками; это значило отдаться в руки правительству, которое, если и не будет преследовать, то будет наблюдать, причем [и это едва ли не самое главное] нельзя будет тайком распространять свое учение [- духовную отраву церковно-государственого организма]. Раскольники стали подкупать священников, которые должны были показать, кто у них в приходах исповедуется и кто нет.

Тут начались доносы на укрывающихся раскольников и на неисполняющих свой долг священников[177]. Питирим писал Петру о десятках тысяч раскольников, которые «государственному благополучию не радуются, но паче несчастию радуются и всегда стремятся возвысить свой злой рог к обладанию на Церковь и на гражданство». Требуя весьма строгих мер, Питирим доносил, что «попы едва не все укрыли раскольщиков [то есть не исполнили свой долг: добросовестно выполнять повеления Бого помазанника! ], то писали исповедующимся, то никак не писали», так что не уплачиваются штрафы от неисповедующихся, ни двойной оклад от раскольников».[178]

В 1721 году, 17 мая, Синод приказал отбирать «у кого явились харатейные и старопечатные книги»; далее были приняты разные меры для поимки лжеучителей [расхитителей стада Христова]; в 1722 году возобновляется указ о присылке ведомостей о не бывших на исповеди и о раскольниках. О некоторой строгости свидетельствуют разные предписания, как, например, об отдаче конфискованного у раскольников имения в Синод; о православном крещении детей записных раскольников; о запрещении браков «обоих раскол держащих лиц»; об отправлении тайных раскольников на каторгу [тех из них, кто не пожелал двойным налогом за свою глупость укреплять Государство, управляемое Помазанником Божьим ]; о запрещении писать иконы «по раскольническому мудрованию» и пр.[179]

Количество наказанных раскольников было весьма значительно, как видно из указа, данного Петром Сенату 16 октября 1722 года. В нем сказано между прочим: «Раскольщиков отнюдь в Сибирь посылать не велите, ибо там и без них раскольщиков много; а велите их посылать в Рогервик, где делают новый гавань».[180] В январе 1723 года Синод издал указ о крепком содержании посылаемых в монастыри раскольнических монахов и монахинь. Незадолго до кончины Петра еще были приняты некоторые меры, стеснявшие права и свободу раскольников; в разных местах поставлены были заставы для поимки беглых раскольников и пр. [Преследование раскольников велось не за их кривую веру, а как злостное нарушения законов Государства Российского. А на нарушение законов православной Империи их толкала ревность, в их прельщении казавшаяся им ревностью о Господе, но на деле, из-за сатанинского толкования текстов Священного Писания, ревность эта была о сатане!

Мы видели выше, что уже в девяностых годах ХVII века ходил слух о некоторой склонности Петра к католицизму. Мы знаем, однако, что этот слух был лишен основания. …Из лиц, Его окружавших, Гордон был католиком, Лефорт — кальвинистом, Перри — приверженцем англиканской церкви и пр., зато в России строжайше было запрещено действовать в пользу распространения какого-либо исповедания [181] [ кроме православного вероучения! То есть о блаженстве души своей пекись сам, а расхищать наследие Божие на территории Российской Империи не смей! ]

Дипломатические отношения между Россией и папой при Петре бывали редким исключением. В 1707 году Куракин находился в Риме, имея поручение требовать, чтобы папа не признавал на польском престоле короля Станислава Лещинского. Когда папа в ответ потребовал, чтобы Царь дал грамоту о свободном отправлении римского богослужения и сооружении римских церквей в России, Куракин уклонился от решительного ответа.[182]

Несколько раз был поднят иностранцами-католиками вопрос о соединении церквей. По случаю отправления Куракина в Рим, в Вене считали вероятным, что ему было поручено действовать именно в пользу соединения церквей.[183] Однако такие слухи были лишены основания. Подобное же предложение, сделанное парижской Сорбонной в 1717 году, не имело никакого успеха.[184]

В этом же духе со стороны англиканской церкви была сделана попытка сближения с православной Церковью. Двое епископов обратились к Петру с письмом; старались подействовать и на Головкина; но все это осталось без последствий.[185]

Мы помним, что Василий Васильевич Голицын был покровителем иезуитов. Петр, напротив, не раз выражался довольно резко об иезуитском ордене. В 1719 году, 18 апреля, майор Румянцев получил собственноручный царский указ: «Ехать в иезуитский монастырь в полночь, осмотреть там и взять все их письма, а как рассветет объявить им указ, и потом, дав им убраться, послать с Москвы за рубеж с добрым провожатым; однако велеть их задержать в Можайске, а тем временем письма их через учителей наших школ пересмотреть и буде какие письма явятся подозрительные, то оные перевесть и привезти с собою, а их не отпускать. Понеже слышим, что оные учеников многих в свой закон привели, а наипаче из мещанского, того також освидетельствовать, а кои приличатся в сем или ином, арестовать».[186] В конце 1723 года издан был любопытный указ, чтобы католики, живущие в Петербурге, требовали пасторов только из французов: предпочтение, оказанное галликанской церкви как более свободно относящейся к папе,[187] понятно; кроме того, побуждением могли служить и дружественные отношения к Франции.[188]

История иностранцев в России в эпоху Петра свидетельствует о мере терпимости Его в отношении к разным исповеданиям. Феофан Прокопович разделял воззрения Государя. Иностранцы, как, например, Плейер и Гвариент, замечали, что Петр обращал гораздо меньше внимания на внешние обряды, на религиозные церемонии, чем прежние Государи.[189] Однако было бы не справедливо обвинять Петра в религиозном индифферентизме. Многие случаи свидетельствуют об истинном благочестии Царя. …Достойно внимания, что Фокеродт, вполне одобрявший деятельность Петра в …[области церковной организации], выражает сомнение, можно ли считать особенно «политичным» стремление Царя распространить просвещение в духовном сословии. «Разумные люди, — замечает Фокеродт, — полагают, что Петр не успел бы провести Свои реформы, если бы имел дело с более опытным духовенством, которое пользовалось бы в народе большим уважением и умело бы располагать общим мнением в свою пользу». [Разительно отличие главного мотива деятельности, приписанного Государю иностранцами, судившими «по себе», от истинных мотивов Помазанника Божьего. Сами по себе подобные заметки иностранцев ярко свидетельствуют насколько глубоко и прочно монаршая воля Императора Петра соединялась с Волей Божией. В этом-то и заслуга Императора Петра Великого, что Он осуществил преобразования взаимоотношений священства и царства и придал им симфоническое звучание. А объем изменений в духовном состоянии темного и невежественного духовенства соответствовал возможностям усвоения этим духовенством того духовного света, который несли церковные реформы Императора Петра. Надо отметить, что все хулители Петра Великого и клеветники на Него, что современники Императора, что нынешние "борцы" с догматом царской власти, как не понимали и не знали учения Христа, так и не понимают и не знают его. А потому это о них сказал Господь Иисус Христос: при кончине века сегособерут из Царства Его (из царства Царя-победителя) все соблазны иделающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов (Мф. 13,40-42). ]

5.5. Все преемники Императора Петра на Престоле считали Его образцом правителя [190]

5.5.1. “ Я за Мое Отечество и люди живота Своего не жалел и не жалею!”

Петр во все времена своего царствования хворал часто, иногда опасно. В 1692 году ожидали Его кончины. Нередко он страдал перемежающеюся лихорадкой. Мы видели, что Он иногда, и не безуспешно, лечился на минеральных водах. С 1722 года хронические недуги Петра приняли серьезный характер. В 1724 году болезнь видимо усилилась. А между тем Петр не переставал трудиться, путешествовать, не щадя Себя. Никакая натура не могла выдержать такой деятельности. Осенью 1724 года с ним сделался сильный припадок, но, несмотря на это, Он отправился осматривать Ладожский канал, потом поехал на Олонецкие железные заводы, оттуда в Старую Русу. В первых числах ноября, возвращаясь в Петербург, Он увидел, что у местечка Лахты плывший из Кронштадта бот с солдатами сел на мель; не утерпев, П етр сам поехал к нему и помогал стаскивать судно с мели и спасать людей, причем стоял по пояс в воде.[191] Припадки немедленно возобновились.

В январе болезнь усилилась. 27-го числа Он потребовал бумаги, начал было писать, но перо выпало из рук Его; из написанного могли разобрать только слова: «Отдайте все...», потом Он велел позвать дочь Анну для того, чтобы она написала под Его диктовку, но когда она подошла к Нему, то Петр не мог уже сказать ни слова. На другой день, 28 января [1725 года], Его не стало.

[По истине, не ради красивого словца Петр Первый писал Алексею в 1715 году: “ Я за Мое Отечество и люди живота Своего не жалел и не жалею ”! Император Петр Великий умер из-за болезни, которая немедленно возобновилась после нахождения Его в ледяной воде, когда Он не утерпел и лично занимался спасением погибающих солдат. Воистину Император положил за Своих солдат душу Свою; и мы должны полагать души свои за братьев (1Иоан. 3,16), подражая и Иисусу Христу и Императору Великому Петру!]

Отзывы потомства

Со времени Петра и поныне встречаются постоянно диаметрально противоположные один другому отзывы о личности Петра, о Его заслугах, о значении Его царствования в истории России. Раскольники ненавидели Петра; меньшинство, к которому принадлежали патриоты вроде Посошкова, восхваляли Его. Из иностранцев-современников, между прочим, Фокеродт выразил сильные сомнения в пользе Его царствования, в целесообразности Его мер для преобразования России, тогда как другие наблюдатели, например, Перри, Вебер и др., знавшие Петра лично и следившие зорко за Его реформой, восхищались гениальностью Государя, благотворным влиянием Его деятельности.

Все преемники Петра на Престоле считали Его образцом правителя. В самые трудные минуты Своего царствования Екатерина II вспоминала Петра, задавая себе вопрос, как бы действовал Он в каждом данном случае. Между тем как в то же самое время княгиня Дашкова однажды в Вене за столом у князя Кауница в самых резких выражениях порицала и личность, и деятельность Петра. Не у одних только знавших Его лично встречается некоторая смесь уважения с боязнью и отвращением. Когда после Чесменской битвы в присутствии двора митрополит Платон говорил красноречивое слово и, внезапно сойдя с амвона, подошел к памятнику Петра и воскликнул: «Восстань теперь, великий Монарх, Отечества нашего Отец! Восстань и воззри на любезное изобретение Твое» и пр., то среди общего восторга и умиления граф Кирилл Григорьевич Разумовский тихонько сказал окружавшим его: “Чего он Его кличет: если Он встанет, нам всем достанется”.[192]

Уважение к Петру, удивление Его подвигам заставили потомство сначала собирать отдельные факты Его жизни: появились сочинения, имевшие характер сборников анекдотов; таковы труды Нартова, Крекшина, Штелина, Голикова, Вольтера. Нужно было идти дальше, заняться правильной, всесторонней, беспристрастной оценкой значения Петра в истории на основании изучения истории той эпохи вообще. Историографией новейшего времени многое было сделано; много еще ей остается сделать в отношении к этому предмету. Результаты нашего труда главным образом совпадают с воззрениями на этот предмет того достойного труженика, памяти которого посвящено это сочинение. Эти результаты относительно значения Петра в истории следующие.

… Благодаря гениальности и силе воли Петра- патриота Россия особенно быстро и успешно подвинулась вперед в указанном ей уже прежде направлении. Народ … может [ и должен ] гордиться этим героем … Глубокое понимание необходимости такого соединения двух начал, национального и космополитического, доставило Петру на вечное время одно из первых мест в истории человечества.

6. Царь Петр всегда был уверен в покровительстве Божием [193]

Книга А.О. Ишимовой “История России в рассказах для детей” «выдержала в ХIХ веке шесть изданий и стала настольной во всех русских семействах, где заботились об образовании и умственном развитии детей. Она была удостоена Демидовской премии Академии наук – наиболее почетной научной наградой России. Произведение Ишимовой высоко оценивалось современниками писательницы, и в первую очередь А.С. Пушкиным». «В роковой день 27 января 1837 года, всего за несколько часов до дуэли, А.С. Пушкин пишет свое последнее письмо в жизни, и это письмо – к А.О. Ишимовой: “Крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение… Сегодня я нечаянно открыл Вашу «Историю в рассказах» и невольно зачитался. Вот как надобно писать!..”

«История России» А.О. Ишимовой – не просто памятник исторической литературы. Дефицит правды, столь явно ощущаемый во многих современных работах, сформировал очевидное недоверие к ним читателей и вызвал массовый поворот к трудам дореволюционных авторов. Кроме того, при своем сравнительно небольшом объеме, книга дает огромную информацию о более чем тысячелетней истории страны, и написана она «таким простым, хорошим языком, какой не часто приходится встречать в детской литературе». Огромнейшая ценность этой книги заключается в том, что историю России мы видим глазами православной христианки.

Последний бунт стрельцов

Причины нового и последнего бунта стрельцов были те же, что и прежде: досада их на новый порядок, заводимый в войсках, на предпочтение, какое Петр явно отдавал перед ними полкам, образованным по-европейски. И страх, что Он, возвратясь из чужих краев, начнет еще более заботиться о преобразовании, которое они ненавидели. Эта ненависть происходила вот отчего: многие из них имели странную мысль, что просвещение вредит благочестию и что чем более люди занимаются учением, тем менее думают о Боге. Такая мысль, во всяком случае неосновательная, - может ли что-нибудь более наук и образования [с молитвой и страхом Божьим] дать нам понятие о Боге и Его чудесных творениях! – была совершенным несчастьем для народа, который имел столько набожности, как наши предки. Она заставляла некоторых суеверов не любить Петра, принуждавшего их к учению.

Враги Петра умели пользоваться этим несчастным заблуждением, и вы видели уже, милые читатели, сколько бед происходило оттого в правление властолюбивой царевны Софии. С тех пор, как стены монастырские разлучили ее со светом, Россия сделалась спокойнее, и все думали, что прежняя правительница, отказавшись от всех безрассудных замыслов, оплакивает в уединенной келье монахини несчастные ошибки свои. Но не то делала София: под монашеской рясой ее все еще билось сердце гордой княжны, все еще таилась надежда отнять у брата Престол Его [ законно занятый Им ]. Однако она не смела предаваться этой надежде с прежней уверенностью и, может быть, не решилась бы ни на что, если бы путешествие Петра в чужие края не увеличило недовольства народа и не ободрило любимцев Софии – дерзких стрельцов. Государство оставалось полтора года без Царя. [ Видите, без Царя, но с патриархом, начинает увеличиваться недовольство народа, [194] а без патриарха, но с Царем, происходит укрепление и возрастание державы Российской! ] В это время злые неприятели Петра много могли сделать вреда и вот что сделали.

Почти все начальники стрельцов, преданные Софии, старались, каждый в своем полку, уверять своих подчиненных, что Петр, возвратясь из путешествия, обратит всех их в правильное войско, и вообще заведет во всем европейский порядок. Такими уверениями немудрено было внушить им самые отчаянные намерения. Мысль, что не только царевна София, но даже и супруга Петра царица Евдокия Федоровна, так же, как и стрельцы, ненавидевшая новые обычаи и просвещение, была на их стороне и еще более подкрепляла дерзость бунтовщиков. В совете их замышляли на жизнь Петра [195] при возвращении Его из чужих краев и положили сделать Софию правительницей Государства до совершеннолетия царевича Алексея, восьмилетнего сына Петра, и уничтожить все новости, введенные Им в правление, войско и нравы русских.

С такими ужасными намерениями стрелецкие полки, расположенные по разным городам, пошли к Москве, чтобы соединиться там со своими главными товарищами, но храбрость и присутствие духа генералов Шейнина и Гордона спасли столицу и усмирили бунтовщиков незадолго до приезда Государя. Следствие о преступлениях их началось уже при Нем, и открываемые подробности их замыслов были так ужасны, что надобно было Петру, милосердному даже к врагам Своим, показать чрезвычайную строгость: виновные наказаны были так, как заслуживали их злодейские намерения. В сильном негодовании на преступников, так хладнокровно сговорившихся истребить все, что Он с такой заботливостью приготовил для счастья любимого народа, все драгоценные плоды Его тяжких трудов, Его беспрестанных пожертвований, Петр готов был осудить на смерть всех до последнего из ненавистных стрельцов, но достойный наставник и друг Его добрый Лефорт склонил к жалости оскорбленное сердце, и казнены были только самые виновные. Правда, их было очень много. Государь пощадил и сестру Свою: она жила по-прежнему в монастыре. Но оставить ее вовсе без наказания казалось несправедливостью для Петра, в высочайшей степени правосудного, и Он наказал ее следующим образом: перед окнами монастыря ее поставлены были виселицы, на которых повесили самых виновных и самых преданных ей преступников. Остальные были разосланы по разным городам, записаны в другие полки, и, таким образом, имя стрельцов, знаменитое сначала, бесславное впоследствии, сохранялось еще около трех лет в четырех полках, оставшихся верными Царю, но потом, когда и те получили новые названия или новое устройство, оно совершенно исчезло в отечестве нашем.

Что же касается царицы Евдокии Федоровны, найденной по следствию виновной в умышлении на жизнь Государя, Петр не хотел называть ее супругой Своей и, отослав в суздальский Покровский монастырь, приказал постричь в монахини. Она назвалась Еленою.

6.2. Война есть школа, практическая школа, и Россия всегда должна быть готова принять бой при первом вызове [196]

В первый год нового века оканчивалась одна война (подписан Константинопольский мирный договор с Османской империей) и «началась другая в более широких размерах, более опасная, небывалая для русского народа по своей продолжительности, великая Северная война. Мы привыкли слышать в разные времена заявление правительств различных держав, что они избегают войны, не желая развлекаться [осложнений] во внутренней деятельности, ибо положение страны требует усиления этой деятельности, требует важных преобразований. И такие заявления вполне понятны: два дела вдруг делать трудно. Но положение России в начале XVIII века было чрезвычайное, и человек, ставший в ее челе [ во главе ее ], соответствовал этому положению, был человек необыкновенный, мог делать вдруг много дела, обладая Сам громадными силами, имея горячую веру в силы Своего народа, [ибо осознавал, что является Богопомазанником и понимал, что русский народ является народом богоносным, а значит это Ему и Его народу сказано: Я Господь, Бог твой; держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: " не бойся, Я помогаю тебе ". Не бойся, червь Иаков, малолюдный Израиль, — Я помогаю тебе, говорит Господь и Искупитель твой (Ис. 41,13-14) [197]].

6.2.1. Сильный христианский народ должен быть всегда готов к войнеза правое дело

Человек сильный нравственно избегает опасностей, борьбы ненужной, но не боится их, принимает борьбу, когда она необходима для достижения известных целей или когда мимо воли своей извне получает вызов на борьбу. То же самое верно и относительно целых народов. Народу для выражения своей силы не нужно быть воинственным, завоевателем; человек-драчун далеко не всегда бывает сильным человеком; народ-драчун, охотник нападать не всегда бывает способен защищаться, но сильный народ, сильное народное правительство никогда не боятся войны, не пугают себя словами: «Где нам, мы не готовы, нас побьют». Бывает в народе готовность к войне внешняя, материальная, и бывает внутренняя, нравственная: первая без второй ничего не значит, вторая может восполнить первую, создать ее в короткое время.