Выработка решений послевоенного переустройства мира. Позиция президента Вудро Вильсона.

На должность президента Америки Вильсон вступил с незначительным опытом международных отношений. Бывший профессор Принстонского университета однажды сознался в этом, когда заметил перед провозглашением своей первой инаугурационной речи 4 марта 1913 года: «…вот это будет ирония судьбы, если моей администрации доведется иметь дело по большей мере с внешней политикой!». 

События в Латинской Америке и Европе сделали эту иронию реальностью от лета 1914 года, когда катастрофически взорвалась Первая мировая война, вопросы внешней политики все больше закрывали собой все остальные и в том числе программу внешней политики администрации Вильсона.

Несмотря на отсутствие международного опыта, Вильсону хватало идей или убеждений относительно разрешения мировых проблем. Он считал себя избранником, который должен был приобщиться к созданию нового мирового порядка, который бы основывался на моральности и идеализме, а не на грубых интересах держав.

Кальвинистское прошлое Вильсона повлияло на его подход к дипломатии – объединяя прогрессивизм с праведностью. И Вильсон и его первый госсекретарь Уильям Дженнингс Брайан верили, что христианский долг Америки – распространять демократию и моральное продвижение в мире.

16 июня 1916 года Вильсон был единогласно переизбран демократами, и лозунг его 2-й кампании в борьбе за президентство первым прокричал губернатор Нью-Йорка Глинн: «Он уберег нас от войны» (19, с. 175).

Интересно просматривать строки записанные в труде Тьюмалти, секретаря Вильсона за этот период: «В то время как президент Уилсон все свои мысли и усилия уделял решению сложных внутренних задач, европейская война обрушилась на него…он обратил свое внимание и исследования на многовековую и сложную политическую борьбу между Германией, Францией и Англией…

…Будучи глубоким исследователем истории, он с ясным видением видел необходимость нейтралитета и того, что Америка по-прежнему будет во всех отношениях далека от вторжений Европы. Гражданам страны сначала показалось, что война была еще одним конфликтом  в длинной череде европейских ссор и что мы должны играть свою роль…как простые зрители и строго придерживаться традиционной американской политики отчужденности и изоляции... Хотя мы были обязаны придерживаться политики изоляции, Вудро Вильсон с самого начала предвидел ее бесполезность и впоследствии выразил это убеждение в предвыборной речи в 1916 году, когда он сказал:

Это последняя война в своем роде, в которую вовлечен мир, от которого Соединенные Штаты могут держаться подальше. Я говорю это потому, что считаю, что дело нейтралитета закончено; не потому, что я хочу…но я имею в виду, что война сейчас имеет такие масштабы, что положение нейтралитета рано или поздно становится невыносимым» (61).

Тем не менее Вильсон понимал, что не сможет быть переизбранным без голосов от западных штатов, настроенных весьма резко против войны (19, с.176).

Так как союзники отказывались признать Вудро Вильсона спасителем человечества, он начал считать их почти такими же могучими врагами Бога, как и немцев, которых называл «дикими гуннами». В своей речи 5 октября 1916 года, он сказал: «Необычность настоящей войны заключается в том, что ее причины и цели не были открыты…Но Европа не должна понять нас неправильно. Мы держимся в стороне не потому, что являемся менее озабоченными, а потому, что когда мы применяем силу нации, мы хотим знать, ради каких целей мы это делаем…».

7 ноября 1916 года Вильсон был переизбран президентом США.

Уже во второй инаугурационной речи от 5 марта 1917 года Вильсон декларировал: «Хотя мы – с невиданными раньше вниманием и успехом – сосредоточили наши мысли и действия на больших проблемах внутреннего законодательства, о которых говорили четыре года назад, другие дела все больше отвлекали наше внимание – дела, которые находятся за пределами нашей жизни как нации и над которыми мы не имели контроля, но которые, несмотря на наше нежелание втягиваться в них, все настойчивее втягивали нас в свой поток и оказывали на нас все более заметное влияние».

Они оказали влияние на жизнь всего мира. Они потрясли людей своей страстностью и до сих пор невиданной тревогой. Было тяжело сохранять рассудительность мыслей, когда под влиянием этих событий настроения нашего народа колебались то в одну, то в другую сторону. Мы – неоднородная нация, мы – космополитический народ. В нас течет кровь всех наций, которые теперь воюют между собой. Потоки наших мыслей и потоки наших товаров круглосуточно  текут от нас к ним и наоборот. Война сразу же оставила свой отпечаток и на наших умах, и на нашей промышленности, и на нашей коммерции, и на нашей торговле, и на нашей социальной жизни. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы оставаться равнодушным к этой войне или быть независимым от нее.

И все же все это время мы осознавали, что это – не наша война. И это осознание, вопреки многочисленным разногласиям, определенным образом сплотило нас…

…мы все равно ясно осознавали, что не желаем для себя ничего из того, что не готовы требовать для всего человечества – честного ведения дел, справедливости, свободы жить и не бояться организованного зла.

Именно в этом духе и с такими мыслями мы все более осознавали и становились все более уверенными в том, что роль, которую мы хотели бы играть, - это роль людей, стремящихся отстаивать мир, укреплять и защищать его. Нам пришлось взяться за оружие и заявить свои претензии на определенный минимум прав и свобод действий… Нам, возможно придется – и не из-за собственного желания или намерения, а из-за обстоятельств – активнее отстаивать наши права, как мы их понимаем, и теснее приобщиться к большой войне. Но ничто не изменит наши мысли и нашу цель…Мы не желаем ни завоеваний, ни тех или других преимуществ. Мы не хотим ничего, что можно получить за счет других народов. Мы всегда заявляли о бескорыстии наших намерений и ожидаем возможности доказать искренность этих заявлений.

Мы уже больше не провинциалы... Наша судьба связана с судьбой всего мира, хотим мы того или нет (14, с. 205-207).

В течение 1918 года общая идея создания международной организации по предотвращению войны все чаще обсуждалась в прессе Соединенных Штатов и Европы и привлекала внимание правительств держав, находящихся в состоянии войны с Германской империей. 8 января того же года президент Уилсон в своем обращении к Конгрессу провозгласил свои «Четырнадцать пунктов», принятие которых он посчитал необходимым для справедливого и стабильного мира. В последнем из этих «пунктов» недвусмысленно указывается основание предполагаемой международной организации и основополагающая причина ее формирования. Это выглядит следующим образом: «XIV. Общее объединение наций должно быть сформировано в соответствии с конкретными заветами с целью предоставления взаимных гарантий политической независимости и территориальной целостности как великим, так и малым государствам».(54)

17 октября 1918 года советник президента Эдвард Манделл Хауз, по поручению Вильсона отплыл в Париж для представления президента в Высшем военном совете.

Когда Клемансо, Ллойд Джордж и Соннино встретились с Хаузом, они отказались заключать перемирие на основе 14 пунктов. Хауз угрожал заключением сепаратного мира. Вильсон поддержал Хауза следующей каблограммой: «Я считаю моей священной обязанностью уполномочить Вас сказать, что не могу согласиться принимать участие в мирных переговорах, которые не включают в себя пункт о «свободе морей», так как мы взяли на себя обязательство сражаться не только с прусским милитаризмом, но с любыми проявлениями милитаризма. Я также не могу участвовать в переговорах о мире, которые не включают в себя создание Лиги Наций, так как в противном случае такой мир приведет к тому, что спустя несколько лет не будет никакой гарантии независимости, кроме военной, то есть кроме всеобщего вооружения, что явилось бы катастрофой».(19, с.196)

6 ноября 1918 года газете «Амурское эхо» было помещено объявление: «К переговорам о мире. Агенству «Фунабаси» телеграфируют из Вашингтона, что союзные державы предполагают заключить перемирие на следующих условиях:1)Германия эвакуирует Эльзас-Лотарингию и Прусскую Польшу;2)Германия должна прекратить производство предметов военного снаряжения;3)передать союзникам флотилию подводных лодок;4)союзные державы ставят свои команды на военные суда Германии.

Агенству «Фунабаси» сообщают, что в Париж съезжаются представители союзных держав для обсуждения условий мира».(1, с.1)

16 ноября 1918 года Вильсон послал каблограмму Хаузу относительно будущей мирной конференции: «…Я могу только предположить, что французы и англичане боятся, что американский президент поведет против них малые нации. Я крайне возражаю против того, чтобы гордость могла помешать нам достичь тех результатов, к которым мы стремились всем сердцем…». (19,с. 197)

Касательно будущей поездки Вудро Вильсона в Европу, его государственный секретарь Роберт Лансинг также высказал свое опасение: «Мои опасения подтвердились. Вечером в понедельник, 18 ноября, президент пришел в мою резиденцию и сказал мне, что он наконец решил поехать на мирную конференцию.

После ухода президента я записал для интервью: «Я убежден, что он совершает одну из величайших ошибок в своей карьере и поставит под угрозу свою репутацию. Возможно, я ошибаюсь… но я пророчествую беду в Париже, а не беду здесь. Я считаю, что место президента здесь, в Америке».

В то же время казалось, что, если он не займет свое место на Конференции в качестве пятого делегата, он может в какой-то мере сохранить свое превосходящее влияние, даже находясь в Париже.

Через четыре дня после того, как Комиссия прибыла мне сообщили что европейские государственные деятели предпринимают решительные усилия, чтобы побудить президента сесть за мирный стол.

 Из общего обзора ситуации до и после собрания делегатов Мирной конференции следует, что на решение президента Уилсона отправиться в Париж и лично участвовать в переговорах сильно повлияло его убеждение, что это единственно верный способ обеспечить в мирном договоре организацию Лиги Наций.

По мнению многих, цель, к которой стремились Соединенные Штаты в войне, не была бы достигнута, если бы мир не был организован для сопротивления будущей агрессии. Для того чтобы «сделать мир безопасным для демократии», как видел президент, важно было придать постоянство миру, о котором будет договорено по окончанию войны.

Безусловно, американский народ в целом поддерживал его в убеждении, что должно быть какое-то международное соглашение, которое уменьшило бы вероятность будущих войн. Международная организация, которая должна в какой-то мере устранить непосредственные причины войны, предоставить средства для мирного урегулирования споров между народами и привлечь правительства к более тесной дружбе, призванной к общему желанию народов Америки и Европы. Четыре с лишним года ужаса, должны стать невозможными для повторения в будущем, и, казалось, нет другого пути, кроме как создать международный союз, занимающийся поддержанием мира, и который ликвидировал бы все противоречия, перешедшие в войну. (54, с. 138)

И все же 4 декабря 1918 года президент Вильсон отправился во Францию. Вильсон взял с собой профессоров из организации «Исследование», которые прочли много книг, но не были искушены в международных переговорах. Во время аудиенции на борту корабля «Джордж Вашингтон», во время которой он продемонстрировал свое невежество в европейских делах, Вильсон сказал им: «Говорите мне, что правильно, и я буду сражаться за это; дайте мне твердую позицию». (19,с.198) Во время первых недель пребывания в Европе президент верил в то, что собирается дать миру обещанный совершенный мир.

7 января 1919 года Вильсон вернулся в Париж с желанием приступить к работе. Но не было достигнуто соглашения относительно какой-либо программы конференции. Он настаивал на том, чтобы США получили гарантию мира до соглашения о каких-либо условиях мира. Он объяснил Хаузу свое предпочтение этой процедуры 14 декабря 1918 года, говоря, что намеревается «сделать Лигу Наций центром всей программы… А раз это станет свершившимся фактом, почти все серьезные трудности отпадут». (19, с.200)

Передел мира на Парижской конференции продолжавшейся с 18 января 1919 г. по 21 января 1920 г., происходил при активном участии США. Вильсон и Лансинг представляли США в руководящем органе Парижской конференции — Совете десяти, куда входили также делегаты Великобритании, Франции, Италии и Японии. Вскоре Япония уклонилась, так как ее интересы были сравнительно далеки от европейских дел, и она уже с 1914 г. заняла все владения Германии в Китае.

Мировое финансово-экономическое лидерство США, как полагали их руководители позволяло им претендовать и на лидерство политическое. Именно так рассуждал президент Вудро Вильсон, выдвигая в 1918 г. «Четырнадцать пунктов» послевоенного обустройства мира. Эта программа, как и подавляющее большинство прежних внешнеполитических доктрин США, была переполнена либерально-демократическими принципами.

Провозглашение «открытых договоров о мире, достигнутых открытым путем» и запрещение тайной дипломатии, свобода морей, равенство условий для торговли со всеми государствами, сокращение вооружений, «беспристрастное решение всех колониальных споров» были направлены против тайных договоров Англии, Франции, Японии против их преобладания на морях, в сферах влияния в колониях, в военной области.

В отдельных пунктах документа выдвигались требования защиты Германии от претензий Франции (репарации, Саар); сдерживания притязаний Италии при одновременном ограничении позиций Королевства сербов, хорватов и словенцев на Балканах (предложение о «вольных городах» Триесте, Фиуме) и возможном протекторате Италии над Албанией; создания «конфедерации Юго-Восточной Европы» на месте развалившейся Австро-Венгрии и присоединения Австрии к Германии. В них проектировался также международный контроль над турецкими проливами, протекторат «какой-нибудь державы» над Арменией, раздел между Францией и Англией Сирии, Палестины, Месопотамии, Аравии, однако с соблюдением там «открытых дверей» и интернационализацией железных дорог. Здесь ясно просматривался курс США на возрождение германского империализма и противопоставление его Франции; фактическое согласие на установление зависимого положения для народов Балкан и распавшейся Османской империи при создании условий для экспансии американского капитала в этих регионах. (110, с.55-56)

При соотнесении новой внешнеполитической доктрины с практикой легко было убедиться, что именно такой мировой порядок обеспечивал США наибольшие преимущества в конкуренции с европейскими союзниками за мировой рынок, сверхприбыли и глобальный политический контроль.

Неугомонный Дэвид Ллойд-Джордж, представлявший Великобританию, проводя перед самым началом мирной конференции избирательную кампанию, клялся и божился, что Германию заставят заплатить сполна за все затраты, понесенные в войну, и что «ради этого мы вывернем ей карманы».

Мистер Мелвилл Стоун, американский журналист-ветеран, подарил соотечественникам свое впечатление о Ллойд Джордже. «Мистер Ллойд Джордж, - сказал он, - обладает очень острым чувством юмора и огромной властью над множеством, но при этом он демонстрирует поразительное безразличие, если не невежество, к более крупным делам наций»(51).

Точку зрения Франции отстаивал закаленный в боях, уже пожилой Жорж Клемансо. На Парижской конференции он поставил перед собой задачу, которая выходила за рамки даже его потрясающих возможностей. Стремясь к такому миру, который бы каким-то образом перекроил труды Бисмарка и возвратил Франции первенство на континенте в стиле Ришелье, он перещел за грань терпимости международной системы и, по правде говоря, возможностей собственного общества. Ни одна из наций не разделяла целей Франции, а то и просто их не понимала.

Последнюю из стран «Большой Четверки» представлял Витторио Орландо, премьер-министр Италии. Он выглядел изысканно и импозантно, но часто оставался в тени своего энергичного министра иностранных дел Сиднея Соннино.

Вильсоновские доктрины самоопределения и коллективной безопасности создали для европейских дипломатов совершенно незнакомую ситуацию.

Великобритания и Франция – должны были, если следовать «Четырнадцати пунктам», лишиться своих обширных колоний. Далее при отмене межнациональных таможенных барьеров и введении повсеместной свободной конкуренции на мировых рынках США, которые в экономической мощи уже намного превзошли ведущие европейские страны, могли с помощью более дешевых и качественных товаров, банков-гигантов легко установить свою мировую экономическую гегемонию. А экономическая гегемония закономерно венчалась гегемонией политической.

На практике истинным предметом обсуждения на конференции стало оказавшееся непримиримым различие между американской и европейскими концепциями международного порядка, особенно французской.

Великобритания и Франция приняли только одно важное предложение Вильсона – создание Лиги Наций для коллективного руководства новым мировым порядком, но в этом руководстве закрепили ведущее место за собой. Поэтому неудивительно, что в Соединенных Штатах итоги Парижской мирной конференции были подвергнуты острой критике. Вильсон и его сторонники, названные «интернационалистами» (в связи с тем, что хотели руководить миром через коллективную волю Лиги наций), были отодвинуты от руководства американской внешней политикой, а на ведущую позицию вышли «изоляционисты». Они как и Вильсон желали американского мирового лидерства, но полагали, что эта цель будет достигнута не при помощи сотрудничества с Великобританией и Францией в Лиге наций, а на основе самостоятельного продвижения американских интересов.

Вильсон отвергал мысль о существовании структурных причин международных конфликтов. Полагая, что гармония — вещь естественная, Вильсон жаждал учреждения институтов, которые устранили бы иллюзию конфликта интересов и позволили бы утвердиться чувству мировой общности.

По высказыванию Эмиля Джозефа Диллона: «Один из решительных триумфов Парижской мирной конференции над Венским конгрессом заключался в удивительной скорости, с которой она справилась с трудной задачей, решительно решающей некоторые из самых труднопреодолимых проблем, которые когда-либо испытывали остроумие человека. В одном из парижских журналов содержалось следующее замечательное объявление: «Фактическое время, затраченное на создание Лиги Наций, которое, как надеются, станет средством поддержания мира во всем мире, составило тридцать часов. Это кажется невозможным, но это правда».

25 сентября 1920 года Вильсона разбил паралич, от которого он смог оправиться. Большое дело, которому он себя посвятил, было им проиграно. В марте 1920 года окончательным голосованием Сенат отверг договор и Устав Лиги Наций и тем обрек Соединенные Штаты на долгие голы бесплодного и бесславного изоляционизма (127, с.439). Вильсон отошел от дел и с глубоким разочарованием наблюдал за крахом коллективной безопасности, который он предсказал. Лишь тогда, когда случилась Вторая мировая война, еще более великая, со всеми потрясениями основ мировой жизни, люди осознали обоснованность тех принципов, за которые Вильсон так доблестно боролся.

Вильсоновский завет, который объединил тридцать два государства в Лигу Наций, которая должна была быть несравненно более могущественной, чем Священный союз, сформированный по итогам Венского конгресса 1815 года  - будет считаться самой быстрой импровизацией такого рода в истории дипломатии. (51)