Когортное исследование для количественной оценки роли фактора риска в возникновении гнойно-воспалительной патологии органов размножения первотелок

Исследуемые группы	Факторы риска	Заболеваемость эндометритами первотелок в течение последующего года	Относительный риск заболеваемости^1	Шансы^2 заболеваемости
				Абсолют-ные	%
ОПЫТ хозяйство «К»^3, 2000 гол. дойного стада, заболеваемость эндометритами более 20%	ЕСТЬ до 50 % нетелей покрываются в возрасте 14-16 мес. массой 260-280 кг	25%	х = опыт / контроль   х = 25%/5%   х = 5	х = 25 / (100 - 25)   х = 0,3	6
КОНТРОЛЬ хозяйство «У»^3, 900 гол. дойного стада, заболеваемость эндометритами 5-8%	НЕТ нетели покрываются в возрасте более 18 мес. массой 360-380 кг	5%		х = 5 / (100-5)   х = 0,05	1,7

¹ расчет по формуле х = заболели в опыте / заболели в контроле;

² расчет по формуле х = В (вероятность) / (100 - В);

³ условное обозначение хозяйств.

Факторная концепция основной патологии продуктивных животных начала свое формирование с работ В.Н. Сюрина и др. (1973) по «малым» респираторным вирусным инфекциям в условиях промышленного животноводства и P. Vannier et al. (1983) по инфекционным энтеритам молодняка. В ее основу положены результаты многочисленных исследований авторитетных специалистов в данной области (Pensaert, Shimizu, Madec, Moon, Lecce, Tzipori, Bertshinger, Armstrong, Tillon и др.), выполненных в 1972-1980 гг. По своей сущности концепция факторных инфекций вытекает из представлениий об эндогенной инфекции И.В. Давыдовского (1956). Однако, несмотря на ее этиологическую аксиоматичность (в отношении прежде всего основной патологии продуктивных животных), общепризнанность за рубежом, очевидную практическую рациональность и полезность, она не находит достаточного отражения в отечественной ветеринарной науке и практике. Основной причиной этому служит инерционное предпочтение ставшей сейчас научным примитивом «теории» МПИ и не совсем понятным, но ожесточенным сопротивлением апологетов последней – эпизоотологов-пуристов. «Учение» о МПИ более удобно с позиций прагматизма и пресловутого «выживания» (по И.В. Давыдовскому это «фаталистическое равнодушие, но не подлинное, этиологическое беспокойство»).

Такое противоестественное обстоятельство сопровождается не только гносеологической и понятийной путаницей, но приводит к существенным практическим издержкам. В качестве наиболее серьезных примеров прикладного значения следует привести участившиеся в последнее время случаи очевидной непригодности монофакторной концепции, безрезультатности диагностики и в связи с этим неэффективности предпринимаемой специфической профилактики неожиданных, нередко весьма существенных по масштабам и последствиям вспышек инфекционных заболеваний среди откормочных животных без видимых эпизоотических связей. Последнее уже указывает на их факторную природу, тем не менее по привычке их относят гипотетически за счет «традиционных» агентов убиквитарного микробизма (пастерелл, эшерихий, бордетелл, микоплазм, вирусов парагриппа, диареи или ИРТ).

Сюда же относится практическая бесперспективность попыток интерпретации «специфической» инфекционной этиологии, диагностики, эпизоотологии и особенно профилактики экономически значимой отечной болезни поросят – хрестоматийного примера факторного колибактериоза, в целом неправильная ориентация на микробиологическую (вирусологическую) диагностику и специфическую профилактику при болезнях молодняка. При факторной природе, убиквитарности микробизма, полиэтиологичности и смешанном течении это ошибочно a priori. Монофакторная инфекционная «специализация» этиологии и последующей направленности противоэпизоотических мероприятий – уже элемент, несущий признаки механического детерминизма. При сохранении фактора остается и вероятность заболеваемости за счет других компонентов микробизма, вторичную патогенность которых он обусловливает.

 

Авторам «учения» о МПИ и неразборчивым последователям из числа ортодоксальных эпизоотологов было необходимо в свое время учесть постулаты И.В. Давыдовского об эндогенной инфекции, сформулированные еще в 1956 г., ее эволюционных, эпидемических и эпизоотических перспективах, равно как и другие контаргументы (см. ниже). По каким путям могли бы пойти отечественные эпидемиология и эпизоотология со своими оригинальными, совершенно отличными от зарубежных представлений, теоретическими, научными предпосылками и принципами, беспрецедентными практическими достижениями и потенциалом за счет плановой государственной системы борьбы с инфекционными болезнями в целом, можно только мечтать. По крайней мере, поднадзорное состояние всего, что противоречило и дезавуировало «учение», искусственное «неразвитие» научно-практических направлений по сапронозам и факторной патологии нанесло огромный вред этому важнейшему делу в нашей стране.

 

Избранные сюжеты и персоналии

 

Египетские кары

 

Выдающийся интерес представляет ветхозаветный сюжет, описывающий во Второй книге Моисеевой «Исход» (Библия, 1991) с исчерпывающей документальной подробностью события, мистически увязанные с бегством евреев из Египта и реально относящихся к 500 гг. до н.э. Так называемые кары Господни, или египетские кары, ниспосланные египтянам из-за отказа фараона добровольно отпустить евреев, представляли собой последовательно постигавшие страну десять катастроф, в конечном итоге завершившиеся тем, что «вымер весь скот египетский» и «воспаление было на всех египтянах» (Исх. 9; 6, 11). В описании особенно значима сущность событий и их последовательность: «вся вода в реке превратилась в кровь» → «жабы покрыли землю египетскую» → «явились мошки на людях и на скоте» → «налетело множество оводов» → возникла «на скоте моровая язва весьма тяжкая» → «сделалось воспаление с нарывами на людях», и далее град, саранча, тьма.

Не составляет труда в современной интерпретации и терминологии представить, что по всем признакам речь шла об эмерджентной эпизоотии/эпидемии природноочаговой инфекции с трансмиссивной передачей, общей для животных и человека, с высокой летальностью и спонтанным затуханием. Именно этими признаками характеризуются три эпидемии лихорадки долины Рифт на северо-востоке Африки в 1977-1978, 1993 и 1998 гг., обусловленные приуроченными гидрологическими катаклизмами (строительство Асуанской системы, выпадение необычно обильных дождей). Градиент событий отражает стереотипную для природноочаговых трансмиссивных зооантропонозов эколого-эпидемиологическую сукцессию: следуя по тем же фазам, их можно выразить как «интенсивное обводнение и заболочивание (свидетельство – мутная вода, жабы и мошки)» → «вследствие этого активацию биологических циклов членистоногих переносчиков, их интенсивное размножение (нападение мошек)» → и, самое главное, «возникновение и распространение заболеваемости сначала среди животных» → «и лишь затем – людей». Эмерджентность явления, мистически трактуемая в источнике, вполне объяснима уровнем мировоззрения того времени и компенсируется исчерпывающей фактологической достоверностью. Последняя тяжелейшая эпидемия ЛДР в 1998 г., охватившая по такому же стереотипу неэндемичный ранее регион Кении, Сомали и Танзании, в качестве побудительного фактора имела непредвиденные погодные расстройства, прежде всего обильные осадки.

Гиппократ и теория миазмов

 

Гиппократ из Коса (460-377 гг. до н.э.), внук и сын врачей-асклепиадов, выдающийся ученый-материалист, основатель античной научной медицины, «великий гений античной Греции» (И.П. Павлов). Гиппократ первым отделил научную медицину от философии как реальную область знаний и практики. Он дал многочисленные практические описания и способы лечения различных болезней, описал, в числе прочих, такие инфекции, как туберкулез, проказу, оспу, сыпной тиф, малярию, чуму. Ввел различие между незаразными и заразными болезнями, употребив для обозначения последних понятие эпидемии. Его труды вместе с работами многочисленных учеников и последователей обобщены в форме «Свода Гиппократа» (Corpus Gippokraticum) – огромного собрания текстов из 72 книг, бесценного по своей исторической и социальной значимости.

Однако наиболее важным результатом деятельности Гиппократа в контексте темы явилось обобщение роли окружающего мира в здоровье организма, изложенное в трактате «О воздухе, воде и местности», – исторически первом труде по гигиене и эпидемиологии. Гиппократ исходил из следующего логического рассуждения: «Когда большое количество людей становится жертвой одной и той же болезни, причиной должно служить что-то общее». Данное положение стало основой его теории о миазмах как причине массовой заболеваемости. В частности, согласно этой теории в определенных местах (болота, различные гнилостные и другие «нездоровые» места) постоянно образуются болезнетворные миазмы, которые ветрами, дождем и иными реальными путями распространяются и вызывают массовые заболевания людей и животных. Это была уже не фаталистическая схоластика о потусторонних и сверхъестественных силах, заносе болезней с других планет и звезд или их возникновении вследствие планетарного предрасположения, а приоритетное материалистическое объяснение причин патологических явлений с использованием реальных, «земных» факторов и механизмов. [Следует отметить, что мысль о «болезнетворных испарениях» присутствовала еще в ранних представлениях мистической медицины.]

Фракасторо и контагий

 

Джироламо Фракасторо (1478-1553) – итальянский врач, ученый, поэт эпохи Возрождения. Имел большую врачебную практику, встречался с Коперником, издал множество трудов по медицине. Благодаря своим изысканиям Фракасторо обогатил учение о природе заразных болезней представлением о контагии – теорией, которая стала второй выдающейся вехой в данной области знаний и практики, опередив свое время более чем на три столетия. Его книга «De contagionibus et contagiosis morbis et eorum curatione libri tres» («О контагии, контагиозных болезнях и лечении») занимает ведущее место в истории эпидемиологии.

 

Джироламо Фракасторо (1478-1553)

В отличие от миазматической теории Гиппократа, в основе явления Фракасторо постулировал физическое, материальное начало – контагий или seminaria («зародыш болезни»), который может передаваться от больного здоровому и распространяться тремя путями: при непосредственном контакте, опосредованно, через различные предметы (фомиты) или без какого-либо посредства, через воздух. Фракасторо употребил это понятие в том смысле, что сейчас означает термин микробы. Он рассматривал их как отдельные невидимые частицы, которые могут сами размножаться, сохраняться и распространяться. Таким образом, не имея возможности фактически доказать существование своих seminaria, он впервые предположил биологическую природу инфекции. Вместе с формулировками путей передачи инфекции идеяФракасторо, которая получила название контагионистской теории, оказалась правильной и полностью соответствует современным эпидемиологическим догматам, хотя тогда еще не существовало возможности ее научного обоснования, т.е. не было ничего известно о мире микробов.

Помимо этого, Фракасторо описал в современных представлениях эпидемии и эпизоотии многих инфекций человека и животных. В частности, ему принадлежит первое научное описание эпизоотии ящура, которая возникла на территории Италии в 1546 г. Он описал также сап лошадей и оспу овец.

Во времена Фракасторо, с начала 16 в., под влиянием идей выдающегося Парацельса многие передовые современники исповедовали принципы заразности болезней и необходимости соблюдения в борьбе с ними личной и общественной гигиены. Эти тенденции наиболее показательны в трудах знаменитых социалистов-утопистов Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы, которые в своих утопиях о счастливом обществе будущего весьма реалистично описывали чистоту быта в целях предупреждения заболеваний, больницы и больничный уход для изоляции заболевших, значение общего культурного уровня жизни в здоровье людей.

 

Левенгук: открытие микромира

 

Антоний Левенгук (1632-1723) – торговец, чиновник, «ученый дилетант», происходил из простой семьи голландских ремесленников. Оставив в 16 лет школу, он начал трудовую деятельность в мануфактурной лавке. На гранильных фабриках Амстердама и в ювелирных мастерских он научился шлифовать увеличительные стекла. Занимаясь шлифовкой линз, он создал примитивные микроскопы-лупы, состоящие всего из одной линзы и дающие увеличение в 300 раз. С их помощью он первым обнаружил целый микромир живого, существующий за пределами невооруженных оптических возможностей человека. В 1674-1683 гг. Левенгук открыл и описал клетки животных и растений, простейших, бактерий.

Левенгук «рассматривал» под микроскопом самые разнообразные материалы – капли воды, кровь, слюну, зубные налеты, сперму, экскременты и т.п., обнаруживая там существа, которых назвал маленькие и очень маленькие животные («анималькулус»). Он демонстрировал наблюдаемые картины всем желающим и зарисовывал их (в 1698 г. его с этой целью посещал Петр I, и Левенгук подарил ему два своих микроскопа).

Левенгук, как истинный «ученый дилетант», проводил свои исследования один, никуда не ездил, знал только родной голландский язык, ни с кем не обсуждал свои результаты, т.к. ясно понимал разницу между наблюдениями и их интерпретацией. Однажды о его работе узнал тогда еще молодой голландский врач и ученый Ренье де Грааф (1628-1694) (знаменитый впоследствии автор открытия фолликул в яичниках – граафовых пузырьков, описавший структуру яичников и фазы овуляции) и сообщил в недавно учрежденное и активно работающее Королевское общество в Лондоне буквально следующее: «В высшей степени гениальная персона – Левенгук делает микроскопы, с помощью которых он видит предметы точнее, чем прежние наблюдатели» (1673). Секретарь Общества Генри Ольденбург, осуществлявший обширные контакты со всеми выдающимися философами, гуманистами, естествоиспытателями того периода независимо от их звания и национальности, предпринял все усилия, чтобы установить с ним переписку.

С 1674 г. Левенгук начал писать о своих открытиях в Королевское общество, члены которого очень серьезно отнеслись к его работе, перевели и опубликовали его письма на английском языке в философских трудах. Первое же опубликованное «Письмо о Protozoen» (1676) считается открытием простейших, в нем же впервые упомянуты и бактерии. Его знаменитый рисунок, тиражируемый во всех учебниках микробиологии, на котором изображены палочки, кокки и спириллы, был опубликован в 1683 г. Графическое изображение микроскопической картины, впервые им использованное, на много лет стало одним из эффективных методов исследования, вплоть до разработки Кохом приемов микрофотографии. В качестве признания заслуг Левенгук был избран постоянным членом Королевского общества (1680), хотя в Англии не был ни разу и не присутствовал ни на одном заседании Общества.

После такого успеха микроскопии следовало ожидать бурного развития метода в биологии, медицине, прикладных науках. Однако этого не произошло – результаты Левенгука не были осознаны и приняты научной общественностью того времени. В виду этого совершенствование микроскопов и метода микроскопии в последующий период шло очень медленно. Хотя первые составные микроскопы известны с конца 17 в., микроскопы с использованием отраженного освещения появились значительно позднее (микроскоп Хантлея, 1740), а приемлемый ахроматический микроскоп в тривиальном понимании был создан лишь в 1821 г. итальянским математиком и физиком Амичи. Масляно-иммерсионная микроскопия, значительно повысившая разрешение, разработана Аббе и Цейссом в 1878 г., ультрафиолетовый микроскоп создал Барнард в 1919 г., фазово-контрастный – Цирнике в 1935 г., электронный – Мартон и Руска в 1934 г.

Ланцизи и стемпинг аут

Эпизоотическая ситуация по чуме КРС первой половины 18 в. в Европе, занесенной из Азии и вызвавшей опустошительные эпизоотии инфекции среди домашних животных во многих странах, послужила стимулом к серьезным исследованиям и мероприятиям по борьбе с повальными болезнями животных. Побудительными причинами явились ее драматические последствия. В частности, во Франции в период 1710-1714 гг. была потеряна половина поголовья КРС, до 1750 г. проблема оставалась весьма серьезной из-за чрезвычайно слабого знания природы болезни (напомним, что именно это обстоятельство послужило основанием к открытию в Лионе в 1762 г. первой высшей школы по подготовке ветеринарных врачей в современном понимании). Эпизоотии охватили Англию, Голландию, Италию.

При отсутствии в то время организованных ветеринарных служб, высших учебных учреждений по подготовке ветеринарных специалистов проблемой вынужденно занимались специалисты медицинского профиля. В числе многих привлеченных к делу врачей наибольший вклад был сделан Джованни Ланцизи (G. Lancisi, 1654-1720), знаменитым итальянским ученым, богословом и врачом эпохи Возрождения, персональным врачом папы Клемента XI (по современному, главой Министерства здравоохранения Ватикана), обогатившим анатомию, практическую медицину и гигиену множеством исследований.

 

Джованни Ланцизи (1654-1720)

Ланцизи собрал все имеющиеся публикации и сведения по инфекции и текущей эпизоотии, обобщил их и разработал рекомендации для владельцев животных в виде печатного труда «De bovilla peste» («О чуме КРС»), вышедшего в свет в 1715 г. Не зная природы инфекции, он предполагал ее высокую контагиозность и основывал свои выводы на эпидемиологических наблюдениях и реальных явлениях популяционного уровня. Его предложения сводились к системе надзора (surveillance), включающей идентификацию ареала распространения инфекции, оценку экономического ущерба, решение проблем в связи с потерей продуктивных животных, разработку процедуры убоя здоровых, больных и подозреваемых животных, восстановление поголовья КРС. Новая система надзора требовала установления факторов, ответственных за территориальное распространение инфекции (от стойла к стойлу, от стада к стаду, из страны в страну и т.д.).

Рекомендации Ланцизи по борьбе с чумой КРС, в частности, включали:

§ контроль путей, по которым могут перемещаться скот и собаки, убой последних в случаях обнаружения;

§ закрытие рынков с выплатой компенсаций;

§ изоляцию инфицированных животных или, лучше, их убой, по возможности, бескровным методом;

§ удаление здоровых животных с неблагополучных пастбищ;

§ применение защитной одежды, которую не выносят из неблагополучных очагов;

§ закрытие стойл, очистка, сжигание всех материалов.

Разработка Ланцизи оказалась выдающейся и намного опередила свое время. Хотя в 1803 г. в Германии были изданы и внедрены патент и инструкция по борьбе против чумы КРС как первый современный европейский противоэпизоотический закон, лишь в конце 19 в. «метод Ланцизи» (названный тогда по имени автора, разработавшего его полтора века назад) был осознан и стал применяться для контроля наиболее опасных эпизоотических инфекций (в том числе в дореволюционной России). В настоящее время он известен как стемпинг аут (англ. stamping out, в числе прочих значений буквально – искоренение болезни), или политика стемпинг аут. Практически эта мера означает подворный убой, т.е. убой и уничтожение всех больных и экспозированных, подозреваемых в заражении животных на месте, в эпизоотическом очаге с последующим захоронением или сжиганием. В настоящее время политика стемпинг аут является ведущей в радикальной стратегии контроля многих инфекционных заболеваний животных, прежде всего в странах с развитой экономикой.

Подобного рода политика, несмотря на очевидную антигуманную направленность, имела прецеденты с давних времен в практике агрессивных войн и находит применение в современной медицине. В частности, тотальные войны библейского периода почти всегда заканчивались полным уничтожением как людей, так и скота. В последнем случае эта мера имела очевидное профилактическое назначение, предполагая ликвидацию источника инфекции для скота завоевателей. Известно, что Тамерлан (1336-1405) при завоевании поселений, эндемичных по дранкулезу, подвергал их население тотальному уничтожению (В.П. Сергиев, 2000). По сообщениям СМИ, ВИЧ-инфицированные проститутки в ряде стран Юго-Восточной Азии изолируются и подвергаются групповой эвтаназии.

 

Дженнер и вакцинация

 

Именем этого английского врача начинаются персоналии в любом учебнике по эпизоотологии, эпидемиологии, микробиологии и особенно иммунологии. Немногим более двух веков назад, в 1796 г., Дженнером сделано открытие, которое смело можно отнести к самым выдающимся достижениям человеческого разума. Он открыл то, что сегодня называется вакцинацией, иммунизацией, активной специфической профилактикой инфекционных болезней и без чего невозможно себе представить ветеринарную или медицинскую деятельность. Суть открытия Дженнера – обнаружение и успешное практическое использование способности содержимого оспенных пустул больной коровы сообщать при введении людям специфическую защиту от опаснейшего, гибельного и широко распространенного в средневековой Европе заболевания – натуральной оспы. Это и была в прямом смысле вакцина (от латинского v асса), названная так впервые в 1798 г. последователем Дженнера швейцарским врачом Одье.

 

Эдвард Дженнер (1749-1823)

Дженнер (1749-1823) родился в Англии в семье деревенского пастора, рано осиротел, воспитывался в семье брата. С 12 лет началось его обучение медицине и завершилось в 22-летнем возрасте в лондонской больнице Сент-Джордж у крупнейших врачей и ученых-медиков того времени братьев Джона и Уильяма Хантеров. Отказавшись от ряда предложений, в том числе и от участия в экспедиции знаменитого Джеймса Кука, Дженнер вернулся в родные места и занялся практикой сельского врача. Здесь на протяжении четверти века ему пришлось наблюдать многие эпидемии оспы, проводить вариоляцию, лечить сыпи и смиряться с драматическими последствиями повальных заболеваний.

Народам Древнего Востока (Китая, Индии), Греции и Рима, встречавшимся с различными эпидемиями, давно был известен факт, что переболевшие люди повторно, как правило, не заболевали. «Кто перенес болезнь, был уже в безопасности, ибо дважды никто не заболевал», – писал в 4 в. до н.э. Фукидид. За тысячу лет до н.э. была известна вариоляция – предохранительные прививки оспенного гноя от доброкачественно больных. В эпоху Ренессанса и Просвещения оспопрививание, получившее характерное название «покупка оспы», было достаточно широко распространено в южно-европейских странах, а на Ближнем Востоке оно было обычным явлением.

Внедрению вариоляции и тем самым спасению большого числа людей просвещенная Европа обязана энтузиазму леди Мэри Монтегю, жены английского посла в Константинополе. Зная о страшных и почти неизбежных последствиях болезни, она стала страстной пропагандисткой метода, успешно применяемого в Греции, Турции и Италии (в последнем случае даже по разрешению инквизиции). Она писала домой, что «оспа, столь гибельная и распространенная в Англии, является безобидной в Константинополе благодаря прививкам». Леди Монтегю провела вариоляцию себе, своим маленьким сыну и дочери, затем убедила английского короля Георга I проверить публично безопасность прививки оспы на шести преступниках, приговоренных к смертной казни (т.е. провести прямую биопробу), которые после благополучного «контроля на безвредность» за участие в опыте были отпущены на волю с приобретенным иммунитетом к оспе. В период 1721-1722 гг. в Англии был привит весь королевский двор. Мероприятие имело столь большой успех, что стали создаваться первые специализированные учреждения по оспопрививанию. Как известно, именно Англия, в силу многих объективных причин, в тот период шла впереди и задавала тон общественного развития во всей Европе.

 

Мэри Монтлей МОНТЕГЮ (1689-1762)

 

 

Естественная история натуральной оспы и последствия ее эпидемий имеют особое социальное и историческое значение. Это страшное заболевание сопровождало человечество вплоть до 20 в., вирус натуральной оспы уносил жизни миллионов людей. К примеру, в 1701-1722 гг. в Великобритании от оспы погибли 23 тыс. человек, 7% всего населения. В 1707-1708 гг. маленькая Исландия потеряла 18 тыс. человек – больше трети своего 50-тысячного населения. По свидетельству капитана Кука, во время его путешествия в 1767 г. Камчатка полностью обезлюдела из-за эпидемии оспы. Не случайно именно оспенный вирус стал первым биологическим оружием – в Перу в 1576 г. безжалостные конквистадоры умышленно распространяли зараженные предметы, погубив тем самым более 2 млн. индейцев-аборигенов. Во времена Дженнера оспа поражала до 80% населения, треть заболевших погибали. Несмотря на высокую рождаемость, эпидемии оспы препятствовали росту народонаселения (настоящий фактор естественного отбора в человеческой популяции).

Эти обстоятельства еще выше поднимают престиж открытия Дженнера, хотя и вся его жизнь может служить примером добросовестности в учебе, науке, врачебной практике. Идея использования вируса коровьей оспы (т.е. собственно вакцины) возникла вследствие того, что скотники и молочницы, болевшие коровьей оспой (в целом очень сходным, но доброкачественным заболеванием у этого вида животных и иногда людей), в дальнейшем оспой человека не заражались. За 30 лет до работ Дженнера, в 1769 г. анонимный ветеринарный врач, описавший инфекционные болезни КРС, в научном журнале «Algemeinene Unterhandlungen» сообщал об этом феномене уже в форме научной публикации. Несмотря на то, что факт был известен врачам того времени, к возможности применения вакцины для оспопрививания они относились как к шарлатанству и считали это невежественным предрассудком.

 

Дженнер решился на сознательный эксперимент: во время эпидемии оспы весной 1796 г. он, предварительно испытав материал от молочницы, больной коровьей оспой, сначала на себе, затем на своем маленьком сыне, привил его мальчику Джеймсу Пиппсу, который в семье больных натуральной оспой в тяжелой форме в результате этого остался единственно здоровым. Естественно, что и впоследствии он не заболел, а Дженнер понял принципиальный момент вакцинации: искусственно привитая человеку вакцина тоже защищает от заражения натуральной оспой. Вместе с тем Дженнер решился и на другой величайший риск, который мог превратить его в убийцу, – он сделал то, что сейчас называется контрольным заражением, то есть привил иммунизированному мальчику материал от тяжело больного оспой человека. И здесь его ждала удача. А далее, после двух лет успешных экспериментов уже с коровьим материалом, Дженнер сделал достоянием общественности свои результаты – к 1800 г. он имел 6 тыс. вакцинированных.

Дженнеровская вакцинация как способ защиты от оспы была встречена народонаселением Европы с огромным воодушевлением, хотя были отдельные факты враждебности и попытки обструкции со стороны мракобесов, главным образом, протестантского и католического духовенства. [Об уровне их представлений свидетельствуют, например, карикатуры, изображавшие оспопрививание как процесс превращения людей в животных с бычьими головами, рогатыми, с хвостами и копытами, издания книг типа «Физическое и духовное вырождение человеческого рода, вызванное вакцинацией»; бытовал вопрос, «может ли человек менять обычный ход болезней, ниспосылаемых создателем?»]

Вакцинация была чистой эмпирикой, эпидемиологически не апробированной, и тем более не имела научного обоснования во время, когда до основных открытий и успехов в области бактериологии, иммунологии и эпидемиологии (Пастера, Коха, Сноу, И.И. Мечникова) оставалось не менее полувека. И тем не менее за два десятилетия вакцинация, выражаясь современным языком, была внедрена в большинстве цивилизованных стран и даже колониях. В Германии с 1803 г. создано первое учреждение по вакцинации детей-сирот. Корабельные врачи массово прививали людей в Венесуэле, Мексике, Китае, на Филиппинах. Московский митрополит Иннокентий, просветитель Сибири и Америки, в первой половине 19 в. ввел вакцинацию среди алеутов, тем самым спасая от оспы коренное население принадлежащей России Аляски и островов тихоокеанского севера. Впоследствии в Великобритании, для преодоления мракобесного сопротивления, были изданы законы, которые стали первыми обязательными актами в истории противоэпидемической деятельности: в 1840 г. издан закон о бесплатной вакцинации для бедных слоев населения, в 1853 г. вакцинация стала обязательной для новорожденных, с 1867 г. – для детей до 14-летнего возраста. Вакцинация вытеснила вариоляцию, обеспечила значительное сокращение заболеваемости и ликвидацию оспы как социальной проблемы.

Научное и практическое значение открытия Дженнера непреходяще. Основные выводы, «работающие» на современную науку, сводятся к следующему:

§ доказана иммунологическая специфичность инфекционных болезней;

§ установлено наличие перекрестного иммунитета;

§ показана возможность гетерологической вакцинации;

§ обоснован феномен ослабления вирулентности возбудителей как  

           главного условия вакцинации;

§ показано значение способа инокуляции вакцины;

§ установлена роль кожного иммунитета;

§ впервые разработаны принципы консервирования и транспортировки

           прививочного материала.

Дженнер много занимался пропагандой вакцинации, благотворительной деятельностью. Несмотря на международное признание, он оставался жить и работать в родной деревушке Беркли, где построил небольшой домик с вывеской «Храм вакцины».

Повсеместное распространение понятий вакцина и вакцинация для универсального обозначения соответственно средств и методов в весьма широких научных категориях – специфической профилактике и искусственном иммунитете против инфекционных болезней, сделанное спустя почти столетие великим Луи Пастером, знаменует признание выдающихся заслуг Дженнера, увековечивает его имя. Дженнер и Пастер – два величайших ума, основатели иммунологии. Эту «пару» всегда рассматривают совместно, поскольку именно Пастер, осознав значение вакцинации, принял ее в качестве теоретической основы и экспериментально выяснил природу гениального открытия Дженнера.

 

Оспопрививание в России

 

Все изложенное выше относительно драматических аспектов натуральной оспы (широта распространения, заболеваемость, массовая гибель людей) имело место и в России. Болезнь даже «добралась» до царского двора – от оспы умер император Петр II. Поэтому с середины 18 в., помимо изоляции и карантинов, в России, как и в Западной Европе, передовые врачи стали внедрять сознательную вариоляцию, видя в ней все преимущества борьбы с болезнью. В эпоху просвещенной монархии Екатерина II, активно переписывавшаяся с наиболее ярким представителем того времени Вольтером, убежденным приверженцем оспопрививания, пришла к заключению, что «самым лучшим делом будет подать собою пример, который может оказаться полезным для всех людей». Императрица сделала прививки себе и сыну (будущему наследнику престола Павлу I), преодолев при этом еще один предрассудок – оспенный материал от нее и сына был перевит другим людям (считалось, что тот, от кого берется прививочный материал, должен обязательно погибнуть). Семилетний мальчик Александр Данилов, у которого был взят прививочный материал для царствующих особ, в ознаменование этого выдающегося события был пожалован дворянским титулом, символической фамилией Оспенный и гербом, на котором изображена рука с оспенной пустулой.

 

Герб Александра Оспенного

 

 

В написанной по этому случаю пьесе говорилось:

«Россия посреди утех своих страдала,

Когда она вреда от оспы ожидала.

Теперь скончался страх, мы полны все отрады,

Узря, что язвы сей спаслась Екатерина,

Узря спасенного ея любима сына;

А спас их от нее сей мудрый Гиппократ».

Личный пример императрицы способствовал успеху оспопрививания в стране и принятию ряда официальных мер. В Москве и Санкт-Петербурге были учреждены оспопрививательные дома. Из столиц оспопрививание стало быстро распространяться по всей стране, приобретая большое число сторонников.

 

Последовавшая вскоре дженнеровская вакцинация также была с удовлетворением принята медицинскими и правительственными кругами России. И в этом случае не обошлось без символизации: императрица Мария Федоровна, лично следившая за первыми опытами в 1801 г., после благополучного исхода в ознаменование события повелела первому из пациентов, подростку Антону Петрову, заменить фамилию на Вакцинова. Во внедрении вакцинации выдающуюся роль сыграл профессор Московского университета Е.О. Мухин, который первым начал применять прививки по Дженнеру, активно пропагандировал метод, написал ряд трудов (например, «Краткое наставление простому народу о пользе прививания коровьей оспы»). В 1811 г. во всех губерниях и уездных городах России были созданы Комиссии по борьбе с оспой, которым поручалась вакцинация, в 1815 г. образован Оспопрививательный комитет по подготовке оспопрививателей и осуществлению мероприятия в масштабе страны.

 

Хотя активная специфическая профилактика оспы привела к существенному сокращению напряженности эпидемической обстановки и была очевидным социальным благом в Западной Европе и России в 19 в., мероприятие в целом пережило кризисный период во второй половине столетия. Заболеваемость в ряде случаев стала возрастать, классическая вакцинация сопровождалась низкой эффективностью и различными осложнениями, возникали тяжелые вспышки и эпидемии, вплоть до пандемии оспы 1870-1874 гг. с высокой смертностью во Франции и Германии.

[Эту ситуацию целесообразно прокомментировать с позиций современных представлений в области специфической профилактики инфекций. Причины таких издержек находят наиболее вероятное объяснение в беспрецедентном масштабировании, в котором, без строжайшего поэтапного и многоуровневого контроля, как это делается сейчас при внедрении современных средств и методов вакцинации, значительно возрастает роль разнообразных неблагоприятных и случайных факторов. И в настоящее время встречаются примеры аналогичных по сути эпизоотических осложнений, как правило, немедленно пресекаемых (как говорят, «вакцина не пошла»). В случае дженнеровской вакцинации в течение многих лет мероприятие «находилось во многих руках», беспорядочные прививки проводились не обязательно врачами, но и лицами без всякой подготовки, вплоть до самовакцинации, прививочный материал получали от всех ранее привитых без учета состояния донора (форма течения вакцинальной инфекции, возраст, здоровье, сопутствующие инфекции и т.п.), т.е. пассирование оспенного вируса ни коим образом не контролировалось, никаких схем вакцинации не существовало. Контрпродуктивность и недопустимость таких мероприятий в настоящее время общеизвестны и даже не подлежат обсуждению.]

В значительной степени этот кризис был преодолен за счет усовершенствования как средства, так и методов прививок, в частности, разработки и законодательного внедрения ревакцинации, над которыми трудились уже не эмпирики, а известные профессиональные ученые Пфейффер, Кальметт, Герен, Н.Ф. Гамалея.