Россия, год 1917, год революционный: оценки, мнения, суждения

 Год 1917, год революционный — это болевая точка общественного сознания россиян, которые снова попали, подобно тому, как более 80 лет назад их не столь далекие предки, в цивилизационный разлом. Модернизация нашего Отечества — чрезвычайно болезненный процесс. Вообще-то он никогда не был во всем мире, как любил говаривать классик, “прогулкой по тротуару Невского проспекта”. Но наша модернизация — это особый случай. Впрочем, как и многое другое в истории Державы Российской. Не случайно, в сложившейся социально-политической, экономической и духовной обстановке взоры современников очень часто обращаются к революционным бурям года 1917. Ибо есть известные закономерности, пусть не все еще до конца познанные, в переломных моментах истории мировых цивилизаций.

Вокруг событий 1917 года ломаются копья, искрятся мечи. С трудом пробиваются в средства массовой информации честные исследователи, пытающиеся максимальной приблизиться к объективности и историзму в своих концептуальных построениях. Одновременно наживают капиталы жуликами эфира, мошенниками пера как левой, так и правой политической ориентации. Причем, дискуссии о революции 1917 года в России не утихают и за рубежом родной страны.

Однако, похоже, что для России 80 лет мало для того, чтобы взглянуть на историческое полотно года 1917 беспристрастными глазами. Не мудрено. Слишком много было того в нашей революции, чему не найти аналогов в других революциях, известных в истории человечества. По крайней мере, по масштабности событий, явлений и…проклятий революционных деяний, которые висели, и продолжают висеть над Отечеством нашим сегодня.

Следует подчеркнуть, что за годы Советской власти в историографии революции 1917 года сложилась четкая, но до предела политизированная схема. События 1917 г. были расчленены на три блока, хронологически связанных в одну цепочку: Февральская буржуазно-демократическая революция. Период перехода от Февраля к Октябрю. Великая Октябрьская социалистическая революция.

Причем, и это принципиально, данная историографическая схема оказала влияние и на зарубежную историографию нашей революции. Правда, оценочные суждения, высказанные историками за рубежом, были диаметрально противоположными советской историографии, особенно в оценке значимости и последствий революционных событий.

Историографическая схема, изложенная выше, не потеряла право на существование и в постсоветской историографии. Тут ничего удивительно нет. Концепция, согласно которой Февральские события 1917г. не представляли особого интереса для изучения и оценивались, главным образом, в негативно-критическим ключе, а внимание историков концен-трировалось на событиях, связанных с приходом большевиков к власти, которые охватывались понятием “Октябрьская революция”, имела характер образа мыслей, утвержденных государством.

 Стержневая идея данной концепции—в Октябре 1917г. произошла меж-формационная социалистическая революция, которая открыла эпоху пере-хода человечества от капитализма к социализму (коммунизму) во всем мире.

 Старые же стереотипы, причем устоявшиеся, очень трудно уходят в прошлое. И хотя монополия концепции, освещенной выше, в постсоветский период в значительной мере разрушена, но по-прежнему не отошла окончательно на задний план, особенно в массовом сознании среднего и старшего поколения. Думается, что перестроить это трудно, а некоторой части постсоветского социума — просто невозможно. 

  Но изложенная выше концепция все равно, рано или поздно, но уйдет в прошлое вместе с эпохой, ее породившей. История сама по себе, а уж тем более, история революции 1917 года, достаточно сложна, многоаспектна, противоречива. Она не сводима исключительно к деятельности партии большевиков. Тем более, их деяния на ниве построения “царства Божия на земле”, невозможно совместить вообще со светлой идей коммунизма, если иметь в виду, что она подразумевает гуманистический идеал.

 Многие исследователи, начиная с 90-х годов прошлого века, в анализе событий революционного 1917 года пытаются идти другим путем. Нпример, В. Булдаков в своей оригинальной книге “Красная Смута” анализирует природу и динамику революционного насилия в России, обусловленного столкновением модернизаторства и традиционализма. Автор впервые концентрируется на психопаталогии российской смуты XX века. Историк использует широкий спектр источников, преимущественно личного происхождения, из российских и зарубежных архивов. Автор не придерживается строгой хронологии в исследовании событий 1917 г.

Однако он оставляет право на жизнь за дефиницией “Октябрьская революция”. Более того, В. Булдаков в начале своей книги делает серьезную заявку на приближение к максимальной объективности в оценке революции 1917 года.

Он пишет: “Подходить к любой революции, Октябрьской в особенности, с мерками политического крохобора или морализующего обывателя — то же самое, что пытаться измерить слона ученической линейкой”[11].

Судя по всему, ученый смог достаточно объективно раскрыть предмет своего исследования.

Характерно и то, что сегодня до сих пор имеются, правда, главным образом в публицистике, концепции, согласно которым революция 1917 года — это простой военный переворот, совершенный большевиками с опорой на революционную часть армии и флота.

Причем, сторонники такой точки зрения — далеко не “Колумбы историографии” российской революции. Оценка, приведенная выше, впервые была высказана сразу после победы Октябрьского вооруженного восстания под руководством большевиков. Более того: ее  разделяли и сами марксисты. Так, известный в прошлом деятель большевистской партии А. Богданов (Малиновский) назвал в письме к А. Луначарскому вооруженное восстание “солдатским восстанием”, “сдачей социализма солдатчине”[12].

Конечно, отрицать с порога подобную точку зрения нельзя. У большевиков была огромная поддержка армии. Иначе они не продержались бы у власти, особенно впервые дни после победы Октябрьского вооруженного восстания. Не выдерживает критики и точка зрения, родоначальники которой принадлежат к историкам русского зарубежья. Октябрьская революция—это заговор, захват власти кучкой большевис-тских лидеров, которые навязали стране трагический путь развития.

В годы горбачевской перестройки это был любимый лейтмотив публицистов, подвизавшихся на ниве истории российской революции 1917 г.

А ранее их подобные мысли высказывал небезызвестный американский политолог З.Бжезинский: “Именно из-за отсталости России ни общество в целом, ни относительно малочисленный класс промышленных рабочих не считались готовыми к социализму. Следовательно, историю надо было подстегнуть при помощи военизированного “авангарда” преданных революционеров, точно знающих, в чем суть наказа истории, готовых посвятить себя служению ей”[13].

В порядке возражения, не вдаваясь в полемику, заметим: заговор, если он не имеет поддержки масс, обречен на поражение (корниловское выступление, ГКЧП), а когда есть поддержка масс — это уже не заговор …

Нельзя принимать всерьез, разумеется, с научной точки зрения, что революция 1917 года — это революция люмпенов.

Конечно, люмпены играли свою роль в нашей революции. Но ведь они могут только разрушать. Что такое стихия толпы в дни великих революционных потрясений, когда в этой толпе тон задают люмпены, очень четко передал, по нашей оценке, в своих воспоминаниях крупный деятель российской контрреволюции В. В. Шульгин. Столкнувшись после падения царизма в февральско-мартовские дни 1917г. с разъяренной толпой, вышед-шей из под контроля, он с потрясающей искренностью и силой передал драматизм своих ощущений происходившего, свое изумление, боль, вспых-нувшую ненависть:

«С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность «великой» русской революции. Бесконечно, неисчерпаемая струя человеческого водоворота бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько бы их не было — у всех было одно лицо: гнустно-животно-тупое или гнустно-дьявольски злобное…

Боже, как это было гадко! Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство…

Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличное толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя…

Увы — это зверь был… его величество русский народ» [14].

История учит: созидать люмпены не способны.

Но ведь из созидательных итогов революции 1917 года — создание могучей сверхдержавы СССР, просуществовавшей в историческом пространстве и во времени почти 70 лет.

Небезынтересно, что в зарубежной историографии, начиная с 90-х годов XX века, стала распространяться историографическая версия, согласно которой хронологические рамки революции 1917 года резко расширялись.

Р. Пайпс (США), видный специалист по российской истории, считает, что “русская революция продолжалась целое столетие”, а ее кульминация пришлась на двадцатипятилетие, предшествующее смерти В.И. Ленина[15].

 Точка зрения, безусловно, оригинальная. Но ведь здесь можно провести, пусть несколько грубоватые, но все же параллели со знаменитыми мыслями В.И.Ленина о трех периодах русского освободительного движения — от декабристов и Герцена до большевиков, как политического течения, которое существует с 1903 г. Что, маститый западный историк повторяет пройденное (?!).

 Зарубежные историки нашей революции немало внимания уделяют и попыткам дать четкий вопрос о причинах того, что случилось с Россией в 1917 году? Например, американский исследователь Л. Холмс предпочитает выделять своего рода врожденные пороки системы “долговременные предпосылки”, факторы, усиливающие их действия, и своеобразные детонаторы социального возмущения[16]. Вроде бы концепция стройная. Однако в противовес ей можно привести иронично-полемическое замечание В.Булдакова. Историк пишет: “Логично, но чего стоили бы все эти построения, если бы не прогремел взрыв? Можно ли вообще утверждать, что рухнувшая система была в принципе порочной? Кто доказал, что сообщество динозавров было нежизнеспособно само по себе?”[17].

 Оригинальны и концептуальные построения немецкого автора М.  Хильдермайера. Он полагает, что российский революционаризм формиро-вался под влиянием осознания отсталости, когда привилегии одних и социальная забитость других составляли две стороны одной медали[18]. Однако видно невооруженным взглядом, что такой взгляд, при всей его претенциозности, явно узок. Он не охватывает все грани проблемы социального взрыва в России в 1917 г.

      Наверное, более обобщающую причину революционных потрясений в России выявил другой германский исследователь В. Бонвеч. Он справедливо отмечает, что, что предреволюционная Россия обладала структурой, качественно несопоставимой с европейскими[19].

И все-таки, по нашему мнению, наиболее четко выделил причины погружения России в революционный хаос отечественный историк А. А. Искандеров:

1. Запоздалая отмена крепостного права.

2. Кризис революционного чувства и падение авторитета церкви.

3. Разрыв связи монархии с народом.

4. Деструктивность враждебных партийно-политических отношений[20].

 Трудно отрицать действие этих факторов, стимулировавших мощный социальный взрыв. Но историк не дает ответ на вопрос, каково соотношение синтезированных им факторов между собой.

Как видно, в историографии революции 1917 года, при наличии различных подходов, порою диаметрально противоположных суждений, пока что вопросов остается больше, нежели ответов.

Видимо, это задача историков XXI века разобраться, на каком основании современники революционных катаклизмов — крупные политические деятели царского политического режима, такие как, например, сенатор Н. Н. Таганцев и экс-премьер царского правительства В. Н. Коковцев, в своих воспоминаниях заявляли: “Революция висела в воздухе”[21].

Подводя итог некоторых историографических экскурсов, особо не вдаваясь в дискуссию, а уж тем более, в полемику, мы считают своим долгом обозначить личную научную позицию.