Роман В. Набокова «приглашение на казнь»

В КРИТИКЕ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

Зайцева Е.В.,

старший преподаватель кафедры русской и мировой литературы

ГОУ ВО ЛНР «Луганский государственный педагогический университет»

Аннотация. В статье проанализированы критические отклики на роман В. Набокова «Приглашение на казнь». Выделены основные подходы к пониманию романа, обнаруженные в эмигрантской критике, которые актуализированы в современном набоковедении.

Ключевые слова: рецепция, интерпретация, игра, аллегория.

Abstract. The article analyzes critical responses to V. Nabokov's novel «Invitation to Execution». The main approaches to the novel, discovered by emigrant critics, are highlighted, which are actualized in modern nabokovedenie.

Key words: reception, interpretation, play, allegory.

 

«Приглашение на казнь (1935 – 1936) В. Набокова, один из самых загадочных, сложных и значимых в творчестве писателя романов, – объект пристального внимания литературоведов. Анализу его художественных особенностей посвящены работы А. Долинина, Н. Букс, С. Кузьминой, А. Млечко, А. Злочевской и др. Однако до сих пор остаются дискуссионными вопросы о жанре романа, его идейно-эстетическом содержании, интертекстуальных связях. Поэтому актуально возвращение к истокам эстетической рецепции набоковского творчества, которые позволят высветить многие спорные вопросы в изучении его наследия. Цель статьи – интерпретация восприятия романа «Приглашение на казнь» В. Набокова в критике русского зарубежья.

В силу ряда социально-экономических и политических причин (мировой кризис, нацистская власть в Германии, «общее обеднение эмиграции» (В. Ходасевич)) роман получил не так много отзывов и откликов в критике русского зарубежья, как того заслуживал. В. Набоков в предисловии к английскому переводу романа назвал его «голосом скрипки в пустоте», что выразительно характеризует встречу «Приглашения на казнь» с литературным миром. Однако даже того количества отзывов критиков достаточно, чтобы наметить основные подходы к пониманию романа, которые нашли отражение в последующих (более поздних) интерпретациях творчества писателя.

Г. Адамович, постоянный литературный оппонент В. Набокова, развивает мысль о примате формальных исканий в творчестве писателя: «В сцеплении фактов и положений, в причудливой и вместе с тем безошибочно-логической их игре и сказывается очевиднее всего необыкновенный дар Сирина» [1, с. 134]. Упрёк в языковой изысканности и щегольстве типичен в адрес В. Набокова, однако Г. Адамович впервые после многих уничижительных рецензий отмечает, что словесная выразительность Сирина обретает новый смысл – «странное лунатическое жизнеощущение» мерцает за этой органичной, но «дьявольской», остроумной оболочкой [1, с. 135]. Тему «лунатического жизнеощущения» (потусторонности) будут в дальнейшем разрабатывать В. Александров и Б. Аверин, указывая на метафизическую основу эстетики В. Набокова; сам же Г. Адамович, проницательно заметив её, завершает отзыв восхищённым пассажем в сторону Г. Газданова, ведь именно «вслед за Сириным чтение Газданова – это настоящий отдых: всё возвращается на своё место, мы больше не в тюрьме, не в сумасшедшем доме, не в безвоздушном пространстве, мы – среди обыкновенных людей, пред лицом “таинственной, прекрасной и печальной”, как сказано где-то у Бунина, человеческой жизни» [там же]. (Тюрьма, напоминающая сумасшедший дом, – замечательная характеристика топоса «Приглашения на казнь»).

В другой рецензии Г. Адамович сетует на «ненужность» романа читателю, ведь мир, созданный В. Набоковым, настолько уникален и оригинален, что не может найти отклик в сознании других людей («пугающе-волшебное царство», где невозможно дышать). Не понимая сущности реализма писателя (который А. Злочевская справедливо назвала «фантастическим»), Г. Адамович жёстко заключает: «Какое нам дело до Цинцинната, с его бредом, с его видениями и воспоминаниями» [2, с. 137]. Следует отметить, что несколькими годами ранее он восхищённо писал о «бреде» Германа из набоковского «Отчаяния», но аллегорического мира «Приглашения на казнь» критик не принимает.

В свою очередь, литературный союзник В. Набокова, поэт и критик В. Ходасевич, более пристально анализирует «Приглашение на казнь». Как и Г. Адамович, он отмечает игровую природу поэтики романа: он весь построен как загадка для читателя, который вступает в диалог с автором. Читателю, по мнению В. Ходасевича, необходимо собрать все намёки, детали и полутона, чтобы в итоге собрать воедино семантический «пучок лучей» – целостную картину мира в произведении. Мир же предстаёт в мрачных тонах, а всё повествование в нём – это обрывки «не то смешков, не то рыданий» [5, с. 136], которые можно преодолеть с помощью творческого акта. Эта идея – о довлеющей роли искусства в творчестве В. Набокова – лейтмотив всех откликов В. Ходасевича. «Чем же претворяется горечь в утешение? – Созерцанием творческого акта – ничем более» [там же]. Критик подчеркивает, что основой творческого метода В. Набокова становится «игра приёмов», исследование творческого акта, что впоследствии даст толчок к многочисленным спорам и рассуждениям на тему игровой поэтики писателя (А. Млечко, В. Шадурский).

В следующей рецензии В. Ходасевич подводит итог эстетическому анализу романа. Он называет «Приглашение на казнь» «противо-утопией», в которой гротескно-сатирически изображено надалёкое будущее человечества, которое утратило духовные начала [6, c. 138]. Но оно, по мнению критика, неубедительно, потому что недостаток любой фантастики – в их гипотетичности: этот мир только возможен, и даже его изображение вряд ли может что-либо изменить в историческом процессе. С другой стороны, важна художественная целостность романа, развитие образов в нём – «ряд блистательных арабесок», скреплённых единством стиля (опять звучит уверенность В. Ходасевича в преобладании искусственного начала в набоковском творчестве). Важно в рецензии В. Ходасевича то, что он оправдывает В. Набокова в его игре образов, в отсутствии «идейного фасада» (который, однако, в романе есть – но выражен не так прямолинейно, как требует канон реалистического романа, а с помощью игры).

 Как и Г. Адамович, критик В. Андреев отмечает «необязательность» и «поверхностность» романа В. Набокова, в котором важнейшие темы «затронуты с необычайной лёгкостью и с такою лёгкостью разрешены»: «раздвоение личности, противопоставление индивидуума коллективу, призрачность реальной человеческой жизни, фантастика всего того, что нас окружает и в чем мы уже давно перестали видеть (по привычке, по лености ума) какую бы то ни было фантастику» [3, с. 140 – 141]. В. Андреев вслед за В. Ходасевичем чувствует, что В. Набоков находит особый жанр, однако определить его не решается. В целом, критик солидарен в штампе об игровой природе набоковского творчества («внешняя акробатика и внутренняя схематизация и упрощение»), однако выражает надежду на дальнейшее творческое развитие В. Набокова.

Мысли о «необязательности» (а если резче – неудачности) «Приглашения на казнь» варьировали в своих отзывах Ю. Иваск и рецензент журнала «Грань» «В.», который увидел в романе исследование душевной болезни главного героя. В других обзорных статьях роман оценивается более мягко. З. Шаховская назвала его «одним из наиболее значительных произведений нашего века» [7, с. 96], а В. Варшавский отметил общую идейно-философскую направленность «Приглашения на казнь», в котором он увидел элементы лирического «визионёрства». 

Одной из самых проницательных стала рецензия на роман П. Бицилии. Он тоже акцентирует внимание на словесной игре В. Набокова (от каламбуров до выразительно-изобразительных изысков), однако отмечает её пародийную основу и попытку писателя оживить слово, «заставить услышать его звучность», вернуть внимание читателя к его смыслу, а не оболочке [4, с. 142]. Но словесная игра вторична: она переходит в мотивный план и помогает изобразить преображение мира из бреда в реальность, и наоборот. Попытка освободиться от действительности – вот, по мнению П. Бицилли, тема, организующая набоковский роман, и освобождение происходит с помощью «непонятного и уродливого зеркала» (фраза из «Приглашения на казнь»), отражаясь в котором, уродство становится «чудным, стройным образом». «Я» в гипертрофированной реальности романа несвободно, и не может быть свободно, уверен критик, потому что невозможно бороться с судьбой. Единственный способ вырваться из жизни, которая подобна сну, – это смерть; смерть становится метафорой перерождения и освобождения, переходом в иную реальность, где Цинциннат оказывается в мире существ, подобных ему. Таким образом, роман превращается в аллегорию освобождения, а его герои – Цинциннат и м-сье Пьер – сторонами человеческой личности. Смерть становится итогом «вытравливания» из себя ипостаси омерзительного м-сье Пьера – безличного, «общечеловеческого» начала, ведь истинное, правдивое в человеке раскрывается по ту сторону, в «смутном видении чего-то, лежащего за всем этим» [4, с. 144].

П. Бицилли, в отличие от своих современников, синтезируетразличные стороны набоковской поэтики и эстетики (игра и метафизическое осмысление мира), что позволяет ему приблизиться к пониманию идейно-эстетического смысла романа, что в дальнейшем послужит продуктивной основой для интерпретаций А. Долинина, С. Давыдова, А. Мулярчика, Б. Аверина и др.

Подводя итоги, следует отметить, что эмигрантской критикой, несмотря на довольно холодную встречу романа, был сделан ряд наблюдений, которые прочно войдут в инструментарий анализа набоковского творчества. Игра в его творчестве была отмечена всеми критиками, однако замечено было также то, что она служит для особого конструирования образа мира и выражения идейно-эстетического смысла и связана с набирающей силу в творчестве В.Набокова темой потусторонности, с попыткой заглянуть за изнанку мира.

 

Литература

 

1. Адамович Г. Рец.: «Современные записки», книга 58 / Г. Адамович // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова / Под общей редакцией Н.Г. Мельникова. – М.: Новое литературное обозрение, 2000. – С. 134-136.

2. Адамович Г. Рец.: «Современные записки», книга 58 / Г. Адамович // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова / Под общей редакцией Н.Г. Мельникова. – М.: Новое литературное обозрение, 2000. – С. 137-138.

3. Андреев В. Рец.: Приглашение на казнь. Париж: Дом книги, 1938 / В. Андреев // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова / Под общей редакцией Н.Г. Мельникова. – М.: Новое литературное обозрение, 2000. – С. 140-141.

4. Бицилли П. Рец.: Приглашение на казнь. Париж: Дом книги, 1938 / П. Бицилли // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова / Под общей редакцией Н.Г. Мельникова. – М.: Новое литературное обозрение, 2000. – С. 141-144.

5. Ходасевич В. Рец.: «Современные записки», книга 58 / В. Ходасевич // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова / Под общей редакцией Н.Г. Мельникова. – М.: Новое литературное обозрение, 2000. – С. 136-137.

6. Ходасевич В. Рец.: «Современные записки», книга 60 / В. Ходасевич // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова / Под общей редакцией Н.Г. Мельникова. – М.: Новое литературное обозрение, 2000. – С. 138-140.

7. Шаховская З.А. В поисках Набокова. Отражения / З. Шаховская. – М.: Книга, 1991. – 316 с.

 

УДК 82-95

 

ЖАНР РЕЦЕНЗИИ В ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА (НА МАТЕРИАЛЕ ПУБЛИЦИСТИКИ Н. ГУМИЛЁВА И О. МАНДЕЛЬШТАМА)

Каторгина Д.Ю.,

ассистент кафедры журналистики и издательского дела

ГОУ ВО ЛНР «Луганский государственный педагогический университет»

Кичапова К.Э.,

студентка 4 курса направления подготовки «Журналистика»

ГОУ ВО ЛНР «Луганский государственный педагогический университет»

 

Аннотация. В статье на материале литературно-критического творчества Н. Гумилёва и О. Мандельштама анализируется жанр рецензии в публицистике Серебряного века. Рецензия – факт как рефлексии поэта о самой поэзии, так и самовыражения. В рецензиях поэты-акмеисты стремятся избежать предвзятости и достичь гармонии в эстетическом анализе, найдя гармонию между формой и содержанием.

Ключевые слова: рецензия, жанр, Серебряный век.

Abstract. The article analyzes the genre of review in the journalism of the Silver Age based on the literary-critical works of N. Gumilyov and O. Mandelstam. The review is a fact of both the poet's reflection on poetry itself and of self-expression. In the review, the Acmeist poets seek to avoid bias and achieve harmony in aesthetic analysis by finding harmony between form and content.

Key words: review, genre, Silver Age.

Публицистика – это культурный феномен, производящий духовный продукт. Публицистические жанры отлично иллюстрируют это положение, меняясь, соответствуя эпохе, и отражают основные культурные тенденции. В публицистике Серебряного века преобладают жанры литературно-критической статьи и рецензии, связанные с другими жанрами и уникальные в зависимости от автора. Ввиду крайней степени популярности жанра рецензии его анализ в истории литературной критики Серебряного века представляется актуальным. Однако жанровая система публицистики Серебряного века ещё недостаточно разработана [4; 5]. Поэтому цель статьи – изучение индивидуальных вариантов жанра рецензии в творчестве двух ярких поэтов-критиков эпохи – Н. Гумилёва и О. Мандельштама.

Рецензия в журналистской теории жанров (в пер. с лат. «просмотр, сообщение, оценка, отзыв о чём-либо») – это критический анализ, оценка отражения в произведениях литературы, искусства и науки реальной действительности. По мнению А.Л. Дмитровского, рецензия – это периферийный жанр статьи, который содержит критическую оценку конкретного художественного произведения с социальных или эстетических позиций [3, с. 156].

Для рецензии характерно более или менее глубокое проникновение в произведение в попытке разобраться, как осмыслена действительность автором; публицист высказывает в ней своё мнение, оценивает мастерство автора, его позицию, выявляет сущность рецензируемого предмета. Рецензии присуще сочетание субъективного (высказывание личной оценки сквозь призму своего мировоззрения) и объективного (того, что реально присутствует в произведении) факторов восприятия. Субъективное окрашивает эстетический анализ и полностью зависит от дарования рецензента, однако оно не должно преобладать, т.к. рецензия всё же публицистический жанр, направленный на восприятие читателей. Потенциально читатель с помощью рецензии может получить подход к пониманию произведения, сопоставляя свою оценку и оценку рецензента.

Публицистичность и злободневность рецензии диктует журналисту необходимость сочетать теоретическое и эстетическое исследование с активным вторжением в исследуемую проблему. Этому жанру чужды описательность и иллюстративность; рецензия обычно малого объёма. В контексте нашей темы значим второй вид рецензии, посвящённый оценке и анализу произведения искусства. Для него характерно объяснение образного творчества, сочетание логического и чувственного, абстрактного и конкретного; журналист должен уметь сопереживать и проникать в мир чувств рецензируемого автора.

Что касается жанра рецензии в публицистике Серебряного века, то стоит отметить следующее: это был самый популярный жанр писательской критики (образцы можно найти у В. Брюсова, К. Бальмонта, Вяч. Иванова, Андрея Белого, А. Блока, М. Цветаевой, М. Волошина, В. Ходасевича, И. Анненского), что объясняется тенденцией Серебряного века к постоянной рефлексии, анализу литературного процесса, который, как, например, считал В. Брюсов, могут понять лишь его участники [1, с. 190]. Важно и то, что, из-за обилия рецензентов, на одни и те же книги выпускались практически одновременно критические заметки, содержащие разные, а иногда – противоречащие друг другу мнения, что влекло за собой полемику в печати (так было с первыми поэтическими сборниками Н. Гумилёва, рецензии на которые написали В. Брюсов (холодную, несколько ироничную и дидактическую), Вяч. Иванов (более адекватную и благожелательную) и И. Анненский (давший образец блестящего эстетического анализа)). Полемика могла быть вызвана как особенностями творческой индивидуальности авторов-поэтов, масштабом их личности, так и тем, к какому «лагерю» принадлежал рецензируемый автор: если к противоположному, то книга, даже поэтически достойная, часто получала негативную оценку.

Замечательно то, что Н. Гумилёв был лишён подобных крайностей. В его рецензиях преобладал беспристрастный анализ, чёткий формальный разбор и эстетическая оценка; даже в случае поэтической неудачи, Н. Гумилёв чаще всего высказывал надежду на будущее развитие рецензируемого автора.

Структура рецензии Н. Гумилёва легко вычленима. Во-первых, даётся повествовательное вступление, часто метафорическое. Например: «В прохладное весеннее утро хорошо идти одному по тропинке, не ожидая никаких встреч. Солнце на траве, на одежде, слегка влажная земля мягко ложится под ноги – и тогда невольно начинаешь петь, приплясывая и притоптывая, поводя плечами и помахивая тростью» («С. Городецкий и др.») [2, с. 187]. Это настраивает читателя на особый лад восприятия; рецензия очищена от сухого разбора и теоризирования.

Во-вторых, непосредственно анализ произведения. Здесь можно отметить три важных момента: 1) блестящая формальная оценка, опора на стиховедческие понятия («В ней чувствуется знание многих метрических тайн, аллитераций, ассонансов; рифмы в ней то нежны и прозрачны, как далекое эхо, то звонки и уверенны, как сталкивающиеся серебряные щиты» («Г-н В. Бородаевский») [2, с. 190]); 2) собственно эстетический анализ («Стихи Е. Янтарева напоминают мокрые сумерки, увиденные сквозь непротёртое стекло, или липкую белесую паутину за разорванными обоями, там, в тараканьем углу» («К. Фофанов и др.») [2, с. 194]); 3) выявление поэтических влияний («Он не так уж плохо подражает Валерию Брюсову, еще удачнее Андрею Белому. Впрочем, для подражания первому ему не хватает ни техники, ни темперамента, ни вкуса, а для подражания второму – смелости и свежести выдумки, на которой главным образом и держится поэзия Андрея Белого» («К. Фофанов и др.») [2, с. 194]).

В-третьих, обращает на себя внимание безапелляционность оценок, даже к ближайшему окружению, но всё – по существу; Н. Гумилёв не стремится угодить, он полностью погружается в мир произведения и выносит свой вердикт: «Ни о стильности, ни об интересности построений или технической утонченности тут не может быть и речи. Городецкий забыл все, что он когда-либо знал или должен был знать, как поэт. Книга названа Русью, но России здесь нет, – есть только легкие ноги, фуражки набекрень и улыбающиеся красные губы» («С. Городецкий и др.») [2, с. 187].

Итог прочтения отражается и на разборе: если сборник, по мнению Н. Гумилёва, неудачный, то ему посвящается один-два абзаца; если же перед нами лучшие образцы лирики, анализ может растянуться на всю рецензию. В рецензии на посмертный сборник И. Анненского Н. Гумилёв даёт ему краткую, но обстоятельную оценку, цитирует стихи, обсуждает поэтическую форму и выносит афористический вывод: «“Кипарисовый ларец” – это катехизис современной чувствительности» («Анненский») [2, с. 195].

Рецензиям Н. Гумилёва присущ широкий контекст (обсуждая творчество Ф. Сологуба, он поочерёдно помещает его в декадентский, символистский и постсимволистские контексты, каждый из которых помогает критику высветить отдельные стороны рецензируемого автора). Для поэзии С. Соловьёва он выбирает исторический контекст. Как и любой великий поэт, Н. Гумилёв проводит качественный эстетический анализ, однако избегает «вкусовщины», достигая в рецензии баланса между замечаниями о формальном мастерстве и содержательной стороне. Стилистически рецензии выдержаны в пределах художественного и публицистического стилей: они метафоричны, поэтичны, рассчитаны на интеллигентский круг читателей.

Рецензий О. Мандельштам написал меньше, чем статей, однако диапазон искусств шире, чем у Н. Гумилёва: он писал о поэзии, живописи, театре. Его рецензии конкретные, посвящены только определённому автору и произведению. О. Мандельштам лаконичен, строг в оценках и не избегает категоричности. Структуру его рецензий можно представить следующим образом. Во вступительных предложениях сразу отражено отношение критика к рецензируемому явлению: «Поэтическое лицо Игоря Северянина определяется главным образом недостатками его поэзии» («Игорь Северянин. Громокипяший кубок») [6, с. 315]. Далее идёт формальный комментарий: «Чудовищные неологизмы и, по-видимому, экзотически обаятельные для автора иностранные слова пестрят в его обиходе. Не чувствуя законов русского языка, не слыша, как растет и прозябает слово, он предпочитает словам живым слова, отпавшие от языка или не вошедшие в него» («Игорь Северянин») [там же]; «Очень простыми средствами он достигает подчас высокого впечатления беспомощности и покинутости. Он пользуется своеобразным «тютчевским» приёмом, вполне в духе русского стиха, облекая наиболее жалобные сетования в ритмически-суровый ямб» («И. Эренбург. Одуванчики») [6, с. 316]; «“ Фамира-Кифаред” прежде всего произведение словесного творчества. Вера Анненского в могущество слова безгранична. Особенно замечательно его умение передавать словами все оттенки цветного спектр а» («Иннокентий Анненский») [6, с. 317].

После сжатой, но ёмкой характеристики поэтического языка, О. Мандельштам одним-двумя предложениями оценивает содержание произведения: «Безнадёжно перепутав все культуры, поэт умеет иногда дать очаровательные формы хаосу, царящему в его представлении… Он умеет быть своеобразным лишь в поверхностных своих проявлениях, наше дело заключить по ним об его глубине» («Игорь Северянин») [6, с. 315]; «Острая парижская тоска растворяется в безнадежной “левитановской” влюбленности в русскую природу. Но скромная, серьезная быль г. Эренбурга гораздо лучше и пленительнее его “сказок”» («И. Эренбург») [6, с. 316]; «К жестокой сказке Софокла Иннокентий Анненский подходит с болезненной осторожностью современного человека» («И. Анненский») [6, с. 317]. В качестве выводов О. Мандельштам обычно формулирует сентенцию, которая отражает как его эстетику, так и сущность произведения. «От поэта не требуется исключительных переживаний» («И. Эренбург») [6, с. 316]; «Нельзя писать “просто хорошие” стихи» («Игорь Северянин») [6, с. 315].

Очевидно, что субъективная оценка у О. Мандельштама преобладает, однако это не лишает его суждения глубины; как у Н. Гумилёва, рецензии О. Мандельштама метафоричны и образны («Стих его отличается сильной мускулатурой кузнечика»), однако куда более лаконичные; критик может позволить давать жёсткие оценки («чудовищные неологизмы»; «театральность пьесы сомнительна»), но справедливые (как поэт, он подчёркивал: «Поэзия есть сознание своей правоты»; это применимо и к его публицистике). О. Мандельштам далёк от общения с потенциальным читателем, он просто высказывается в такой форме, какая присуща, например, дневнику; это принципиально отличает его от Н. Гумилёва.

В качестве выводов сделаем некоторые обобщения. В публицистике Серебряного века жанр рецензии занимает почётное место, что объясняется тягой деятелей искусства к напряжённой рефлексии и анализу литературного процесса. Рецензиям Н. Гумилёва присущ беспристрастный анализ, меткий формальный разбор и ёмкая эстетическая оценка. Н. Гумилёв лоялен к молодым дарованиям и строг к уже известным поэтам. У О. Мандельштама субъективная оценка преобладает; его рецензии метафоричны, образны, более лаконичны, насыщенные авторскими сентенциями, жёсткими, но справедливыми оценками. О. Мандельштам, в отличие от Н. Гумилёва, не обращается в рецензиях с читателями; для его рецензий характерна интимная дневниковая форма.

Литература

1. Богомолов Н.А. Вокруг «серебряного века» / Н.А. Богомолов. – М.: Научная библиотека, 2010. – 800 с.

2. Гумилёв Н.С. Письма о русской поэзии / Н.С. Гумилёв. – М.: Современник, 1990. – 385 с.

3. Дмитровский А.Л. Жанры журналистики / А.Л. Дмитровский // Учёные записки ОГУ. – №4 (60). – 2014. – С. 149-158.

4. Есин Б.И. История русской журналистики (1703-1917) / Б.И. Есин. – М.: Флинта: Наука, 2000. – 464 с.

5. Махонина С.Я. История русской журналистики начала ХХ века / С.Я. Махонина. – М.: Флинта: Наука, 2004. – 368 с.

6. Мандельштам, О.Э. Шум времени / О.Э. Мандельштам. – М.: Мой 20 век, 2006. – 382 с.

 

 

УДК 821.161.1-1.09 + 929 (Пастернак Б.: Цветаева М.)

 

«ВЕЧНАЯ МУЖЕСТВЕННОСТЬ»: